Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Глава 24

Юля

Я думала, больнее быть не может. Я довольно часто так думала, если быть откровенной.

Когда отец отталкивал меня своей холодностью и ставил в приоритет Вовку.

Когда наплевал на мои чувства и выдал замуж за этого невразумительного Макса.

Когда мой мир рухнул — пусть я и не желала этой свадьбы, но такого «избавления» у всех на глазах и пережитого после этого ужаса не пожелала бы даже злейшим подругам.

Да ни хрена я не знала о боли!

Судьба решила жестоко пошутить надо мной именно сейчас. Тогда, когда вопреки всем обстоятельствам в сердце впервые за долгое время начало светить солнце, и я поверила, что в моей жизни появился тот, ради которого можно встречать каждое утро с улыбкой на лице.

Собирать, словно красивейший пазл, закаты и рассветы рядом с ним и чувствовать себя впервые за долгое время любимой и желанной. Чувствовать, как бьется его сердце. Сладко жмуриться, сходить с ума от чувства абсолютной силы, ощущая себя маленькой девочкой, которой я так и не успела побыть.

Я искала тепло и защиту. То, чего так и не получила от своего отца. Да я, наверное, с самой первой встречи знала, что найду это все в Тагире.

Это не было привязанностью жертвы к своему похитителю. Какая ирония — именно в этой ситуации я увидела Тагира настоящим. Открытым, искренним, и пусть так отчаянно борющимся со своими чувствами — но именно настоящим.

Как банально… и как страшно падать с такой высоты. Когда уже давно записала его на сердце своим мужчиной. Когда поверила, что он полюбит меня вопреки тому, что сделал мой отец. Я даже строила безумные планы — после такого папа позволит мне развестись, скрепя сердце примет мои доводы, и ничто не помешает мне быть вместе с человеком. Которого я люблю.

На мою долю свалилось столько трэша, а я так и осталась наивной девчонкой, что поверила в чудо.

Одни из самых страшных минут пережила я, пока не затихла стрельба, пока не сообщили, что они оба живы — и отец, и Тагир. Что просто разговаривают, и операция по избавлению заложницы с наказанием злодея меняет курс, потому что произошло нечто из ряда вон выходящее. Кажется, никто не пострадал из всех тех, кто находился в доме. Их почему-то тоже не успели погрузить в бусик и увезти.

Меня отпаивали сладким чаем, пока я не накричала на спецназовцев за «детский сад» и не раздобыла в баре бутылку виски. Они так странно переглянулись, только мне было плевать с высокой колокольни на эти взгляды. Я мало что понимала от шока в первое время, но знала одно: если не спасу Тагира, моя жизнь превратится в ад.

Плевать, что отец — чудовище, который сжег живьем женщину и ребенка. Я разберусь с этим потом, когда уйду из дома и откажусь зваться его дочерью. Мне никто не будет нужен, кроме Тагира. Сейчас же я буду играть роль любящей дочурки и умолять, любой ценой, пусть его оставит в живых и… возможно, отпустит.

А вариант, что мой мужественный телохранитель свалит в закат и забудет обо мне, как только получит жизнь и свободу, я вообще не рассматривала.

Меня пытались туда не пустить. Сердце сжало ледяными щупальцами. Что они хотят от меня скрыть? То, что моего любимого человека избили до полусмерти? Я не слышала криков за этой дверью, но Тагир не тот, кто стал бы кричать от боли. Он и горел живьем бы молча…

Боже, дай мне сил. Если отец не пощадил его семью, он и с ним сделает нечто подобное…

Но нет. Они спокойно говорили. И в этом спокойствии было что-то зловещее.

Я не помню, как оказалась в этой комнате. Все было похоже на вырванные кадры из киноленты. Отец, недоуменно повернувший голову. Смесь эмоций на его лице — радость, что я жива, умиление и строгий прищур — не лезь мол, когда мужчины базарят!

Я это отметила где-то в углу сознания. Все мое внимание было приковано к Тагиру. Внутри, вытесняя последствия шока и почти не взявший алкоголь, разливалась нежность. Та, которую я все эти годы копила в своем сердце, чтобы однажды отдать тому, кто по-настоящему сумеет задеть напряженные до этого струны души.

Он выглядел помятым. С ссадинами на лице — впрочем, не критичными. Они даже не портили его, придавая всему облику что-то дикое, самобытное… то, что заставило меня гореть, а сердце биться так часто. Оба, и он и отец, выглядели не лучшим образом — как после бойни в грязи.

Я и не сразу поняла, что ничего никому из них не угрожает. Они действительно просто говорят! Никаких направленных в голову пистолетов и паяльников с утюгами, которые я успела нарисовать в своем больном воображении…

Первый звонок — не подходи! — похожий на удар холода, был мною успешно проигнорирован. Тагир не посмотрел на меня, как на свое спасение. Скользнул быстрым взглядом, выдал подобие обнадеживающей улыбки — и только. Будто не было нас до этого. С прошедшей ночью, безумным доверием и моей верой в то, что я нашла свою судьбу.

