Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Глава 28

Тагир

Я держу в своих объятиях самую дорогую мне женщину в этом мире.

Прижимаю к себе, осыпая поцелуями мокрые от слез щеки. Вдыхаю запах ее волос и кожи, ощущая, как бьется ее сердце. Уже два сердца — черт его знает, должно ли оно биться у моего ребенка на этом сроке, но все равно ощущаю.

Не понадобилось слов. Я сам не свой после долгой разлуки. И все, что мне надо — её тепло, безумное доверие и тот блеск в глазах, который каждый раз будет напоминать мне: все было не зря.

Все горы, которые мне не покорились. Боль, которая сжирала меня на протяжении долгих лет. Годы в темноте, с ослепляющей жаждой мести, годы тупика и ложного пути. Все не зря. Я потерял очень много. Но теория белых и черных полос в очередной раз доказала право на существование.

Я обрел то, ради чего стоит жить. И больше я никогда не выпущу это из рук.

А Юля… Она навсегда останется дерзкой и непокорной. Той, которую я полюбил. Пройти мимо этого пламени и не растопить лед было невозможно. Я понял это с самого начала, но со свойственным мне упрямством гнал прочь.

Позади бой. Финальная, я надеялся, потеря. Больше я не допущу подобного. Не стану терять тех, кто мне становится дорог.

Я заслужил на эту почти что ненависть в глазах Юли. Она все видела сама, как я рвался к своей семье.

— Я в порядке, Тагир, — пытается говорить твердо, а голос дрожит. Вот-вот заплачет. — Ты можешь возвращаться… к ним. Ты же их нашел?

Владимир так и остался стоять у двери. И я не сомневаюсь — велит Юлька выставить меня за дверь, выведет лично. Тоже сын своего волевого и сильного отца, какие взгляды бы не исповедовал.

— Юль, — брат считает нужным вмешаться. — Вам нужно поговорить. И да, он знает.

— О чем? — пытается скрыть ужас моя Юля, инстинктивно коснувшись живота. Поднимает на меня испуганный взгляд и понимает, что я все это видел и правильно истолковал.

Он не отвечает. Молчит и пристально смотрит на сестру. Я едва успеваю увернуться, когда в ее брата летит подушка.

— Ты не имел права, слышишь, никому ничего рассказывать! Что ты о себе возомнил? Да ты…

— Нравится тебе это или нет, систер, — Владимир Беляев явно доволен собой, — теперь я главный мужчина в семье. Черт… я же не это имел в виду.

Мне стоит вмешаться. Моя девочка явно сейчас вспоминает об отце, и это сводит ее с ума. Желание закрыть стеной от любых волнений и тревог прорастает во все концы моей персональной вселенной.

— Спасибо, — выразительно смотрю на Владимира. Он смущенно улыбается и уходит, попросив звать, если что понадобится.

— Это ничего… ни к чему тебя не обязывает, — Юля смотрит в одну точку на стене. — Вот правда. Отец оставил нам огромное состояние… мы сможем вырастить ребенка вместе с мамой и дать ему все самое лучшее. Ты свободен, Тагир. И я не хочу, чтобы ты участвовал в нашей жизни… я скажу ему, что ты погиб.

Теперь ее очередь и законное право резать меня без ножа. Я знаю, что ее ожесточили все события последнего месяца. Смерть отца… как она вообще смогла сохранить ребенка после таких потрясений!

— Мне не нужен никто, кроме тебя, — говорю я, прекрасно понимая, что изъясняюсь набором шаблонных фраз. Но красиво говорить я никогда и не умел. — И это правда. Я здесь не потому, что обязан тебе. Я хочу быть с тобой. Я ехал, даже не зная, что ты носишь под сердцем моего ребенка.

— А ты уверен, что твой? — она будет жалить меня до тех пор, пока не добьёт.

Я ей прощу все. Абсолютно.

— Не отталкивай меня. Я все равно никуда не уйду из твоей жизни.

