Девочка с птицами

17

Кровать застелена, на ней не валяются скомканные носки. Тёмка иногда сует их под матрас, когда лень встать и отнести в стирку. В комоде нет его одежды, из ванной исчезла зубная щетка. Обуви тоже никакой нет. Хватаю телефон и набираю номер друга.

– Набранный вами абонент недоступен.

– Лёнь, не могу дозвониться. Ты?

– Я тоже.

Вырываюсь на улицу, где дедуля с бабулей занимаются делами по хозяйству.

– Ба, деда, вы Тёмку когда в последний раз видели?

– Утром сегодня, – вспоминает дед.

– В обед он еще заходил, сказал, от Руслана привет, – дополняет бабушка.

Переглядываемся с Лёнькой.

– Случилось что-то? – начинает волноваться бабуля.

– Дозвониться до него не можем, наверное, телефон сел, – взглядом показываю Лёньке двигаться к калитке. – Мы к Руслану сходим, может, он там.

– Давайте, мальчики.

Когда выходим на улицу, подкрадывается дурное предчувствие.

– Он так раньше не делал, – говорю я.

– В том и беда. Он себя странно ведет этим летом, – подмечает Лёнька. – Вы ведь раньше не ругались никогда, разве что в шутку.

– Лёнь, он тебе говорил, что у него родители разводятся?

– Нет, – лицо друга становится серьезным. – Может, он реально к Руслану ушел?

– Он сам вызывался присмотреть за Ладой, все может быть.

Бегом добираемся до дома Руслана и проходим на участок. Стараемся не шуметь, чтобы не разбудить его маму, если та спит.

– Руслан, Тёмку когда видел? – подлавливаем его, когда он выходит с сестрой на руках.

– Э-э, – он ненадолго зависает. – Да че-т сегодня утром приходил, поговорили с ним. Так-то он и раньше приходил, помогал с Ладкой. Я думал, он наврал, а нет, слово держит.

– А о чем говорили? – интересуется Лёнька.

– Он меня спрашивал, как я смирился с тем, что отец ушел. Ну я ему и рассказывал. Говорит, у него предки разводятся, и он из-за этого спать нормально не может.

Тёмка всегда язвит и старается казаться круче, чем есть. Я и не подозревал, что он не высыпается…

– Я ему рассказал про несколько успокаивающих настоек, дал розовое варенье попробовать. Хотите?

– Нет, спасибо. Не видел его сегодня после этого?

– Не-а, не видел.

– Ладно. Мы дальше его искать пойдем. Если увидишь, скинь сообщение.

– Окей.

Как только отходим подальше от дома Руслана, дышать становится тяжелее. Влажность воздуха резко подскакивает, а мы с Лёнькой выдыхаемся от быстрой ходьбы.

– Это все я виноват, – укоряю себя. – Не надо было с ним так резко разговаривать.

– Сень. Сеня! – Лёнька берет меня за плечи и легонько встряхивает, чтобы я посмотрел на него. – Ты не виноват. Никто не виноват в том, что его родители разводятся. Он мог бы сразу нам обоим об этом рассказать, мы бы сделали все, чтобы его отвлечь. Но Тёмка такой. Он сначала варится в проблеме один, а потом пытается выбраться. И лучшее, что мы можем сейчас сделать, это помочь ему не запутаться в тяжелых мыслях.

– Да… Да, ты прав, – прикрываю глаза на мгновение и выдыхаю. – Давай попробуем еще раз позвонить.

Звонки снова не проходят. Видимо, Тёмка отключил телефон.

– Ну и куда он мог уйти с вещами? – бормочу я, набивая сообщение Зоре на случай, если она его заметит, с просьбой тоже написать или позвонить.

– Куда… На вокзал, – соображает Лёнька.

И мы одновременно срываемся в нужную сторону. Только бы не заплутать, только бы не заплутать!

Когда улицы и дома начинают казаться незнакомыми, мы останавливаемся и озираемся.

– Ох, теперь понимаю, почему вы тогда заблудились, – признается Лёнька и смотрит на свой телефон. – Тут еще и сеть не ловит.

– Да-а…

Чирик!

Вскидываем головы и наблюдаем за пташкой, которая летит на дерево неподалеку от нас. Присев, малиновка забавно крутит головой, наклоняя ее в разные стороны.

Чир-рик!

И взлетает прочь, словно указывая нам направление.

– Пойдем за ней. Выведет, – уверяю я Лёньку.

И мы снова бежим, взмыленные на солнце и мечтающие о воде. Малиновка приводит нас к вокзалу и садится на указатель.

– Спасибо, зарянка, – благодарю я, поднимая телефон и делая снимок.

