Дело №2

Суббота

Проснувшись еще до открытия лавки, я не стала дожидаться звонка инспектора — накануне он пообещал позвонить и продиктовать адрес Кранца, а включила компьютер и нашла не только адрес, но и телефон Джозефа Кранца. Поразмышляв, я решила предварительно не звонить, а подъехать к дому Креченских, понаблюдать и, если понадобится, позвонить с мобильника и попробовать договориться о встрече.

Алик уже был в лавке и развешивал новые фотографии, которые умудрился накануне распечатать. Кот крутился рядом.

— Вы куда так рано? — удивился Алик.

Я посмотрела на часы, доставшиеся мне от Старика, которые в память о нем я повесила напротив входа в лавку. Была половина девятого. Взглянув на свои часы, я обнаружила, что они встали и все еще показывали половину десятого. Для визита к Кранцу было, пожалуй, рановато и я помогла Алику разместить оставшиеся фотографии, немного прибрать в лавке и приготовить завтрак, то есть Алик сооружал бутерброды пока я возилась с кофе и разгружала посудомоечную машину. Кот сидел на табурете и хрустел сухариками. В девять позвонил инспектор.

— Я собираюсь допросить этого Кранца. Если хотите присутствовать, я, наверное, смог бы это организовать.

— А когда Вы собираетесь его допрашивать?

— Сейчас и поеду. Вот только кофе допью.

Инспектор, конечно, мог себе позволить допрашивать свидетелей в любое время суток и ему не надо было искать к ним подход.

— Хорошо, позвоните мне, когда будете выезжать.

— А Вы уже позавтракали?

Ну и нахал же этот инспектор! Я посмотрела на Алика, он кивнул и достал из холодильника еще помидор и перец для бутербродов. Мне ничего не оставалось, как пригласить инспектора на завтрак. Он тут же согласился, заметив, что это все равно по пути к дому Кранца.

Дом Джозефа Кранца стоял рядом с домом Креченских. Из окна столовой, куда пригласил нас хозяин, был виден двухэтажный гараж Креченских и часть веранды дома.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил нас Кранц. — Можете с видом на соседский особняк, а можете любоваться произведениями искусства.

И он показал рукой на стены, увешанные картинами разного калибра и жанров. На некоторых были горные, в основном, пейзажи, на других — натюрморты, над камином висело большое полотно, на котором была нарисована клякса, залившая часть вертикальных столбцов цифр и букв.

— Дочка, — пояснил Кранц. — Не захотела продолжать отцовское дело, уехала в Нью-Йорк. Картины рисует, ну, а я их покупаю. Поддерживаю, так сказать, современное изобразительное искусство. Так с чем пожаловали, господа?

Господин Кранц был невысокого роста и крепкого сложения мужчиной с черными живыми глазами. Его можно было бы назвать совсем лысым, если бы не ободок вьющихся седых волос по периметру лысины. Эти остатки волос были довольно длинными и стояли дыбом, несмотря, а, может, и благодаря тому, что Кранц их постоянно приглаживал ладонью. Одет он был в темно-коричневые брюки и теплую стеганную клетчатую курточку. У него была забавная привычка после каждой сказанной фразы замолкать, немного вжимать голову в плечи и наблюдать реакцию собеседника.

Инспектор начал задавать вопросы, на которые Кранц отвечал очень охотно. Сначала вопросы носили общий характер, но постепенно инспектор перешел к взаимоотношениям между Софьей и им, господином Джозефом Кранцем.

— У нас, инспектор и мадам, — он улыбнулся мне и пригладил волосы. — Было добрососедское взаимопонимание. Мы же из одного поколения. Я, правда, постарше чуть, но это не важно.

