Девяностые. Том первый.

Глава 5. Самое обычное лето

Глава 5. Самое обычное лето

Вот уж не думал, что начну мечтать о школе. В прошлый раз впечатления о ней у меня остались не самые радостные, но, как говорится, всё познаётся в сравнении. К чему это я? Всё просто – на дворе лето, но ежедневные походы в концлагерь продолжаются. И пусть большую часть дня я провожу в «одиночной камере» кабинета воспитательницы, оставленный наедине с переписыванием всякого-разного из памяти, но… иначе как место заключения, детский сад не воспринимается.

Однако самое печальное не это. Фотоаппарата лишили. Фотоальбом, похоже, таки явился той каплей, после которой родительское раздражение моим поведением выплеснулось через край. Что меня выпорют, а после прочитают трёхчасовую лекцию «почему так нельзя поступать», было предполагаемо. Я знал, на что шёл. А вот исчезновение фотика стало весьма неприятным сюрпризом. Лучше бы сладкого лишили на год-другой, чесслово. Всё равно хороших вкусняшек тут не купить. Эх…

Аккуратно поинтересовавшись местоположением камеры, вместо ответа получил очередную отповедь на тему «как не должен вести себя хороший мальчик». Нет, так-то, конечно, родителей можно понять, но… меня-то тоже можно! Опасного же я ничего не делал. А если и делал, то исключительно обезопасив себя по-максимуму. Только кто из взрослых детсадовца-то послушает?

Меня не захотели.

Ну, как говорится, если человека называть свиньёй, однажды он захрюкает. Вот и я захрюкал. И перестал реагировать на попытки со мной заговорить. Общаюсь только с дедом, тайком вне дома. Ругань родителей в мою сторону начисто игнорирую. Наказания молча терплю. Отцовский ремень – мой лучший друг. Больно, конечно, но тут уже дело принципа. Либо они, либо я. И в этот раз буду я.

Уже месяц молчу.

Теперь не только дома, но и в детском садике. Ни на кого не обращаю внимания. Ем, сплю, занимаюсь гимнастикой, читаю и медитирую. Даже записи вести перестал. В отличие от домашних, нянечек устраивает. Ну ничего, скоро я им отомщу. Вот как найду отобранный фотоаппарат, вот так и начну мстить. Пока ещё не придумал – как, но подгорит у всех, гарантирую.

Дома фотоаппарата нет. В чулане на техническом этаже – тоже. Значит, его отец унёс на работу. Блин, и что теперь делать?

Допустим, можно проникнуть в его кабинет, когда он в обед уйдёт с работы. Вряд ли фотоаппарат будет лежать в запертом столе. Скорее он положил его на видное место, куда-нибудь за стекло на полку. Таких шкафов в кабинете два, и я даже предполагаю, в каком он лежит. Бдительность нянечек усыплена, мебель я изображаю не просто так. Остался вопрос: какую планировать акцию? С одной стороны, можно попытаться тихо умыкнуть фотоаппарат и вернуться в детсад. Гипотетически, можно сделать всё так, что никто меня не хватится. Пятьдесят на пятьдесят, но всё же это высокий шанс остаться нераскрытым. Вряд ли отец быстро обратит внимание на отсутствие фотоаппарата в шкафу, но вот тут встаёт вопрос о его транспортировке из сада домой. Или спрятать в садике? Не вариант. Если фотик тут найдут, придётся о нём забыть. Тогда что? Тогда возвращаться нужно домой. Дождаться, пока мужчины уйдут, тихо проскользнуть в квартиру и припрятать фотик там. Да даже в гардеробе его можно по-быстрому закопать так, что найдут только при генеральной уборке.

Но блин, это всё не то. Некрасиво это всё. По-тихому умыкнуть – это воровством попахивает. Тогда… Сбежать вечером, перед концом рабочего дня? Типа – пришёл за отцом. А потом, пока он будет собираться, незаметно достать фотоаппарат и положить ему в портфель? А это идея. И нянечкам месть-месть – предупредить и не подумаю, пускай бегают в поисках. А мы с отцом напрямую домой пойдём. Уж позвонить-то в детский сад в конце рабочего дня, надеюсь, он забудет. Ха-ха!

Всё вышло, как я и планировал. Папа был столь удивлён моим молчаливым появлением, что про звонок в детсад совершенно забыл. Фотоаппарат нашёлся в том самом шкафу, про который я и думал. Буквально в одно движение он был заныкан в портфель отца, когда тот отвернулся, и скрыт бумагами. Достать его дома было ещё проще. Вернул его на законное место на полке. Пусть полежит и взгляду примелькается, чтоб ни у кого не возникало удивления, когда я снова начну печатать фотографии. Фотопечатный станок-то отец на работу не потащит, хе-хе! Мишшн акомплишед!

