Да родится искра

Глава 5 - Монах с юга

Аммия не смогла бы сосчитать, сколько раз в ту ночь принималась плакать. От слез подушка на гусином пере вымокла, пришлось скинуть ее на пол.

Соседняя комната теперь пустовала, и оттого вечерами становилось страшно. Ветер ухал и завывал за окном, а бревна терема стонали и скрипели, вторя ему. Беспокойные думы роились в голове и перебивали одна другую. Хотелось поскорей уснуть, только чтоб избавиться от них.

Лишь под утро сон пришел и унес ее далеко-далеко.

Она бродила по замерзшему озеру, укрывшемуся на дне каньона, чьи отвесные склоны напоминали высоченную крепостную стену. Княжна ступала босиком, но холод не донимал ее. По-зимнему скупо светило зависшее над серыми пиками гор солнце, проливаясь золотом на прозрачном льду. Север дремал и сохранял величавое спокойствие.

Синеву неба прорезал сумеречный сокол. Должно быть, сверху озеро представляется птице глазом поверженного гиганта.

Аммия вдохнула вольный воздух и вновь поразилась тому, насколько неотличимо сновидение от реальности. Она помнила все произошедшее с ней накануне и точно знала, что сейчас спит в своей кровати. Синяк на запястье, заработанный ею утром, побаливал и во сне, будто она перенеслась в диковинный, неведомый мир во плоти. Дивясь этому, пытливый ум ее не переставал мучиться вопросом: что же тогда происходит с ее телом там, в княжьем доме? Ведь не могла она одновременно существовать в двух разных местах. А если так, каковы будут последствия, если здесь ее постигнет гибель? Ответов не было, оставалось только довериться чутью.

Девушка вдруг вспомнила Тряпичника — тот давно не появлялся в ее снах. Почему-то она воспринимала этого бродящего по мирам вместе с ней странника живым человеком, а не собственной фантазией. Даже если это лишь образ или дух, она не выдумала его. Ей уже почти шестнадцать, и она не ребенок, чтобы воображать себе друзей.

Тряпичник, как и сама Аммия, овладел навыком путешествовать во снах и мог бы стать ее проводником в мире, природу которого она не понимала. Но неизъяснимый ужас охватывал ее всякий раз, когда глаз натыкался на его нескладную фигуру.

Сокол все парил в облаках чуть впереди. По наитию Аммия двинулась за ним и сама не заметила, как неясный шум ветра сменился стройным напевом, на который ранее она не обращала внимания. В нерешительности она остановилась и прислушалась — нежный, протяжный голос доносился вполне различимо.

Глаза ее расширились. Это же Песнь Извечного Пламени. Волшебная сила и звучность позволяла ей покрывать весь Нидьёр до самого края мира, и она настолько свыклась с ее постоянным едва слышным тоном, что удивилась, когда мелодичный голос стал много громче.

Озеро огибало выступ скалы, и вскоре взору Аммии предстал зев пещеры высотой в три человеческих роста, столь правильно округлый, словно был вырублен инструментом камнетеса. Сокол вдруг снизился, издал слабый жалобный клекот и сел на узкий карниз над пещерой. Чудилось, что Песнь звучала именно оттуда.

Аммии припомнились старинные легенды о смертной красавице Хатран, что после утраты Гюнира покинула родные края и обосновалась где-то в Хребтах Вечного Безмолвия. Неужто, ночь неведомым образом занесла ее в эти полумифические земли, которых нет ни на одной карте? Не может этого быть, ведь посмевший приблизиться к убежищу Хатран, — неважно, друг или враг — тотчас засыпает беспробудным сном, оттого никому не суждено найти ее.

Должно быть, все это ерунда, и ее разум просто творит мир сновидений по своему усмотрению, используя всякий запечатленный в памяти образ или услышанную историю.

У каньона возле самой пещеры кое-что привлекло ее внимание. Снежные валы чуть сгладили неровности, но даже издалека виднелась ломаная линия берега — его усеивали здоровенные ямы, словно там прошел звездный дождь или землю перепахали великаньим плугом.

Снег на этих рытвинах лежал черный, какой бывает только по весне, когда смешается с подтаявшим грунтом. У пещеры грязи стало больше.

Ветер переменился, и до Аммии долетел запах — ядовитое, тошнотворное дуновение, от которого она едва не распрощалась с содержимым желудка. Княжна скривилась, зажала нос и рот рукой, но не повернула обратно, надеясь отыскать спасение от смрада под ледяными сводами. Напев становился все громче, и уже не оставалось сомнений, что он исходит из глубины пещеры.

Вблизи она рассмотрела, что это не грязь — белое покрывало обезображивала лоснящаяся смолистая гниль. Пульсирующие чернильные кляксы стекали по снегу и выглядели будто живые. Один вид их осквернял первозданную чистоту этого места, извращал благодать, несомую Песнью.

Откуда здесь эта мерзость? Княжна кое-как проскочила разлившиеся лужи по островкам нетронутого наста и выбралась к гроту. Над ним, на заснеженном камне, устроилась птица. Широкая грудь, длинный скругленный хвост, темноватый окрас, грозный клюв — сумеречный сокол дичился человека и нечасто подлетал так близко.

— Привет тебе, властитель неба! — окликнула она.

Летун глянул на нее строго и недвижимо, потом клюнул носом, как бы призывая войти в пещеру.

Через мгновение лед под ногами ее заскрипел. Едва удержав равновесие, Аммия в панике заозиралась. Во все стороны синеватый покров пошел паутиной трещин. Жуткий надрывный грохот заглушил всякий звук.

Даже землю у берега затрясло. Скалы дрогнули, и воздух наполнился белесой взвесью. Сокол вспорхнул и унесся ввысь.

Тряхнуло еще сильнее.

Перед лицом Аммии вздыбилась горой ледяная корка. Она пошатнулась, припала на колени, быстро вскочила. Куда бежать? Испугавшись, что ухнет в воду, она опрометью бросилась к спасительной полоске земли, но и там снег проваливался, твердь расходилась, откалываясь кусками и образуя зияющие темные провалы шириной с локоть. С горных уступов, наливаясь тяжестью и обещая погрести весь каньон под белоснежным саваном, медленно сползала снежная масса.

Инстинктивно она нырнула в темную пасть пещеры. Мрак здесь не был кромешным. Откуда-то сверху пробивались косые стрелы света, мерцая бликами на ледяной корке стен. Тут и там путь преграждали заносы смерзшегося снега. Кое-где они сливались с сосульками и образовывали толстые, рельефные колонны.

Пещера оказалась глубока и ветвилась многочисленными коридорами. Одолев несколько поворотов, Аммия успокоилась, перешла на шаг.

Это только сон.

Треск льда в этой части подземелья почти сошел на нет и померк пред неумолчным звоном песни, источник которой явно находился поблизости, ибо голос возвысился, набрал великую силу. На уши давило так, что чудилось, будто Аммия вовсе лишилась слуха.

Кого же она слышит? Должно быть, предания действительно ожили в ее сновидении, и она очутилась в прибежище самой невесты Сына Пламени? Вживую узреть Хатран казалось совершенно немыслимым, невозможным. Ведь она родилась столько веков назад. Ни одна летопись не сохранила подлинных упоминаний об этом далеком времени. По спине пробежали мурашки от предчувствия чего-то великого и неземного.

Проход все петлял и уводил вглубь горного массива, и она стала замечать повсюду поначалу небольшие, но с каждым пройденным поворотом все нараставшие вкрапления черного тлена. Вновь заполнило ноздри отвратительное зловоние, запахи разложения и гнили.

