Глава 10

(Глеб)

Выворачивает меня гадина. Изводит. Как медуза ируканджи, демон, если по-другому. Незаметно парализует, обездвиживает, разрушает к хренам всю нервную систему, и я уже не жилец. Ощущаю, как внутри всё ядом наполняется. Ненавижу её. Ненавижу. Ненавижу! И язык её проклятый ненавижу!

Давно бы выебал. Давно бы больно сделал, а мой максимум схватить и отшвырнуть от себя. За слова такие болезненные, что аж грудину спирает. Жестокая. Беспощадная. Ебанутая.

Да что ты хотел, Глеб?! Что ты, блядь, хотел, если сам такой же?! Я на неё смотрю когда — отражение своё вижу. Боль одна. И выхода не намечается.

Вижу, что пиздит мне. Что-то напридумывала себе? Вдолбила в свою башку или помог кто?

Где-то на задворках души мысли о Русе к верхушке подступают. Да не мог он…Не мог… Да и что мог сказать? Хер знает. Но больно всё равно. Чувство, будто вывернули меня наизнанку и на вертел над костром повесили.

Не дам ей спрыгнуть. Просто не дам. Хотела, чтобы показал ей, какой ебанутый? Я покажу. Напугаю так, что во всём мне нахуй сама сознается. Будет умолять ещё, чтобы простил…

Еду под сто пятьдесят, а она в сиденье вся сжалась.

— Глеб, сбрось, пожалуйста, скорость… — умоляюще смотрит, но я не реагирую. — Глеб, пожалуйста…

Ещё сильнее набираю, петляю, в шашки играю. Её трясёт. Начинает плакать.

— Я прошу тебя…Прошу! Пожалуйста! Глеб…Умоляю тебя, прекрати!!! — кричит она и глаза свои зажмуривает.

Резко жму по тормозам. Так, что аж тачку заносит немного и разворачивает прямо на дороге, пока она в кокон вся сворачивается. Ревёт, дышит часто-часто и сказать ничего не может, лишь воздух жадно ртом глотает. А я смотрю на неё и просто нахуй ненавижу. Обидеть хочу. Сильнее обидеть. Как можно сильнее. А обижу ли? Осмелюсь? Это пока для меня вопрос.

— Ты мне душу сковырнула, — выплёвываю стальным голосом. — Шутки кончились. Теперь всё по-моему. Не хотела по-доброму. Не хотела по-нормальному. Тогда как я, как мог, старался. Ни с кем не старался. А с тобой хотел. Хотел, блядь. Хотел! Но ты от меня нихуя уважения больше не получишь. Шлюха она и есть шлюха. Точно такая как все. Так что заткнись, не гунди и не отсвечивай, пока домой тебя не привезу и раком не поставлю.

Разворачиваю тачку и еду, пока она ревёт в истерике. Даже смотреть на неё не могу. Не могу смотреть. Тошно, блядь.

Почему? Почему она? Почему повело так с неё? Сейчас я ощущаю какой-то дисбаланс внутри. Ещё недавно думал, что не обижу. Недавно думал, что хочу защищать. А теперь… Внутри совсем диаметральные чувства. Обидеть, унизить, растоптать. За то что посмела вот так со мной поступить.

«Отдам тебе девственность. Будешь первым и исчезнешь из моей жизни. Потому что ты мне не нужен!». Сука!!!!

Кое-как беру себя в руки, чтобы не скинуться с моста прямо на тачке. Я могу. Я точно могу, мне на страшно. Я-то выживу. А вот она — большой вопрос. Доезжаем до дома. Хватаю её за шкирку и тащу, пока она семенит за мной.

— Я сама пойду. Отпусти, Глеб…Прошу тебя…

— Заткнись, нахуй.

Наверное, со стороны я выгляжу как цепной пёс. Так себя и ощущаю. Пёс, которого всё время били, и он не видел ничего хорошего в своей жизни. Пёс, который дорвался до свободы и хочет мстить. Она что-то внутри меня зацепила. Какие-то струны, которые стали звучать иначе. Я думал, что она открылась мне. Вчера, когда просила снять платье. Когда смотрела так. Когда трогала. А я не взял её. Не взял. Терпел. Потому что уважал. А потом спали вместе…Спал как младенец с ней. А теперь это «Ты мне не нужен. Чего ты хочешь, чтобы отвалить от меня?».

Не могу успокоиться. Больно так, что внутри всё сжимается. Ноет, стреляет, колит — всё сразу.

Волоку её в дом, как какую-то ебучую куклу. Затаскиваю в спальню и отшвыриваю на кровать. Она тут же сопротивляется, пытается встать, а я её буквально вдавливаю в матрац и руки прибиваю над её башкой.

— Будешь сопротивляться, я тебя свяжу. Ещё больнее сделаю. Так что вся в крови уйдешь. Поняла меня? — сжимаю её запястья до боли и смотрю на неё остервенелым взглядом. Пусть боится. Пусть боится так, что тошнить от меня будет. Пусть ненавидит всей душой, как ненавижу её я.

