Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Глава 13

Тагир

Я чувствовал, как костяшки пальцев сбиты в кровь, даже через уплотнитель боксерских перчаток.

Я так долго терзал эту боксерскую грушу, что ребро латекса пошло вмятинами. Такие же были на перчатках — они не защищали больше, только усиливали боль. Но все это не имело никакого значения.

Я бил, задыхался от усталости, давал кратковременный отдых забившимся мышцам и снова — несмотря на то, что почти не держусь на ногах, лупил как одержимый.

До тех пор, пока улыбка Марины и восторженные глаза Саята не растаяли в кровавом тумане.

До того самого момента, пока нарисованное в воображении и перенесенное на грушу лицо Белого не превратилось в кровавое месиво. Я почти ощутил, как он испускает последний вздох. Только тогда рухнул на мат, глядя в потолок, ожидая, пока рассеется кровавая пелена.

Внутри разливалась пустота, затянутая коркой тонкого льда. Об умиротворении в сознании речи не шло. Я смирился с тем, что никогда больше не попробую его на вкус.

Но это было необходимо, чтобы я не убил на хрен Юльку Беляеву, которую оставил рыдать в ее новой камере.

Имела ли она хоть малейшее понятие, что творил ее отец? Вряд ли. Эта тварь смывала кровь со своих рук, возвращаясь домой, и наверняка по пути покупала своей обожаемой дочери конфеты. Целовал ее на ночь в лоб, и вряд ли хоть капля раскаяния посещала его мозг.

Тогда Юлька точно не могла знать, какое чудовище ее отец. Но это не оправдывало девчонку в моих глазах. Я видел, во что она превращается. Избалованная сучка, полная уверенности, что весь мир валяется у ее ног. Никакого повода и желания жалеть ее у меня не было.

Стянул перчатки, глядя на сбитые в кровь костяшки. Боль отрезвляла. Боль не позволяла превратиться в животное — даже если я имел на это полное право.

Думал, ужас в глазах дочки Белого сможет насытить мою тьму. Но я не испытывал ничего, кроме досады. В чем-то эта острая на язык мажорка все же была права.

Как бы больно мне не было и как бы я не жаждал лицезреть смерть Белого, причинять его дочери боль посильнее той, что была, я не мог.

«Есть какой-то блок внутри, — говорил Станислав Беляев тогда, в прошлой жизни, обычно после того, как мы заваливались в сауну и отмечали завершение дел крепким алкоголем. — семьи — святое. Не могу, понимаешь? Рискую. Вырастит сын и придет за моей головой. Тогда вот — да, ноь не сейчас».

Мы все были негласно повязаны этим кодексом, который другие отморозки нарушали. Мне так казалось. Лучший друг усыпил мою бдительность и ударил по больному, чтобы со временем отобрать смысл моей жизни.

Действительно ли он когда-то мыслил именно так? Впрочем, ничего из этого ему уже не поможет.

В абсолютной тишине я услышал стук и сдавленные рыдания Юльки снизу. Странно. Там всегда была отличная изоляция, даже когда мы проводили допросы отступников. Или это все еще мое воображение шалит, подкидывая совсем безумные видения?

Нянчить эту девчонку я не собирался. Мне ничего не стоило ее успокоить, но этого я делать тоже не стал. Поднялся, не взирая на усталость. Пусть ее моя доброта не сводит с толку. Пора дать понять, что все будет по моим правилам.

Когда я открыл двери ключом, рыданий уже не услышал. Юлька подняла глаза, словно зверек, застигнутый врасплох.

Она пыталась перетянуть чулком ссадину на правой ноге. Я недооценил этих зверей. С отморозками нельзя иметь никаких дел, даже если они встали под твои знамена. Стингрей должен был уже с обоими разобраться.

— До сих пор не переоделась? — с улыбкой, от которой девушка шумно втянула сквозь стиснутые зубы воздух, спросил я.

Она не ответила. Подняла на меня заплаканные глаза с разводами черной туши, прекратив игры с чулком. Я поднял сверток с тёплым спортивным костюмом, разорвал упаковку, вновь заставив ее вздрогнуть.

— Это платье слишком хорошо для подобного места. И раз ты проигнорировала мою просьбу…

— Я переоденусь, выйди, — испуганно проговорила Юлька, шмыгая носом.