Опасаясь заблудиться, Аммия уже хотела повернуть назад, как вдруг перед ней открылась великая сводчатая зала, будто сработанная руками искусных мастеров.

Дыхание сперло в груди. Сердце вновь отчаянно заколотилось. Она так и застыла, ощущая, как немеет тело, а по членам прокатываются волны дрожи.

Княжна не верила глазам своим, не могла уместить в голове и сопоставить с испускаемым божественным звуком ту ужасную картину, что предстала ее взору в неверном свете от десятков щелей на потолке, словно пробитых в скалах гигантскими копьями в давно забытой войне.

Паутиноподобная клейкая масса иссиня-черного цвета с множеством прорех и червоточин покрывала зал от пола до сводов ледяного потолка. Она растянулась во всю ширь прохода, будто туша гигантского змея. В самом центре ее бурлило и пульсировало — там рождался какой-то невообразимый нарост с фиолетовым оттенком, похожий на огромный гнойник. Он и составлял сердце этого чудовищного существа. В черной субстанции Аммия разглядела контуры распятого человеческого тела, почти целиком сокрытого за сплетениями выставленных наружу внутренностей чудища и его извивающихся щупалец. Волны чарующей Песни исходили оттуда. Они плавили и искажали воздух перед собой.

Что она видит?

Неужели, несчастное, поверженное существо и есть прекрасная Хатран — последний символ надежды и чистоты этого проклятого мира? Хатран, с чьим именем на устах шли на подвиги и расставались с жизнью доблестные рыцари в схватках с порождениями Сияющего Скитальца, Хатран, на возвращение которой из ледяных пустошей уповали многие поколения ее предков? Она ли это или плод ее больного воображения — сновидение, что незаметно превращается в сущий кошмар?

Нельзя этому быть.

Аммия ничего не понимала и долго стояла в ступоре, чувствуя, как по спине расползается мертвящий холод. Она могла лишь изумленно таращиться на это воплощение безликой тьмы, захватившее бренную плоть сокрушенного божества.

Вдруг глаза пронзенной жертвы открылись. Голубые и искристые, как горный хрусталь на солнечном свету, пугающие в своем дивном величии и наполненные ледяной злобой. Взгляд этот был страшен для смертного человека, и княжна затряслась, поневоле сжалась в комок, уступила ему и склонилась в подобострастном поклоне.

Она недостойна такого откровения.

Краем зрения Аммия видела, как со всех сторон к ней протягиваются, сползаются, будто змеи, мерзкие плетни-жгуты. Вот щупальца уже коснулись правой ноги и обвили ее — тело пронзило болью, заныли кости. Она пыталась кричать, но паралич сковал ее, и губы не дрогнули.

Нужно было как-то выбираться из сна! Это же именно сон — не реальность! Она не должна здесь погибнуть. Собрав все силы, Аммия сделала отчаянную попытку вырваться из грез сквозь плотную пелену. Она зажмурила до боли глаза, напрягла все тело, заорала не своим голосом. То ли от ужаса сознание ее помутилось, то ли стал меркнуть свет — она почувствовала, как перед взором все поплыло и затуманилось.

И словно сквозь толщу ледяной воды княжна вдруг вынырнула куда-то в непроглядную темень и урвала спасительный глоток воздуха, не оскверненного болезненным зловонием. Ее знобило, но в ушах перестало звенеть и она уже не ощущала, как чудовищные плетни затягиваются на конечностях и стесняют грудь. Рядом слышался чей-то знакомый голос.

Некоторое время Аммия приходила в себя, судорожно дыша, пока зрение и остальные чувства не возвратились. Туман рассеялся. Над ней склонилось тревожное лицо Кеньи с зажженной лучиной в руке. Старушка трясла ее.

— Что с тобой, дитя? Ты кричала во сне, и я осмелилась войти.

— Это сон. Теперь уже все хорошо, спасибо, матушка.

Аммия глубоко вздохнула, присела и глянула в окно.

— Уже утро?

— Да, дочка. Рассвело.

— А я будто и не спала вовсе.

— Опять кошмары?

Девушка кивнула.

— А я спекла твои любимые пирожки с медовой тыквой, — мило улыбнулась старушка. — Принести? Надо бы поесть, а то так и будут кликать Жердинкой.

Аммия вскочила с кровати и обняла ее. Кенья всегда старалась угодить ей и баловала сладостями. Княжну так проняло это искреннее сердечное добродушие, что к глазам подступили слезы. Ей недоставало родительской теплоты.

— Я бы съела целое лукошко!

Довольная тем, что оказалась полезной, Кенья закивала и поплелась на кухню.

Едва она ушла, Аммия подскочила к окну, раскрыла створки, прислушалась. И с облегчением выдохнула. Нет, благословенная Хатран не покинула их. Чарующая Песнь ее, смешиваясь с дыханием ветра, как раньше, разносится от горизонта до горизонта.

***

Дни проходили в беспрерывных метаниях и суете.

Пришли новости с юга. Местные охотники перестали слышать пугающий гул в тоннеле у Шелковицы и отважились пройти вглубь. Там они наткнулись на Красного Барта — живого, истощенного, но без сознания. Кое-как его привели в чувство и доставили в Искру, чем вызвали настоящий переполох. Сварта отдали под опеку лекарям, ибо тот совсем ослаб и пока не мог рассказать ничего о том, что произошло с дюжиной Грандира. Шатар уверял, что жизни престарелого богатыря с вечно бордовым от прилива крови лицом теперь не грозит опасность, но за душевное здоровье его поручиться не мог. Охотников щедро одарили за спасение воина, и, вытерпев шквал вопросов со всех сторон, они отправились восвояси.

С зари и до самых сумерек Аммия держала совет, принимала запоздалых посланцев из четвертей, что несли от тамошних наместников слова сожаления и великой скорби. Являлись купцы — целые делегации из Башен, Сорна и Черного Города — дабы уладить дела, какие не сдвигались с места при покойном Харси. Каждый искал свою выгоду.

Если оставалось время, Феор настойчиво занимал его тем, что должно было вскорости подготовить Аммию к полновластью. Чванливые старосты и мудрецы не смогли и наполовину заменить умершего прошлым летом от сердца простодушного разумника Хинтра, но уроки их все же помогали легче справиться с болью утраты, ибо меньше всего хотелось оставаться наедине с собой, когда мысли уносили ее в бездонную пучину скорби и уныния.

В один из вечеров первый советник притащил от Имма несколько фолиантов, посвященных, по его словам, давним преданиям об Истинном огне и Перволюдях. Хлопоты вытравили остатки рыжины в его волосах, и теперь он был сед, как облако.

— Это не настоящие летописи, но восстановленные, — сказал Феор, раскрывая перед ней ларь.

— Как это? Про что ты говоришь? — не поняла Аммия.

Она аккуратно взяла ту, что лежала на стопке сверху. Под плотной обложкой пожелтевшие страницы из выделанной телячьей кожи были покрыты убористыми, старательно выведенными письменами и еще пахли чернилами. Древними они отнюдь не выглядели.

— Книги эти писались много позже событий, о коих повествуют. Вели их старцы Ордена Звездного Пути.

— Но Орден возник не так давно.

— Именно. Монахи проводят особый обряд, который называют Вспоминанием. Пение гимнов погружает их в подобие сна и, якобы, позволяет лицезреть былое, как если бы оно случилось перед их глазами.

Аммия насторожилась. Слишком такое описание походило на ее ночные путешествия.

