Да родится искра

Глава 11 - Два богомольца

Не всех сомневающихся Феору удалось склонить на свою сторону: Хатт откровенно лебезил перед регентом и надеялся сохранить злачное место, Ганс проталкивал собственные интересы, стараясь выторговать себе и своей клике выгодные условия. Сундуки их алчной братии скопидомов ломились от монет, жемчуга и драгоценных каменьев, на которые даже нечего было купить. Из наместников четвертей на празднике поговорить вышло только с Таликом, большим другом Хаверона. Старый вояка предан роду Эффорд, но он не успел бы перебросить в Искру даже часть своей дружины.

Переговоры с Крассуром вышли тяжелыми, как и предполагалось, — серебром его не проймешь, ведь он едва ли не самый богатый человек на севере. На высокую должность при дворе его наверняка пригласил бы и сам Раткар. Однако Феор знал, на что бывают падки люди низкого рода, и расчет его оказался верным. Предложение о помолвке с Ханешей, девой княжьих кровей, Крассур заглотил, будто щука любимую наживку.

Феор знал, что пока еще у Раткара в городе не так много соглядатаев и доносчиков, однако действовал осторожно, передавая записки через мальчишек. Лишь раз, будто бы случайно, он увиделся с предводителем наемников лично, чтобы скрепить сделку.

С вольными кланами пришлось говорить намеками, ибо поверять половину города в столь важное дело не следовало. Купить их мечи не вышло, но нейтралитета он все-таки добился. Они удовлетворились будущим уравнением в правах с простыми северянами, то бишь, разрешением владеть землей и свободно торговать. К этому шло давно, и, по сути, Дом ничего не терял — местные поворчат и успокоятся.

По итогу Феор мог рассчитывать на остатки городской дружины — свартов старой закалки, преданных роду Эффорд, малый отряд Кайни, людей Крассура и отдельных добровольцев. Если учесть еще и мореходов Натана, которых так ловко прибрала к рукам Аммия, перевес в силах в решающий момент может достичь двух к одному в их пользу. Этого вполне довольно, чтобы враз выбить кресло из-под ног у регента.

Феор уповал на то, что обойдется без драки. Быть может, застигнутый врасплох Раткар не осмелится сопротивляться и прикажет сложить мечи.

Приняв регентство, он постарался переманить дружинников Искры на свою сторону: пиры, повышение жалования, щедрые подарки командирам и раздача среди бойцов старинных золотых монет из Теима — все это создало должный эффект. С простым людом подобный фокус удался, и, по донесениям, все больше горожан стало теплее отзываться о новом правителе. Быть может, получилось бы и с мечниками, не допусти Раткар роковую ошибку — за долгие годы Астли снискал среди низов слишком высокий авторитет, чтобы можно было вот так просто от него избавиться на глазах собственных воинов.

Раздражение и недовольство среди свартов росло. Люди Феора разносили по харчевням и кабакам слух о том, кто на самом деле устроил засаду в Хаонитовом могильнике, дабы завладеть властью, чем еще больше подстегивали возмущение. В одном из таких погребков страсти накалились до того, что, собравшись вместе и как следует перепившись, осколки старой дружины устремились к порубу, в котором держали Астли, и едва без ведома Феора не подняли бунт, пытаясь вызволить своего командира. Благо, хмель вовремя выветрился из буйных голов, и раньше времени Раткар не узнал, насколько велик стан его противника. Стихийное выступление лишь придало правдоподобия той разобщенности, что царила в головах искровцев.

Вечером накануне суда Феор явился на крепостную стену. Здесь можно было не опасаться чужих ушей.

Легкий снежок укрыл долину внизу, не оставив ни пятнышка оврага, ни черной полоски тракта. Деревья обратились в белые изваяния. Стояла звонкая тишь, обволакивающая луга пеленой спокойствия и умиротворения. Так природа замирает перед бурей.

— Как только войдут люди Крассура, хватай Аммию, — наставлял он командира воротной стражи Тильна, который приходился ему дальним родичем по линии жены. Только опытному воину он и мог доверить такую важную обязанность.