— Я сам тебя переодену. Только для начала сделаю кое-что еще.

Узница вскочила на ноги с такой прытью, что даже я опешил. Замотала головой, вжимаясь в стену, затравленно оглядываясь по сторонам. Конечно, о чем еще она могла подумать?

Впрочем, я не стал ее разубеждать. Медленно извлек из пакета худи и джоггеры темно-зеленого цвета, швырнул на матрац, с которого Беляева так резво вскочила.

— Сама подойдешь?

Дрожала и всхлипывала, прижимая к груди обрывки дорогущего белого платья, неосознанно качая головой.

— Юленька, если это сделаю я, ты испугаешься еще сильнее.

Я сам не понял, откуда взялось это уменьшительно-ласкательное. Наверное, при виде женских слез и страха в моем сознании оборвалась пара натянутых струн, включив забытый инстинкт телохранителя-защитника.

К чему я оказался не готов, это к тому, что она сожмется, как от удара. И не из-за словесной угрозы — уже успел изучить ее реакцию. Всему виной обращение? Чем ее могло так сломать произношение имени в мягком варианте?

Нет. Она все равно вела себя так, будто я только что пригрозил выстрелить ей в лоб. Смотрела беззащитно, не замечая, что крупные слезы текут по щекам.

У девчонки шок. Другого пояснения этому нет. Придется снимать его привычными для меня методами.

Шаг, другой. Я без труда перехватил хрупкие девичьи запястья со следами ссадин от металла и развел их в стороны, распиная на шершавой отштукатуренной стене.

— Не дергайся и повернись ко мне спиной. Поняла?

Она подчинилась почти моментально. Так, словно я произнес что-то, что выключило ее волю и сопротивление. Только всхлипнула, вытянув руки перед собой и уронив голову на грудь.

С плетением корсета я не справился. Непонятно, кто вязал эти морские узлы. Стараясь не смотреть на ее вздрагивающие плечи, как и на нежную кожу лопаток, я извлек нож и вспорол ленты одним уверенным движением руки.

Юля

Едва за ним закрылась дверь, меня согнуло в рыданиях. Последний раз такая истерика посещала, когда я была совсем маленькой девочкой и не умела справляться с эмоциями.

Похоже, свою стойкость я переоценила. Или ее вообще не было, просто не пришло пока что полное осознание всего того положения, в котором я перебывала.

Тагир уже слегка прихлопнул меня по губам, перед тем как изнасиловать. Но то, что он и дальше будет причинять мне боль, учитывая то, что я не сопротивляюсь — это не укладывалось в картину моего понимания.

Что я такое сказала, чтобы вызвать столь сильную ярость? Что мой отец не поднял бы руку на женщину и ребенка?

Да, мне хотелось его задеть. Но ведь не все было так радужно. Пока в семье обожали Вовку, меня наказывали по несколько раз в день. Только сейчас я поняла, что мама иногда плакала не просто от ссор с отцом, а хлопки и удары не были звуками разбрасываемых книг и впечатыванием кулаков в столешницу. Понял, что я обманула? Это все равно не отменяет такой жесткой реакции.

Да зачем я вообще пытаюсь найти ему оправдание! Что бы я ни сказала, Тагир ополоумел от чувства власти и вседозволенности. Буду сидеть тише воды ниже травы — и это его со временем взбесит. И как я могла придумать себе, что между нами что-то проскочило, искра, намек на чувства?

Да, проскользнула. Этот маньяк смотрел в мои глаза и видел тот момент, когда всыплет мне по первое число за все. И за «Тигру», и за свои припезденные идеалы, к которым зачем-то приплел папу.

Меня колотило в рыданиях на пару с желанием сокрушить стены довольно долго. Счет времени я давно потеряла. Когда уже от истерики заболело горло и дико запекло в глазах, я без сил опустилась на матрац.

Чулки там, где были браслеты наручников, порвались. Кровь запеклась вокруг. С шипением я стянула их по ногам, взвыв, когда корочка засохшей крови оторвалась.

Мне даже не дали перекиси обработать раны. Тагиру было куда важнее читать нотации и долбить, что я теперь его вещь, чем позаботиться о моем состоянии. Про еду я вообще молчу. Хорошо, что оставили пару баклажек с минералкой. Впрочем, я к ней не притронулась. Откуда знать, что они не намешали туда наркоты, Тигра и его такой же отбитый дружбан?