Как оказалось, дело с фотоаппаратом я провернул вовремя. Через две недели меня увезли в деревню в центральную Россию. Когда собирали вещи, вцепился в фотоаппарат руками и ногами. Так и сидел молча, наблюдая за собирающимися родителями. В итоге отец сжалился и закинул в сумку пару десятков катушек плёнки. Поблагодарил его вслух, чем вызвал удивление. Всё-же первое слово за достаточно долгое время. Дальше на расспросы не реагировал, положил фотоаппарат в сумку и принялся собирать книги.

Свобода!

В отличие от городских, у деревенских несколько иной склад ума. Ребёнок убежал гулять на улицу? Проголодается – вернётся. Вот бы в городе так… Но там же - о ужас! - машины! А ну как под одну из них попадёт? Мне что, ПэДэДэ теперь сдавать, чтобы стать полноправным пешеходом? Другое дело в деревне. Под поезд не лезь, под ноги скотине не суйся. Ну и под трактор не нужно. Уяснил? Всё, свободен до следующего приёма пищи. Вот она, долгожданная свобода! Вот только делать тут нечего. Вокруг только поля да другие деревни, похожие на нашу, как две капли воды. Вплоть до аллеи тополей на улице, ведущей к сельсовету. Разве что не во всех железнодорожная платформа присутствует.

Впрочем, до столицы региона всего час на электричке. А в ней – в столице, а не в электричке – живёт сестра отца с мужем и двумя дочерьми. А ещё там обитает Пётр Макарович, заведующий кафедры в аграрном университете и научный руководитель отца, с которым тот поддерживает тёплые отношения. Собственно, он нас и привёз на своей машине в деревню. На электричке отец ехать со мной опасался – вдруг снова сбегу куда-то? Видимо, ему не понравилось искать меня по всему самолёту. Хотя, казалось бы, зачем? Куда я с подводной лодки-то денусь?

Да уж, внезапно для себя в глазах взрослых я стал неразумным ребёнком, который обязан потеряться где-нибудь, едва отведёшь от него взгляд. Правда, тут есть и моя вина – каюсь. Ну а кто бы на моём месте удержался от возможности сфотографировать облачный слой из кабины пассажирского лайнера или стюардесс за работой? А мерцающий огнями аэропорт во время захода на посадку и вид на стоящий самолёт спереди-снизу, так, словно он большая ракета? Жаль, в столице мы не задержались – с самолёта сразу на поезд – а я хотел Красную Площадь сфоткать, пока вокруг неё рекламы не понаклеили. Ну, ничего, обратный путь ещё впереди, хе-хе!

Напоследок, сдав меня на руки бабушке, отец немного поругался и пообещал натурально посадить на цепь, если буду чудить. Но больше по инерции, ибо отец-то сам из деревни, а тут к детям, как уже говорил, отношение более лояльное.

В деревне продержался почти месяц. Пока освоился, акклиматизировался, перезнакомился со всеми, да перечитал взятые с собой книги – сидел на попе ровно. Разве что приучал родственников к возможности отсутствия за обедом, для чего по утрам собирал с бабушкиной помощью с собой продуктов и отправлялся на велике в поля с пледом, книгой и фотиком. Как только чтиво закончилось, а поглощённая информация более-менее угнездилась и утряслась в голове, отправился за новой порцией на кафедру к Петру Макаровичу.

Добраться до города было просто – детей в возрасте до семи лет разрешено бесплатно провозить на общественном транспорте, даже не везде нужен детский билет. На электричках и автобусах точно нет. На всякий случай при себе у меня было свидетельство о рождении. Документ решил забрать сразу после того, как увидел его в руках отца в аэропорту. Потом проследил за перекачёвыванием его в недра бабушкиного комода. Лазать по чужим вещам было неприятно, но иной возможности заполучить его себе я не видел – вот уж кто точно относился ко мне как к маленькому миленькому несмышлёному дитятку, так это бабушка. Разуверивать её в этом я даже пытаться не стал.