Тильн уставился на темнеющее в закатных лучах сосновое царство вдали за рекой, поглаживая полированное навершие меча. Рослый, плечистый, с обветренным, отмеченным оспой лицом и тяжелым взглядом, он походил на гранитную скалу.

— Мои не подведут, — отвечал Тильн. — Ты скажи лучше, как быть, если они полезут драться.

— Бить их.

— Жалко, люди ведь. И своих и чужих жалко. Видано ли дело, чтобы слуга Гюнира Первозданного замышлял лишить жизни другого? Ибо сказано, что каждый, кто несет смерть, сеет семена тьмы в своем сердце и отрекается от света истины.

После того, как родители Тильна погибли под снежной лавиной, он нашел утешение в молитвах, стал очень богобоязненным и часто в разговоре припоминал цитаты, какие удавалось услышать на проповедях в храме. В своем стремлении жить благочестиво он посрамил бы и пророка, однако у Феора был ключик к его тонкому душевному укладу.

— Помни, Тильн, что на кону не только жизнь воеводы. Самой наследнице рода грозит беда. Раткар уже сбросил с себя благословение творца и облекся в одеяние из скверны. Он предал Дом, убил брата и теперь не остановится ни перед чем. Я скажу тебе другую мудрость, которая больше подходит к случаю: когда зло множится, и слышны стоны праведников, возьми меч и избавь землю от лиходеев, дабы сохранить первозданную чистоту ее.

Тильн пожевал губу и шумно выдохнул. Не по сердцу ему пришлись эти слова, но он не посмел искать в них изъян.

— Если можно, оглушайте, сбивайте с ног. Первым делом доберемся до Раткара, прижмем его и заставим дать приказ. Все закончится быстро. Крови не будет, — пообещал Феор.

— На словах-то оно так, а на деле бывает иначе, — все сомневался Тильн.

— Другой возможности нам не оставили. Или сейчас мы возьмем за горло изменников или север на долгие годы утратит покой. Что скажем мы Мане, когда предстанем перед ним? Почему не защитили род Эффорд, чья власть держится на этих землях вот уже тысячи лет? Нужно решаться.

Долго вглядывался Тильн в сумерки, потом повернулся и впился пылким взором в его очи, желая найти в них непоколебимую убежденность в собственных словах. Феор не дрогнул, не отвел глаз.

— Скажи, верно ли, что именно раткарово войско посягнуло на жизнь Харси и его дружины? Люди разное толкуют.

— Верно, как-то, что я стою сейчас перед тобою, — без промедления ответил первый советник, хоть сам не был в этом убежден.

— Отчего же звезды не показали нам это? Его боец победил, — не унимался командир стражи.

— Даже звезды не могут помешать простой человеческой подлости. Все видели, как Раткар отвлек Данни, а затем Хедвиг метнул в него кинжал.

Тильн прищурился, поразмыслил и коротко закивал.

— Наверное ты прав, Феор. Мрак невежества затмил мой разум. Раткар не уйдет от заслуженной кары.

— Я поговорил с Креххом и Бьярленом, сегодня они вдоволь напоят загривцев медом, так что наутро те проснутся с гудящими головами.

Тильн одобрительно кивнул и сообщил:

— Завтра к вечеру должны возвратиться два разъезда. Если повезет, приедут раньше и поспеют на домстолль. Я отправил за ними мальчишку.

Сын его по имени Вьюренн был вертким пареньком. Все свободное время от работы в поле и присмотра за скотом он проводил возле отца и учился ратному делу, наблюдая за упражнениями молодых свартов.

— Растет он у тебя. Пора и его в дружину принимать.

— Весной. Они с княжной одногодки. — Тильн ухмыльнулся и добавил: — Засматривается на нее.

Феор рассмеялся и похлопал его по плечу.

— Глядишь, еще князем станет.

— Князем четвертинки поля перед мельницей, — продолжил шутку воин.

— Мне пора. Береги княжну, — попрощался Феор и обнял родича напоследок.

