Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Глава 27

Как я добралась — не помню. Город в этот предутренний час был непривычно тихим. Но даже он вызвал у меня приступ паники. Такси я не вызвала, опасаясь, что Максим меня догонит. В каком-то состоянии аффекта добежала до круглосуточной кофейни, и только тут наконец выдохнула, заказала кофе и вызвала машину.

В доме все спали. Но о том, чтобы подождать пару часов до того, как начнут просыпаться, не могло быть и речи. Я залетела к Вовке, стянула с него одеяло и заставила идти со мной будить отца. Самой было страшно предъявить ему такую жуткую находку.

Сначала оба думали, что это у меня посттравматический синдром взыграл. Отец даже не спешил просмотреть мои трофеи, маму будить не стал, сварил всем кофе. И лишь потом, в самый ответственный момент, посмотрел на меня с ужасом. Как будто я лично вырвала эти бумаги у Косача-старшего.

Впрочем, овладел собой быстро. Удары он всегда держать умел.

— Где ты это взяла? — только пальцы ударили по столу, нарушая обманчивое спокойствие.

— Решила, так сказать, побыть примерной женой… — на языке осела горечь. — Правильно я понимаю, что ты выдал меня замуж за… сына убийцы?

Отец не ответил. Собрал документы в стопку привычным жестом делового человека.

— Кто-то видел, что ты их взяла?

— Никто, — я пролила кофе, потому что мои руки дрожали. — Максим, он… в душе был.

— Он принес это с собой?

— Нет. Я была в кабинете Косача. Не спрашивай, как я туда попала. Изначально хотела найти наш контракт и посмотреть, не теряем ли мы большую долю в случае, если я подам на развод.

— Ты не подумала что там камеры? Чем ты вообще думала?

— Они сейчас живут в загородном доме. Макс в этой квартире остается, чтобы не ехать пьяным домой после тусовок. Камеры не работали, ну… мне так показалось.

— Значит, так. — отец нахмурил лоб. — Я предложил Николаю тройной оклад, чтобы не спускал с тебя глаз. Брать кого-то нового в агентстве, как оказалось, чревато. Он побудем с тобой сегодня, а потом… Вам лучше уехать, всей семьей вместе, пока я не решу вопросы.

— Но…

— Никаких возражений, Юля. Встанет мама, выберете, куда хотите полететь. Вова, ты тоже.

— Да без проблем, — брат ободряюще улыбнулся. — Я могу работать из любой точки мира.

— Пап… — начала было я, но он жестом оборвал меня:

— Никаких возражений. Ты не представляешь, что сейчас начнется. Я и так подставил тебя под удар, но теперь я знаю, кто за всем этим стоял. Улетайте, Юля. Параллельно я займусь сам расторжением брака, если у тебя, конечно, нет возражений.

— Никаких возражений! — радость от того, что я скину ненавистные путы, перекрыла серьезность момента. Вспомнила Макса, капризно сотрясающего членом, который «не понимает отказа», и только чудом не побежала паковать чемоданы.

— Отлично. А сейчас иди к себе. И ничем не выдавай, что знаешь, если позвонит Максим, будь с ним любезна. Пока я не развяжу эту ситуацию, никто не должен ничего заподозрить.

Уходя, я увидела, как отец кому-то звонит. Шестое чувство, не иначе, заставило меня задержаться на пороге.

— Булат, — его голос дрожал от волнения. Казалось, отец за время нашего разговора постарел на несколько лет. — Я нашел убийцу Каймана и его дочери. И того, кто сдал тебя десять лет назад. Они вели схемы так, чтобы тень упала на меня. Ты сам все скоро увидишь. Что? Нет, я настаиваю, что разобраться мы должны, как в прежние времена. Я не верю никому из министерства!

Горячая волна ударила мне в позвоночник.