Так что пришлось наступить совести на горло и озаботиться единственным документом, которым я могу быстро подтвердить свою личность в госорганах. Мало ли что может случиться? Да и мало ли где я вдруг окажусь? Авантюрная жилка тянет на подвиги, и противодействовать этому у меня ни сил, ни желания. А возраст… удобный даже, если уметь им пользоваться. Никто не обращает внимания на маленького ребёнка, с уверенным видом делающего что-то. Достаточно сказать, что на Камчатке я успел побывать почти во всех государственных предприятиях и структурах. Магическая фраза «к маме» или «к тёте …» - имя подставить, состроить мордашку кота из Шрэка и вуаля, проход свободен.

Никто – НИКТО! – не ожидает от мальчика пяти лет подвоха. О да! А фотоаппарат в руках – это вообще отдельная песня. Магический артефакт, что позволяет легко наладить контакт со взрослыми. Ибо люди тщеславны. Все люди. Просто одним нужна лесть и хвала, а другим – молчаливое одобрение и принятие их заслуг. Главное – создать правильную композицию, задав человеку несколько вопросов. И всё, повторный поход после этого в гости к конкретной личности уже обеспечен – фотки-то надо отдать. А фотографирую я хорошо, так что где два – там и три.

Фраза «К Петру Макаровичу», как обычно, дала свободный доступ на кафедру. Правда, пришлось ждать окончания лекции, и только потом показываться на глаза профессору. Учитывая, что за всё наше знакомство он слышал от меня только «здравствуйте» и «до свидания», сказать, что Пётр Макарович был удивлён моему появлению в аудитории – ничего не сказать. И не только он, студенты от него не сильно отстали. Впрочем, они готовы удивляться любому выбивающемуся из однообразной рутины событию.

- Ваня? – Круглыми глазами посмотрел на меня профессор. Ну да, не часто к нему в гости заходят заключённые в детском саду разумные. – Ты как тут?.. Ты один? – Бросил он взгляд на дверь за моей спиной.

- Здравствуйте, Пётр Макарович, один. Что же до ответа на предыдущий вопрос - общественный транспорт есть весьма приятная придумка человечества. Приятная и удобная, да. – Покивал, улыбнувшись краем губ. – Особенно для того, с кого не берут плату за проезд. – Подмигнул и, не давая собеседнику опомниться, перевёл тему. – У вас есть книги по нейрофизиологии и высшей нервной деятельности?

- Ты умеешь читать? – Сознание профессора, видимо, предпочло пропустить информацию про темы запрошенной литературы.

- Если бы не умел - попросил бы букварь. – Заложив руки за спину, начал медленно шагать назад, вглубь аудитории. – Хотя не думаю, что отрывать целого профессора от его задач было бы целесообразно ради такого. Уверен, найти в деревне подобных книг уж сотню-другую можно. Там же даже школа есть. Правда, на лето, как и школьная библиотека, закрытая. Что, собственно, и явилось причиной моего тут появления. – Уперевшись спиной в парту, подпрыгнул и приземлился пятой точкой на столешницу. Картинно закинув ногу на ногу, поставил локоть на колено и положил подбородок на ладонь. Со стороны, конечно, смотрелось той ещё игрой на публику, однако у этого действия была и вполне себе обычная цель: подняться на уровень глаз собеседника. – Да и, давайте будем реалистами, вряд ли в школьной библиотеке есть что-то серьёзнее учебников по биологии за девятый класс. Совершенно несравнимо с возможностями хранилища знаний университета, проводившего исследования в интересующей меня тематике. Но, если у вас на кафедре такого нет, прошу вас посодействовать мне с их получением в библиотеке вуза. Я готов подождать до окончания занятий или, в крайнем случае, приехать завтра.

- Стоп, погоди. – Пётр Макарович стянул с носа очки и потёр переносицу. – Зачем тебе учебники по нейрофизиологии?

- Не учебники. В идеале - научные труды Павлова и описания его экспериментов, так же очень желательно копии рабочих журналов и дневников. Старой редакции, если это возможно. Хотя учебники тоже можно, но только по нейрофизиологии человека и исследованиям его высшей нервной деятельности, если таковые имеются. По животным - только Павлов.

- Интересный набор. – Внимательно посмотрел на меня профессор сквозь водружённые на предыдущее место окуляры. Да, сбить с толку такого человека надолго не получится. Не зря же его в советское время преподавать в Алжир и Францию отправляли. То, что мне вообще удалось это сделать, скорее, не моя заслуга, а возраста. Дмитрич, вон, матёрый разведчик, а тоже офигел, когда со мной познакомился. Хотя виду и не подал, да. – Хочешь изучать человеческий мозг?

