Дерзкие. Будешь должна

Глава 16

(Глеб)

Мне ли не знать, что такое хуёвый отец. Но мой хотя бы что-то из себя представляет, а это…Это даже отцом назвать сложно. Смотрю на этого пацана — Серёжу, Катюху свою внутри него вижу, и у самого сердце кровью обливается. Это ж надо было так собственного сына задрочить. Мужик конечно растет, потому что не колется, но…Во взгляде полный пиздец. Будто ураганом всё хорошее сдуло нахрен. И если сейчас что-то не сделать. Если не помочь, вырастит Дьявол похлеще меня.

Катюха держится изо всех сил. Мать её вся забитая, измученная, несчастная. А она что? Такой же хочет быть? Нет конечно. Поэтому и свалила отсюда, как только поступила. Ещё и деньги ей отправляет. Я всё, что нужно узнал. Всё. Этим и занимался до поездки. И мне теперь кажется, что она нас с этим недобатей невольно сравнивает. Типа я такой же агрессор в её глазах. Теперь вот я это как никогда понимаю.

Сижу за столом, сжимая кулаки. Всеми силами держусь, но точно знаю, что если хоть что-то сделает. Хоть что-то агрессивное в адрес моей девочки — убью. Терплю оскорбления, даже когда они меня в фарш превращают. И всё внутри вдруг становится таким неважным. Все свои проблемы глубоко внутри прячу. И что вижу? Девочку эту маленькую, которая боится шевелиться. Которая в руку мне вцепилась и больно ей от всего, что происходит. А я колено её глажу. Успокаивает нереально.

А вот когда пакля этого мудозвона хватает её мать за плечо, тут меня уже коротит. Нет, не смогу. Не смогу я просто.

Одним рывком встаю и стискиваю ворот алкаша в кулак. Остервенело тащу его подальше. К выходу, захлопываю за собой дверь. И как бы её мать не старалась что-то кричать, упорно игнорирую. Катя молчит, Серёжа тоже. Хуйло что-то пытается сделать, но у него ж никаких шансов против меня. Рукой припечатываю его к полу, сажусь на грудную клетку, давлю коленом прямо на солнечное сплетение и раздаю удары в табло.

— Такой смелый, когда с детьми или женой, да? — когда начинаю говорить, уже понимаю, что не остановлюсь. Потому что это действует как сухая стружка. В мгновение вспыхивает. Помогает разгореться.

— Когда маленьких и слабых пиздишь? Когда нихуя за это ответка не прилетает?

Кровь струится. Глаза его заплывают ею. А у меня снова зарево одно. Не могу я уже остановиться. Бью, бью, бью. Нос ломаю, лицо его всё месивом становится на моих глазах, а потом я пистолет достаю, обхватывая ублюдка за шею. Проталкиваю ствол в рот. Он задыхается, начинает елозить подо мной как сопливая скотина.

— Ну хули ты смотришь. Соси его, — толкаю сильнее. Как можно унизительнее и тошнотворнее. Обожаю этот пиздец в глазах. Нет, я точно ебанутый…

Снимаю предохранитель, а потом чувствую ладонь на моём плече. Почти невесомо, но чувствую. Решаюсь посмотреть, вдруг это ангел. Вдруг это Лина меня останавливает. Но нет. Это ведьма. Моя ведьма. Стоит и смотрит своим огненным взглядом. И я вижу в нём всю боль, что он когда-то ей причинил. Мне кажется, будь пистолет у неё в руках, она бы давно нажала на курок. Потому что я смелее женщины никогда не встречал. Потому что когда она злится и когда защищается, она перестаёт быть той Катей, которой обычно является.

— Отпусти его. Не марай руки, — просит она, сжимая мою кожу. И я как покорный пёс слушаюсь, хоть и готов их замарать. Я готов. Готов. И ещё раз так готов марать. Только ради неё. — Идём…Глеб…

Я встаю с него, пока он лежит в луже своей крови, слюнях и неизвестно чем ещё. Даже думать не хочу.

Заходим обратно на кухню. Мать обнимает сына. А я, несмотря на все Катины закидоны, всё недовольство, все вот эти вечные выкрутасы, вынимаю из-за пазухи пачку денег. Я заранее знал, что будет что-то подобное. Плюс-минус. В любом случае бы отдал им. В любом.

