Дело №2

Понедельник

День начался с предупреждения о том, что к обеду ожидается сильный снегопад, который обещает около восьми дюймов снега. Я до сих пор не привыкла к дюймам и по привычке перевела их в сантиметры. Получилось двадцать сантиметров. Это означало, что парковка в центре города будет затруднительна для покупателей, то есть Алика можно будет оставить в лавке одного, а самой съездить к инспектору Норману и разузнать про отпечатки и экспертизу почерка. Этот нехитрый план я набросала, не вставая с кровати, закончив смотреть новости по Си-эн-эн и погоду. Кот спокойно лежал у меня в ногах, значит, Алик еще на кухне не появлялся. Я решила, что сделаю хорошее дело, если сама сварю с утра кофе и приготовлю завтрак, но, выйдя из ванной, обнаружила, что кота уже нет. Дело в том, что, когда, по-утрам, Алик появляется на кухне раньше меня, кот немедленно оказывается у двери и требует, чтобы его выпустили, начиная эту дверь царапать и мяукать каким-то утробным мяуканьем. Вечерами же, если я закрываюсь у себя в комнате раньше, чем Кит отправляется спать, ему ничего не стоит разбудить меня, царапая дверь уже с другой стороны и мяукая в другой тональности, жалобно напоминая о себе и умоляя пустить на ночлег.

Мы с Аликом поели под неусыпным контролем кота, который иногда забавно привставал на задние лапки, чтобы получше рассмотреть, что творится на столе. Делал он это из чистого любопытства, поскольку еда у него была всегда, да еще двух сортов — сухой корм и щедрые порции мясного желе из пакетиков. В свое время Алик убедил меня, что такой интерес к еде у Кита, наверное, потому, что ему пришлось голодать до того, как он попал в приют, и мы решили, что не будем отнимать у бедолаги его единственное хобби, а, чтобы тот не растолстел, купили ему всяких игрушек, из которых он обожал только одну — лазерный луч. Мы по очереди с Аликом тренировали кота минут по двадцать — тридцать в день, а то и больше, чтобы у того не наступило ожирение и не развилась гиподинамия от малоподвижного и сытого образа жизни.

Сразу после завтрака, то есть в девять, Алик пошел открывать лавку, поскольку перед Рождеством мы начинали работать на час раньше. Я же, захватив недопитый кофе, отправилась к себе в кабинет звонить инспектору Норману. Инспектор по началу моему звонку обрадовался, заметив, что мы уже давненько никуда не выбирались вместе, предложил было встретиться в «Специи», но я не стала тянуть кота за хвост и спросила, не он ли занимается делом Креченского.

— Дженни, только не говорите мне, что и Вы расследуете это дело, — сказал он довольно строго.

— Пока нет, но я хотела бы узнать некоторые подробности, если не возражаете, — как можно более вкрадчиво начала я.

— Там и подробностей нет, — почти перебил меня инспектор. — Все чисто — муж решил избавиться от жены, она, видимо, заподозрила, написала письмо в полицию, но опоздала на один день.

— А отпечатки пальцев на баночке с ядом обнаружили? — поинтересовалась я.

— Джении, отпечатков нет потому, что он их тщательно стирал на всякий случай, — инспектор начинал раздражаться.

— А яд в ее крови или теле обнаружили?

— Сегодня будут результаты повторного вскрытия, — отрезал инспектор.

— То есть поначалу вскрытие ничего не дало? — продолжала расспрашивать я.

— Дженни, это такой препарат, что вызывает внезапный отек легких, а у нее накануне был кашель, начиналась простуда и даже температура немного поднялась.

— Доктора вызывали?

— Нет, но они сами ездили в клинику. Врач поставил диагноз — бронхит, что-то там вколол и прописал лекарство.

— А на следующий день, когда она умерла от отека легких, заподозрили врача, а не умышленное убийство. Так?

— Ну, почти так. Только врача не подозревали, но допрашивали.

— Потом, в пятницу, пришло письмо, полиция провела обыск, нашла бутылек с ядом и арестовала Креченского.

— Кстати, кто Вас нанял, Дженни?

— Не могу пока ничего сказать, — ответила я. — К тому же, я не уверена, что возьмусь за это дело.

— И правильно! — обрадовался инспектор.