Меня пытались схватить и увести прочь. Отец велел им заткнуться, подошел, попытался обнять и погладить. Я едва его не оттолкнула. Кричала, чтобы он не смел убивать Тагира. Как еще не крикнула «любимого», одному богу известно.

Хотелось подбежать к Тагиру, упасть на колени, обнять, целовать его упрямые губы, лицо с разводами засохшей грязи — пусть отец поймет все без слов. Если захочет стрелять — пусть стреляет в меня. Я была готова на все, только бы увидеть в его глазах пламя.

Оно там и было. Но я уже начинала понимать — этот огонь никак не связан со мной и моим появлением…

Чувство неотвратимости ударило на поражение. Все еще надеясь, что мне показалось, что это игра чувств впоследствии стресса, продолжаю кричать, иногда переходя на шепот, чтобы отец сохранил ему жизнь.

С холодностью разберусь позже. Сейчас главное — не допустить непоправимого. Сажусь в кресло, мелко дрожа.

А холод внутри все сильнее. Тагир… он чужой. Между нами как будто выросла стена — стена едва ли не безразличия. Я сбита с толку. Это из-за отца? Может, он просто не хочет давать ему повод причинить себе боль, которая обязательно будет, стоит папе понять, кто мы друг для друга?

Отец… вряд ли он что-то понимает. Он, скорее всего, просто хочет меня успокоить. Показать, что между ним и моим похитителем подобие шаткого мира. Смотрит на меня обнадеживающе и произносит слова.

Слова, призванные меня успокоить — смотри, я не собираюсь его убивать!

Произносит, не понимая, что секунда — и ножи с бешенной скоростью устремятся на поражение в моё бешено бьющееся сердце.

— Они там и живут. Тагир, прошло много лет. Будь готов к тому, что у них уже своя жизнь. Пацан вообще тебя не узнает. Да о чем это — я сам тебя не узнал…

Что? Я бы рада не понять, что означают эти слова. И вспышка облегчения, счастья и радости — отец никого не убивал — гаснет практически сразу, сменяясь лютым холодом. Потому что я вижу в глазах Тагира то, за что бы, не раздумывая, отдала все сокровища мира. Только это больше ко мне не относится.

— Где моя семья?

Это похоже на рык зверя. Большого, хищного, только что бьющегося на смерть с врагами, чьё численное превосходство не оставляет шансов на жизнь… и внезапно получившего второе дыхание и помощь своих собратьев.

Смотрю, широко раскрыв глаза. Умом я понимаю все, а сердце не верит. Не верит, пока его кромсают на куски ножи произнесенных слов, радость в глазах Тагира и понимание. Что мир только что рухнул в бездну.

Я подаюсь вперед. Смотрю с надеждой — сейчас Тагир опомнится, и я увижу в его глазах то, что воскресит меня снова и зарубцует не успевшие истечь кровью шрамы.

А он и правда смотрит. Только не на меня. На отца.

И вгоняет мне в сердце уже отравленное острие, после которого не выживают:

— Белый, я хочу к своей семье… к жене и сыну.

Нет, я не рыдала, когда меня уводили прочь из этой комнаты. Пустота не признает даже слез. Она просто в один момент заполняет каждую клеточку уставшего тела.

Это практически не больно. Ощущаешь, как тлеет все внутри — медленно, как бумага, без яркого пламени, оттого еще хуже. Рассудок пытается выстроить защитные баррикады. Взывает к совести и тому, что я давно спрятала под маской хладнокровной стервы.

«Твой отец никого не убивал».

Я мало что поняла из его кратких пояснений. Да и мне в тот момент хотелось одного — убежать прочь, чтобы никто не понял, что творится внутри. Если бы все сложилось иначе, я бы была самым счастливым человеком на земле. Теперь я знала, что не ошиблась. Да, пусть он был тираном и воспитывал меня довольно жестко — он навсегда останется для меня героем. Спасение чужих жизней уже автоматом смывало с него многие прегрешения.

Только теперь, увы, это не гарантирует того, что мы с Тагиром будем вместе.

Это было похоже на столкновение двух планет, летящих друг в друга на бешеной скорости. Но они не успели столкнуться. Их разметало неведомой силой по необъятной вселенной. И все бы ничего — но перед этим они сошли со своих орбит и стали непригодны для жизни.

Тагир… он даже не посмотрел на меня, когда я уходила. Мне бы хватило пары слов, одного взгляда. Я кожей ощущала, как его плавит от нежности и счастья. И теперь все это принадлежало другой женщине.

