Детство на окраине

Скандал

На другой день отец с мамой собрались в гости к дяде Егору.

— А я? — спросила Соня.

— Ну, что тебе там делать? — сказала мама. — За столом будешь сидеть, томиться? Побудь дома!

Соня вспомнила губастых Петьку и Федьку, вспомнила дерзкую черноглазую Нюшу — и осталась дома.

— Только вы поскорей приходите, ладно?

— Посидим полчасика и обратно, — обещала мама. — А ты ложись на мою кровать, закройся занавеской и спи.

И они ушли.

Соня залезла на мамину постель, на перину. Забрала себе все подушки — и отцову, и мамину, и свою, — устроила из них гнездо и улеглась. Она лежала и поглядывала на пеструю занавеску. Мама оставила на столе горящую лампу, чтобы Соня не боялась одна. Лампа освещала занавеску, и Соне казалось, что цветы на занавеске чуть-чуть колеблются, качаются… Потом среди цветов и веток появились маленькие зверьки, похожие на лисичек. Эти зверьки сначала сидели тихо, а потом принялись играть, перебегать с места на место; они прятались за цветами и поглядывали оттуда на Соню…

Это было очень интересно, но дремота уже одолевала, и Соне было досадно, что она мешает ей смотреть на веселых маленьких зверьков. В квартире было тихо, лишь в комнате у Дунечки, за прикрытой дверью, слышались приглушенные голоса.

Соня уже закрыла глаза, сон убаюкивал ее… Вдруг раздался какой-то стук, удар… Соня в испуге вскочила: что-то упало?

Но ничего не упало. Это стучал по столу кулаком Сергей Васильевич. Он стучал кулаком и кричал на Дунечку пьяным голосом, а она только повторяла:

— Сережа, потише! Сережа, Сережа…

Но Сережа кричал все громче. И вот уже какой-то грохот, звон разбитой посуды… Дунечка вскрикнула. Распахнулась дверь, и Дунечка, в белоснежной кофточке, испуганная, заплаканная, с растрепанными волосами, выскочила в хозяйскую комнату. Сергей Васильевич, весь красный от бешенства, попробовал удержать Дунечку, поймал ее за длинные русые волосы, дернул к себе. Но Дунечка вырвалась. Тогда он схватил со стола кипящий самовар и швырнул Дунечке вслед. Дунечка отскочила, убежала в кухню. Самовар с грохотом и звоном ударился о хозяйский стол, и кипяток разлился по чистому мамину полу и полосатым дорожкам…

Соня сидела в подушках, сжавшись в комок. Она замерла от страха: вот сейчас выскочит Сергей Васильевич и начнет громить их комнату и ее, Соню, тоже изобьет…

Квартира всполошилась. Слышно было за стеной, как вскочила со своей постели Ранда. Заговорили у себя в комнате Кузьмич и Анна Ивановна. Вскоре Кузьмич вошел к Соне, полуодетый, в пиджаке, накинутом на плечи. Сергей Васильевич захлопнул свою дверь.

— Что же вы делаете? — сказал Кузьмич, стоя перед закрытой дверью. — Весь народ всполошили. Нешто так можно? Образованный человек считаетесь, а вон что делаете! И жену выгнали… Это в светлый-то праздник!

Сергей Васильевич молчал. Он, видно, разошелся вовсю, а потом струсил. На полу шипел желтый маленький самовар с отлетевшим краном. Дорожки, напитавшись водой, потемнели.

— Если так-то будете, то мы и городового позовем! — пригрозил Кузьмич. — Не успели хозяева за дверь, а вы тут — вон что! А еще образованные, приказчики, при галстуках ходите! — Кузьмич поднял искалеченный самовар. — Эхма! Из чего теперь чай-то пить будете?

Сергей Васильевич молчал. Дунечка, утирая слезы, вошла из кухни. Она собрала дорожки, вытерла пол.

— Он больше не будет, — кротко сказала она Кузьмичу. — Выпил немножко…

Кузьмич ушел спать, еще раз пригрозив городовым. Дунечка легонько постучалась в свою комнату:

— Сережа, открой…

Сергей Васильевич молчал.

— Сережа, поздно уже… Скоро хозяева придут. Ну, открой же! Спать надо!

— Не ной под дверью! — отозвался Сергей Васильевич. — Не хочу на тебя глядеть! Не ной, хуже будет!

Дунечка беспомощно оглянулась. И тут она увидела Соню, которая сидела среди подушек и круглыми, вытаращенными от страха глазами смотрела на нее. Дунечка подошла к ней.

— Спи, Соня, спи, — сказала она. — Дай-ка я уложу тебя.

Она положила подушки как следует, укрыла Соню одеялом. Белоснежная кофточка Дунечки была разорвана. Светло-русые волосы все спутаны и кое-как заколоты гребенкой, синие глаза были полны слез. Она старалась не плакать, смахивала слезы, улыбалась даже.