— Тебе придется, — она отворачивается, пряча слезы. — Иначе мне придется напомнить, что если бы не ты… отец бы остался жив. И даже если бы я хотела остаться с тобой — я никогда не буду делить любимого мужчину с другой женщиной. Убирайся прочь из моей жизни. И поверь, если ты меня не послушаешь и захочешь войны…

Ее голос прерывается, но ненадолго. А я смотрю и понимаю: Белый, который, как оказалось, никогда не был мне врагом, воспитал достойную дочь. Ему так и не удалось ее сломить. Пройдя через все это, Юля закалилась, как сталь. И она уверена в своих словах. Это не блеф и не угрозы от отчаяния. У нее хватит сил объявить мне войну.

— Ты отправишься на нары вслед за Косачем. Потому что всех тех дел, что ты натворил, хватит на круглый срок. А я уж постараюсь. Ты откупишься — я заплачу больше. И так по кругу. И пусть даже мне будет больно. Я не стану в твоей жизни вторым номером!

Вот он, момент, которого я так долго ждал. И теперь мне придется приложить все красноречие. Чтобы убедить Юлю в том, что я изначально хотел быть только с ней. Что это не классическая схема — получил от ворот поворот в другом месте и вернулся туда. Куда изначально не собирался…

Примерно три недели назад

Время в полете казалось бесконечным. Города и аэропорты, пересадки и трансферы сливались в адский калейдоскоп. Иногда я проваливался в рваный сон, а потом адреналин выдергивал меня в реальность, будто окатив ледяной водой.

Сознание как будто раздвоилось. Часть меня одержимо считала минуты, чтобы увидеть тех, кого я давно считал умершими. Но было и еще что-то. А именно — непонятно откуда взявшееся желание отменить все. При ближайшей же пересадке взять билет назад.

А потом… я никогда не думал, что смогу дойти до подобного. Вломиться в дом Белого и рассказать ему все. Не возвращаться туда. Где меня, скорее всего, ничего и не ждет, а если и ждет… как я смогу делить чувства к Марине с более жаркими и одержимыми чувствами к другой женщине?

Я все-таки долетел. И едва окунулся во влажную жару города, постарался выбросить прочь из головы то, что касается Юльки. Не время. Я потом решу, что для меня важно.

Думал именно так — и не отдавал себе отчета, что все уже давно решил.

Трансфер от аэропорта я решил не заказывать. И внутренне напрягся, положив руку туда, где всегда была кобура — едва увидел статного мужчину нетипичной для региона арийской внешности. Он держал в руках лист бумаги с надписью «Bulatov».

Годы жизни в ожидании мести и нечеловеческого напряжения приучили меня видеть в каждом подозрительном моменте угрозу жизни. Белый не простил, что я надругался над его дочерью. И сейчас устроил мне радужный прием. Возможно, я даже семью не увижу.

Встречающий узнал меня. Широко улыбнулся и сделал шаг навстречу.

— Дитрих Клаус, — по-русски он тоже говорил, хоть и ломано. — Я рад знакомству с последним мужем Марины.

Прозвучало фатально. Кто этот улыбчивый и возвышенный ариец, я уже успел догадаться, хотя он и встретил меня практически с радостью. У нас в таких случаях бьют в рожу, хотя бы мысленно.

Всю дорогу я напряженно молчал. Молчал, не понимая, почему у этого Дитриха рот не закрывается, и зачем мне нужны местные достопримечательности. Он хотел сгладить обстановку, но это не удавалось.

Большая вилла в престижном районе, граничащем с туристической зоной. На тот момент, когда Белов увез их сюда, вряд ли мог оплатить такое роскошное жилье. Значит, это дело рук кого-то другого.

Стук мяча о плитку заставил меня замереть. Бросив чемодан на белых мраморных ступенях, забыв, что еще секунда — и я посмотрю в глаза Марины, пошел на этот звук.

Мой Саят. Время изменило всех нас, но близких людей узнаешь, даже если они изменились до неузнаваемости. Мой сын подпрыгнул в воздухе, коснувшись пальцами баскетбольного кольца, и ловко забросил мяч.