Лучше бы меня убили. Пусть бы он мучил меня, наслаждаясь своим возмездием и заставил себя ненавидеть. Сейчас бы я упивалась своим освобождением, а не умирала, вздрагивая каждый раз, когда перед глазами стояло его равнодушие.

Когда меня усаживали в автомобиль, я подняла глаза, чтобы в последний раз посмотреть на дом, где судьба уготовила мне столь сокрушительный удар.

Гроза прошла. Вдалеке, на фоне уходящих темных облаков, едва заметная дуга радуги будто пыталась скрасить собой темноту у меня внутри.

Это буйство красок было не для меня. Сегодня она стала символом счастья для того, кого я осмелилась полюбить. Как насмешка, издевательская, грубая. Как танец на костях.

После грозы было свежо. Я поежилась, понимая, что это холод у меня внутри. Отец остался с Тагиром, а меня велел увезти домой. Лучше бы он его действительно убил. Я бы не узнала, что бывает боль куда сильнее. Боль разбитого сердца.

За окном проплывали поля и лесопосадки, омытая дождем листва казалась особенно яркой. Когда солнце ненадолго пряталось в не успевших разойтись облаках, мне как будто становилось легче. Радуга, набирающая яркость, словно с насмешкой смотрела в спину, пока мы уезжали прочь от этого ужасного места.

Места, которое едва не стало для меня раем на земле.

Улицы столицы показались мне шумными и враждебными. Я успела от этого отвыкнуть. Вздрагивала от сигналов машин, гула, толп прохожих. Равнодушный город жил своей жизнью, и ему не было никакого дела до того, что одно сердце только что разорвалось.

Наверное, я после своей недолгой неволи должна была жаждать встречи с друзьями. Которые вовлекут в круговорот наших беспечных дней и заставят забыть обо всем плохом. Но все, чего я желала — это оказаться дома. Спрятаться в своей комнате и дать волю слезам, после чего забыться сном. И не просыпаться, пока сердце не зарубцуется.

Год? Несколько? Я не верила, что смогу так быстро все забыть. Эта рана останется на всю жизнь.

Мама выбежала навстречу, едва я успела выйти из машины, заключила меня в объятия, обливаясь слезами. Как же мне хотелось самой расплакаться! Выпустить из себя эту боль, заполнить радостью от встречи с родными… Но я не могла даже всхлипнуть. Позволяла себя обнимать и целовать, отрешенно глядя в одну точку.

Что-то теплое шевельнулось в душе, когда я увидела Вовку. Мы с братом давно простили друг другу детские обиды, и стоило радоваться воссоединению семьи.

— Что ж ты, систа? — его крепкие объятия напомнили мне на миг объятия Тагира. — Теперь все, ни одна падла тебя не тронет. Найду и… ты поняла, да?

Кажется, тень улыбки все-таки коснулась моих губ. Я сжала его пальцы.

— Определенно, бро.

Когда они успели? По любому, отец сразу поставил их в известность, что я нашлась. Шарики, стол с шампанским и закусками. Не хватало аниматоров в костюме героев Марвел, которые нагнули бы злодея, что меня похитил. Но еще не вечер.

— Валерия рвалась сюда. Я решила, ты потом разрешишь ей прийти, когда придёшь в себя, — мама не задавала вопросов.

Она выглядела счастливой. Что-то изменилось, я пока не поняла, что. Появился какой-то свет внутри. Давно я ее такой не видела.

— И Косачи звонили. Только тебе. Наверное, пока не стоит с ними разговаривать. У них проблемы с тактом. Но Максиму мы всегда рады, он переживал за тебя как за самого себя. Знаю, что шерстили город с друзьями, даже флеш-моб организовал в твою поддержку. Юляшка, что бы ни произошло на свадьбе, никто не посмеет сказать о тебе плохо.

— Видимо, уже сказали, — я поджала губы. — Свекровь задушевная, полагаю? Гинеколог не приедет по ее требованию, или она уже настаивает на разводе? Сыночку же нужна чистая и непорочная супруга?

— Если она скажет хоть слово, я лично выпровожу ее прочь. — мама была настроена решительно. — Но сейчас тебе не стоит никого видеть. Отдохни, и вечером поедем с тобой… куда ты хочешь? В спа-салон? А может, позвонить турагенту, взять тур на Мальдивы? Чем скорее ты забудешь этот ужас, тем лучше.

— Не хочу никуда, — я залпом выпила уже третий бокал «Моет и Шандон». — И видеть никого не хочу. Вообще никогда.

— Понимаю, дочурка, — мама то и дело целовала меня и обнимала, не в состоянии поверить, что я вернулась домой. — тебе надо отдохнуть. Я никого к тебе не подпущу. И если тебе что-то нужно…

«Тагир, — чувствуя, что запоздалые рыдания начинают подступать к горлу, мысленно закричала я. — Мне нужен только Тагир»…