Булат. Тагир Булатов. Вероятность, что кто-то носил такое прозвище в папином окружении, была ничтожно мала. Я ощутила, как меня окутывает теплый ветер, нежно целует, обнимая, как когда-то любимый человек.

Они теперь с отцом заодно. Я хотела подбежать к папе, вырвать трубку и… просто услышать голос моего Тагира. Почти сделала шаг навстречу, но тут поняла, что, скорее всего, этот человек уже забыл обо мне и обо всем, что нас связывало.

Он обрел семью. А я осталась на обочине после того, как попала под колеса его обаяния…

Уже в спальне я дала волю слезам. Оставалось надеяться, что отдых у побережья океана хоть немного, но вернет меня к жизни. А потом я вернусь, и… буду свободна. Отец, была уверена, больше не станет контролировать и выбирать, с кем мне встречаться. Я с легкостью отыщу кого-то, кто позволит мне забыть о Тагире. Надо вести себя так, как Лерка. У нее никогда не разбивается сердце, даже если перспективный красавец валит в закат.

Мама скрывала тревогу за улыбкой. Мы выбрали местом отдыха, а по сути — побега, Доминиканскую Республику. Уже утром следующего дня улетели.

На прощание отец обнял меня так крепко, что я в тот же миг забыла все свои невысказанные обиды родом из детства. Горе сплотило нас. Даже на маму он больше не повышал голос, и она выглядела счастливой, я ее даже не знала такой.

— Моя сильная Юля, — покидать крепких объятий отца не хотелось. — Теперь все у нас будет хорошо. Обещаю.

Тогда я еще не знала, что обнимаю его и едва ли не плачу от счастья в его объятиях в последний раз…

Я не знала об этом очень долго.

В райском месте на побережье океана время текло совсем по-иному. Мы плавали в умопомрачительно голубых водах, загорали, катались по экскурсиям. То, что отец не звонил, а присылал сухие смс, меня не тревожило: он предупредил, что сделал все. Чтобы нас не сразу нашли, если ситуация раскалится.

Только однажды ночью я проснулась в слезах. Озиралась, вглядываясь в темноте в углы бунгало, не понимая, что это за эффект присутствия, почему я мысленно зову не Тагира, а отца. Сердце замерло и сорвалось в галоп, вместе с подкатившей к горлу тошнотой и мимолетной тянущей болью в животе.

«Креветки не дожарили», — утирая слезы и радуясь, что это был лишь сон, я выпила какую-то таблетку и забыла о своем состоянии до утра.

Но утром все повторилось. Пришлось вызывать Ихтиандра, настолько сильно меня мутило. Мама решила разобраться с шеф-поваром отельной ресторации, хотя ела то же, что и я, но была как огурчик.

Не пострадал больше никто из отдыхающих. А мне прислали доктора.

И вот тогда, словно мало было мне всех моих бед и неприятностей, прозвучал приговор.

Мое заточение с Тагиром принесло свои плоды. Я забеременела.

Помню, смеялась в лицо доктору и качала головой: мол, не верю. Не дошел еще до вас прогресс, не можете вы отличить ротавирус от беременности. Но когда пятый по счету тест показал две полоски, я начала осознавать, насколько сильно попала.

Мама обрадовалась. Даже Вовка выглядел растерянным, но все время улыбался. Пытался невзначай потрогать мой живот, и не понимал, почему я хожу прибитая шоком.

— Даже не думай, — когда я спросила, что мне делать дальше, и не критичный ли срок для избавления, сказала мама. — Воспитаем. Отец — не Косач?

— Отец — Тагир Булатов, — из моих глаз полились слезы. — Но ты ему не скажешь. Он не должен узнать.

— Это неправильно, Юля.

— Отцу моего ребенка плевать с высокой колокольни. Он вернулся к своей семье. Я знаю, что вы с отцом теперь попытаетесь на него надавить. И да, скорее всего, он никуда от меня не денется, но я так не хочу! Нет, Тагир сделал свой выбор. Пусть остается с семьей. А мы, как ты сказала, воспитаем его. Скажу, что отец был космонавтом и трагически погиб при колонизации Марса. К тому времени прогресс и до этого дойдет.