— Эти сакральные ритуалы практикуют уже много лет и наверное даже веков. Служители Ордена твердят, что, только поняв и уяснив все ошибки былого, можно надлежащим образом подготовиться к будущему.

— Так странно. Почему я этого раньше не знала? И ты сказал «якобы»…

Феор склонил голову набок.

— Люди с недоверием относится к тем, кто целый день не засучивает рукава и с места не сдвигается, пока они вкалывают до упаду. Многие вовсе называют это чудачеством и брехней.

— Отец никогда не рассказывал о Вспоминаниях.

— Вы были тогда еще совсем малы. Он действительно интересовался монашескими летописями и часто расспрашивал о них Имма, но среди народа распространения они не получили. В наше смутное время события древних лет мало заботят низовцев — мужичье довольствуется сказками и легендами, что у очага старший в роду передает младшему. Так повелось издавна. Истории эти часто сохраняются до последнего слова, оттого вера в них только крепнет. А Вспоминания, — Феор покачал головой, — к ним относятся как к байкам. Их слушают, кивают, но не воспринимают всерьез. Да и читать мало кто умеет.

Первый советник поведал, что однажды, когда ее отец был еще мал и Домом правил его дед Шагор, откуда-то с запада пришли оборванные монахи. Они получили у князя позволение и вскоре выстроили в Искре небольшой, но опрятный храм в честь Умирающего Бога. Он стал основой и первым прибежищем Ордена Звездного Пути.

Монахи принесли с собой секрет таинства, а после передали знания отобранным юношам. Однажды они вновь пошли к князю и показали результат своих трудов, Шагор же подивился точности, с какой была описана жизнь его дальних родственников. Знали храмовники и то, что едва припомнил даже он сам. Это убедило князя, что они не шарлатаны. Вместе с Шагором к монахам стал прислушиваться и двор, ибо князь любил, когда его увлечения пользуются славой среди приближенных.

Дом начал постигать собственную забытую в веках историю, а обученные грамоте служители тщательно записывали и объединяли обрывочные знания в тома, прозванные Хрониками. Дело это было хитрое и непростое, но год от года послушники погружались во все более древние века и дополняли новыми деталями уже увиденное. Таким образом они возрождали память севера. И чем дальше вглубь времен они погружались в своих изысканиях, тем более отделялись от народа, который стал все менее охотно верить в правдивость Хроник. Казалось немыслимым, что теперь они могут точно узнать о случившемся тысячу лет тому назад: чем промышляли люди, как выглядело поселение, как звали правителя этих земель и что он ел на ужин в такой-то день. Кроме того, на таинственные ритуалы не допускали никого, даже самого князя и высокородных мужей, это еще больше подрывало доверие к Хроникам. Уже при закате правления Шагора служители лишились благосклонности, а после вовсе превратились в отшельников, живущих в собственном мирке.

Пришедшие на смену Шагору правители по-разному относились к монахам, и только ее отец вновь стал уделять внимание Ордену и их таинствам, он же ввел в совет представителя этого загадочного братства. Хаверон отчего-то твердо уверовал, что Хроники являются непогрешимой истиной, а монахи не могут ошибаться, но его убежденность по-прежнему мало кто разделял. Князь штудировал том за томом, и от тяжести их едва не трещал стол в его покоях. Был это простой интерес к истории севера или же он искал на страницах нечто конкретное, Феор не знал.

Теперь настал черед Аммии погрузиться в дела глубокой древности, которые могли пролить свет на ее происхождение или на то, с чем спутался ее отец.

По всему выходило, будто и у нее есть дар видеть свершившееся, но ей удавалось проникнуть в прошлое в одиночку без всяких таинств и священнодействий. Сердце княжны загорелось, она нутром чувствовала, что разгадки на терзавшие ее вопросы стоит искать именно здесь.

Читала Аммия ночами при свече, однако к ее разочарованию, первые дни изучения Хроник прошли без пользы — фолианты, точно учетные книги, были битком набиты датами, именами, сведениями о походах, мелких стычках со скитальцевым отродьем, экспедициях по морю и суше и незначительными, не стоящими внимания подробностями. Много скучных цифр ожидало ее по части урожайности, сборов податей или сделок о земле. Глазу редко удавалось зацепиться за что-то любопытное. В основном истории касались династий севера, и лишь изредка они смешивались с эпизодами из жизни южных королевств и городов-государств срединного пояса. Возможно, Хроники показались бы увлекательнее, будь у нее больше времени и меньше забот: если бы окрестные леса не кишели полчищами чудовищ, если бы все ближе не подступало Белое Поветрие, покрывая мир тьмой забвения, если бы люди не поднялись с мечами на людей.

За чтением Аммия засиживалась до первых петухов, а на следующий день ходила сонная. Иногда она выкраивала немного времени перед обедом или между уроками, чтобы вздремнуть, в равной степени надеясь и страшась вновь очутиться во власти живого сна.

Уже много месяцев она лелеяла надежду, что диковинный талант удастся обуздать. Аммия мечтала сама выбирать, куда отправиться во сне, но пока всякий раз ее закидывало в места, о которых она и не помышляла. Наградой за непомерные усилия стали лишь бессонница и головная боль, такая сильная, что не проходила по нескольку дней.

Последнее путешествие породило множество вопросов и окончательно сбило ее с толку. Она твердо помнила, что пепел не падал с небес, да и земля была от него чиста, а значит, ни на миг в прошлое ее не откинуло. Аммия собственными глазами лицезрела Хатран и знала теперь, как выглядит ее потаенная обитель. Делиться этим ни с кем не хотелось — даже Феор не поверил, когда она рассказала про порченого. Вот бы нашелся способ доказать правдивость всего того, что открывает перед ней ночь!

Но она и сама теперь сомневалась. Хатран, эту чистейшую, благодатную деву, светоч во мраке и незапятнанный божественный символ пожирала отвратительная скверна, будто плесень — забытый в чулане ломоть хлеба. Что это за морок? Даже помыслить об этом страшно. Да если б солнце вдруг не поднялось поутру, земля перестала родить или деревья начали расти вверх корнями, такое чудо и то поразило бы меньше. Аммия совсем запуталась в противоречиях и в том, что можно считать правдой.

Поначалу она никак не могла свыкнуться с утратой дяди. Ей то и дело мерещилось: тяжелая поступь подкованного железом сапога, слабое покашливание или бормотание в соседних покоях. Каждый раз она вздрагивала, напрягала слух, но звуки не повторялись, будто возникали только в ее голове. С грустью на рассвете смотрела она из окна на двор и конюшни, где так любил проводить время Харси.

Зима не спешила вступать в права. Солнце совсем скрылось за серой хмарью. Первый снег почти растаял, превратив улицы в море грязи, по которому не пройти без заготовленных заранее деревянных мостков; к вечеру лужи покрывались слоем ледяной корки, слякоть твердела и застывала.

***

Шел дождь, когда голова скорбного поезда добралась до Искорки. Со стен протяжно и гулко задули в рога, возвещая о великой горести. Низовцы высыпали к домам, дабы в молчании проводить взором кряжистый фургон, привезший на день раньше остальных Харси, сына Росселя. Его, как представителя высокой семьи, готовили к посмертию у толстого ветвистого дуба в старом поместье, что прилегал к княжьему двору.

Как только удостоверили смерть, гонец с запечатанным в тубе письмом с малым отрядом выехал из восточных ворот и по горной дороге отправился в Загривок.