Повернул голову. Улыбнулся. Мое сердце рухнуло вниз. Еще до того, как я понял, что эта улыбка — улыбка сына своему отцу — адресована Дитриху.

С этим мириться у меня уже просто не было сил. Словно в тумане, я шел к своему сыну. Смотрел, как он смотрит на меня — вопросительно, растерянно настороженно. Как эта гамма эмоций сменяется недоумением. Я знал, что еще немного — и увижу в его темных глазах, таких же как и у меня, протест. А от этого сердце разорвется окончательно.

— Сай, тигренок… — голос сбился, в горле защипало. По ногам выстрелила дикая слабость. Не понимая, что делаю, я опустился на колени на жаркие плиты под палящим солнцем чужой страны, протягивая руки к пареньку, который был моим сыном.

А он переводил потрясенный взгляд с меня на Дитриха. Я даже не понимал, что после всех пластических операций ему меня не узнать. Что время наверняка стерло те воспоминания.

Дитрих сделал шаг вперед.

— Саят, это твой отец. Помнишь, я всегда говорил, что однажды он вернется…

— Было круто, правда?

— А помнишь, я сам отъехал на лодке от берега и едва не утонул?

— Ты не успел, — я едва успевал смахивать слезы, листая без цели альбомы с фото новой жизни моей семьи. — Я поймал тебя, и мы поплыли вместе. Эта полудырявая посудина не успевала заполниться водой — мы ее вычерпывали и латали бреши монтажной пеной. Мама потом нам обоим высказала за промокшие ноги. Эй, ты что, проверяешь меня?

— Прости, пап. Просто ты другой совсем. Но тебе идет. Ты похож на одного актера из боевика. А вот когда обнял, меня как туда. В детство… я пояснить не могу как, но ты обнимаешь так же… как и тогда. Ты теперь будешь жить с нами? Дитрих, он… он тоже был как отец. Он разрешил называть себя «кентом»…

— Я не знаю, что будет, Сай. Я просто… я просто очень рад тебя встретить. Ты так вырос…

— Уже восьмой курс калифорнийского колледжа. Еще неделя каникул, и обратно. Ты будешь приезжать?

Стук в дверь прервал беседу с сыном. Я смотрел на Марину. Как и в первый раз, чувство нереальности происходящего вызвало головокружение.

Я думал, обниму ее, забыв о присутствии Дитриха. Зароюсь лицом в ее волосы, сожму так крепко, что будет сложно дышать. А едва увидел ее — неулыбчивую, сосредоточенную, с короткой стрижкой и в спортивном костюме, застыл на месте.

Она была чужая. Растерянная, обалдевшая, такая знакомая, родная — но что-то изменилось.

Объятия вышли сухими.

— Тагир, пообщайтесь с Саем… через полчаса обед. Мы… не будем вам мешать.

Думал, когда увижу ее спустя озвученное время, шок отпустит. Накроет нежностью, той, что так долго одолевала, пока я верил, что ее уже нет на этой земле. Но ничего. Между нами словно колебалась незримая энергетическая стена. Ни капли того счастья и доверия, в которых утопил меня Саят.

— Идемте обедать. А потом… потом нам придется поговорить.

— Но я хочу с папой к океану! Представляешь, он ни разу не занимался серфингом…

— Он присоединится к тебе. А мне придется поговорить с… твоим отцом наедине.

Холод. Стена. Я ощутил это в полной мере, когда мы уединились с ней в кабинете, который щедро предоставил в наше распоряжение ее новый муж.

Марина переоделась в платье. А я отметил, что ее стиль изменился. Вполне соответствует холодности, что легла несмываемым отпечатком на ее лицо. Где эта жизнерадостная девчонка, никак не пожелавшая в свое время утихомирить внутреннего ребенка? Через что ей пришлось пройти, чтобы научиться заново жить… И так ожесточиться?

— Помнишь любимое стихотворение моей матери? — начала она, жестом велев сесть и не пытаться приблизиться.