— А письмо было написано от руки или напечатано на компьютере?

— Напечатано, но подпись и дата сделаны ручкой. Эксперты уже сравнили почерк — письмо написано женой, — предупредил он мой вопрос.

— А где брали образец почерка?

Я чуть не проговорилась, что в доме я не нашла ни единой записной книжки или письма, или чего-нибудь написанного от руки.

— В чековой книжке, — признался инспектор.

И тут я сообразила, что в доме не было компьютера, на котором Соня могла бы напечатать письмо. Снова прикусив язык, я поинтересовалась у инспектора нейтральным тоном, проверили ли они файл на компьютере в доме Креченских.

— Да, мы целиком компьютер изъяли, — объяснил мне инспектор. — Файл на месте, напечатано письмо, похоже, на их же домашнем принтере. Все чисто!

— Похоже или напечатано? — ухватилась я.

— У них принтер струйный и старый. Печатает с характерными подтеками. Кроме того, если Вы еще не в курсе, жена Креченского была застрахована на пятьдесят тысяч долларов, которые он, видимо, рассчитывал получить, — заключил инспектор.

Я-то была в курсе. Это инспектор был не в курсе, что Креченский имел еще сына и любовницу, но я не собиралась его информировать. По крайней мере, пока.

— А отпечатки на письме и конверте проверили? — не сдавалась я.

Инспектор ответил не сразу, видимо, копался в бумагах.

— Честно говоря, не помню точно, проверяли ли. Почерк-то совпал, — напомнил он мне.

— И все-таки, проверяли отпечатки на письме?

— Перезвоню в лабораторию, — буркнул инспектор. — Вы дома?

— И дома, и на работе, — пошутила я.

Инспектор перезвонил минут через пять и сказал, что отпечатков ни Сони, ни Креченского на конверте и бумаге, на которой было отпечатано письмо, не обнаружено.

— И как Вы это объясните? — поинтересовалась я.

— Ну, не знаю, — отозвался инспектор. — Возможно, она была в перчатках.

— А Вы сейчас в перчатках? — спросила я нейтральным тоном.

— Нет! — рявкнул инспектор. — Не вздумайте мне снова дело развалить!

Он имел в виду предыдущее мое расследование. Я напомнила ему, что я дело не развалила, а раскрыла, но он, как будто пропустил мое замечание мимо ушей. Я подумала, что пора прощаться пока инспектор окончательно не разозлился, поблагодарила за информацию, пообещала, что буду держать его в курсе дела, поскольку речь шла об убийстве и положила трубку.

Настало время заводить новый блокнот. Я покопалась в столе и нашла не блокнот, но довольно толстую тетрадь, решила, что так даже лучше, и крупными буквами вывела на обложке «Дело N 2». На первой странице я написала крупными буквами «Мотивы убийства» и стала составлять список подходящих мотивов. Первым, на мой взгляд, могли быть деньги. «Проверить, насколько Володя материально зависел от жены и зависел ли вообще,» — написала я на отдельном листке. Еще одним возможным мотивом была ревность. Тут я вспомнила, что так и не выяснила у Люси, откуда у Анны был ключ от дома Володи, и набрала ее рабочий номер.

— Что нового? — поинтересовалась Люся.

— Ничего, кроме того, что письмо напечатано на компьютере Креченских и на их принтере, — ответила я, чтобы немного расстроить ее. — Ты не сказала мне вчера, откуда у Анны ключ от дома Креченских.

— Не знаю, — выдохнула Люся. — Я вчера с утра с ней поругалась вдрызг. Она заявила, что…

— Помню, что все достанется Николасу, — закончила за нее я. — Зачем у нее ключ? Она бывала в доме Креченских?

— Не говорит, — повысила голос Люся.

— Ты понимаешь, что дело об убийстве? У меня лицензия и я обязана сотрудничать с полицией, — объясняла я Люсе. — Я не адвокат, я — детектив. Давай-ка я сама поговорю с твоей Аней.

— Попробуй, — согласилась Люся. — Она сейчас дома должна быть. Я не смогу с тобой съездить…

— И не надо. Я дорогу знаю, — заверила ее я.