Оказалось, что Кранц, так же как и Софья, уехал в Израиль из России, то есть Советского Союза, в начале семидесятых, когда ему только исполнилось восемнадцать лет. Откупившись от армии, он подал заявление и, несмотря на протесты родителей, уехал. Родители позже к нему присоединились, а потом они уже всей семьей переехали в Америку. Отец его был отменным портным, но Джозеф не пошел по стопам родителя, а стал учиться бизнесу, потом занимался всем понемногу, покупая и продавая, но, в конце концов, решил, что должность профессора в каком-нибудь университете даст ему покой, положение и круг общения, поэтому он еще немного поучился, защитил диссертацию и нашел работу в одном из университетов Су-Фолса, куда и переехал вместе с женой и дочерью. Дочь, правда, довольно скоро от них съехала, чтобы заняться непонятным искусством, а они с женой тихо и мирно жили в ожидании старости и скупая произведения своего отпрыска. Все это Джозеф рассказал нам как бы между прочим. Узнав, что я тоже из России, он обрадовался, сказал мне несколько слов по-русски и настоял, чтобы мы с ним позавтракали или, хотя бы, попили кофию. Инспектор сказал, что кофе он выпьет и Кранц пригласил нас на кухню. Из кухонного окна тоже был виден гараж Креченских и большая часть их веранды.

— Я, знаете ли, один хозяйничаю. Мирочка уехала в Израиль навестить сестру, — оправдывался он, доставая из холодильника печенье из Хай-Ви. — Мирочка такие пироги печет. Вот приедет, я Вас, Женечка, обязательно приглашу.

Он называл меня забытым уже именем, отчего на меня вдруг напала ностальгия или как это еще можно назвать? Я вспомнила, как жила у бабушки в Кемерово, как она тоже называла меня Женечкой и пекла пироги, которые я брала с собой в школу и жевала на переменах, запивая компотом из столовой и экономя копеек сорок-пятьдесят на столовском обеде. Инспектор видел, что со мной что-то происходило, но никак не мог понять, что, а объяснять ему мне не хотелось, да, и навряд ли он что-нибудь понял. Однако, надо было не распускаться, а сосредоточиться на вопросах.

— Скажите, а Вы с Креченскими часто общались? — перевела я разговор на другую тему.

— Да совсем, можно сказать, и не общались.

— А как Вы познакомились?

— Да услышал как-то, что они между собой на русском ругались, вот и познакомились, да и они примирились.

— Вы были знакомы с родителями Софьи?

— Нет, никогда их не видел. Софочка иногда рассказывала про них, но не часто.

— А как Вы проводили время вместе? Что делали?

— Да мы почти и не проводили время. Поначалу Мирочка приглашала их пару раз, но как-то не получилось у нас компании.

— Почему?

— Почему? — повторил он мой вопрос. — Не знаю. По-моему, ее мужу не понравилось у нас, а может и другие причины были.

Он вздохнул.

— Это так ужасно. Софочка такая милая. Для Мирочки будет настоящий удар, когда она узнает.

— А Ваша жена когда уехала? — поинтересовался инспектор.

— Первого декабря.

— А когда она вернется?

— Она собирается встретить Рождество у сестры, а потом мы с ней и с дочерью встречаемся в Нью-Йорке.

— То есть, когда убили Креченскую, Вы были в доме один? — спросил инспектор.

— Да, совсем один, — ответил Кранц. — Я же говорил Вам об этом. Сидел вот тут у окна, работал на своем компьютере и смотрел в окно, то есть, если быть точным, иногда посматривал в окно.

— И что Вы там видели? — спросила я.

— Я уже говорил, что сначала привезли почту, а потом, минут через двадцать, подъехал внедорожник Креченского.

— А самого Креченского Вы видели? Ну, как он выходил из машины?

— Честно говоря, я не очень хорошо помню. Помню, что кто-то выходил в клетчатой фуражке. Тьфу, не путайте меня! Конечно же это он был! Кто же еще?

— А женщину не видели?

— Нет, женщину точно не видел! — уверенно сказал Кранц. — Женщину бы я точно не пропустил!

И он засмеялся довольным смехом.

Впрочем, Анну он и не мог видеть, поскольку она воспользовалась не входом через двор, а парадным входом, что с противоположной стороны дома.

— Скажите, а как Вы можете объяснить то, что Софья говорила о Вас как об эталоне? — попыталась задать я вопрос.