Воду взять все же пришлось. Я успела испачкаться в пыли, когда думала, что смогу сбежать. Промыла рану, пытаясь затянуть относительно чистой половиной чулка. Выходило плохо. Но звать Тагира, чтобы попросить о помощи, было равносильно провалу.

Даже сейчас я пообещала себе, что не сломаюсь ни за что.

Он появился тогда, когда я почти успокоилась. Растрепанный, с взмокшими от пота волосами, с пальцами, сбитыми в кровь. С кем он уже успел подраться? И какое мне до этого дело?

Про костюм в упаковке я забыла, хоть и успела рассмотреть все, даже логотип известного бренда — только вскрывать не стала. Если здесь камеры, я ни за что не разденусь.

Это и обеспокоило Тагира больше всего. Я хотела все же попросить антисептик и бинты, чтобы позаботиться о себе самой, но после того, как он велел мне раздеваться, слова стали не важны.

Я лучше истеку кровью, чем после такого буду его о чем-то просить.

Взгляд мужчины был непроницаемым и темным. Он мог означать все, что угодно. И когда он озвучил свои намерения, растянув мои руки и обнажив грудь, у меня все обмерло внутри.

Нет, несмотря на ужас, я была готова сопротивляться. Дрожала, почти прижатая его горячим телом, вдыхая аромат мужского пота и парфюма. Я бы выиграла этот раунд, если…

— Юленька, если это сделаю я, ты испугаешься еще сильнее.

Мне показалось, я ослышалась. Лучше бы так и было. Но поздно — это обращение уже прозвучало, запустив внутри меня якоря, которые я жаждала навсегда там похоронить.

«Ты принесла двойку, Юленька. Более того, ты хотела это скрыть, но Вова мне все рассказал. Снимай колготы и становись на колени. Да, я вижу, что там гречка. Это тебя отучит врать».

«Значит, Юленька, ты стукачка? Мало того — тебе стоит вымыть рот с мылом? Вова целовал Диму? Вот за это я сделаю так, что ты сидеть не сможешь. А потом пойдешь к брату, станешь на колени и вымолишь прощение. Пока он не соизволит тебя простить, я буду каждый раз пороть тебя ремнем».

И — венцом творения, спустя столько лет:

«Ты шлюха, Юленька?»

Меня как будто накрыло непроницаемой пустотой, и все происходящее утратило смысл. И когда Тагир велел мне повернуться спиной, я подчинилась только потому, что надо мной довлела власть этого ласкового обращения. Только ничего от ласки оно мне не сулило.

Тагир долго возился с моими лентами. То, что моей кожи коснулся нож, я либо вообще не ощутила, даже не вздрогнула. Отметила где-то в сознании, что это холодное оружие, и возможно, будет больно. Как всегда после обращения «Юленька».

Платье упало на пол к моим ногам. Повинуясь приказу, я переступила через лохмотья, что когда-то были шедевром стоимостью в несколько миллионов. Что-то кольнуло знаком протеста, когда ослабли лямки бюстгальтера, и он упал вслед за платьем. Не заплакала только потому, что была готова к упавшим вслед трусикам.

— Пойдем, — глухой голос Тагира прозвучал где-то над моим ухом.

Он не толкал меня в спину. Отнял мои руки от стены, слегка сжав запястья в кольцо своих пальцев, увлек за собой, задавая направление.

Зажегся свет. Зашумела вода. Я уставилась небольшую джакузи, в которую мне велели сесть.

Я этого не хотела. Вода всегда смывала шок и забвение, возвращая в реальность. Но возвращаться мне не хотелось.

Что меня ждет? Снова изнасилование? А потом меня утопят в этой ванной?

— Выпрями ноги, — Тагир стащил через голову влажную от пота футболку и присел на бортик ванны. — Ебаные твари.

Я понятия не имела, о ком он говорит. Надеялась, что не обо мне с отцом. Теплая вода коснулась ссадин, унося боль, защипало, когда сверху полилось жидкое мыло.

Я закрыла глаза, стараясь удержать рассудок в спасительной невесомости и не думать о том, что сижу перед Тагиром совершенно голая, беззащитная и открытая его низменным желаниям и ярости. Так было легче. Так я могла продержаться и не сойти с ума…