- Не совсем. – Качнул я головой. – Мне необходимо получить максимально полное представление о работе организма в первую очередь для себя и дальнейшего с ним, этим организмом, гармоничного сосуществования. Путь учёного-исследователя меня не сильно интересует, но если в изучении себя мне откроется что-то интересное, то обязательно поделюсь этим с человечеством. Как-то так. – Серьёзно кивнул, краем глаза заметив ошарашенные взгляды прислушивающихся к нам студентов.

- Кхм. Полагаю, я смогу тебе в этом помочь. – Кивнул мужчина. – Только в следующий раз, пожалуйста, предупреждай заранее о таких визитах.

- Пётр Макарович, простите, это невозможно ввиду отсутствия персональных средств телекоммуникаций у меня под рукой. Как и вашего номера телефона, чтобы воспользоваться общественной системой связи. – Я обезоруживающе улыбнулся и развёл руками. – Но не беспокойтесь, я уже пять лет существую в этом мире в качестве пока ещё живого и относительно здорового индивидуума. Статистика за меня, не находите?

- Кха-ха-ха! – Рассмеялся профессор. – Ладно, ладно, уговорил, живой и пока ещё здоровый индивидуум. Пойдём, посмотрим, что у меня есть, пока большая перемена. – Он поднялся и, направившись к двери, повернулся к аудитории. – Берите пример, товарищи студенты. Была бы у вас такая же тяга к знаниям, не сидели бы сейчас на пересдаче.

В закромах кафедры запрашиваемой мною литературы, естественно, не нашлось. Впрочем, я изначально предполагал, что добывать её придётся в университетской библиотеке. Зато вот учебник по введению в нейрофизиологию у Петра Макаровича в наличии оказался. Так что, заграбастав его в свои руки и договорившись с профессором о совместном походе завтра в библиотеку, задерживаться не стал, и сразу отправился обратно в деревню.

Через три дня учебник был съеден – в переносном, конечно же, смысле – и мозг потребовал продолжения. Так что уведомил бабушку о том, что переезжаю жить к тёте Рае в Воронеж, ибо добираться каждый день по три часа до университета – слишком долго. И вообще мне электрички не нравятся. Деревянные сидения жёсткие, а таскать с собой подушку под попу, чай в термосе и булочки в дополнение к книгам – тяжело для моего возраста. Бабушка, конечно, повозмущалась немного, но единственным способом меня удержать было посадить на цепь, так что вскоре я уже устраивался на так не любимой мной скамейке и махал ей из окна.

Тётя Рая с дядей Юрой моему появлению удивились. С чего бы вдруг, хе-хе? Ладно бы у бабушки телефон был – тогда да, тогда я бы мог позвонить… если бы знал их домашний номер. Но я его не знал, и телефона у бабушки с дедом в деревне не было. Так что удивляться тому, что гости появляются вот так внезапно – не логично на мой взгляд. Тётя Рая даже родителям моим по такому случаю позвонить попыталась. Наивная! Папа с мамой и младшим братом на полевых на Командорах. Без меня, плак-плак! Везёт же некоторым. Эх!

Вобщем, позвонила тётя Рая на Камчатку, а ответила ей тамошняя бабушка, да и рассказала тётушке немного о моей самостоятельности. А бабушка Женя (та, что камчатская) к моим самостоятельным похождениям относилась весьма спокойно. Она заверила тётушку, что это вполне нормальная ситуация, и было бы неудивительно, если бы вместо того, чтобы приехать к ней, я внезапно появился дома на Камчатке. Тётушка, конечно, весьма прифигела от такого ответа, но линию свою о недопустимости небезопасных прогулок детсадовца гнуть продолжила. А зря, ибо на следующее утро, стоило тёте Рае отвлечься на захныкавшую младшую дочку, я отправился в университет. Вечером, конечно, пришлось выдержать небольшую головомойку от тётушки и пару нотаций от её мужа, но хоть до наказаний не дошло в этот раз.

На следующий день меня заперли в квартире на ключ, так что пришлось спускаться по верёвке с балкона, благо был всего второй этаж. Вернулся вечером как ни в чём небывало, с очередной книгой в руках и заявлением, что если они не хотят, чтобы я жил с ними, то договорюсь о проживании в университетском общежитии. Дядя с тётей, конечно, сначала обиделись, но потом мы с ними обстоятельно поговорили за чашкой вечером на кухне. Даже продемонстрировал им свой фотоальбом и рассказал историю его создания. В результате меня таки освободили от надзора и дали свободный доступ к собственной судьбе. С того для я почти каждое утро ездил на кафедру или в университетскую библиотеку (они в разных корпусах), куда Пётр Макарович помог с доступом.

