Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Глава 14

Сущее безумие. И фоном ко всему этому — моё спокойствие, которого вообще не должно было быть в подобной ситуации.

Шоку давно пора было схлынуть, а мне сорваться в свой кошмар и дать волю чувствам. Но я не моргая смотрела, как льется вода, стараясь не замечать длинные пальцы Тагира, смывающие кровь с моих щиколоток.

Примечательно, что своей наготы я совершенно не стеснялась. Понимала, что это самое малое из всего, что он мог со мной проделать с целью вызвать румянец смущения. И то ли дальше будет.

Я даже не поняла, что в его руках появился флакон с антисептиком. Только зашипела, когда жидкость полилась на ссадины. Вынырнула из своего спасительного омута и сжала кулаки посильнее, стараясь выровнять дыхание.

Притовориться серым камнем в надежде, что Тагир уйдет, не приходилось. Пока он не смотрел на меня с намерением повторить то, что было на свадьбе, следовало воспользоваться моментом для восстановления сил. Нарисовать себе кошмар я еще успею не раз и не два.

Мне хотелось, чтобы это не заканчивалось. Я даже привыкла к жжению. Но для Тагира обработка моих ран никакого труда не составила: казалось, он занимался этим довольно часто, все действия были доведены до автоматизма.

— Подвинься ближе, — сухо велел мужчина, скользнув по мне тяжелым взглядом. По счастью, без намека на сексуальное желание.

Я сделала это без протеста потому, что в таком положении можно было подтянуть ноги к груди и скрыть свою наготу. Тагир поднял душевую насадку. Вода полилась на мои волосы, смывая укладочные средства. Я даже сплюнула, когда она попала мне в рот.

— Не закрывайся, — велел похититель, вспенивая шампунь в моих волосах.

— Я… правда могу и сама… — робко попыталась отстоять свое право на приватность, уже понимая, что этим только больше его разозлю.

Тагир приблизил мое лицо к своему, сжимая подбородок пальцами.

Тьма его взгляда… я уже поняла, что она станет частой гостьей моих снов на протяжении долгого времени. Даже если он ничего со мной больше не сделает. Я сломаюсь, если он просто будет так смотреть в упор, вынимая душу и запуская панические атаки, всего лишь дергая за нити.

Ему уже удалось это с интерпретацией моего имени.

— Я не спрашивал у тебя, что ты можешь и чего не можешь. И вряд ли я узнаю что-то новое.

— Да чего тебе надо? — пена попала мне в глаза, и я рада была тому, что удастся скрыть слезы бессилия за механическими слезами. — Ты специально это делаешь?

— Оказываю тебе помощь и даю прийти в себя? — все так же холодно произнес Тагир. Да еще таким скучающим тоном, что я сразу поняла — достучаться до его сердца вообще никому не под силу.

— Нет! — похоже, я и перед лицом смерти буду пытаться пробить сердце злодея. А вовсе не покорно сжиматься в клубок. Как думала до этого. — Ты же наслаждаешься, унижая меня!

— Наслаждаться я буду в другом случае, — тон его голоса стал на несколько градусов прохладнее, что тут же взрезало по моим натянутым нервам. — Когда твой отец ответит за все, что натворил. И поверь, это будет очень скоро.

— Я не знаю, чего вы с ним не поделили, но повторяю, со мной ты точно просчитался. Надо было прийти лет на десять раньше. За моего братца тебе бы отвалили гораздо больше.

— Я бы рассказал тебе, что сделал твой отец, — теперь голос понизился до отметки арктического льда, — но ты пожалеешь о том, что это услышала. Поверь, будешь просить о том, чтобы я причинял тебе физическую боль, только бы стереть эти сведения из твоей памяти.

Следом Тагир вновь схватил мои запястья и заставил развести руки, открывая его голодному взгляду мое вздрагивающее тело. Только я застыла под его холодом. Мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось. И пусть лучше действительно сделает то, чего я так боюсь, чем терзает неизвестностью.