— Хатран убережет нас, — сказал Тильн, заключая его в крепкие объятья.

Пока совсем не стемнело, Феор намеревался навестить Имма в Доме Умирающего Творца. Он не оставлял попыток переманить на свою сторону еще и Орден.

Молодая храмовница, прибывшая из Загривка, беспокоила его едва ли не больше, чем сам Раткар. Была в ней некая зловещая сила. Регент явно умолчал об истинных причинах, побудивших их задуматься о таинстве, о котором даже сам Имм имел весьма туманное представление. Одно Феор знал точно: своим появлением и смелыми, едва ли не кощунственными идеями Палетта переполошила и самих монахов.

Храм располагался на холме почти перед откосом к реке, но то ли под ним находился горячий источник, то ли в стенах его действительно обреталась частица Творца — внутри всегда стоял удушающий, будто в мыльне, жар, от которого одежда мгновенно пропитывалась потом.

Выложенная мелким камнем дорога вела через яблоневый сад к арке из толстых крашеных дубовых бревен, которые венчал нарядный короб с резными узорами. Крохотные колокольчики, прятавшиеся под ним от непогоды, издавали мелодичный звон, далеко разносимый ветром. Таинственный и переливающийся, звон этот будто поднимал над храмом защитный купол и отвращал от него суету окружающего мира.

По своду арки прохаживался ворон и чистил перья. Феор здоровался с ним всякий раз, когда приходил сюда, а птица сердито ворчала ему вслед.

С недоверием и беспокойством взирал советник на высокие деревянные идолы перволюдей, вкопанные по обе стороны от дорожки, взбирающейся все выше на холм. От дождя и снега лики их потемнели, посуровели, и Феору чудилось, будто червленые краской глаза неотрывно следят за каждым, кто смеет приближаться к обиталищу Шульда.

Из приземистого здания со скатной крышей вырастала башенка — святая святых храма, куда дозволено входить не всякому монаху. Именно там, в самом высоком месте города проводился священный ритуал Вспоминания — погружения в прошлое с помощью тайных духовных практик. Феор не доверял трудам этих одержимых, запершихся от всего мира, однако сведения, добытые таким необычным способом, неоднократно подтверждались позднее: на востоке высоко в Плетеных горах по рассказам вспоминавших нашли руины древнего города, в другой раз у барахольщика в Камышовом Доме отыскали считавшуюся потерянной реликвию рода Эффорд — рукоять меча, который носил последний ясноглазый правитель Дома — владыка Ормейрон.

В тесной комнатушке у самого шпиля обитал звездочтец — старец без имени. Иногда он выбирался на балкон и разглядывал ночное небо, стремясь в движении солнца, планет и необъятного множества звезд постичь сокрытую мудрость творения Шульда. Сказывают, что старику минуло уже сто лет. Никто не ведал, когда он в последний раз спускался — внизу его не видели ни в лютую стужу, ни в одуряющую жару.

Феор помнил еще те времена, когда в храме обитало только два послушника, один из которых был слеп, а второй глух. Само здание тогда еще не обросло нагромождением хозяйственных пристроек. Князь Хаверон, в отличие от небожителя отца, с мальчишества почитал Шульда и повелел подновить обветшалый и покосившийся сруб. Из Дома Ледяных Туч по его просьбе приехал еще молодой тогда Имм — ревностный служитель веры, человек строгих взглядов, чистый помыслами и воздержанный в излишествах.

Имм созвал учеников и отобрал среди них наиболее достойных. Так в столице возродился Дом Умирающего Творца, куда стали все чаще захаживать и сами горожане — сердца их зажигались новой надеждой. Особенно они почитали Хатран, невинную деву, чья песнь, по поверьям, не позволяет Скитальцу очнуться ото сна и окончательно уничтожить мир людей. Хатран стала заступницей, воплощением милосердия и божьей благодати, настолько возвысившись в умах искровцев, что едва не затмила святостью своей самого Шульда.