— Что, простите? — не понял Кранц.

— Креченская ходила к психоаналитику, и во время сеансов сравнивала Вас со своим мужем. Я бы сказал, что она о Вас более, чем лестно отзывалась, — бесстрастным тоном пояснил инспектор.

Кранц явно почувствовал себя неловко.

— Софочка говорила обо мне с психоаналитиком? — спросил он и недоверчиво посмотрел сначала на меня, потом на инспектора.

— Да, и нам бы хотелось знать, почему?

— Откуда же мне знать? Мы, повторяю, с ними почти не общались. Особенно последнее время.

— Вы знали, что у Креченского есть любовница и ребенок?

Кранц замотал головой:

— Ничего мы не знаем! Да и зачем нам эти чужие проблемы? У нас своих хватает, — запричитал он.

— Вы знаете, с кем Креченская ездила в Миннеаполис на выходные?

— Я вообще не знал, что она туда ездила.

Его пухлые пальцы все время были в движении. Наверное, он сильно нервничал.

— Но, когда Софья уезжала, Анна, любовница Володи, с ребенком проводили выходные в доме Креченских. Неужели Вы никогда ничего не замечали?

— Женечка, милая, скажите, что у нас нет своей жизни, чтобы мы следили за чужими окнами и мужьями? Мы с Мирочкой сами иногда ездим в Миннеаполис на концерты или выставки. Мирочка такая любительница музыки. Она и на фортепиано играет и на флейте! Зачем нам следить за соседями?

— Я не говорю, что Вы следили за ними. Так, случайно увидели.

— Нет, — твердо сказал Кранц. — Ничего мы случайно не видели.

— Странно, — задумчиво произнес инспектор. — Внедорожник в день убийства, рабочий день, Вы видели, а посторонних в выходные не замечали.

Лысина у Кранца покрылась испариной.

— Послушайте, я заметил внедорожник потому, что был один. Когда Мирочка дома, мы все время чем-нибудь заняты. Да я и не сижу здесь. Это только пока Мирочки нет, поближе, так сказать, к холодильнику. У меня же кабинет есть, на втором этаже. Милости прошу следовать за мной.

Он встал. Инспектор даже не пошевелился. Глядя на взъерошенного Кранца он спросил:

— А в выходные перед убийством Креченской Вы были дома?

Кранц наморщил лоб и, видимо решив, что лучше говорить правду, кивнул.

— Заметили что-нибудь необычное в доме Креченских?

— Нет. Мне нездоровилось и я весь день провел наверху, в спальне, а там окна выходят совсем в другую сторону.

— Врача вызывали? — спросил инспектор.

— Зачем врача? — удивился Кранц. — Не нужен мне был врач. Простыл немного, вот и отлеживался. Чай пил. С малиновым вареньем. Хотите?

Инспектор не ответил.

— А за чаем сюда спускались?

— Да, но ничего не видел и никого не заметил.

— И все-таки, почему Софья Креченская говорила про Вас психотерапевту?

— Не знаю.

— Вы ездили с ней в Миннеаполис?

— Нет, никогда, — теперь он уже побледнел.

— Ходили куда-нибудь вместе?

— Нет.

— Вы знаете, что перед смертью у Софьи было двести пятьдесят тысяч наличными? — спросил инспектор.

Кранц сел, закатил глаза и запричитал:

— Откуда я мог знать? И почему я должен это все знать? Они, по сути, чужие и чуждые нам люди! Зачем мне все эти знания про них, про их жизнь, деньги и все такое прочее?

— Как часто Вы виделись с Креченской?

— Ну, может раз в неделю или в две. Летом чаще, конечно, потому, как летом мы много времени в беседке проводим, — и он показал на занесенную снегом резную беседку.

— Она делилась с Вами своими семейными проблемами?

— Конечно же, нет! Чего ради? — он забавно замахал руками в обе стороны.

— А что Вы преподаете? — вмешалась в разговор я.

— Бизнес, — машинально ответил Кранц.

— Можете дать совет?