Мокнув под хворым небом, Аммия вглядывалась в посеревшее лицо и уставшие голубые глаза, так похожие на отцовские. Земля уходила из-под ее ног. Теперь она осталась совсем одна, все прочие родственники далеки и бесконечно чужды ей. Аммия сама расчесала тронутые сединой волосы Харси гребнем, срастила гибельную рану на горле крепкой нитью. Перед погребением дядю омыли, умастили маслами и переодели в белоснежные одеяния: простую рубаху с завязками и шерстяные штаны.

Аммия прикоснулась к холодным рукам Харси, сцепленным на груди. Не огласит он больше обеденный зал веселым смехом, ни взъерошит ей волосы, не улыбнется. Не с кем теперь ей покататься на лошадях по окрестным холмам, некому свить венок из первых весенних цветов.

— Крепись, маленькая княжна. Чтобы покарать убийц, ты нужна нам сильной, — произнес Данни, стоявший подле.

По приезду он всюду сопровождал ее, вызвавшись заменить старика Мунгельфа. Аммию и раньше почти никуда одну не отпускали, теперь же Феор и вовсе заключил ее под строжайшую опеку.

Данни не успокоился, мятежный дух его всякий раз прорывался на ратных советах, требуя от Астли сейчас же отправиться на приступ Седого Загривка. Орлиное лицо рыжего сварта осунулось за последние дни, под глазами набухли темные мешки. Он давно не спал.

Сам Астли вернулся сердитый, будто разбуженный раньше срока медведь. Из-за поднявшейся после трагедии метели его ищейки сбились со следа. Нашли было хоженые лесные тропы, ведущие к какому-то укрытому в самой чаще двору, но быстро сообразили, что перепуганные местные здесь не причем. Никто из них ничего не видал.

Предусмотрительные мятежники собирали даже конский навоз, который мог их выдать. Четверо дружинников из отряда регента пропали без вести, — быть может, утащили звери или порченые. Ледник надеялся, что хоть кто-нибудь еще жив, поэтому разослал по тракту охочих до награды людей. В Загривок и Сорн тайно отправилось несколько надежных молодчиков с наказом высматривать, выслушивать, искать любые зацепки. Особенно тщательно они обойдут рынки, ювелиров и доспешников — все места, куда могли попасть сорванные с погибших драгоценности и боевое облачение.

Феору удалось выведать, что женщина по имени Ульма, нарекшая на требах Харси трусом и тем самым сподвигнувшая его поездку на юг, бесследно исчезла из города, что укрепило подозрения в ее связи с убийцами. У первого советника почти не осталось сомнений, что это дело рук Раткара, хотя следопыты не нашли ни единого тому подтверждения.

Княжна вздохнула.

— От меня мало что зависит. Шестнадцать мне исполнится только…

— Можно не дожидаться, а созвать знамена уже сейчас, — с жаром прервал ее сотник. — Уговорите Астли и Феора.

— Так нельзя, Данни, — опустила она голову, — нет доказательств и следов, нет свидетелей. Ничего нет. Нужно обождать.

— Чего ждать? — сверкнул глазами рыжий. — Все знают, кто это совершил. В Доме есть верные люди, которые охотно откликнутся на призыв. Наместники безраздельно преданы вам, свартов наберется немало. Нужно собирать их сейчас. Потом будет поздно!

— Предлагаешь начать войну брат на брата?

— Не война это будет, а расплата! А те, кто сотворил такое, не братья нам, а враги! — не отступался Данни.

Аммия покачала головой. Да, она была еще наивна и привыкла во всем полагаться сперва на отца, а потом на дядю, но детство прошло, и теперь на ней возлежит ответственность за жизни людей.

— Я не хочу мести, из-за которой напрасно погибнут сотни ни в чем не повинных. Мы найдем способ уладить дело мирно, но поверь, Данни, ни один из тех, на кого укажет Преследователь, не избегнет суровой кары. Не забывай, что не только ты потерял родича.

Данни с шумом выдохнул, отвел взгляд и коротко закивал, как кивают, когда недовольны ответом.

— Шульд все равно покарает его, — сказал он и отошел на пару шагов, оставив ее наедине с дядей.

Черное зерно безнадеги поселилось в душе Аммии и стало прорастать. Даже в воздухе веяло, будто близится чего-то жуткое. Она долго раздумывала над предложением Феора уехать в Ледяные Тучи, но там, в безлюдной пустоши, она лишится связи с миром и вряд ли найдет достаточно сторонников, чтобы летом вернуться с грозной силой и потребовать себе власть. Кроме того, в Тучах ей никогда не разгадать тайну исчезновения отца.

Весь вечер к холму тянулся народ. У старого поместья жгли огни, и храмовники, облачившись в черные рясы, обходили могилу с курильницами, от которых в ночь поднимался пахучий дым. Так дух Харси скорее найдет путь к Мане.

С рассветом еще полторы дюжины сынов возвратились к родным местам. Столяры заранее изготовили для каждого погребальные кресла. Их сразу повезли хоронить, ибо от останков уже попахивало. Почти всех дружинников Аммия хорошо знала. Тяжко было сознавать, что теперь никого из этих отважных воинов нет в живых. Проводить их собрался весь люд, пришли знакомцы и родственники из дальних деревень.

Реки слез были пролиты и много страшных клятв произнесено над телами, покрытыми серой тканью. Крепкая брань летела в вышину от тех, кто в приступе злобы и отчаяния жаждал мести.

Астли добром вспомнил погибших и передал слово бледной от бессонных ночей Аммии, когда с задних рядов вдруг донесся шум, налетел холодный ветер.

— Что? Что случилось? Где? — завертели головами искровцы.

Кто-то указал на полускрытую в тумане старую мельницу.

— Вон там! Там!

Сперва Аммия ничего не разглядела, но когда клочья сумеречной пелены дали прореху, она увидала поднимающуюся с дороги пыль, в которой рождались темные приземистые фигуры.

Широко распахнутые глаза ее оледенил ужас. Из груди вырвался беззвучный крик. Четвероногие, похожие на волков твари неслись прямо на них, будто гончие за добычей.

Несколько мгновений ушло на то, чтобы убедить себя — это не сон!

— Тильн, Хакни, уводи людей! Остальные ко мне! — бросил громовой клич Астли, забираясь в седло.

Протяжно загудел рог. Рядом с Аммией тут же возник Данни и еще с десяток свартов.

Народ обуяло смятение. Бабы подняли крик, мужичье схватилось за оружие, конные дружинники по свисту командиров обтекли подавшуюся в воротам толпу и плотной массой выстроились перед ними.

— Откуда они взялись?! По всем дорогам же разъезды! — Изумленно крикнула Аммия.

— Мертвы, — отозвался Данни, уводивший ее в сторону, где было посвободнее.

К ним подскочило четверо всадников, один протянул руки, и Аммия оказалась на коне.

— Езжай, Тарм, я останусь! — рявкнул рыжий и побежал к своим.

Скакун ее спасителя помчался так быстро, насколько позволяла дорога. Обеими руками вцепившись в куртку дружинника, княжна оглянулась на огромное скопище людей, с гомоном хлынувшее к городу. Они по щиколотку утопали в грязи, оскальзываясь, сшибая друг друга и чуть не затаптывая насмерть. До крепостных стен всего пара верст. Если воевода не задержит нечисть, их настигнут.

— Им помогайте, им! — махнула Аммия рукой остальным сопровождавшим из своего отряда.

Те подчинились и развернули коней, захватили малышню из рук умоляющих матерей.

На мир опустилась жуткая темень, будто ночь сошла раньше срока. Все вокруг посерело, потеряло всякий цвет.

Дыхание у нее сбилось, в сердце проник безмерный страх за тех несчастных, что оставались позади.