Когда связь появится, отправлю фото Зоре.

– Вот он, – сипло выдыхает Лёнька, измученный бегом. – Вижу его черные кудри за километр…

Отдышавшись, мы идем к Тёмке. Чем ближе подходим, тем сильнее негодую. Ничего не сказал, телефон отключил, записки не оставил! Моих бабушку и дедушку тоже мог бы напугать, если бы они спохватились.

– Тём, мы тебя нашли, – говорит Лёнька.

Вот умеет он дипломатично общаться даже в таких ситуациях. А у меня только плохие слова на языке чешутся.

– Ты чего тут забыл? – недовольно выпаливаю я.

Тёмка оборачивается, сначала смотрит на склонившегося рядом Лёньку, потом на меня и хмуро отвечает:

– Я как раз на своем месте. А вы че сюда приперлись? Шли бы своими делами заниматься, по свиданкам бегать и тупые японские комиксы читать.

Тяжелый случай. Лёнька проводит рукой по лбу, вытирая пот, а я подступаю ближе.

– Пошли домой, – зову я.

– Я тебе блинчиков испеку, – предлагает Лёнька.

Мы с Тёмкой удивленно косимся на него, по привычке переглянувшись.

– Не хотел вам говорить без повода, чтобы вы меня готовить не заставляли, – посмеивается Лёнька. – Мама хороший рецепт дала…

– Да нафиг мне твои блинчики? – Тёмка качает головой и отворачивается.

Только сейчас замечаю, что он сидит на своей сумке с вещами. Он и дома на вокзале так же делал, сказал, так точно ничего не украдут.

– Тём, что случилось? – спрашиваю.

Он молчит.

– В молчанку поиграть решил? – злость вскидывается откуда-то изнутри.

Он столько раз меня обижал, а теперь я должен подбирать слова и успокаивать его! Но после этой мысли злость сразу же утихает. Да, как хороший друг я буду подбирать слова и успокаивать. Потому что мелкие ссоры не стоят нашей дружбы.

– Тём, – кладу руку ему на плечо и сажусь рядом на корточки. – Скажи, почему ты сюда сбежал?

– Да не сбегал я… – вяло огрызается он, опуская взгляд и рассматривая свои ноги. – Просто…

Снова отворачивается. Лёнька подходит к нему с другой стороны. Мы оба терпеливо ждем, пока Тёмка наберется смелости признаться. В чем? Не знаю, но точно в чем-то важном.

– Просто я не нужен никому, – говорит он наконец. – Ни дома, ни здесь. Все заняты, я сам по себе.

– Как не нужен? – поражаюсь я. – Если бы не был нужен, стал бы я тебя звать в гости на три месяца?

– Это лишь привычка. Мы уже давно об этом договорились, да и родителям все объяснить было бы сложно, – Тёмка тяжело смотрит на меня. – Вон у тебя Зоря есть, а Лёнька и в одиночестве может развлечение найти. А я так не могу. Мне нужно общение. Нужно, чтобы обо мне говорили. Чтобы меня замечали! – к его глазам подступают слезы. Тёмка подается вперед, упираясь локтями в колени, и прячет лицо за ладонями. – Все разваливается. Родители разводятся, я застрял здесь, я полный неудачник.

Выдыхаю, растеряв все слова. Тёмка никогда не плакал при нас, даже когда случайно сломал руку, неудачно упав. Казалось, ему никогда не бывает больно настолько, чтобы он заплакал. Но, получается, что больно бывает даже ему.

– Ты не неудачник, Тём, – ласково говорит Лёнька. Его голос становится похожим на голос его мамы, заботливым, участливым, внимательным. – Неудачники не ездят на море с друзьями.

– Неудачники не такие красавчики, – поддакиваю я, надеясь приободрить Тёмку, ведь он постоянно хвастается своей внешностью.

– А толку? – тихо всхлипывает он, не открывая лица. – Что море и красота могут сделать? Они могут отменить развод и вернуть в семье все как было? Нет, ни черта они не могут.

Его всхлипы становятся болезненнее и громче. Я встаю на колени и обнимаю Тёмку с одной стороны, а Лёнька проделывает то же с другой. Тёмка, разрыдавшись, вцепляется в нас и стискивает, прижимая, утыкается нам в плечи. У меня и самого увлажняются глаза, и я силюсь не заплакать. Сейчас поддержка нужна не мне, а Тёмке. Невольно шмыгаю носом, выражая сочувствие.

Когда Тёмке становится легче, Лёня дает ему салфетку, и тот вытирает глаза и смачно сморкается. Долго сворачивает салфетку как можно аккуратнее, потом кидает в мусорку, и она попадает внутрь.