Его глаза забегали, щеки залились румянцем, а руки еще больше засуетились:

— Это очень неблагодарное дело, Женечка. Я не даю советов. Даже своей жене.

— А почему дали Креченской? — подхватил инспектор.

— Да не давал я ей никаких советов! — заверещал Кранц. — Привязались, ей Богу!

Последнюю фразу он произнес по-русски. Видимо, для меня.

Мы еще промучились с ним с полчаса, но так ничего и не добились, кроме того, что я получила более или менее твердую уверенность в том, что именно господин Кранц дал Софье совет обналичить деньги, чтобы обдурить Володю при возможном разводе. Инспектору, как оказалось, в голову пришла такая же мысль.

— Ну, и какие у Вас впечатления? — спросил он меня, когда мы после допроса заехали выпить кофе.

— Не знаю точно, но допускаю, что именно он подал Софье мысль о деньгах. И совсем не обязательно, что она с ним советовалась. Она могла просто что-нибудь рассказать, а он машинально дать совет, которым она не преминула воспользоваться. А сейчас он, разумеется, нервничает, поскольку, если выяснится, что именно его советом она воспользовалась, встанет вопрос о том, где деньги.

— Уже встал. Я намерен последить за этим типом, — сказал инспектор, заплатил за кофе и, разговаривая с кем-то по телефону, пошел к своей машине, махая мне одновременно рукой на прощание.

Часы в машине показывали половину двенадцатого. До ланча с Дженифер оставалось еще полтора часа, и я поехала по своим делам, а именно: поменяла батарейку в часах, выбирала, но не выбрала помаду, купила большую коробку шоколадных конфет себе на Рождество и заехала, наконец, в спортивный магазин, чтобы прицениться к тренажерам. Близился Новый год, пора было начинать новую жизнь, и неплохо было бы ее начать с чего-нибудь полезного. Послушав болтовню продавца о нескольких тренажерах, я наметила для себя парочку, записала модели для того, чтобы позже порыскать в интернете и попробовать найти что-нибудь похожее, но со скидкой.

Дженифер уже ждала меня и помешивала соломинкой колу со льдом.

— Привет! — помахала она мне рукой.

В ресторанчике было довольно людно. Я протиснулась между столиками и плюхнулась на стул напротив Дженифер.

— Я батарейку в часах меняла, — объяснила я. — Больше никуда опаздывать не буду!

— Это я пришла раньше, — рассмеялась Дженифер.

Мы сделали заказ и начали болтать ни о чем, то есть обо всем помаленьку — о планах на Рождество, о подарках, скидках, распродажах и тому подобной ерунде. Дженифер собиралась съездить в горы покататься на лыжах, но опоздала с бронированием.

— Буду здесь по окрестностям ездить, если погода позволит, — невесело заключила она.

У меня особых планов на Рождество не было, поэтому я рассказала Дженифер о своем новом проекте — покупке тренажера для тренировок. Дженифер оживилась, и, когда нам принесли еду, мы вовсю обсуждали здоровый образ жизни, уписывая яичницу с ветчиной и обжаренными в масле хлебцами. Правда все это подавалось на больших листьях зеленого салата и было украшено разрезанной пополам помидоркой, что, безусловно, позволяло причислить это блюдо к здоровой пище. Закончив, мы заказали кофе, и Дженифер, достав свой то ли ежедневник, то ли блокнот, стала рассказывать, что ей удалось разузнать про Жульена Хэннинга.