Дом, где жила Люся с семьей находился, как я уже упоминала, минутах в двадцати езды от центра. Обычно это была приятная поездка, но обещанный снег уже начал падать и, к тому времени как я свернула на Миннесота авеню, видимость была почти нулевой. Я подумала от том, чтобы вернуться в лавку, но для этого надо было делать левый поворот и ехать по узким боковым улочкам, рискуя въехать в сугроб или завертеться на льду. Машина медленно ползла в цепочке других машин, и я решила не возвращаться.

Дорожка к Люсиному дому была расчищена, и я поставила свой старенький Додж» посередине, перегородив въезд в гараж, полагая, что в середине дня никто из членов семьи, да еще в такую погоду, домой не поедет. Дверь мне открыла Анна с малышом на руках.

— Привет, — улыбнулась я.

— Привет, — отозвалась Анна, но зайти не пригласила.

— Анна, мне нужно с Вами поговорить, — начала я.

— О чем? — спросила она с вызовом и, как мне показалось, насмешливо на меня поглядела.

— Об убийстве, — ответила я и, не давая ей вставить слово, продолжила. — Речь идет об убийстве Софьи Креченской. Меня официально наняли расследовать это дело и по закону я обязана, поскольку совершено убийство, сообщать полиции обо всем, что мне становится известно. Я выяснила, что Вас с Володей связывают давние и более чем дружеские отношения, у вас с ним совместный ребенок и еще, что каким-то образом у Вас оказался ключ от дома, где была убита Креченская и найдена бутылочка с ядом. Будем разговаривать с полицией или сначала поговорим с глазу на глаз?

— А в чем разница? — спросила Анна.

Мне не показалось, что она не сильно испугалась, но, похоже, мои слова заставили ее размышлять.

— Разница прежде всего в том, что для начала они продержат Вас в камере, чтобы Вы смогли обдумать свое положения и оценить последствия.

— А ребенок?

— Вместе с ребенком. Вы не первая, — на всякий случай припугнула ее я.

— А Вы, разве, не должны меня защищать? — в голосе у нее появились нотки вызова.

— Я не адвокат, я — детектив и играю по другим правилам.

Она все еще не пускала меня в дом. Ребенок у нее на руках захныкал и стал хватать ее за волосы, видимо, чего-то требуя. Она что-то проворковала ему на своем языке, потом снова посмотрела на меня.

— Заходите, — наконец, пригласила она.

Я вошла. Анна провела меня в гостиную. Уложив ребенка на диван и дав ему какую-то игрушку, она повернулась ко мне и предложила сесть, указав на кресло напротив. Я немного помолчала.

— Так, что Вы от меня хотите? — спросила Анна.

У нее был довольно сильный акцент. Я пожалела, что решила поговорить с Анной без Люси, которая могла бы помочь с переводом. Но, что сделано, то сделано, да и к Люсиной помощи можно было прибегнуть позже.

— Откуда у Вас ключ от дома Креченских?

— У меня нет никакого ключа, — ответила Анна и удивленно вскинула брови.

Вот так-так.

— А был?

— Никогда не было, — она спокойно смотрела мне в глаза.

— Хорошо, а откуда на этом ключе, отпечатки Ваших пальцев?

Она на секунду смутилась, но только на секунду.

— Не знаю никаких отпечатков. Мне нужен переводчик, — неожиданно заключила она.

— Это в полицию, — пояснила я, достала мобильник и стала набирать номер инспектора Нормана.

Анна забеспокоилась, взяла ребенка, прижала его к себе. Ребенок закапризничал — она оторвала его от игры. Я ждала, когда инспектор поднимет трубку.

— Инспектор Хансен слушает, — наконец, отозвался он. Я звонила ему в офис, а не на мобильный.

— Доброе утро, инспектор, — поздоровалась я.

И добавила:

— Норман.

— А Дженни, — инспектор усмехнулся. — У Вас нюх. Я только что получил результаты вскрытия. Повторного. В общем, на теле обнаружен след от лишнего укола.

— То есть как — лишнего? — не поняла я.

— А так. Лечащий доктор сделал только два укола — жаропонижающий и от давления, а на теле обнаружено три следа от уколов.

— Что еще? — спросила я, наблюдая за Анной. Лицо у нее было очень напряженным, и она морщила лоб, внимательно прислушиваясь к разговору.