— Так что, девочка Юля, все свои попытки достучаться до меня, сыграть на «слабо», применить женские чары или еще какая-либо дичь, за которую я тебя накажу, пусть остается в твоей пустой голове. Поняла меня? Или следует объяснить популярнее?

— Пошел ты на…

Я выпалила это, не успев осознать, что именно говорю. Пусть уже ударит и успокоится. Так хоть какая-то известность будет.

— И? Чего остановилась? — все так же холодно произнес похититель. — Куда мне следует пойти?

Я сжала губы и отвела взгляд. Но этот мужчина решил преподнести мне урок. С темой «за базар надо отвечать».

Перехватил ладонь, притянул к себе, прижимая к груди.

Я шумно втянула воздух.

Горячая кожа. Стальные мышцы. И сердце. Оно билось точно так же, как и мое. Монстры, как ни парадоксально, тоже бывают из плоти и крови.

Он хотел меня успокоить? Показать контраст со сталью своих слов?

Как бы ни так. Я ошеломленно застыла, когда Тагир повел моей рукой вниз, по своему животу с ощутимыми кубиками пресса. Все ниже и ниже, пока не прижал мою ладонь к своему паху.

— Вот сюда ты хотела меня отправить? Полагаю, это была оговорка по Фрейду. А раз ты уже пришла в себя и можешь мне дерзить, надо занять твой рот чем-то более интересным.

Тагир

Ее дрожь страха меня не заводит, и это сбивает с толку посильнее, чем вообще все мысли о том, что я хотел сделать с дочерью Беляева.

Мне казалось, я сломаю ее в тот самый момент, как она окажется в моих руках. Сломаю с большим садизмом, которого никогда в себе не подозревал. Буду смотреть в ее полные ужаса глаза, видеть в них ее отца, а оттого даже не думать о пощаде.

Почему я вижу в таких похожих глазах тень своей жены, я и сам не понимаю.

Рад только тому, что она напугана, а от этого не видит моего замешательства.

Кровь на ее щиколотках все же вызывает ярость. Направленную совсем на других людей. Я много чего пережил. Я помню, что это, когда браслеты наручников впиваются в кость, как немеют руки и пронизывает болью от каждого движения. Эти наемные твари оказались сущими отморозками.

Впрочем, в этом есть и моя вина. Я сам сказал им излишне не церемониться с дочерью Белого. Сохранить холодный рассудок не вышло, как ни старался.

Она вздрагивает и всхлипывает. Сначала это вызывает глухое раздражение. А потом мне хочется уйти прочь и забыть, что я собирался воспитывать свою узницу.

Сколько раз мне хотелось заткнуть ее дерзкий рот своим языком, когда приходилось играть роль охранника, не сосчитать. И вот она в моих руках. Обнаженная, напуганная, ещё не вполне отошедшая от шока. Только светлые глаза иногда озаряет неистовым огнем. Но молчит. Понимает, что он ее спалит от одного неосторожного слова.

Кожа под пальцами нежная. Такая же была у моей жены. Марина любила баловать себя массажами с маслами и другими процедурами красоты. И как я ни пытаюсь прогнать эту ассоциацию, не получается.

В груди разгорается пожар. Я вижу перед собой длинные ноги Юльки, прижатые к груди, чувствую ее беспомощное прерывистое дыхание и понимаю, что просто так я в этот раз не уйду.

Хочется встряхнуть ее, схватив за плечи, чтобы в глазах снова появился яростный огонь, а затем взять, не взирая на сопротивление. Прямо здесь, в воде. Но при этом сама мысль, что придется ее насиловать, противоестественна. Я не хочу быть с ней грубым. Девчонка и так натерпелась на собственной свадьбе.

Мне надо оставить ее тут же. Убраться к себе. Напиться в хлам, отдать ключи от ее темницы Стингрею, чтобы не было искушения ворваться и растерзать. Времени достаточно. Куда интереснее будет сделать ее зависимой от желания. И я могу. Самая лучшая месть.

Но пока что рано. Сбавлять обороты надо постепенно.