Мы наблюдаем за пустующими путями, с которых только что ушел поезд. Без Тёмки.

– Жаль, деньги за билет уже не вернешь, – говорит Лёнька.

– А не было никакого билета, – отвечает Тёмка.

– Так ты не собирался никуда уезжать?

– Я не знаю…

Лёнька начинает улыбаться и вдруг, взлохматив кудри друга, прижимает его к себе, утыкаясь щекой в его голову.

– Ну и напугал же ты нас! Больше никогда так не делай.

Тёмка вяло тянет улыбку, но она получается кислой из-за опущенных уголков губ. Обычный Тёмка уже бы громко возмущался, что Лёнька испортил ему прическу, что он не хочет с ним обниматься и что лучше обниматься будет с девчонкой. Странно видеть его таким подавленным и тихим.

– Тём, прости, что не заметил, как тебе плохо, – слова даются нелегко, будто говорю не со старым другом, а с кем-то новым. – Я слишком увлекся Зорей…

– Да еще бы ты ей не увлекся, – бурчит Тёмка, но не обиженно, а ворчливо. – Береги ее, Берёза. Не каждая девочка готова мне отказать!

– О-о, узнаю Коршуна, – начинаю дразниться и улыбаться.

У нас с ним лесные фамилии. Я Берёзин, а Тёмку все зовут Коршуном, хотя на самом деле его фамилия Ко́рсун. И только Лёнька отделился от нашего дуэта. Он Новиков.

– Спасибо, ребята, – негромко говорит Тёмка. – И простите, что заставил волноваться. Сам не знаю, че психанул? Невыносимо было. Хотелось кричать. Еще с Русланом обсуждал, каково это жить с одним родителем. Сказал, ничего хорошего.

– Ну, у него маленькая сестра и больная мама. У тебя такого нет.

– Да, у меня старшая, заноза в заднице, и мама, которая только и делает, что с отцом ругается. Я все не мог дождаться лета, когда мы наконец уедем. Только выдохнул, думал, к осени все наладится, она мне сообщение про развод прислала.

– Тёмыч, давай устроим братский день? – предлагаю я.

– Хорошая идея, – кивает Лёнька.

– Что бы ты хотел сделать?

– Сегодня? Ничего. Просто лежать в кровати и пялиться в потолок.

– Так чего же мы ждем? – я встаю, беря его за руку, и тяну за собой. Тёмка устало смотрит на меня. – Пойдем скорее. Иначе кровать без тебя не справится.

Он нехотя поднимается и тянется за вещами. Их перехватывает Лёнька.

– Иди, я понесу, – говорит он.

Тёмка кивает, и всю дорогу до дома идет, погруженный в свои мысли.

Мы лежим втроем каждый в своей кровати и молчим. Тёмка впервые так глубоко раскрыл свои чувства, и теперь я боюсь лишний раз их ранить. Но и молчать все время тоже нельзя. Поэтому мы с Лёнькой начинаем действовать, словно сговорившись. Сначала Лёнька уходит за продуктами, потом я роюсь в бабушкиных закромах чаев и настоек.

– Зинаида Семеновна, я блины испеку, а после ужина все помою, – говорит Лёня.

– О, Лёнечка, можешь не переживать! Ты нас накормишь, а я все уберу.

– Нет-нет, я кухню испачкаю, мне и убираться, – шутливо отвечает Лёнька.

Иногда мне кажется, что он старше нас с Тёмкой на пару десятков лет. Головой точно, даже если тело все еще подростковое.

– Бабуль, а помнишь у тебя проблемы со сном были, – спрашиваю я. – Можешь сказать, какие травы пила?

– Могу, конечно, а что? Плохо спится?

– Тёма нервничает, хочу помочь ему успокоиться, – сообщаю негромко.

Бабуля подходит ближе и, протянув руку рядом со мной, ловко извлекает пакетики-пирамиды с засушенными цветами.

– Вот, ромашковый чай завари. Расслабляет, – советует бабушка. – Только убедись, что у Тёмочки нет аллергии.

– Я думал, что на траву ее не бывает.

– Ой, Сенечка, на что только сейчас у людей не бывает аллергии!

Пока Лёнька возится с тестом и печет блины, надев бабушкин розовый фартук, я возвращаюсь в комнату. Поднимаюсь по лестнице к койке Тёмки и смотрю на него. Он, как и говорил, лежит и смотрит в потолок.

– Тём.

– А?

– Хочешь еще поговорить? – забираюсь на его кровать и нагло сажусь спиной к его ногам, вытянув свои к краю.

– О чем?

– О своих чувствах и разводе родителей.

– Не особо.

– Почему?