— Если примете его обратно, он сломает Вашего сына, — говорю, так как считаю нужным её уведомить. Иногда люди охотнее слушают от других то, что сами не понимают и отказываются видеть у себя под носом. — Здесь сто тысяч долларов. Уезжайте отсюда. Купите себе дом, найдите работу. Устройте сына и будьте, наконец, свободны от этого дерьма. Если не хватит — я пришлю ещё. Можете сказать моим людям, и они сами организуют переезд. Но Катю я больше в это вмешивать не позволю. Ей сюда дорога закрыта, если здесь будет он.

Я, не церемонясь, ухожу, даже не глядя на Катю. Не хочу. Просто иду на улицу мимо того ушлёпка и достаю пачку сигарет. Облокотившись на веранду, смотрю куда-то вдаль и начинаю дымить. Когда-нибудь я сдохну от этих сигарет. Точно. Я слишком много парюсь, а потом дымлю, как паровоз, хотя и стараюсь отвлекаться на ебучую жёвку. Катя же выходит следом. Думал, она начнёт возникать насчёт денег, но слава Богу нет. Просто идёт к машине. Видит в каком я сейчас состоянии. Мне будто душу наизнанку вывернули.

— Поехали, Глеб. Серёжа позвонит мне, как соберет вещи и попрощается с друзьями. А потом…Я помогу им с матерью подобрать что-то, — сообщает она и я молча следую за ней. Раз всё решила. Раз такой план — пусть. Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.

Докуриваю уже возле тачки, а потом сажусь за руль. Едем снова в тишине, пока вдруг…

— Твоя рука никогда не заживёт.

— Она два года уже не заживает, но заживёт. Рука — не сердце.

— Глубоко. По-философски даже, — стебёт она меня, и я ухмыляюсь. Любые её фразы заставляют меня вспыхивать как сверхновая в сто миллионов раз сильнее обычного. Но она продолжает. — Спасибо. За меня никто и никогда… Так что, просто спасибо…

Молчу. Проглатываю ком. Как это никто и никогда…Как? Пиздец мне хуёво от этих слов. Будто насосом из организма всю кровь разом выкачали.

Едем дальше, дождь начинается, накрапывает, а она смотрит на меня, ловлю её изумрудные своими. А затем невольно взгляд свой возвращаю на дорогу, хотя всё время бы на неё только и смотрел. А теперь капли по лобовому растекаются, и я скорость сбрасываю. Просто хуёво на душе, дерьмово ничего не сказать. А ей сейчас каково? Даже думать не хочу.

— Зачем? — спрашивает она, когда я останавливаю тачку на обочине. — Опять курить?

— Нет, просто помолчать, — отвечаю и оборачиваюсь к ней. Несколько минут просто рассматриваем друг друга в полной тишине. Вечереет. Вроде между нами пятьдесят сантиметров, а вроде и километры. Вроде и ненавижу, а вроде и всё остальное.

Она вдруг касается своей ладонью моей щеки, сокращая между нами расстояние за секунду. Просто касается. Смело и неожиданно. И даже от этого меня током прошибает. Электромагнитные волны проникают под кожу и выжимают меня на максимум. Можно сказать, что одно касание пьянит…Крепче вискаря…Одновременно и удушает. Будто змея на моей шее. Петля. Удавка. Всё сразу.

Жмусь к её ладони своим лицом. Чувствую нежность её пальцев. Их теплоту. И бесконечное спокойствие от этого невинного бередящего душу касания. А внутри хочется чего-то омерзительно блядского. Как и всегда. Внутри разгорается пламя. Неконтролируемое притяжение. К её плоти, к её внутренностям. Тянет. Как семь смертных грехов, как Адамово яблоко, как первобытные инстинкты. После драки хочется любви. Хочется, чтобы хозяйка приласкала. Чтобы она похвалила. И я понимаю, как стал жалок рядом с ней. Это полный пиздец. Я же льну к ней. Я же разлагаюсь. Кто её чертов создатель раз сделал её такой желанной, такой недоступной и драгоценной для меня?

— Глеб, я ещё сильнее запуталась, — шепчет она, разрывая этот контакт. Может, только пытается это сделать. А, может, действительно хочет обернуть вот этот крышесносный интимный момент единения в пиздецки неважный бессмысленный отталкивающий разговор. Не знаю. Но вот я перехватываю её ладонь и начинаю целовать её. Целовать. И лизать. Просто не могу не лизать, будто в этом сейчас смысл моего существования. И от одного только касания языком вся кровь из организма приливает вниз вместе с мозгами. Иуда в моём теле намного сильнее, чем я думал.

— Что ты делаешь, — дрожаще, практически испуганно спрашивает она, а я, блядь, не могу уже остановиться.