— Смерть наступила от передозировки препарата, который нашли в гараже, но он там в порошке, а вводили раствор внутримышечно.

— То есть Вы хотите сказать, что действовал кто-то, кто был хоть немного знаком с медициной?

Анна побледнела и облизывала пересохшие губы.

— Укол кто угодно может сделать, — парировал инспектор и добавил:

— Если Вы намекаете на то, что это не Креченский.

— Ни на что я не намекаю, — ответила я.

Ситуация была не из простых. С одной стороны, речь действительно шла об убийстве, но, с другой стороны, Люся была моим клиентом и сдавать ее «сестру в законе» как говорят американцы мне казалось не совсем этичным. При всем, я не была до конца уверена, что это Анна убила Креченскую. Почему? Не знаю. Если хотите — интуиция, но инспектору про интуицию не объяснить, и, если бы полиции стало известно, что я скрыла такого свидетеля как Анна, у меня непременно возникли бы неприятности. И никакой инспектор Норман мне бы не помог. «Поступай по закону», — говорил мне внутренний голос.

— Кажется, мне стали известны некоторые новые обстоятельства дела, — медленно начала я. — Не возражаете, если я Вам предоставлю свидетеля?

— Дженни, — только успела я услышать и, нажав на кнопку, прервала разговор.

— Он уже начал мне перезванивать, Анна. Будете говорить с ним или сначала со мной?

Страх в глазах Анны сменился злобой, она снова положила ребенка на диван, села рядом, что-то, как я думаю, неприличное сказала на югославском и продолжила уже на английском:

— Ключ дал мне Володя.

— Когда и зачем?

Я достала из сумки тетрадь и приготовилась записывать, отключив предварительно звонок в телефоне.

— Ну, чтобы я могла зайти, если приеду раньше него.

— Вы бывали в его доме?

Она кивнула.

— А Софья?

— Ну, когда ее дома не было, конечно.

— И как часто Вы там бывали?

— Раз или два раза в месяц.

— И подолгу Вы там оставались?

— Иногда и на ночь, — призналась Анна.

— То есть, как это «на ночь»? — не поняла я. — А Софья?

Оказалось, что Софья раза два в месяц ездила в Миннеаполис, ближайший большой город часах в четырех езды от Су-Фолса, за покупками или на игру своей любимой бейсбольной команды.

— И какие планы были у вас с Володей на будущее? — поинтересовалась я.

Мой телефон отчаянно мигал — инспектор Норман пытался дозвониться.

— Он обещал развестись и жениться на мне, — гордо ответила Анна и снова взяла ребенка на руки.

— Когда?

— Скоро.

— Вы были в доме Креченских без приглашения Володи?

— Чего? — скривилась она.

— Ну, другими словами, Вы встречались с Софьей и разговаривали с ней?

— Ну да, они же к нам приходили, — она замолчала.

— Нет, Вы не поняли. Вы специально встречались или разговаривали с Софьей про ваши отношения с Володей и так далее?

Она неотрывно смотрела на меня своими большими черными глазами. «И что он в ней нашел?» — подумала я, глядя на Анну — крупную, неряшливо и безвкусно одетую.

— Софья знала про Ваши отношения с Володей? — перефразировала я свой вопрос.

— Не знаю, — она отвела глаза в сторону.

— Хорошо, едем в полицию, — заключила я и потянулась к мобильнику.

— Ну, позвонила я ей, — заорала вдруг Анна.

— Когда?

— Месяца два уж, наверное, как.

— И что?

— Ничего.

— Что значит «ничего»?

— Ничего, — повторила она.

— Анна, повторите мне слово в слово Ваш разговор с Софьей.

— А чё повторять? Я ей позвонила и сказала, что у нас с Володей ребенок, ребенку отец нужен, ну и чтобы она развелась с ним.

— А Софья что Вам ответила?

Анна опять что-то прошипела на югославском, наверное, очередное ругательство.

— Что она Вам сказала, Анна? — я повторила свой вопрос довольно громко, ребенок даже на секунду отвлекся от волос матери и посмотрел на меня, как мне показалось, с удивлением.

— А ничего.

— Промолчала и положила трубку?

— Не-а.

— А что?

— Сказала, что по миру нас пустит, — и она опять повторила то же ругательство.