По счастью, Беляева прекрасно мне подыгрывает в этом. Надолго ее покорности не хватает. Ей надо обязательно вспомнить своего отца. Не понимает, что этим подпишет себе приговор?

Глаза сверкают, она смотрит на меня так, будто готова убить на месте.

С чего я решил, что она в курсе всего, что творил Беляев? Дочерям такие сказки не читают на ночь. Или я сам хотел верить, что она знала? Эта минута слабости гаснет. Девчонка — прирождённый манипулятор. Говорит, пристально отмечая, когда выражение моего лица дрогнет.

Этого не будет. Я умею держать лицо.

— Я не знаю, чего вы с ним не поделили, но повторяю, со мной ты точно просчитался. Надо было прийти лет на десять раньше. За моего братца тебе бы отвалили гораздо больше, — она думает, я ошибся. Нет, милая моя. Ставки были сделаны еще тогда, когда ты играла в куклы.

— Я бы рассказал тебе, что сделал твой отец, — она вздрагивает, потому что мой тон говорит сам за себя, — но ты пожалеешь о том, что это услышала. Поверь, будешь просить о том, чтобы я причинял тебе физическую боль, только бы стереть эти сведения из твоей памяти.

На миг кажется, что сейчас она заткнется. Инстинкт самосохранения явно присутствует. Но нет. Я не даю ей открыть рот снова. Сжимаю тонкие запястья и практически без усилий отвожу в стороны, открывая своему взгляду гибкое девичье тело, совершенно обнаженное.

Блядь. Тотчас же простреливает по всему телу до самой мошонки дрожью горячего, почти болезненного возбуждения. Смотрю на ее вздымающуюся грудь красивой округлой формы и понимаю, что уже не остановлюсь.

Я ждал повода. А она сама мне его предоставила. Вижу в ее глазах что-то странное. Эта маленькая ведьма поняла, что со мной происходит? Но как? Почувствовала? От прилива бешеного желания чудом не искрит проводка.

Девочка моя, это не преимущество. Это самое страшное из всех наказаний, что я мог для тебя приготовить. Я даю ей возможность признать и оставить бесплодные попытки… яростно желая, чтобы она этому немому посылку не вняла.

— Так что, девочка Юля, все свои попытки достучаться до меня, сыграть на «слабо», применить женские чары или еще какая-либо дичь, за которую я тебя накажу, пусть остается в твоей пустой голове. Поняла меня? Или следует объяснить популярнее?

— Пошел ты на…

Это спусковой крючок. Это с треском вылетевший предохранитель. Тьма, беснующаяся, окрашенная в цвет похоти, срывается с цепи. Я сам не слышу, что говорю, хватаю ее ладонь, едва не содрогаясь от разряда умопомрачительного тока при соприкосновении. Понимаю две вещи: я не хочу останавливаться… и мне безумно мало.

Собственных слов не разбираю. Расстёгиваю ширинку. Притягиваю ее лицо к своему паху. Широко раскрытые глаза смотрят на меня. Неприкаянные. Гордые. Не покорные до конца.

— Почувствую зубы — пожалеешь. Давай, девочка. Или я не знаю, как ты умеешь это делать?

Попытки вырваться гасятся быстро — накручиваю ее влажные волосы на кулак. Задеваю головкой ее дрожащие губы, не сдерживаю стона от острого разряда ни с чем не сравнимого удовольствия. Если она сейчас не откроет свой рот, я точно сорвусь с катушек.

— Давай, моя умница. И не дрожи. Отсосешь и успокоишься.

Я не знаю, что буду делать, если моя узница продолжит сопротивляться. Мне это необходимо. Я должен избавиться от наваждения. Не чувствовать такое желание к дочери своего врага, любой ценой.

Тьма едва не поглощает меня с головой, но не успевает. Толчок — и мой член погружается в глубину ее горячего ротика. Без усилий, и я теряю контроль, запрокинув голову. Губы Беляевой сжимаются вокруг, язык задевает головку, не выпуская изо рта.

Показался ли мне ее взгляд — совсем не испуганный и не протестующий, а скорее дерзкий, я уже и сам не понимаю.