— Сделай то же самое и поймёшь, — отвечаю, протягивая ей свою руку. — Уверен, что поймёшь…

Никакой брезгливости, никаких принципов, ничего не хочу знать. Хочу, чтобы сосала мои пальцы. А я буду лизать её. И похуй вообще, что это извращение. Хорошо понимаю, что если она испытывает ко мне то же самое…Если да — она сейчас их примет. Сейчас сделает то, что я хочу…

И она делает. Не проходит и секунды, а мои два пальца оказываются в её рту по две фаланги, а язык скользит по ним, вынуждая меня умирать и возрождаться. Жгучая смесь похоти и недоступности. А на деле я просто воспитываю себя. Воспитываю своё самообладание. Надеюсь стерпеть и остановиться. Но как же, блядь, сексуально она это делает. Глаза горят и блестят как два самых настоящих изумруда. Сдыхаю. Сгораю. Охуеваю. От порочности и невинности, которые вкупе как коктейль Молотова. И она сама лезет на мои колени. А потом я сам не понимаю, как так происходит, что наши языки сплетаются. Практически в безумной гневливой схватке. Это у нас такие игры? Я бы играл так вечно…

Запускаю ладонь в её волосы. Сжимаю. Натягиваю. Забываюсь. Позволяю своему языку делать какие-то невозможные перемещения от её рта до ключиц, поглощая всё разом. Она издаёт жалкие вымученные полувсхлипы— полустоны. Сжимает мои плечи, перебирает руками волосы, отчаянно трепыхается в моих объятиях как рыба, выброшенная на берег. Между нами что-то сильнее химии. Сильнее всех физических законов мироздания. Между нами — ВСЁ. И то, что происходит невозможно даже лицезреть, можно только почувствовать.

Сожрать, сожрать, сожрать! Я хочу её сожрать.

Сжимаю её грудь, кусаю за одежду. Как ёбанное животное, которому нужно прямо сейчас разорвать и поставить клеймо на своей самке. Это вообще какая-то немыслимая хрень. Я всегда ебался на скорость. Лишь бы удовлетвориться. Лишь бы побыстрее дорваться до желаемого. А сейчас, вместо того, чтобы раздевать, я делаю всё, чтобы не раздевать. Но хочу. Хочу. Как бы больно это не было. А член тем временем изнывает. Мне кажется я слышу, как исступление становится чем-то материальным внутри меня и разрывает моё тело на части. Уверен ей тоже больно в её чреве.

Внезапно начинает звонить мой телефон. Проклятый, сука, телефон!!! И мы оба отходим от этой мучительно-сладкой пытки с помутнением в глазах. Я буквально чувствую, как с них сходит пелена. У нас обоих. Пиздец…За что?

Ведьма тут же аккуратно перелезает обратно и молча смотрит в окно, пока я пытаюсь отойти от того, что только что было между нами.

На экране номер Руса. Выдыхаю, выхожу из тачки.

— Даров.

— Бля…Хули так долго не берёшь?

— Чё такое?

— Гнида эта…Чадаевский ушлёпок ёбанный…В клубешник твой приходил, мне сказали.

— Сука…Когда?

— Не знаю, на днях. Ты это…Накажи там всем, чтобы на его фейс запрет был. Не хватало ещё хуйни какой. Наркоты, слива или ещё чего.

— Понял. Кину щас.

— Всё, давай. Позже созвонимся. Всё норм у тебя?

— Да, всё норм.

Сбрасываю. И тут же своим скидываю все указания. Достаю сигарету, а смотрю на свою машину. Точнее, на Катю. А она смотрит на меня. Я вымок под дождём, но трясёт меня не от этого, а от её горящего изводящего ведьмовского взгляда. Голоден до неё. Настолько, что каждый раз, когда вижу…Всё внутри фейерверками взрывается. Искрится…Будто сам по себе фитиль, а она — мой огонь, без которого гореть не буду, а хочется. Это же истинное предназначение фейерверка…Моё предназначение. Синее адское пламя, сука. Способное сжечь всё дотла. До выжженной земли.

Тушу окурок и смотрю по сторонам. Урны нет нигде, сука. Ненавижу мусорить. Несу обратно в тачку. Там у меня хоть бутыль с водой есть. Убираю. Смотрю на неё снова.

— Неужели реально так успокаивает? — спрашивает она, на что я пожимаю плечами.

— Хер знает. Поцелуи с тобой лучше, — отвечаю, пристегиваясь.

— Поехали, — звучит категоричное со стороны.

— Полетели, ведьма…