Уже почти сорок лет Имм является Хранителем. Он заматерел, годы прибавили ему ума, опыта и уважения среди братьев, за что цену пришлось заплатить небольшую — пышная шевелюра его сперва усохла и превратилась в льняную паклю, а после вовсе сошла с черепа.

На склоне лет он был занят едва ли не больше самого Феора: каждодневно монах отправлял службы, читал нравоучительные послания, устраивал дармовые кормежки для бедняков, поминал в особом зале усопших героев древности, которых чтил его Орден, а также не забывал штудировать пять толстенных томов, написанных на полузабытом языке перволюдей. Их называли Столпами Света — мудростью, дарованной теми, кого коснулась благодать Гюнира, явившегося в Нидьёр, чтобы спасти их от порождений мрака на востоке. Отвлечь Имма от этих занятий было крайне непросто.

Немой привратник храма, скрестив ноги, дремал на соломенной подстилке в полутьме сеней. Заслышав Феора, он разлепил глаза и поднес палец к губам. На вид нельзя было определенно сказать, мальчишка это или глубокий старец. Нечто странное с людьми делалось здесь, где нарушаемая лишь приглушенным звоном колокольцев тишина ценилась выше серебра. Только мудростью можно было заслужить в этом месте право говорить.

Феор кивнул ему и прошел к светлице. По вечерам, когда скрывалось солнце, тут жгли свечи и благовония — стоял густой, терпкий запах, от которого свербило в носу. Двое монахов в холщовых туниках молча стерегли двери к лестнице, ведущей в башню. Пояса их оттягивали легкие палицы. Феор справился у них, где найти Имма, но те не ответили и даже не взглянули на него, поэтому советник уселся прямо на пол в углу и принялся ждать. Он нечасто бывал в храме и никак не мог привыкнуть к здешним диковинным порядкам, отвергавшим всякую внешнюю жизнь, все условности, титулы и преимущества высокого рода.

Совсем скоро спустился Имм, и ничуть не удивившись неожиданному появлению Феора, жестом увлек его за собой в трапезную. По пути они не встретили ни единого послушника, однако их ждал накрытый стол и две плошки с пшенной кашей, сдобренной чесноком — верным средством против всех болезней.

— Ты явился поговорить об Аммии? — спросил Имм, взявшись за ложку и приглашая собеседника присоединиться.

У него был глубокий и проникновенный голос. Карие глазки глядели с любопытством, но на фоне лишенного выражения, будто вытесанного из камня лица эти угольки под тонкими бровями смотрелись жутковато. На Имме словно была нацеплена маска, отчего угадать его помыслы и намерения удавалось редко.

Феор кивнул и решил не юлить.

— На совете ты был сам не свой. Тот ритуал, который затеяли Раткар и Палетта. Он опасен для княжны?

— Я действительно беспокоюсь, но могу лишь предполагать, — пожал плечами Имм. — Угрозу таит в себе все в этом мире, особенно когда речь идет о делах божественных. Носителями Великого Света не становятся, если произнести несколько фраз перед алтарем или выпить волшебного зелья. Все это не так просто. Признаться, я вовсе не уверен, что ритуал возможно провести в наши дни, даже если братьям из Седого Загривка действительно посчастливилось восстановить его в изначальном виде.

— Расскажи, что знаешь об этом.

— Доподлинно о Прикосновении Великого Света известно немного. Мы распутываем нити прошлого, но нас слишком мало, и чем дальше мы углубляемся, тем туманнее видим грезы и тем труднее ухватиться за зерно истины. Из хроник и летописей сохранились лишь жалкие обрывки, будто проводилась некая церемония, обставленная очень пышно. Была ли это клятва, помазание, соединение крови или что-то иное? — Имм пожал плечами. — Знаем мы лишь то, что Великим Светом овладевали одни только ясноглазые, а их теперь не сыскать днем с огнем. Быть может, ничего страшного не случится, если провести ритуал с простым человеком. Но если в ходе действа и вправду призывается Великий Свет, его неземное всесильное воплощение, то он может переполнить и пожрать того, на кого обращен. Испепелить его, — ответил Имм совершенно бесстрастно, отправляя в рот очередную ложку каши.