— Еще что-нибудь сказала?

— Нет.

— Володя знал про Ваш звонок?

— Нет.

— Откуда Вы знаете? Вы разговаривали с ним?

Я хотела ее запутать, чтобы выяснить, где она врала, а где — говорила правду.

— Ничё я с ним не разговаривала.

— Вы ругались из-за того, что он не разводится?

— А чё мне с ним ругаться? Денег он давал.

— Много?

— Хватало.

— А почему «давал»? Почему Вы говорите в прошедшем времени?

— Чё?

— Ну, почему Вы говорите, что он давал Вам деньги? Разве сейчас не дает?

— Он же в тюрьме, — искренне удивилась она моей непонятливости.

— Да, конечно, — согласилась я.

— Когда Вы в последний раз видели Володю?

— А в те выходные и видела.

— Софьи дома не было?

— Нет, она уезжала в этот. Как его?

— Миннеаполис, — подсказала я.

— Ну да. В пятницу уехала и в понедельник вернулась.

— И все это время Вы провели у них в доме?

— Ну зачем все время? Мы тоже ездили с ребенком воздухом подышать.

Еще немного побомбардировав ее вопросами, я выяснила, что Володя возил их с ребенком в Блэк Хиллс, что в пяти часах езды на запад, где снял на два дня коттедж в горах.

— С горячей ванной и двумя телевизорами, — пояснила Анна.

И начала рассказывать про коттедж и поездку. Я перебила ее:

— После этого Вы виделись с Володей?

— Нет, — она тяжело вздохнула.

— А разговаривали?

— Он звонил мне.

— Когда?

— В среду.

— Что сказал?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Ну, спросил как дела, про ребенка.

— Про Софью что-нибудь говорил?

— Нет, сказал только, что она заболела и что он не хочет пока с нами общаться, так как боится нас заразить.

— Когда он собирался вас навестить?

— Ну, как она поправится, наверное.

— А Вы когда Софью в последний раз видели?

— Не помню уже.

— И все-таки?

— Наверное, когда они в последний раз в гости к Люсьене приходили.

Люсьена — полное имя Люси.

— Это когда примерно было?

— На День Благодарения. Точно, мы еще индейку готовили.

— А когда Вы Софье звонили? До или после Дня Благодарения?

— Еще до, конечно.

— А как Вы ей представились?

— Да никак. Сказала, что у нас с ее мужем ребенок и все. Да она и не спрашивала.

Святая простота. Это я об Анне подумала. Во-первых ее грубоватый голос с характерным акцентом, а, во-вторых, все, кто бывал в доме Люси знали о родившемся у Анны ребенке. Не нужно быть ни Шерлоком Холмсом, ни Эркюлем Пуаро, чтобы вычислить звонившую любовницу. Теперь я не сомневалась, что последние два месяца Софья была в курсе проделок мужа. Ну и что? Судя по тому, что Володя голову Анне не отвертел и вообще, если ей верить, не упомянул о звонке, то, возможно, Софья решила его в известность не ставить. Почему? Не хотела скандала? Не похоже это на нее. Хотя я, как уже упоминала, не была хорошо с ними знакома, но не очень верилось в то, чтоб Софья решила спустить все на тормозах. Затаила обиду и решила отомстить? Не знаю. Теоретически, конечно, могла какую-нибудь пакость финансовую сделать, тем более, она и пообещала нечто в этом роде Анне по телефону. Я сделала пометку в тетради о том, что надо бы познакомиться с финансовыми документами семьи Креченских и узнать что и кому завещано Софьей.

— Уколы Вы, конечно, делать умеете?

— Ну да.

— А про такое лекарство слышали? — и я назвала ей препарат, которым была убита Софья.

Анна покачала головой. На глазах у нее появились слезы.

— Не убивала я ее! И Володя тоже не убивал!

— Откуда Вы знаете?

— Он жалел ее, заботился о ней, — она заревела.

— Успокойтесь, Анна, — попросила я ее. — Пока еще ничего не ясно, но у полиции есть один очень важный козырь — мотив. А у вас обоих, я имею в виду Вас и Володю, был мотив избавиться от Софьи.

— Так он же развестись с ней хотел, — не унималась Анна.

