Глава 33

Курт уехал — грязный, пыльный. помахал Шура и Нюте в окошко. И унес его троллейбус, туда, в дома-дебри Соломенки.

— Как там Кира? — спросила Шура.

— А я откуда знаю? — спросила Нюта, — Готовится поступать наверное, грызет гранит науки.

— Ты с ней больше не разговаривала?

— Мне хватило тех криков, что мы виноваты, что придумали эти репетиции…

А был большой крик, когда папа Киры узнал, что в его мастерской посторонние — посторонние! Сначала он не верил, хотя ему рассказывали, что слышали эти звуки, нестройные звуки и человеческий гомон там, в поднебесьи, где творцы требуют звенящей тишины, дабы твердо и уверенно держать в руках кисти, карандаши, а кто и долото. Но потом он убедился в этом сам, нанеся неожиданный визит с приятелем и водочкой-колбаской. А, Кира нашла второй ключ? А, это твои друзья? Очень неприятно.

— Да, я так и говорю. Очень неприятно, — подтвердил академик. И передразнил дочь:

— Ну что я такое говорю!

Позже были и другие слова, бахвальство, как он турнул друзей, но что это за друзья? Вопрос обидный, но задумайся. Это Нюте нужна группа, а ты что, обладаешь композиторским талантом, или стихи пишешь, или может виртуозно играешь?

— Я ни то, ни другое, ни третье! — раскрасневшись кричала Кира.

— Но у тебя есть папа с творческой мастерской, — подытоживал академик.

Нюта с Шурой сели на скамейку при остановке. Никто больше не сидел, машины ходили вяло, люди редко.

— И на Зеленку Кира не ходит. Словом, пропала Кира, — сказала Нюта.

— Пропал Миша, — возразила Шура. Помолчали.

— Да, — Нюта прищурилась, — Непонятно, что тогда случилось. Кира ведь ходила спрашивала у соседей, потом у его матери, а та отмазывалась, мол, Миша живет теперь у бабушки.

— Может его положили в Павловку?

— У меня понимаешь тоже такое двойственное о нем впечатление сложилось. Он с одной стороны показался нам нефором, но потом я поняла, что принимала желаемое за действительное, а действительное было иным. Но это всё уже неважно.

Важно было, что бог не помог.

Тогда зимой, под метелью, когда она шла из больницы, попрощавшись с братом, как потом оказалось — в последний раз — она знала, что дело совсем худо. Так плохо никогда не бывало. Это даже не ногу сломать. На Подвысоцкого больница серая, торчит над деревьями военной части, и на балконе больницы брат утепленный стоит, курит. Обернулась, поглядела вверх — да, стоит курит. Кажется, ей рукой махнул. Помахала в ответ.

Сейчас можно было бы заскочить рядом на Бастионную, но повернула налево, к метро, тихой улочкой вдоль хрущовок. Идти мало, идти скоро.

Все предыдущие дни Нюта читала Библию. Давно та стояла на нижней полке, невесть от кого досталась. А, от богомольной и эзотеричной подруги матери. А так в семье все атеисты. И Нюта читала и вдруг стала проникаться. Вот же, всё просто. Попроси — даст. Сказано же, если птицам дается, то человеку, который важнее всяких птиц, и подавно. Не откажет!

И пришла уверенность, тут, на Подвысоцкого, что брат исцелится. Раз Нюта попросила того, на небе, то брат исцелится. Просите и будет дано. Много милости на всех. Нюта же не грешит, и брат человек добрый, за что его? Неужели нельзя выздороветь? Дай!

Дай!

Исцели!

Ну всё, дело решенное — Нюта уже спускалась под землю, в метро, туда, ближе к грешникам, поджариваемым в аду. Там ведь под землей ад, так?

Дело решенное. Оказывается так всё просто. Пожалуй, потом она будет рассказывать, как истинно уверовала. Но потом, потом, пусть брат сначала вернется домой. Пусть случится чудо. Это даже не чудо в общепринятом смысле, ведь люди выздоравливают. Там и тут, со многими случается.

Дай! Птичкам даешь, брату дай.

Ночью из больницы позвонили, что Лёша умер.

— Плохо без Лёши? — спросила Шура.

— Я не могу принять, — Нюта посмотрела на подъехавший троллейбус, желто-красный. Здравствуй.

Мимо остановки проходил человек в пыльном черном костюме-двойке, будто после похорон он выбрался из могилы. Нюта подняла глаза.

— Привет, — сказал Миша, — Не пойму, как я сюда попал с Зеленки.

— Откуда ты? — Нюта встала. Сердце забилось в ушах.

— Откуда и ты, с Зеленки. Только я не понимаю. Зашел в подземелье, а вышел из какой-то пещеры. Где я?

— На Соломенке. Год спустя.

Шура подала голос:

— Ты долго шел по пещере? Сможешь найти обратный путь?

— Думаю да. Я наощупь, согласно правилу правой руки.

— Нюта, слышишь? Ты тоже можешь туда пойти. Предупредить брата.

Нюта задумалась:

— Меня тогда будет две. Там.

— Потом вернешься обратно, сюда, — сказала Шура.

— Я ничего не понимаю, — развел руками Миша.

— Я помню, — продолжала Шура, — Что когда Миша вышел тогда на Зеленке, из подземелья, с ним оттуда будто вылез кто-то еще. Думала, мне показалось.

— Тогда я уже предупредила Лёшу и это не сработало.

Тело Миши мигнуло — погасло и снова появилось из тусклой тени. Он поежился:

— Как холодно. Как мне домой отсюда вернуться? Я не хочу обратно в пещеру. Что значит «год спустя»? А вы как здесь очутились?

— Тебе нужно вернуться через пещеру, — сказала Нюта.

Подходил новый троллейбус.

— Да вы чокнутые какие-то. Я на этом маршруте куда доеду?

— Ты попал в будущее.

— Да, да, — закивал и заулыбался.

Когда двери троллейбуса раскрылись, Миша загоготал и бросился внутрь. Девочки побежали следом, а он выскочил из следующей двери и долго, яростно махал им рукой, глядя как троллейбус увозит Шуру с Нютой прочь.


Киев.

18 июля 2016 — 18 июля 2020

Загрузка...