– Не хочу снова реветь. И так расплакался перед вами двумя, как позорник.

– Все люди плачут.

– Нет, все бабы плачут, а я не баба.

– Тём, плачут все, кому больно. И не зови женщин бабами.

– Почему? – Тёмка вперивает в меня колючий взгляд.

– Ну вот Зоря, например, какая же она баба?

– Не доросла еще, – усмехается Тёмка.

Вот ведь вредина.

– Тём, я тоже в тот раз плакал.

– Ты? – он удивленно вскидывает брови. – А ты-то че плакал?

– Потому что ты меня задел.

– Я? Как это?

– Когда давил на меня из-за того, что я пошел с Зорей.

Тёмка сужает глаза, но ничего не говорит, давая мне высказаться.

– Я боялся рассказать тебе о своих чувствах к Зоре, потому что ты сказал, что я не дорос. И опасался, что ты начнешь надо мной смеяться.

– Я же всегда над вами двумя угараю, – замечает Тёмка.

– Мне было неприятно. У меня впервые… бабочки в животе, – прикладываю ладонь к животу. Становится спокойнее. – Когда я вижу Зорю, не могу думать ни о ком другом. Она, как звезда в небе, что сияет ярче остальных. И я вижу только ее. Понимаешь?

– Понимаю…

Я поворачиваюсь к Тёмке и смотрю на него в недоумении. Я спросил, не подумав, но откуда он может знать? Он что, тоже в Зорю влюблен?!

Заметив мой взгляд, он негромко смеется.

– Да забей, не нужна мне твоя Зорька. Вы хоть целовались уже?

Начинаю краснеть и зажиматься. Почему-то не хочется рассказывать обо всем даже лучшим друзьям. Будто наши отношения с Зорей – это такая тайна, которую другим пока открывать не стоит.

– Не скажу.

– Вот как? – Тёмка садится, грозно глядя на меня почти впритык. – А я вот собирался тебе каждую мелочь расписать после своего первого поцелуя!

Не успеваю я возразить, как он накидывается на меня и беспощадно щекочет. Я заваливаюсь на кровать, изворачиваюсь и хохочу, пытаясь отбиться от его рук. Тёмка тоже начинает улыбаться, и мне становится легче. Вот таким он должен быть всегда: улыбчивым, дурашливым и чуточку вредным. Самим собой.

– Ты его так запытаешь, – с лестницы у кровати к нам заглядывает Лёнька.

– У нас важное дело, отстань, – парирует Тёмка, не прекращая меня щекотать.

– Лё-ё-ёнь, спаса-а-ай! – задыхаясь между смешками прошу я.

– Я блины испек, пойдемте поедим.

– Я думал, ты шутишь, – не верит Тёмка, но щекотать перестает.

Лёнька усмехается.

– Когда я шучу, ты шуток не понимаешь.

– Эй, я не тупой! – возмущается Тёмка.

Лёнька показывает ему язык и быстро спускается с лестницы. Тёмка кидается за ним, и они убегают из комнаты. Я лежу, переводя дух. Хорошо, когда рядом есть друзья. С ними и горести, и радости переживаются полноценно.

Наконец мы собираемся за одним столом. Лёнька и бабушка расставили розетки с разными видами варенья. Блины получились золотистыми, аппетитными и крупнее обычного.

– Купила в этом году сковородку побольше да все руки не доходили попробовать. Вот Лёнечка первым красоту-то напек, – восхищается бабуля.

– Щас сфоткаю, – Тёмка встает, вытягивает руки над столом и делает снимок блинов. – Буду потом всем показывать, что Лёнька у нас спец по блинам.

– Эй, не надо! – на лице Лёни отражается ужас. – Я не хочу печь блины для всего класса!

Мы смеемся и разбираем свежие блинчики каждый в свою тарелку. Я беру малиновое варенье, Тёмка налегает на абрикосовое, а Лёнька обожает смородиновое.

– У тебя золотые ручки, Лёнечка, – хвалит его бабушка. – Очень вкусные блинчики.

– И сытные, – присоединяется дед. – Радует меня, что ты таким умельцем растешь. Вот бы еще Сеня тоже готовить научился, – он косится на меня и подмигивает.

– А я уже начал! – ляпаю, не подумав.

Друзья и дед смотрят на меня в ожидании. И тут дедушка начинает хитро улыбаться. Осознав, что он понял, о чем я, едва заметно качаю головой, мысленно умоляя его не раскрывать мой маленький секрет.

– Сеня, – зовет Тёмка. – Залить лапшу быстрого приготовления – не равно начать учиться готовить!

Все, в том числе и я, начинают смеяться, и напряжение падает.