— Может быть, но в случае развода, им предстояло делить имущество, а вот в случае ее внезапной смерти, все достается Вашему Володе.

— Да наплевать на эти проклятые деньги! — она уже ревела в голос. Ребенок сначала было начал беспокоится, но потом затих, прислушиваясь к рыданиям матери.

— Хорошо, где Вы были в четверг?

Она замолчала, вытерла нос рукавом кофты, смахнула с глаз слезы.

— Где Вы были в четверг? — повторила я свой вопрос.

— Здесь была. Где же еще?

— Свидетели есть?

— Что?

— Кто-нибудь может подтвердить, что Вы были здесь весь день?

— Ну кто? Разве что он, — и она кивнула на ребенка.

— Во сколько дети возвращаются из школы?

— Обычно часа в три.

— В три в четверг Вы были дома, когда дети пришли из школы?

— Не помню.

— Вспоминайте!

— Была, наверное. Я же их обедом кормлю.

— В тот четверг, когда была убита Софья, Вы кормили детей обедом?

В ее глазах опять появилась злоба.

— Кормила.

Я заметила, что голос ее дрогнул.

— Дети это подтвердят?

— А почему нет?

Она мне порядком надоела. Если бы не Люся, я бы тут же сдала эту мадам инспектору Норману — пусть бы он с ней поговорил.

— Подтвердят или нет?

Она молчала.

— Где Вы были в четверг?

Она не ответила. Я взяла мобильник, который сообщил мне, что я не ответила на четыре подряд звонка инспектора Нормана и стала набирать его номер.

— Не убивала я ее, — почти прохрипела мне Анна.

— Меня интересует, где Вы были четверг, — напомнила я ей.

— Я к Володе ездила.

Она взяла бутылочку с водой для ребенка, сняла с нее соску и сделала несколько больших глотков.

— Во сколько?

— Часа в три и ездила.

— Куда?

— В мастерскую.

— Вы его видели?

— Нет.

— Вы его в тот день видели?

— Нет, я сразу домой поехала детей кормить.

— В доме Креченских в тот день были?

— Нет, я же знала, что она дома.

— Ладно, на сегодня пока хватит, — заключила я.

— Что со мной-то будет? — она опять заревела.

— Не знаю, — честно ответила я и пошла к выходу.

Снег все еще шел. Я осторожно выкатилась на дорогу и поехала в лавку. Вместо двадцати минут я ехала почти сорок. За это время я пропустила еще один звонок от инспектора и два звонка от Люси. Видимо Анна уже сообщила ей о моем визите и, возможно, Бог весть, что наговорила.

В лавке, несмотря на снегопад, было много народу. Алик за прилавком сражался с упаковочной бумагой, а кот сидел рядом и, как мог, пытался ему помешать. Я сгребла кота в охапку, забросила его в коридор и сменила Алика на упаковке, чтобы он мог заняться покупателями. У него лучше получается, чем у меня. Я стесняюсь настоятельно рекомендовать незнакомым людям что-нибудь из книг, Алик же самозабвенно убеждает их в необходимости прочитать ту или иную книжку, причем, часто он понятия не имеет, что за книжка. Обычно, он мельком знакомится с аннотацией и начинает импровизировать. Забавно, но в девяти случаях из десяти книгу у него покупают.

Я без перерыва упаковывала купленные книжки до пяти вечера, когда в лавке появился инспектор Норман собственной персоной. Он весело помахал Алику и направился ко мне.

— Рад Вас снова видеть, Дженни, — через чур ласково произнес инспектор.

— Простите, — начала оправдываться я. — Наш разговор прервался, а потом я была за рулем. Сами видите, что на улице творится.

И я кивнула в сторону улицы, где все еще шел снег.

— Про какого свидетеля Вы мне говорили?

— Алик, — окликнула я своего помощника.

Он в ответ поднял руку, показывая мне, что все понял. Я пригласила инспектора в кабинет.

— Хотите кофе? — поинтересовалась я по дороге.

— Хочу, — заявил инспектор.

Кот все еще сидел в коридоре. Бедняга был на распутье — пробиваться обратно в лавку или следовать за нами. Заметив, что мы миновали кабинет и направились в сторону кухни, он принял решение, и, не успел инспектор плюхнуться за стол, как кот уже сидел на соседнем стуле, зевал и жмурился. Я насыпала ему сухариков, проверила воду в миске и начала молоть кофе. Инспектор дождался, когда замолчала кофемолка и повторил свой вопрос про свидетеля.