Феор сглотнул. Есть совсем не хотелось.

— Я мог бы решить, что Раткар желает избавиться от Аммии, но ведь он хочет связать ритуалом и себя.…Зачем? Неужели не понимает последствий? Или здесь тоже таится какая-то хитрость?

— Обмануть можно человека, но не Творца. Я не думаю, что Раткар сошел с ума. Он искренне верит в то, что говорит.

Феор забарабанил по столу, размышляя над услышанным.

— Хорошо ли ты знаешь Палетту?

— Не могу похвастаться знакомством с ней. До сегодняшнего дня я видел ее лишь однажды.

— Разве она не здесь? — поднял бровь Феор.

Имм покачал головой.

— В храме она не появлялась.

В ответе монаха послышалась то ли укоризна, то ли обида.

— Странно. Не кажется ли тебе, что она слишком молода для Хранителя Ордена?

Имм наконец разделался с кашей и, тщательно обтерев губы, скрестил руки на груди.

— В Ледяных Тучах во времена моей молодости Хранителем был десятилетний мальчик. Для избранника Света не важен возраст.

— И все же, храм Искры не доверяет Палетте, так? Ведь даже в речах ее проскальзывают слова и мысли, каких я никогда не слышал на проповедях. Не думаешь ли ты, что Палетта может играть на две стороны и только прикидываться истовым Хранителем Ордена, а на деле быть заодно с другой, враждебной силой?

Имм поглядел на него пристально, будто пытаясь угадать, насколько Феор сам верит в то, о чем говорит.

— Ты подозреваешь Палетту в чем-то конкретном?

— Люди толкуют, что она связана с культистами, но я мало знаком с вашими верованиями. Кто они и чего добиваются?

— В сознании северянина любой человек, который не воспевает славу Хатран — это культист, глупый, злобный и агрессивный. Меж тем культов и других религий великое множество. Едва ли не во всякой деревне свое представление о том, как устроен мир, кому следует поклоняться и нести дары.

Если не брать в расчет южные верования, то есть всего два больших культа, чьи учения заметно отличаются от традиционного представления нашего Дома о Шульде и его творении. Но лишь один из них откровенно превратился в пристанище пороков и зломышлений.

Первые — это Скитальцевы дети. Они не представляют опасности. Их осколок веры вырос в Приречье. Храм там большой и богатый, поэтому паства множится с каждым днем. Они считают Скитальца существом, непричастным к тому хаосу, что творится в мире. Он не злодей и никогда им не был — так они думают. В остальном религия их не отличается от нашей. Они верят в Шульда, почитают Хатран и также надеются на то, что настанет день, и ясноглазый проберется через Пепельную Завесу, а после отыщет Гюнира.

— Кто же такой Скиталец и зачем он к нам явился по их догматам?

— Их взгляды также разделились. У одних он заступник, пожертвовавший собой, дабы спасти Гюнира от неизбежной гибели. У других — заблудившийся странник, что спустился со звезд. Монахи говорят, что Скиталец не человек и не бог. Наши умы не способны понять, что он за существо.

–Как обычно — не ясно ничего. Что за второй культ?

— Ждущие. Эти гораздо опаснее и воинственнее. Даже у нас в городе поселился один из них — тот безумец, что живет у мусорной кучи.

— А-а, так он из этих?

— Да. Они проповедуют басни о том, что однажды в мир явится новое божество взамен Шульда.

— Не Скиталец? Я всегда думал, что они поклоняются ему.

— Нет. Нечто иное. Оно воздаст по заслугам тем, кто помогал или препятствовал ему на пути становления — одних наградит, других покарает. Эти фанатики без колебаний сотрут в порошок всякого, кто встанет у них на дороге.

— Про них говорят, что они истребляют ясноглазых и платят серебром за каждого бедолагу с фиолетовыми зрачками, которого им приведут?

— Про них. Как и мы, они ищут способ пройти через пелену мрака.

— Зачем? — поскреб бороду Феор.