Отпускаю её, а она не шевелится. Дрожит. Трясётся, но руки так и держит над головой, а я начинаю одежду с неё срывать. Просто срывать и рвать прямо на ней по швам с треском. Она начинает рыдать. Уползает от меня, вцепляясь в меня пальцами. Я снимаю с себя футболку и джинсы, прямо нависая над ней и не позволяя далеко уйти, не обращая никакого внимания на её жалкие попытки оттолкнуть меня. Конечно у меня на неё стоит, но я никогда никого не насиловал. И то, что я сейчас ощущаю просто меня уничтожает. Разрывает. Убивает. Потому что это ОНА.

Но я всё равно продолжаю это делать, хоть и не собираюсь брать её. Только она думает иначе. И пусть думает.

— Я передумала! Отпусти меня! Отпусти, Глеб! Пожалуйста! Умоляю тебя! Отпусти!

Во всей этой какофонии её протяжных ничтожных звуков я улавливаю такой страх, от которого покрываюсь липким потом сам. Она задыхается подо мной, пытается бить, а я обхватываю её руки снова.

— Ты же хотела мне отдать девственность? Говорила — забирай. Ты сказала, что я тебе не нужен, но как последняя шлюха хотела отдать мне это сама. А теперь возникаешь. Теперь дёргаешься, как жалкая подстилка, набивая себе цену, — выдыхаю ей в рот и жадно вторгаюсь в него. Подчиняю её. Давлю так, что наши зубы начинают стучать. Трахаю её рот языком, наполняя своей слюной, пока она всхлипывает, дрожит и смотрит на меня заплаканными глазами. Не выпускаю её. Лапаю её полураздетое дрожащее тело. Мну грудь, сжимаю соски, больно давлю коленом в промежность. — Будешь плакать подо мной и звать на помощь. Будешь царапаться и кусаться. Будешь же да? Как с Гамелем тогда? — смотрю на её ненавистный взгляд. Наконец вызвал у неё это чувство. Она начинает брыкаться сильнее. Вулкан просыпается.

Срываю с неё джинсы до колен одним рывком, оставляя в одних трусах и начинаю грубо трогать её, понимая, что она такая же отбитая, как и я. У меня стоит. Она вся мокрая. Вся и насквозь. Понимаю, что это физиология. Возможно, своей черепушкой она этого и не хочет вовсе. Просто это акт агрессии и подчинения. И тело реагирует на всё это так же легко, как в первобытном обществе. Хочешь ты этого или нет.

Её страх читается в глазах, просачивается через два её изумруда, но кроме этого там я вижу своё Дьявольское отражение — наши развратные пороки, грехи и душевное уродство слились воедино. Она дышит так громко, как только возможно, задыхается почти.

— Глеб, если тронешь, я возненавижу тебя. Я никогда, слышишь, никогда тебя не прощу! — кричит она, на что я натягиваю самую безразличную маску из всех, сменяя её кривой ухмылкой.

— Если думаешь, что мне это важно, то ты — круглая идиотка, — отвечаю и начинаю тащить вниз последний лоскут ткани. И всё. Крышу у неё срывает окончательно. Удары сыплются один за другим. Она пинается, кусается, колотит меня, как ненормальная. Орёт во всю глотку, сыплет проклятиями, пока я не сжимаю её так сильно, как только возможно. И смотрю на её взгляд, полный ненависти, презрения и совершенно точно понимаю, что не шутит. Она готова сейчас убить меня. Готова сгореть вместе со мной заживо. Пиздец, что я сейчас ощущаю. Сердечная мышца сокращается хаотично и разрозненно, посылая аномальный импульс внутрь всей кровеносной системы. Она внутри меня. Не я в ней, а она во мне. И я ненавижу её. Всей своей душой.

— Я уже проклят, ведьма. Уже. Раз встретил тебя, — сцепляю зубы и глажу её волосы. — Говори…Говори мне, Катя. Говори, моя…Сейчас говори. — подвожу к ней свой горячий пульсирующий член. Чувствую её влагу. Но никогда, никогда так не поступлю. Только не с ней. Её голос срывается с петель.

— Давай сделай это! Если я никогда ничего не значила. Если ты так меня ненавидишь, сделай это прямо сейчас, сделай и покажи, что я для тебя лишь грёбанная вещь!

— Дура…Ты никогда ей не была. Идиотка…Говори, Кать, моя. Говори! — кричу на неё. Не вхожу. Жмурю глаза, ощущая жалкое неконтролируемое чувство. Жжение в них. Будто мне сейчас нужны все свои силы, чтобы сдержать… Что? СЛЁЗЫ. Твою мать…

— Твой брат сказал… — плачет она, задыхаясь. — Что за вами следят…Что… Следят за моими родными…В Прохоровке…За мамой…Младшим братом…

Одним рывком слезаю с неё, усаживаясь на кровать. Какая же она идиотка…Господи…Да и я долбоёб конченный. Внутри всё бушует как во время шторма. Сбоит конкретно. Тряпкой я из-за тебя становлюсь, Катя…Чёртовой тряпкой, которой можно все полы в этих тысячи квадратах вымыть…

— Одевайся. Будем разговаривать, — выдаю последнее и ухожу курить, блядь, чтобы хоть немного упокоиться после всего этого пиздеца.