Даже безоружные мужи присоединились к воинам дабы упредить удар. Кто-то схватил палку, кто-то камень поувесистее, кто-то выпросил лук с колчаном или кинжал. Лишь бы оборонить своих.

Астли, разъезжавший на гнедом скакуне, построил пеших в несколько рядов, выставил перед ними верховых. Зычные приказы его разносились по всему полю поверх многоголосого гвалта и перестука копыт. Войско образовало слитную цепь, растянувшись как можно шире, дабы ни одна тварь обошла сбоку.

И вот они показались. Дюжина, вторая, третья. Еще и еще. Черные точки выныривали из тумана одна за одной и быстро увеличивались в размерах.

— Откуда их столько?! — выдохнула Аммия.

— Скиталец на всех припас скверны! — сквозь зубы ответил ее защитник.

Первые росчерки стрел прорезали темно-синее небо. Со следующим залпом немногочисленная конница рванула навстречу коротколапым тварям.

Из ворот выехало еще две дюжины всадников, поднятых по тревоге. Одновременно с этим на звук рога откликнулись разъезды, отправленные на другие участки предместий, — они спешно гнали лошадей на помощь застигнутым врасплох. Дозорные на крепостной верхотуре доставали луки и готовились потчевать зверя железом, если те все же пробьются ближе.

Тарм довез ее до стен и оставил на попечение воротной стражи, а сам хлестнул лошадь и рванул к своим, стороной огибая растянувшуюся реку горожан.

Медленно, слишком медленно они идут.

— Вас отвезут к дому, — попытался успокоить ей какой-то дружинник и потянул ее за собой, но Аммия вырвалась и наорала на него:

— Забудь! Пошли со мной! Бери вот тех двух на стене!

Сварт ошалело вытаращился на нее, но не посмел ослушаться, хоть знал, что если волосок упадет с головы княжны, его жестокая расправа. Вчетвером они бросились помогать тем, кого уже не слушались ноги: старикам, калекам, женщинам на сносях.

Счастливчики, что стояли в задних рядах на погребении, добрались скорее остальных. Задыхаясь, с трудом переводя дух, они брели мимо рва уже у самых стен. Кто-то от усталости согнулся пополам, другой вставал столбом посреди сутолоки, окликая потерявшихся родных. Измазанные грязью от падений, раскрасневшиеся, с безумными от страха лицами, люди оглядывались на жуткое зрелище позади.

Там, в белесой пелене уже вовсю шла рубка. Группы верховых, стараясь идти слитной ватагой, разворачивались и заходили на очередной наскок, дабы проредить и задержать летевших на мечи порченых. Пешие, выставив щиты, отчаянно отбивались от сквернецов, которых с каждым вдохом прибывало все больше. Некогда было думать о том, какая бездонная яма их исторгла.

Аммия на плече уводила за стены одного за другим обессиленного, валящегося с ног искровца, и не слушая слов благодарности, бросалась к следующему. Трое свартов, не отходя от нее далеко, брали на руки детей и старух.

Скоро у ворот образовалась слишком большая толчея, и пришлось браниться и встряхивать за грудки ошалевших от ужаса, что пёрли напролом. Только так их можно было призвать их к порядку.

— Не лезьте все сразу! Слева по очереди в два ряда! — кричал добравшийся до города Тильн.

Вдруг со стороны могильного холма раздался оглушительный грохот. Под ногами задрожала твердь, люди приникли к земле или попадали навзничь. Заголосили пугливые бабы, заревели малые дети. Когда все обернулись, то узрели, как вдали, в самом сердце вражьего стана поднимается столб яркого пламени, разгоняя туманный полог. Охваченные диким, из ниоткуда взявшимся огнем, в жутких корчах гибли десятки порченых.

— Что за чудо?! — охали тут и там.

— Шульд! Это Шульд нам помогает! — сообразил кто-то.

— Шульд! Да рассеется тьма! — вторила ему толпа.

Новый очаг пожарища взметнулся к небу рядом с первым и был встречен ликованием. Это позволило дружине перестроиться, подобрать раненых и отступить, прикрывая отстающих селян.

Помощников у ворот сделалось довольно, и Аммию чуть не силой увели на стену. Но и там она достала лук и в миг добралась до края периметра, где умелые сварты навесом посылали в небо летучую смерть. Кто-то поджигал заранее заготовленные стрелы, наконечник которых был ловко перемотан масляной тряпочкой — прицельно такими не ударишь, но единый залп покрывал большую площадь. Огненные птицы с гудением чертили дуги в напитанном сыростью воздухе. Порченные шугались их, скулили и поворачивали назад.

С высоты открывался хороший обзор.

Все меньше людей оставалось за пределами крепости, почти все уже достигли ворот, и лишь перед пламенеющей стеной кипел тяжкий бой. Несмолкающий огонь клокотал и плевался, жадно пожирая плоть и прижигая землю, будто вместо грязи ее покрывала горючая смесь.

На фоне серого, как шерсть, неба, эти яркие багровые сполохи казались немыслимым чудом. Неужто, создатель вправду наслал кару на скитальцевых отродий, изумилась Аммия. Никогда еще на ее памяти Шульд не вмешивался в судьбы людей.

Всадники, мало потерявшие числом, теперь увозили подальше раненых. Плотная полукруглая стена щитов из четырех сотен дружинников и случайного мужичья медленно пятилась, сдерживая врага. Временами в ней открывалась малая брешь, и острые копья разили очередную волкоподобную тварь.

Если присмотреться, можно было различить в них остатки человеческой наружности: клочья одежды и не вполне искаженные проклятьем лица. Давным-давно скверна окутала их, помрачила разум, поменяла внешний облик и повадки. Испортила. Она наделила этих новых тварей исключительной силой, привила неодолимую, затмевающую сознание жажду крови и подчинила воле великого господина, что спустился со звезд.

Астли отдал коня и бился в первых рядах пешего отряда. Временами он оставлял щит сменнику и отходил на десяток шагов, чтоб свистнуть, окликнуть, сладить строй и направить войско.

Скоро они подошли достаточно близко ко рву и оградились им с одной стороны. Со стен все смелее, не боясь зацепить своих, били лучники. Теперь стрелы летели прицельно, отбивая у порченых последнюю охоту полакомиться человечиной. Все меньше их наскакивало на плотные ряды дружины, все чаще они, рыча и огрызаясь, будто лесные звери, отползали к спасительному туману, где не грозило острое железо и огненный вихрь.

Совсем мало поживы удалось сыскать порченым, несмотря на великое их число. Астли не дал им добраться до беззащитных селян, и на поле лишь кое-где чернели тела бойцов, павших от смертельных ран. Конные подбирали их, дабы не оставлять на поругание.

Сумеречная мгла как будто развеялась, тучи расступались, пропуская бледное, остывающее солнце.

Опустив щиты и не оглядываясь за спину, ратники возвращались к стенам Искры под радостные восклицания и победные кличи. Битва была окончена. Горожане, столпившись у ворот, в слезах кланялись и без устали благодарили перепачканных кровью и землей героев. Полторы дюжины их сегодня поступились жизнями, однако жертв могло быть гораздо больше.

Астли был в бешенстве. Княжна невольно съежилась, когда разъяренный, будто бык, он проходил мимо на площади, метая на сотников молнии из глаз. Он сдержался и не стал кричать на людях, но после, на сходе дружины, дал себе волю.