— Я не знаю. Быть может, жаждут умертвить Гюнира или заручиться помощью Скитальца.

— Не они ли обосновались в Горсахе?

Имм закивал.

— Там их главное прибежище. До Завесы рукой подать. Но скверна их сильно растеклась по миру. В прошлом году они добрались до самых Башен, скопили там огромные силы и богатства, а теперь не стесняются бороться за власть с самим наместником.

— Что же они делают с ясноглазыми?

— Разное. Убивают, калечат, пытают, сцеживают всю кровь до последней капли. До сих пор тайна им не покорилась. Но сейчас ясноглазых почти не осталось.

После паузы Имм наклонил голову.

— Почему ты спрашиваешь про ясноглазых? Княжна не из них. Никакой ошибки здесь быть не может.

Феор подумал, что не худо будет пойти на откровенность до конца. Он был уверен — Имм не выдаст секретов рода Эффорд.

— Аммия вела со мной необычные беседы. Однажды она сказала, что видит прошлое и может путешествовать во снах. Я списал все это на плод фантазии и ребячество впечатлительной девочки, но она не отступается от своего.

Имм внимательно выжидал продолжения, не выразив на лице ни крупицы удивления.

— Ты ведь помнишь ту неясную суматоху, которая случилась при рождении Аммии. Слишком много было таинственности, слишком много нервов и подозрений. Хаверон мог каким-то образом скрыть ее происхождение.

— Пойми, нет никакого средства, чтобы поменять ребенку природу и цвет глаз. Ни настои, ни зелья, ни колдовство. Аммия — обычный ребенок.

— Наверное, ты прав. Но все же, речь идет о безопасности наследника Дома. Нельзя проводить подобные ритуалы из-за обещаний людей с сомнительной репутацией. Что будет, если на севере не останется никого из рода Эффорд?

— Не стоит торопить события. Разумнее подождать записей из Седого Загривка. Может статься, что сомнения наши напрасны, а ритуал — только произношение ничего не значащей клятвы. Это пойдет на пользу. В сердцах людей вновь родится искра надежды, как было во времена расцвета Ховеншора. Феор ведь помнит те дни. Сколько великих героев проявило себя в ту золотую пору… Дейк Бронзовая Кожа, Анкю Беззаботный, Одноглазый Ромир. Целые поколения росли на их подвигах. Если веками прозябать на окраине мира, никто и никогда не отправится вызволять из заточения Сына Пламени, а род человеческий будет угасать, пока вовсе не прервется.

Стараясь не выдавать свое отношение к вероучению Имма, Феор откинулся на спинку стула. Мантры про спасение Гюнира он слышал с самого рождения. Мир вокруг погибал, а люди так настойчиво твердили об этом, словно великий поход состоится не иначе, как через месяц или по крайности следующей весной. И конечно, никто ничего не делал, полагая, что стоит только немного обождать, и обязательно явится герой в сияющих доспехах, который избавит мир от скверны. Сам он еще с юношества перестал тешить себя подобными сказками. Нидьёр давно не принадлежит людям, и нет никакой волшебной силы, что очистит его от порождений Скитальцевой чумы. Про богов пора забыть. Если кто и поможет человеку, то он сам.

— Ты не был так спокоен на совете. Теперь ты будто защищаешь эту идею с ритуалом, — осторожно поддел Феор.

Имм развел руками и поспешил рассеять его подозрения.

— Я взвесил все за и против. Тот, кто не способен изменить свое мнение, не сможет отличить хлеб от навоза и Сына пламени от последнего дурака.

Первый советник поджал губу.

Снова цитаты. Сначала Тильн, теперь Имм. От этих ходячих собраний замысловатых поговорок нигде не уберечься.

Феор уяснил для себя, что прямой поддержкой в борьбе с Раткаром здесь не заручится. Против самого регента настроить Имма нечем, а Палетту храмовник не считает врагом, хоть и относится к ней холодно и с некоторым подозрением.

— Что ты намерен делать, Феор? — спросил Имм, когда он уже собирался уходить.