— Ты не бойся дядю Сережу, — шептала она, присев к Соне на кровать. — Это он так только… от вина. А ведь он добрый…

— Никакой он не добрый! — ответила Соня, у которой тоже намокли глаза. — Только всех и ругает! Вон как тебя за волосы схватил!

— Ну, это он так, он ведь не больно! Он так — чуть-чуть! — опять зашептала Дунечка. — А завтра проснется — будет горевать, что меня обидел. Вот увидишь. Ах, как неприятно! Что теперь Дарья Никоновна скажет? Все половики намокли…

Дунечка вытерла слезы, поправила волосы и снова подошла к своей двери. Она устала, ей хотелось спать.

— Сережа, открой!

— Сказал — уходи! — ответил Сергей Васильевич. — Сказал — хуже будет! Слышала?

Дунечка отошла, повесив голову. Она постояла среди комнаты в раздумье, потом поглядела на Соню, улыбнулась виноватой улыбкой.

— Придется куда-нибудь идти… Может, в прачечной ночую. Вишь как заупрямился!

— Не уходи, Дунечка, не уходи! Я боюсь одна!

В комнату тихонько вошла Раида, босиком, в шали, накинутой на голые плечи.

— Идите ко мне, Дунечка, — шепотом сказала она. — Как-нибудь уместимся.

Дунечка согласилась.

— А ты, Соня, не бойся! — Дунечка погладила Соню по волосам своей белой ласковой рукой. — Я ведь вот тут, за стенкой, буду. Я буду пальцами по обоям шуршать, а ты не думай, что это какой-нибудь таракан — это я. А если испугаешься чего, стукни в стенку, я сейчас и прибегу. Ладно?

— Ладно.

— Ну, спи. Скоро папа с мамой придут. А Сергея Васильича ты не бойся, он добрый! Это он так…

Соня не слышала, как пришли отец и мама, как перенесли Соню на ее постель и как Анна Ивановна шепотом рассказала, что тут было без них.

Утром мама холодным голосом сказала Сергею Васильевичу:

— Я прошу вас освободить квартиру.

— Вот как? — возмутился Сергей Васильевич. — Это вы говорите мне?

— Да, это я вам говорю…

— А что ж ты так уж колючки-то подымаешь, голова? — вмешался отец. — Ты образованный, а мы что ж?.. Мы тут народ темный. Тебе вроде с нами и не пристало…

— Да и, конечно, не пристало, чтобы я стал со всяким мужиком разговаривать! Или тот еще, непромытый слесарь, придет, учить меня смеет!

— Ну вот и ступайте с богом, где получше и народ почище, — все так же твердо и холодно сказала мама. — Дунечку, конечно, жалко…

— Дунечку вам жалко! А меня вам не жалко, что я должен пропадать здесь, в ваших лачугах! Дунечка — прачка, и ничего больше! А я не для такой жизни рожден, у меня душа благородная, истерзанная судьбой. Но вам не меня — вам Дунечку жалко! О люди, нищие духом! На-се-ко-мы-е!

Он схватил шляпу и ушел.

Дунечка попросила робко: а может, Дарья Никоновна все-таки оставит их? Ведь их отовсюду прогоняют… Может, она их потерпит как-нибудь?

— Да брось ты это сокровище свое! — вмешалась Анна Ивановна. — Ведь ты с ним света не видишь!

Дунечка молчала пригорюнившись, а отец возразил:

— Эко ты, скорая какая — брось! Да как же она его бросит, если он ей муж? А он паспорта не даст. Куда она пойдет без паспорта?

— А он, конечно, ей паспорта не даст, — согласилась мама. — Он знает, что без Дунечки пропадет. Неделю работает — две гуляет. Уж сколько хозяев сменил, пока у нас жили! Кому нужен такой работник? Только и живет, что разными доносами.

Дунечка вздохнула, оделась и ушла искать квартиру. Дня через два она приехала на извозчике за вещами. Соня плакала, прощаясь с ней. Дунечка тоже плакала. Она обнимала всех и целовала маму.

— Будто от родных ухожу!.. Как мне тяжело, как мне тяжело! — повторяла Дунечка. — И сказать я вам не могу — ах, как мне тяжело!

А когда стала прощаться с Соней, то сказала ей:

— Хотела тебе моих куколок подарить и карету с лошадкой… Да вот как получилось-то нескладно — Сережа их в тот вечер уронил нечаянно, они и разбились. Вот ведь какой неловкий!

Отец помогал ей выносить вещи. Вещей было немного — железная кровать, постель, два стула, лампа, маленький сундучок, который свободно помещался под кроватью… И, когда комната опустела, Дунечка вошла в нее последний раз, оглядела пустые углы синими, полными слез глазами. Потом молча поклонилась всем и ушла. Соня с ревом бросилась за ней, но мама удержала ее:

— Не реви. Видишь, человеку и так трудно, подбородок дрожит. А ты еще ревешь тут!

А Сергей Васильевич так больше и не показался. И в квартире все облегченно вздохнули — наконец-то избавились от его присутствия!