— Олухи! Безмозглые глупцы! Как вы учите своих бойцов?! Они и до нужника не доберутся без чужой помощи! Не заметили приближение целой своры! Даже сигнал не подали и сгинули все до единого! Такие воины позорят дружину! — гремела брань за стенами гридницы.

Словно желая растравить Астли еще больше, в самый разгар его гнева из Седого Загривка вернулся гонец с ожидаемой, но мрачной вестью о том, что Раткар согласился принять главенство над Домом и вскоре прибудет в столицу.

Раскрасневшийся пуще самого Кайни, полный стыда за утреннее происшествие и вдобавок уязвленный тем, что ничего не добился в преследовании гибели Харси, воевода прискакал на княжий двор и решительно заявил Аммии, что желает уйти на покой. К тому времени вернулся Феор, отлучавшийся в Город Тысячи Башен по торговым делам — им двоим стоило немалого труда успокоить Астли и убедить в том, что без него они пропадут.

— В пяти верстах за мельницей земля перепахана, там нашли змеиный лаз и множество трупов порченых. Он прошел прямо по ним, а некоторых пожрал, — сообщил Астли, когда немного подостыл.

— Загадки. Не думал я, что змей считает их врагами, –удивился Феор.

— Скорее всего, он просто проголодался.

— Много в живых осталось?

— Те, что были, разбрелись по лесам. В тоннеле тишина.

— Тоннель ведет дальше на север? — произнесла Аммия, будто и так знала ответ.

Воевода кивнул и прищурил глаза.

— Ты что-то знаешь? Куда, по-твоему, направляется змей?

Княжна на миг задумалась, озвучить ли догадку — ту самую, что нашептала ей ночь. Сейчас к ней могли прислушаться.

— Мне кажется, он ищет Хатран. Идет на голос.

Мужчины обменялись серьезными взглядами, но ничего не сказали.

— Я должна сама посмотреть.

***

С небольшим отрядом сопровождения верхом они взбирались к мельнице, проезжая те самые места, где утром разразилась битва.

Астли и Феор чуть оторвались и о чем-то беседовали, а Аммия слушала их разговор вполуха и с отвращением разглядывала почерневшую, выжженную землю и обугленные тела порченых, которые еще не успели убрать.

— Видел ты этого монаха? — спросил вдруг воевода.

— Какого монаха? — не сообразил Феор.

— Как какого? Которого ты призвал. Это он пламя раздул посреди боя.

— Монах? Из Ордена Божьего Ока?

Аммия догнала их и недоуменно воззрилась на Астли.

— Так это его рук дело?!

Мороз к вечеру креп, и от каждого слова в воздух вылетало облачко пара.

— Его, его. Он швырял горючий огонь, — криво усмехнулся Астли, — Шульд его знает, когда он приехал, да только без него было бы худо.

— Где же он сам?

— Я послал мальчишку, чтоб нашел его.

Похоже, что он не шутил, и явившийся как нельзя кстати храмовник произвел на него настолько мощное впечатление, что опрокинул всякие предубеждения против Ордена.

— Чудеса! Ну и помог он нам! Люди кричали, что это сам Творец разит врага! — восторженно залепетала Аммия.

— Он и разил. Руками этого прохиндея.

Храмовника и его слугу они отыскали у места, где земля вздыбилась, обнажив часть темного провала. Здесь расположилась большая ватага дружинников, и дюжинный не хотел пускать монахов близко к опасному месту. Все трое обернулись, едва заметили отряд конных.

Аммия спешилась, и гости принялись раскланиваться.

С первого взгляда никто не приметил бы великого воителя в низеньком мужичке в полушубке с лисьим воротом, из-под которого виднелись простые ножны. Слуга его и вовсе был одет в овчинный тулуп и теплую шапку с ушами, какие носят в лютый мороз. Должно быть, зиму на севере они себе представляли куда как иначе.

Череп храмовника был лыс, борода сбрита подчистую, а лоб, макушку и затылок испещряли диковинные знаки. Лицо тоже разрезали молнии и странные переплетающиеся узоры, но менее густо. Даже на руках и части открытой шеи черными змеями вились рисунки. Под белесыми бровями блестели изумрудами спокойные решительные, чуть раскосые глаза — глаза человека, много повидавшего в жизни.

Аммия слышала про обычай набивать иглой различные символы у одичалых горных кланов, веривших, что изображения эти отпугивают диких зверей и чудовищ. Однажды дозорный разъезд поймал у дороги каменного шамана, которого свои бросили умирать. Все его тело было расписано подобными знаками.

Храмовник что-то шепнул собрату, и слуга заговорил:

— Приветствуем деву Аммию, княжну государства северного. Имя моего мастера — Тимпай, он верный меч Ордена Божьего Ока, что явился по твоему зову. Мастер слабо владеет языком Снегов и просит извинить его. Если будет дозволено, я, недостойный паж его, стану переводить с диалекта Пустоши.

— Да рассеется тьма, славные воины. Здравия вам. Добро пожаловать в наш край, — поприветствовала их княжна, — вы видите пред собой Аммию рода Эффорд, дочь Хаверона, законного правителя Дома Негаснущих Звезд. Мы наслышаны о храбрости воинов Ордена и их большой учености. Мне рассказали, что уже сегодня ты, мастер Тимпай, в час великой опасности подтвердил это в полной мере и отвадил полчища порченой нелюди.

Аммия представила также советников. Храмовник приложил руку к груди и склонил голову.

— Отныне ты и твой слуга — желанные гости в нашем крае. Скажи, какой подарок ты бы хотел получить за эту неоценимую помощь, и я исполню твою просьбу, если это в моих силах.

Храмовник говорил, а слуга стал переводить, предваряя каждую реплику поклоном в пояс. Сам же Тимпай стоял прямой, будто копье, гордый, но в то же время скромный, знающий себе цену.

— Мастер не ищет богатства, но знает древние обычаи северного народа. Он не хотел бы обидеть хозяев, а потому будет доволен любому подарку на усмотрение княжны.

— Тогда поговорим об этом позже, когда вернемся в город. Скажи, что за волшебство ты явил нам сегодня? Нет среди нас тех, кто раньше видел такое.

Слуга закивал.

— Пламенный зев. Мастер сожалеет, что при нем нашлось только два кувшина. Многих удалось бы спасти, если б их было больше. Я расскажу о Пламенном зеве. Недалеко от угодий Башни Темной луны прямо из земли бьет ключом особое черное масло. Оно горит лучше животного, и тамошние умельцы догадались наполнять ими глиняные сосуды, а верх плотно затыкать тканью. Если поджечь такой снаряд и бросить во врага, сосуд разобьется, и огонь вырвется наружу.

Астли оценил чудное оружие, а вот Аммия оказалась раздосадована, что пришлось отринуть всякую мысль о его божественном происхождении.

Феор кивнул на тоннель.

— Этот змей, что появился в наших краях. Не так давно он разорил Шелковицу, потом прошел у Хаонитовых могил и вот добрался сюда. Знаешь ли ты что-нибудь о нем?

— В пустынях Ренга рассказывают легенды о гигантском змее, который может летать по воздуху и рыть землю, подобно червям. Там его величают Нокташем, Искателем и страшатся едва ли не больше, чем самого Воссиянного.

Аммия вспомнила, что на юге Скитальца почему-то называют Воссиянным.

Слуга продолжил:

— Несколько лет назад подобные ходы мастер наблюдал у Камышового Дома, но там зверь не разорял селения, не пожирал скот и людей, да и размер тоннеля был поменьше, чем этот. Мастер видел ходы у града Сорна, потом у Шелковицы, а теперь здесь. Зверь зачем-то идет на север, будто его что-то приманивает.