Я вздохнула. Положение мое было не из приятных. Инспектор, конечно, был мне друг, но он, прежде всего, был полицейским и истина для него была дороже, особенно, если дело касалось убийства. С другой стороны… Но про Люсю я уже объясняла.

— Знаете, Норман, — медленно начала я, не сводя глаз с турки на плите. — Я, похоже, ошиблась со свидетелем.

Последнее я сказала неожиданно для самой себя.

— Но у меня появились идеи, — миролюбиво продолжала я, снимая турку и разливая кофе по чашкам.

— Не крутите, Дженни, — предостерег меня инспектор, ища глазами сахарницу, но, видимо вспомнив, что ни я, ни Алик сахар в кофе не спускаем, вздохнул. Я достала из шкафчика коробку рафинада.

— Алик специально для Вас купил, — объяснила я инспектору.

Тот обрадовался, набухал себе в чашку три или четыре куска и начал их размешивать.

— Так какие Вы мне предоставите идеи вместо свидетеля?

— Надо проверить, не меняла ли или не составляла ли Софья Креченская завещание в последнее время. И еще, не делала ли она каких-нибудь странных финансовых операций.

— Почему и каких таких операций?

— Ну, Вы же сами говорите, что она подозревала мужа в том, что он ее травит, следовательно, на всякий случай, она должна была подстраховаться и сделать так, чтобы ему либо не за чем стало ее травить, либо, чтобы ему ничего не досталось.

— Разумно, конечно, — как мне показалось с усмешкой сказал инспектор. — Только опоздали чуть, мы уже…

Он не договорил потому, что я его перебила:

— Смотрите, Норман, Софья написала письмо, в котором прямо обвиняет Володю в том, что он ее постепенно травит, причем, письмо получено после ее смерти, и ни на письме, ни на конверте нет отпечатков пальцев. На бутылочке с лекарством, кстати, тоже отпечатков нет. Если Вы проверите счет или счета Софьи, то я могу поспорить, что за последнее время она сделала все возможное, чтобы Володе досталось как можно меньше или вообще ничего не досталось при…, - я запнулась.

— При ее смерти, — закончил за меня инспектор.

— Или разводе, — дополнила я.

— Что Вам известно?

— Доподлинно ничего, поэтому я и предлагаю Вам поработать с ее бумагами. Интересно, у них был общий счет?

— Не знаю еще точно, — ответил инспектор. — Один есть, а про другие пока наводим справки. А почему Вы так уверены, что она что-то предпринимала перед смертью?

И напомнил мне:

— Дженни, это убийство, и Вы обязаны делиться информацией со следствием.

— Я и делюсь.

— Вы пока пытаетесь использовать меня, — объяснил он мне.

— Ну хорошо, только не делайте поспешных выводов, пожалуйста.

И я рассказала ему про Анну, ребенка и телефонный звонок двухмесячной давности.

— Ну Вы даете, Дженни, — выдохнул инспектор, когда я закончила.

— Почему?

— Да потому, что эта Ваша Анна вполне может быть убийцей или соучастницей!

Он начал вставать.

— Постойте, — попыталась я его удержать. — Теоретически, конечно, но…

— Никаких «но», — отрезал инспектор, поблагодарил за кофе и пошел к выходу.

Я не пошла его провожать. Меня грызла совесть. К тому же зазвонил мобильник.

— Привет, — поздоровалась Люся. — Ты что ей там наговорила?

— Ты знаешь, что она звонила Софье и сообщила ей о ребенке?

Люся помолчала, потом сказала:

— Дура! Я же говорила, что она — дура.

— Но дура с ключом от дома и ребенком от мужа! — закончила я за нее.

— И ты, конечно, обязана сообщить полиции!

Люся знала правила игры, и это немного облегчало объяснение с ней.

— Уже сообщила. Меня инспектор только что на дому допрашивал.

— Ее арестуют?

— Не знаю. Я ему все рассказала. Не думаю, что это она ее прикончила, но там есть обстоятельства, которые позволят им ее крепко подозревать.