Жульен Хэннинг и его брат Жиль, которого тоже назвали французским именем владели практикой сообща, согласно завещанию их отца. Между братьями особого согласия не было, но, поскольку, практика была единственным источником их доходов, то они вели себя благоразумно. Единственное, что они сделали, так это разошлись в пространстве — младший брат, Жиль, остался сидеть в конторе отца, а старшему сняли помещение в центре города. Расширили, так сказать, дело, открыв филиал. Дела шли неплохо, но не так давно поползли слухи, что младший брат залез в долги. Связаны эти слухи были с тем, что Жиль неожиданно продал свой довольно большой дом и купил студию в центре Су-Фолса. Поскольку разумных объяснений для такого переезда не было, то публика решила, что дело, видимо, в материальных затруднениях, которые могли, мало ли по какой причине, возникнуть. Но никаких признаков того, что контора Хэннингов прекратит свое существование, не было. Еще Дженифер рассказала, что Жиль Хэннинг года два назад развелся с женой, которая хотела было оттяпать кусок от его доходов, но безуспешно. Оба брата, несмотря на взаимную неприязнь, горой встали на защиту своего дела, и Лора, так звали бывшую жену Хэннинга-младшего, осталась ни с чем. Она вообще как-то внезапно отказалась от всех притязаний, замолкла и растворилась в городе.

— А почему? — спросила я.

Дженни пожала плечами.

— Не знаю, может, они ее убедили как-то или уговорили. Но не думай, там ничего криминально нет, — засмеялась она, заметив, наверное, как сменилось выражение моего лица. — А какое у тебя дело?

Я вкратце изложила ей суть дела, не называя имен, кроме, разумеется, Хэннинга.

— И Хэннинг попадает в подозреваемые потому, как, знай он о двухстах пятидесяти тысячах, вполне мог бы ее убить и деньги присвоить, — домыслила она самостоятельно.

Я кивнула.

— Не знаю, насколько это возможно, — с сомнением в голосе сказала Дженифер. — То есть, то, что он решился убить клиента из-за двухсот пятидесяти тысяч.

— Я тоже. Но все дело в том, насколько он в них нуждался.

— Из того, что мне удалось разузнать ничего не указывает на то, что он нуждается, хотя, когда касается денег…

— Вот то-то и оно. Да еще ты упомянула, что у младшего брата какие-то проблемы.

— Никто ничего не знает. Просто, когда более или менее известный в определенных кругах господин продает свой весьма и весьма недешевый дом и переезжает в студию, пусть новую и хорошо отделанную, это кажется подозрительным.

— Тем более, что цены на недвижимость, в отличие от остальной Америки, все еще растут.

— Да.

Ничего больше нового Дженифер мне не рассказала. Мы с ней еще поболтали чуток, заказав по второй чашке кофе с пирожными, и разошлись, договорившись встретиться как-нибудь на Рождественских каникулах, если она так никуда и не уедет.

Прошла ровно неделя с того дня, как я ввязалась в это дело, и, кроме более или менее твердой уверенности, что ни Креченский, который даже не был моим клиентом, ни Анна к убийству Софьи не причастны, у меня не было. Подозреваемых, правда, набиралось прилично, но ничто не указывало на то, что у них были причины и возможности совершить убийство. Мотив, правда, вырисовывался веский в виде сумки с двумястами пятьюдесятью тысячами долларов, то есть, двумястами сорока пятью после того, как Анна стащила пять тысяч. Однако, все мои подозреваемые были людьми не бедными, и здравый смысл подсказывал, что их относительно тихая, спокойная и сытая жизнь была дороже, чем сомнительная выгода от украденных денег.

Делать мне было нечего, поэтому я поехала домой, то есть в лавку, и до конца рабочего дня помогала Алику с торговлей. По мере приближения Рождества покупателей становилось все больше. Некоторые искали подарки для друзей и родственников, а другие закупали детективы и приключения на каникулы, чтобы скоротать вечер если не у камина, то на диване в тепле и уюте. Алик был незаменим, поскольку каким-то образом ему удавалось прочитывать почти все новые наши книжки или аннотации к ним, и он мог и давал дельные советы покупателям. Кот, устав, наверное, от суеты, свернулся калачиком на своем пеньке около прилавка и только иногда водил ушами, прислушиваясь к разговорам или каким-нибудь звукам с улицы. После того, как мы, наконец, закрыли лавку в восьмом часу и поужинали, я направилась было в кабинет, но передумала и, взяв с полки детектив, который Алик, как я слышала, нахваливал одному из покупателей, пошла к себе. Через некоторое время ко мне присоединился кот. Так закончилась суббота.