— Как и раньше. Служить законному правителю, — пожал плечами первый советник, уйдя от прямого ответа.

Монах понимающе закивал.

— Будь осторожен, друг мой. Будь осторожен. Темен и горек оказался наш век. Давай же не допустим, чтобы потомкам достались времена еще страшнее.

Вдруг со стороны сеней раздался какой-то шум, и, нарушив благолепное безмолвие храма, в трапезную влетел лохматый мальчишка — его поверенный.

— Человек от Тимпая вернулся. Плохой совсем! Умирает! Его в лечебный дом повезли! — с порога затараторил он.

Феор поблагодарил Имма за беседу и поспешил туда.

К длинному дому гридницы была пристроена маленькая комнатушка, где мастер-лекарь Шатар врачевал особо серьезные раны. В ней уже набилось полным-полно народу. В толпе мелькнул и алый плащ Раткара. Его охрана как могла расталкивала и выпроваживала зевак. Все галдели и трещали, перекрикивая друг друга.

— А ну вышли вон! — взревел взявшийся откуда-то Кайни. Только это и подействовало.

Стол был накрыт серой простыней. На нем лежал бледный, как луна, сварт — совсем еще молодой парнишка со светлыми, курчавыми волосами. Дюжина добровольцев две недели назад отправились с Тимпаем по следам змея на северо-восток, и вот теперь один возвратился. Глаза воина были широко открыты, но жизнь в них едва теплилась. Два ученика Шатара обтирали беднягу тряпками.

— Его нашли мои варники у Студеной, привязанного к лошади, — шепнул ему Кайни, — видно, сам себя привязал — понимал, что умирает. Гонцом был.

— Ранен? — спросил Феор у Шатара, который ощупывал кости дружинника.

Лекарь лишь отмахнулся, чтоб не мешали.

— Говори, что нашел. Не молчи, — потребовал Раткар.

Шатар раздраженно отозвался:

— Открытых ран нет, повреждений или переломов тоже. В сознание так и не пришел. То же, что и у Красного Барта.

Тело воина чуть заметно тряслось. Феор разглядел, что простыня под ним уже вся пропиталась потом. По коже первого советника пробежал жутковатый холодок.

— Может быть, у него внутреннее кровотечение? — предположил Феор. — Дюжинный Старкальд рассказывал, как у кого-то из его отряда из ушей пошла кровь, когда они стали продвигаться вглубь тоннеля.

— Кровь всегда видать, даже если она внутри. Синяки, припухлости, почернения, — огрызнулся Шатар.

Вдруг больной издал приглушенный всхлип, забулькал горлом, тело его сотрясла жуткая скручивающая судорога. Глаза сварта широко раскрылись, словно в агонии, кадык задергался. Парень крякнул, застонал, и в один момент его вырвало какой-то вонючей жижей прямо на Шатара, который от неожиданности не успел даже прикрыться.

— Кровь скитальцева! — выругался лекарь.

Все охнули и отпрянули от койки на несколько шагов.

— Что за дикость! — с отвращением скривился Кайни, опуская прикрывший лицо локоть.

Парнишка застыл, лежа на боку. Дрожь больше не тревожила его. Он умер.

Раткар хмыкнул.

— Кажется, здесь смотреть больше не на что. Вот уж действительно помог ваш великий воин-храмовник, — с презрением отозвался он. — Хедвиг, позаботься, чтоб твои люди прочесали местность, где нашли этого. Может, еще кого найдете.

Здоровяк кивнул.

Регент брезгливо обошел стол и направился к выходу, его свита — следом. Прочие тоже быстро потеряли интерес к погибшему.

Не считая Феора и Кайни, в лечебнице остались только служки и продолжавший клясть все и вся лекарь. Шатар торопливо пытался стереть с себя мерзкую слизь, от которой шел тошнотворный запах.

— Была у него семья? — спросил первый советник.

— Нет. Сирота, — ответил один из помощников, вновь укладывающий воина на спину. От страха его руки все еще тряслись.

Этот безумный предсмертный взгляд надолго запечатлелся в памяти Феора.