Я имела в виду след от укола на теле Софьи и то, что Анна училась на медсестру.

— Прости, что так вышло. Я тебе чек по почте перешлю или завезу. Как тебе удобнее?

— И не думай даже! — запротестовала Люся. — Ты сама-то веришь, что это она?

— Ты же меня для Володи наняла, — не поняла я.

— Теперь еще и для этой дуры, — пояснила Люся. — Не верю я, что это они.

— Люся, здесь есть кое-какие странности, но мотивов у этой парочки как минимум два — избавиться от жены и заполучить ее деньги. И трудновато будет найти доказательства, что они этого не делали. Тем более, что твоя Анна в день убийства куда-то отлучалась в районе обеда.

— Слушай, давай, покопай немного. Ты про какие-то странности говорила. Вот и займись ими.

— А если накопаю чего-нибудь не того, Люся. Ты же понимаешь?

Я намекала на свои обязательства делиться с полицией информацией относительно убийства.

— Ну что ж теперь, — вздохнула она. — Как я теперь с Борисом буду объясняться? Но это уже мои проблемы. Ты давай работай, а на неделе снова в твой бар сходим.

Перспектива похода в бар с Люсей и последующая встреча с ее Борисом меня не слишком обрадовали, но технически она была моим клиентом, и мой клиент просил меня продолжать расследование, несмотря на то, что в первый же свой рабочий день я умудрилась упрятать за решетку его, моего клиента, родственницу. Ну, может, и не совсем за решетку, но шансы на то, что Володе с Анной предъявят предварительный сговор в убийстве были немалые.

Оставшийся до закрытия час я провела в лавке. К чести суфолсовцев надо сказать, что никакой снегопад не остановил их перед вечерним предрождественским шоппингом. Я продала несколько подарочных коллекций детективов, которые Алик предварительно подготовил и красиво упаковал. Некоторые, уже ставшие постоянными, покупатели интересовались, где кот, но тот, видимо, отирался на кухне, куда я отправила Алика перекусить и что-нибудь сварганить к ужину.

Вечер я было начала коротать у телевизора, но мысли о деле не давали мне покоя, и я осторожно сползла с кровати, чтобы не потревожить уже устроившегося на ночь кота, натянула халат и пошла в кабинет. Итак, что у я имела в конце первого дня расследования?

Софья Креченская, несомненно, убита — ей сделан внутримышечный укол (ввели препарат, порошок которого обнаружен в гараже; на баночке нет отпечатков пальцев).

Письмо о том, что Володя Креченский планомерно травил свою жену, написано, похоже, не Софьей, поскольку ни на письме, ни на конверте ее отпечатков пальцев не обнаружено. Но письмо напечатано на домашнем принтере Креченских, файл есть в их компьютере, да и подписано оно самой Софьей. Мало вероятно, чтобы Володя, отпечатков которого на письме тоже не обнаружено, накатал на себя же такой донос в полицию. Зачем? К тому же, если бы не письмо, то смерть Креченской подозрений у патологоанатомов не вызвала бы. Анна? Для нее это, пожалуй, слишком сложная комбинация, хотя, физически она могла бы сделать укол и даже подобрать подходящий препарат для убийства. Но писать письмо ей резона не было никакого. Разве что она выдумала, что, если Софья умрет, а Володю обвинят в убийстве, то все имущество Креченских перейдет к ней и ее сыну? Кто его знает, что варилось в голове у Анны? В конце концов, у меня составился список вопросов, на которые в ближайшие дни надо было найти ответы, а именно:

— где и как можно раздобыть препарат, которым убили Креченскую;

— каким языком было написано письмо в полицию (ведь все трое — Софья, Володя и Анна были иммигрантами, причем, только Софья приехала в Америку девочкой и должна была более менее хорошо и грамотно писать по-английски);

— насколько вероятно, что сын Анны и Володи может претендовать на имущество Володи в случае, если последнего признают виновным в убийстве жены;

— не вносила ли Софья изменения в завещание, если оно у нее было, и не предпринимала ли какие-нибудь действия, чтобы, в случае ее смерти или их развода, Володе не достались ее деньги и имущество.

Записав все вопросы в тетрадь, я выключила свет и пошла спать с чувством хоть и не до конца, но выполненного долга.