Княжна почувствовала устремленные на нее взгляды Феора и Астли и покраснела.

Сварты пропустили их ближе к грунтовому валу, где будто побывал громадный крот. Кто-то засветил лампу. Тимпаю сразу отвели роль знающего.

— Княжне не стоит идти, — предупредил он.

— Я пойду, — твердо решила Аммия.

Тимпай пожал плечами и прислушался, не доносится ли из тоннеля гул, и только потом поманил остальных за собой. Даже высокий Феор шел по проходу не сгибаясь — таких он был размеров.

Внутри Аммии сразу стало не по себе. Повеяло затхлым болотом, пришлось зажать ноздри. А уж когда она разглядела на оплавленной почти до зеркального блеска земле полупереваренные конечности, ошметки плоти и обломки костей, ее едва не вывернуло наизнанку.

— Хатран благословенная, — в изумлении выдохнул первый советник, и голос его отозвался звучным эхом.

— Шкура Нокташа поросла броней толстой, будто сталь, никакое оружие ее не пробьет, — объяснил храмовник, — даже чан кипящей смолы едва ли нанесет ему вред. Такую тушу одолеть может только великая сила.

— Баллиста? Камнемёт? — предложил Астли.

Тимпай и слуга его покачали головой.

— Нет, но ты думаешь в верном направлении, мой друг. Большая скала, если ее обвалить, наверняка прибьет змея.

— Можно ли его заманить?

— Вряд ли. Рифмованные хроники нашего ордена говорят, будто его притягивают пахучие растения, например, резеда, жасмин или эвкалипт, но бессмысленно бегать по заснеженным пустошам с мертвым цветком. Одно мастер знает точно, змей время от времени должен пить, поэтому западню можно устроить у источника воды.

— На севере есть места, где на сотни верст всего одна речка, — почесал бороду Астли.

Храмовник снова замер и поднял руку, призывая к тишине.

Из темной бездны донесся шелест — далекое, чуть различимое дуновение затерявшегося ветра. В полной темени, которую едва разгонял слабый свет лампы, шум этот показался особенно зловещим.

— Слышите? — спросил он.

Аммия закивала. Мрак впереди зазывно шептал, и чудилось, будто вот-вот из теней появится одно из тех страшилищ, что проникают в ночные кошмары.

— Что это?

— Смерть, — тихо и многозначительно произнес слуга, — Есть ли те, кто побывал в тоннеле и после захворал или почувствовал себя дурно?

— Один человек, Барт. Он пробыл там несколько дней, — сказала Аммия.

Тимпай обернулся, на лице его отразилась тревога.

— Он в городе?

— Где ж ему еще быть, — пожал плечами первый советник. — Сейчас он слаб и оправляется от шока.

— Человека этого нужно тотчас же убрать в отдельное помещение и следить за ним.

— Что с ним не так? — нахмурив брови, настороженно спросил Астли.

— Я расскажу об этом, но позже. Дальше мы не пойдем. Слишком опасно.

Храмовник вывел их обратно под открытое небо. Аммия поежилась от стылого ветра. Опускавшаяся ночь обещала быть холодной.

***

В печке весело потрескивали колотые поленья.

Тимпай настоял на том, чтоб побывавшие возле тоннеля тщательно омылись. Спорить никто не стал, и все отправились в купальню. После их ожидал сытный ужин — зажаренный с луком поросенок и хрустящий пшеничный хлеб, который так и таял во рту.

Пока советники развлекали гостей разговором, Аммия поднялась наверх, порылась в отцовой сокровищнице и отыскала подходящие подарки. Тимпай получил серебряное обручье тонкой работы с вытравленным на нем волнистым узором, а его слуга — перстень с лазурным самоцветом. Храмовники поблагодарили, тут же нацепили их, поднесли к свету и принялись разглядывать, дивясь непревзойденному искусству ювелира.

Старушка Кенья разлила всем по чарке парящего варева, от которого исходил густой, пряный аромат.

— Тот самый медолют? — спросил Тимпай.

Скинув меховую одежду, он остался в коротком камзоле, подчеркивающим стройную, жилистую фигуру, каким и должен быть настоящий воин.

— Он, он, — улыбнулся в усы Феор, большой знаток по части медоварства, — Рецепт нисколько не изменился за последние три сотни лет. А запах какой! Душица, чабрец, гвоздика, можжевельник. Такого ядреного питья вы не отведаете больше нигде в Нидьёре.

— Мастер говорит, что однажды он уже пробовал его, и память о том страшном дне сохранилась до сих пор.

Северяне рассмеялись.

— Пейте маленькими глоточками, — подсказал Астли.

Монахи осторожно пригубили напиток, скривились и шумно выдохнули. Лица их, красновато-коричневые от загара, сделались вовсе пунцовыми, а к глазам с непривычки подступили слезы.

— Так что мы слышали в том тоннеле? — спросила княжна, у которой и теперь по коже пробегала дрожь, когда она вспоминала о тех жутких звуках.

Храмовник посерьезнел и снова стал говорить через слугу.

— Едва ли это можно узнать. В темных глубинах змеиных ходов затаилась скверна, человеку туда не пройти.

— Хм, северян этот мор не берет, — заметил воевода.

Тимпай закивал.

— Действительно, север держится стойко, но зараза обязательно прорвется, если не проявлять должной осторожности. Знаете ли вы, к примеру, как распространяется Белое Поветрие?

— Поветрие летит по ветру, — пожал плечами Астли.

Монахи покачали головами.

— Это только название. Слушайте же. Мир вокруг нас полон мельчайших песчинок, невидимых самого острому глазу. Мы носим их на себе тысячами и мириадами. Белое поветрие — особый род песчинок, вызывающих болезнь у всякого, кто их вдыхает. Касаясь другого человека, больной, сам того не сознавая, передает ему заразу. Тогда от страшных мучений его спасет лишь богатырское здоровье или воля Божьего Ока. Мы, верные мечи Ордена, и сами можем быть переносчиками Поветрия, оттого подбородки и темя наше брито, а тело мы омываем всякий раз, когда подвернется случай. Камышовый Дом и Ренг давно перенял этот обычай, ибо только таким способом можно уберечься от хвори. Сорн еще десять лет назад тоже мог похвастаться чистотой крови, а сейчас люди в городе сторонятся друг друга: никто не братается, не лобызается, матери боятся обнимать даже собственных детей. Болезнь все ближе. Поверьте, не просто так Нокташ объявился в ваших землях.

Аммия поежилась. Сорн всего в неделе пути. Слухи о пораженных хворью селениях далеко на юге как будто никогда не касались их и звучали, словно страшные сказки. Но к речам этого монаха стоило прислушаться.

— А как же Хатран? — не унимался Астли, отложивший вилку в сторону и скрестивший руки на груди, — Мудрейшие из мудрых говорят, что она оберегает север от заразы. Дом Негаснущих Звезд ближе к ее обиталищу, а потому Песнь надежно защищает нас. Мы живем так тысячи лет.

От упоминания Хатран в памяти Аммии вспыхнуло мерзкое видение. Быть может, с хранителем их тоже не все в порядке.

— Даже если богиня и помогаем вам, это не главная причина стойкости северян. Именно холод отваживает болезнь. Поэтому вы должны благословлять крепкую стужу не меньше, чем Хатран или само Неугасимое Око.

Еще вчера Астли наверняка отмахнулся бы от этих россказней и обозвал монаха плутом, но теперь, собственными глазами увидав его в деле, он только задумчиво хмыкнул.