— Какое? — я смотрел на нее, а перед глазами был другой образ. Неуместный здесь, за тысячи километров. Не имевший отношения к разговору. Он просто был.

— «Не повертайтесь на круги своя. Нічого це, крім білю, не приносить». Никогда мне не нравилось, а сейчас прямо набатом в голове.

Она пытается скрасить эти, казалось бы, жестокие слова улыбкой. А я вижу в ее глазах страх. Страх — что я пришел отобрать у нее новую жизнь, разрушить все, что она построила.

— Злишься за меня, что не спас… что не я вас увез? И что меня долгое время считали мертвым?

— Поначалу, а потом нет. Я долго верила, что ты жив и приедешь за нами. Славик пытался тебя отыскать, но ты пропал без вести. Потом нашли вроде как обгоревшее тело… опознать не смогли. ДНК совпало…

Это сделал я сам. Сделал все, чтобы меня прекратили искать. Тогда, когда не знал, что моя семья жива.

— Счастлива с ним?

Марина ответила не сразу. Как-то пристально вглядывалась в мое лицо, перед тем как кивнуть.

— У нас уже другая жизнь. Тагир, ты должен сам понимать: я тебя похоронила. А Дитрих появился в нашей жизни семь лет назад. Мы — семья, которую я никогда не позволю отобрать.

— С сыном-то видеться не запретишь? — её слова должны меня ранить, да что там, просто избить, а я чувствую… камень с плеч? — Потому что я не согласен.

— Ты в любой момент можешь приехать, даже пригласить к себе, если только убедишь меня, что там безопасно. Я не выталкиваю тебя прочь. Это договор, пока что негласный. И, знаешь…

Впервые на ее губах появляется улыбка — тень той, прежней. Хотя и другая — умудренная годами, проницательная.

— Когда я сказала, что счастлива с Дитрихом, я внимательно смотрела в твои глаза. В них… облегчение и радость. Почему?

— Рад просто за тебя. И что сына буду видеть. Этого мало?

— Твое сердце ведь занято, Тагир. Приехал к нам, но мысленно с кем-то, кто там, далеко. Я помню этот взгляд. Когда-то ты так смотрел на меня…

Они уговаривали меня остаться на несколько недель. Я провел там пять дней, за которые окончательно наладил контакт со своим сыном. Убедившись, что я не буду угрозой ее отношениям с мужем, Маринка немного оттаяла. Иногда мы долго говорили.

— Едь и попытайся получить благословение Славы. Мое у тебя уже считай есть, это чтобы ты не придумывал пути отступления. И не с мыслью, что должен, потому что обидел ее. Как ни банально, слушай свое сердце.

Я вернулся. Но Слава ни на пушечный выстрел не подпускал меня к Юле. И я сказал себе, что все равно сделаю ей предложение, но для начала мы найдем убийцу Кайманова и того, кто нас всех предал. Я не сомневался, что это один и тот же человек.

А затем Белого не стало. Перед тем, как потерять все и ответить по всей строгости закона, Косач заказал его.

В долгу я не остался. Сегодня Косач будет убит прямо в камере. У меня свой суд.

— Я просто не могу жить без тебя, Юля. Я хочу быть с тобой. Хочу любить тебя. Воспитывать нашего ребёнка и никогда с тобой не расставаться. Отдать тебе все, что ненароком забрал, в десятикратном размере. Я не умею красиво говорить, но знай. Я люблю тебя. Как бы я не гнал это прочь. Как бы не пытался сбежать. Ты можешь на меня злиться, но если позволишь быть рядом — знай, я стану твоей опорой и каменной стеной. Я дам нашему ребенку самое лучшее.

— Хорошо, — слезы текут по Юлькиным щекам. Она еще не отошла от моего повествования о поездке к семье. — Но знай, если я почувствую, что ты не со мной — ты узнаешь, что у меня не так-то и мало от моего отца. Светлая память.

— Я не допущу ничего что тебя расстроит, моя любимая девочка, — прижимаю к себе, млея от счастья, когда она в ответ доверчиво обнимает меня руками…