— Я все-таки напишу отцу. Как мне не хватает разговоров по телефону, но главное сейчас — уберечься. В Киеве началась нереальная бойня. Мы не можем подвергать семью риску.

— Он что-то еще написал? Булат… с ним? — я прикусила язык. — Нет, мама, я не хочу знать. И пообещай, что не скажешь. Это не жизнь будет — с мужчиной, который любит другую женщину. Не хочу такого ада.

— Понимаю тебя, — смахнула слезу мать, но развивать тему не стала.

Мне хотелось поделиться с близкими неожиданной новостью, но я держалась. А отец вообще перестал выходить на связь. И когда его доверенное лицо все-таки связался с мамой по телефону… Вот тогда мне предстояло пережить еще один удар.

Они бы и рады были скрыть это от меня, но это было невозможно.

Отец погиб. Его машину расстреляли на выезде из города. Нападающих взяли, на допросе они раскололись. Улики против Косача стали железобетонными, его и подельников арестовали сразу же. Только ничто. Даже смертная казнь, уже не могли вернуть к жизни папу.

Так сильно я не плакала, даже когда Тагир выбрал не меня. Я потеряла отца тогда. Когда наконец его обрела, и поверила, что теперь он будет не тираном, а каменной стеной.

Рыдала целыми днями. Бывало, отвлекалась на серфинг или снорклинг — но истерики тут же накрывали прямо в воде, и я убегала прочь, чтобы вдали от посторонних глаз выплакать свое горе.

Иногда меня буквально косила ненависть к Тагиру — если бы он не появился в нашей жизни, отец остался бы жив. Жив, пусть даже не зная, что породнился с тем, кто его подставлял. И тогда бы его просто убрали чужими руками.

А потом внизу живота как будто оживали едва уловимые толчки, похожие на взмах крыла бабочки… и я неосознанно улыбалась сквозь слезы. На таком сроке шевелений не слышно, я ощущала их, скорее, ментально. Мой ребенок как будто пытался забрать часть боли к себе.

И когда я это поняла, мысленно прокляла себя за слабохарактерность.

Он не должен ощутить и доли того, что сейчас съедает меня. И именно с этой поры я поклялась себе любой ценой сделать так, чтобы он развивался внутри, не подвергаясь никаким стрессам. Говорят, на этом сроке уже появляется душа. И я убедила себя в том, что это душа моего отца.

Возвращались в пустоту. В дом, где я больше никогда не услышу папиного голоса. Я была бы счастлива, даже если бы он кричал на меня, как в детстве, и доводил до слез. Я бы простила ему все.

Мы даже не смогли его похоронить. Мама говорила — к лучшему. Хоронили в закрытом гробу. И если бы я там присутствовала, боюсь, срыв был бы неминуем.

Ко мне вызвали докторов. После, поставив капельницу и убедив в том, что беременность протекает хорошо, и что главное для меня — не поддаваться тяжелым мыслям, уложили в постель.

А когда я проснулась ближе к вечеру, услышала внизу голоса. Вернее, из всех этих голосов я слышала только один. Один, до боли знакомый голос.

«Твой отец здесь», — впервые за долгое время счастливо улыбнулась, поглаживая живот. О том, что у Тагира другая жизнь, даже не вспомнила. Как мало надо мне оказалось для счастья — всего лишь услышать любимый голос… Который звучал все громче. Не потому, что сорвался на крик. Потому, что приближался.

— Она спит, скорее всего, — предупредил брат.

— Я побуду с ней, пока не проснётся. И спасибо тебе.

Двери отворились. Я поднялась на локтях, поднесла руку ко рту, чувствуя, как по щекам бегут непрошенные слезы, а на губах расцветает счастливая улыбка…