— Сейчас уже ночь, но завтра утром следует проведать того воина, Барта, — сказал Тимпай через собрата. — Слуга объяснит, как за ним ухаживать. Всю семью его следует поместить под одну крышу и не выпускать до срока.

— Он действительно может быть хворым?

Тимпай кивнул.

— Не давайте никому углубляться в эти земляные ходы. Лучше всего завалить их сразу, дабы туда не проникли бродяги или любопытные подростки. Животных тоже опасайтесь — они, как и люди, подвержены болезням.

— Поведай нам, что следует делать, дабы защититься от Поветрия. На случай, если оно проявится, — попросила княжна.

— Боюсь, советы эти вам не понравятся, — предупредил храмовник. — Всякого, кто придет с юга здоровым, следует тщательно омывать горячей водой, а больных с виду не пускать в город вовсе. Лучше всего, закрыться от любых переселенцев, хоть мастер сознает, что в наше время это невозможно. Поэтому всех прибывших стоит селить в одном доме по крайней мере на десять дней и не подходить к ним, а еду подавать ухватом. Если поветрие за такой срок не покажет себя, то они здоровы. Уберечь север можно, только если отгородиться от всего мира и прекратить всякое сообщение с соседями, которых тронуло Поветрие, в том числе с Сорном. Если не люди, то любой ящик или бочка могут нести на себе печать смертельной угрозы. На их поверхности останутся те самые песчинки, которые поразят сначала мореходов или караванщиков, а через них — всех остальных. Придется обходиться тем, что родит ваша земля.

Феор шумно вдохнул и покачал головой.

— Это невозможно.

— Мы с голоду помрем или от цинги! — согласился с ним Астли.

Тимпай зацокал языком, когда слуга перевел ему.

— Мастер понимает. Вам кажется, что опасность Белого Поветрия сильно преувеличена, однако со всем этим уже столкнулся и Ренг и Теим и Ховеншор. Сорн только сейчас понимает, как важно было соблюдать эти правила.

Первый советник потер виски. Он тоже был в Теиме и мог подтвердить, что гибельная болезнь способна за несколько недель обратить целую страну в бесплодную пустыню.

Стали выспрашивать о том, что еще слышно в мире. Для Аммии, сроду не покидавшей отчий дом, речи Тимпая звучали диковинкой.

Последние несколько лет монах прожил в Сорне, помогая справляться с Поветрием и изучая труды своих братьев, вернувшихся с самых окраин Нидьёра, из земель столь далеких, что им еще не придумали названия.

Везде монахи находили страшные свидетельства присутствия скверны и обращали свои мечи и булавы против невиданных ранее чудищ. Погибель расползалась по всему миру. Нидьёр пустел и вымирал на глазах. Величественные прежде столицы хирели, обращались в села и таяли, словно льдинки по весне. С тоскою наблюдал Тимпай, как и Сорн ежегодно терял население, ибо леса стали слишком опасны и дичи в них поубавилось, а речка не могла всех прокормить.

Мародеров, однако, почти не стало. У низовцев нечего отнимать, поэтому бандиты уходят далеко на запад в поисках лучшей жизни, часто помирая от голода в пути. Вокруг самого Сорна наконец-то стали рыть неглубокий ров и возводить стену вместо бревенчатого тына. Город, раньше слывший торговым постом, что соединяет север с остальной частью мира, прежде никогда не нуждался в серьезных укреплениях, однако теперь без надежной защиты было не прожить.

Твердой рукой и строгой дисциплиной Сафьяновый Барон поддерживал порядок. За здоровье этого бывшего вояки молился весь простой люд. Но жизнь человека не вечна, и Барон год от года не молодеет. Народ страшится, что без него в Сорне вспыхнет настоящая битва за власть и город сгорит от междоусобиц. Уже сейчас торгаши и крупные землевладельцы набирают личные дружины, а верховоды Лепестков все наглее подбивают клинья, надеясь захватить злачное место.

Аммие невольно подумалось, что ровно то же самое происходит и в Доме Негаснущих Звезд.

Поведал Тимпай и том, что в Камышовом Доме после череды восстаний мужичья вроде бы воцарился порядок, но ходят слухи, что правителем тамошним помыкают культисты — заклятые враги Ордена. Они набирали в свои ряды все больше сторонников среди отчаявшегося и голодающего люда, но что происходило с ними за стенами их мрачных храмов ведомо лишь Божьему Оку — так Орден величал Шульда, Умирающего Творца, что печально взирал на чахнувшее и гниющее изнутри творение свое.

О селениях южнее Камышового Дома известно было мало. Дороги стали ненадежны, и с тех земель теперь редко заявлялись беженцы. Все, у кого хватило ума, давно перебрались на север. Лишь самые отчаянные купцы рисковали водить туда караваны, они-то чаще всего и приносили вести.

Поутихли толки о железных кораблях, что взрезают необъятное море и, не страшась даже самых крупных водоплавающих чудовищ, доставляют путников на Остров Мечты, затерянный где-то в водах Океана Первородной Слезы. Раньше говорили, будто там продолжается спокойная, полная надежд жизнь, которой так всем не хватало. Говорили также, что скверна не тронула остров, потому и народ там благоденствует под присмотром доброго царя.

Позже слуга поразил их дикой историей, слышанной Тимпаем из первых уст в Приречье:

— Там мы встретили рыцаря, который поведал мастеру о своем странствии по Исчезающим Землям. Рыцарь сопровождал караван с редкими семенами овощей, дающих большой урожай — подлинным сокровищем по нынешним меркам. Из-за разбитой дороги и половодья поезд их сошел с маршрута и долго плутал по бескрайним равнинам, где росла высокая красная трава, что исходит волнами, словно море.

Когда путь им преградила река, солнце вдруг померкло, и нечто огромное появилось в облаках. Будто дождевая туча, оно плыло по воздуху, густое и темное. Вблизи это походило не то на слипшийся ком червей, не то на переплетенные корни. Они копошились, извивались, но и не думали падать на землю, точно их несла волшебная сила.

Чудище заметило их и родило такой пронзительный писк, что с бедолаг попадали шапки. Образина растянулась на половину небосвода, затмила собой лес и горные кручи, а после ринулась на них. Посередине ее раскрылась пасть, такая широкая, что мерещилось, будто оно может пожрать саму землю.

Многие из собратьев рыцаря остолбенели, скованные ужасом, другие побросали оружие и опрометью пустились прочь от повозок. Змей пронесся над ними, как ураган, сминая в лепешку коней, людей, размалывая в щепки фургоны, взрывая землю и затмевая солнечный свет.

Ему одному чудом удалось спастись, провалившись в расщелину меж двух великих камней. Когда все стихло, ратник выбрался и обнаружил, что весь поезд мертв. Полуживой от страха, он побрел куда глаза глядят, а к утру его подобрали кочевники.

Феор и Астли видывали и не такие чудеса, а потому не особенно удивились этой были, а вот Аммия с подобным ужасом сталкивалась лишь во снах, и рассказ произвел на нее сильное впечатление. С каждым годом, однако, мрак над миром только сгущался. Сегодняшний день тому подтверждение. Возможно, настанет век, когда скитальцева скверна одолеет и северные земли.

Воевода договорился с Тимпаем, что через пару дней он выступит небольшим отрядом, дабы проследить путь Нокташа. Монах научил, как лучше снарядиться, после чего Астли отвесил короткий поклон и отправился раздавать команды на сборы и заготовку лошадей. Вместе с ним ушел и Феор.

Аммия поблагодарила храмовника за мудрость и сама проводила его со слугой в комнаты на гостевом дворе.