Разве что на выходных мы вместе уже катались в деревню (ненавижу электрички), где тётушки вчетвером ворчали на меня, всячески пытались воспитывать и уговаривали быть обычным ребёнком – то есть сидеть на попе ровно и играть в песочнице. Мужья же их посмеивались и втихушку подкидывали мне денег на книжки. Что было весьма кстати, ибо бесплатно кофе мне выдавали только на борту самолёта, а в городе почему-то за него полагалось платить.

Чёртов капитализм!

В дальнейшем моё лето больше походило на учебные будни студента, с той лишь разницей, что над душой не стоял преподаватель, и в кабинете я находился один. Жирным плюсом стало то, что так желаемые мной дневники Павлова в библиотеке нашлись, причём как раз той самой первой редакции. Впрочем, в этом я особо и не сомневался – с развала Союза прошло слишком мало времени, и старая учебная литература пока ещё была в ходу. К августу, помимо трудов основоположника нейрофизиологии, прочёл почти три десятка научных трудов разных авторов, примерно столько же учебников и кучу справочников, слившихся воедино благодаря правильной последовательности изучения.

Однако, к моему великому сожалению, случилось непредвиденное. Пётр Макарович собрался отпуск. Нет, так-то понятно, человек должен отдыхать, но в учебном угаре я как-то о таком позабыл. Собственно, на этом моё радостное и комфортное пребывание в Воронеже и закончилось бы, если б не идея заграбастать книги Павлова, прочно поселившаяся в неокрепшем разуме одного в попу ужаленного дошкольника. А всё дело в том, что в прошлом-будущем, в уже более осознанном возрасте я пытался найти эти книги. Нашёл. Но только далеко уже не в первой редакции, с кучей «правок», соответствующих текущей конъюнктуре рынка. Вырезано там было многое, если кто не понял. А вот эти вот самые, изданные в двадцать третьем году, ещё при жизни академика, это именно то, что мне нужно.

Так вот, страстно возжелав эти самые книжечки получить, я основательно задумался – а, собственно, как? Купить? Отпадает сразу из нескольких причин. Во-первых - деньги. Той мелочи, что мне надавали дядюшки, не хватит. Тем более большую часть я давно спустил на кофе. А во-вторых, если это будет подарок от чистого сердца, мне будет приятнее их читать. Эмоции-то тоже имеют влияние на процесс обучения и обработки информации. Но как получить их в дар? Нет, конечно, можно сыграть на образе ищущего знания дошкольника и тупо выклянчить, но… такой подход мне не нравится. А значит надо сделать что-то равноценное такому дару в моих глазах. И что я могу?

Фотоаппарат, оттягивающий плечи в рюкзаке. Хмм… Фотосэт?.. Так-так-так… За книгами надо идти к ректору. Он, во-первых, может ими распорядиться, а, во-вторых, не посчитает их чем-то значимым. Но вот услуга с моей стороны в его глазах должна быть значима весьма. То есть это не банальная пара фоток университетского корпуса и толпы преподов. Полный фотосэт университетской жизни? А что, студенты в универе есть – практику проходят, да и аспиранты тоже за них сойдут.

Не откладывая задумку в долгий ящик, обошёл весь университет и отщёлкал две катушки плёнки из шести оставшихся.

Пока Пётр Макарович не срулил, выловил его и упросил воспользоваться местной фотолабораторией для проявки и печати фотографий. Пришлось объяснить, что хочу сделать серию снимков, посвящённых университету, и надо отсмотреть пристрелочные кадры. А, так как через пару дней его тут уже не будет, то действовать надо уже сейчас. На удивление легко получил доступ в фотолабораторию, реактивы, бумагу и дополнительную плёнку. И даже помощника-надсмотрщика, которым стал аспирант с факультета. Воодушевившись на подвиги таким быстрым успехом, весь оставшийся вечер проявлял и печатал. Уехал домой к тёте чуть ли не с последним автобусом.

На следующий день высохшие фотографии были сняты с верёвок, извлечены на свет и отсмотрены. Десяток был выбракован и подарен Петру Макаровичу и аспиранту. Ещё дюжину отложил – это были фоны для портретов и групповых снимков, сделал я их чтобы посмотреть, как на отпечатках ляжет свет. Вобщем, рабочие моменты. Остальные фото были, как и мой фотоальбом, прошиты дыроколом и скреплены металлическими кольцами на манер календаря. С этой вот книжицей я и направился в ректорат, благо предыдущим днём выяснил расписание ректора – после обеда он был абсолютно свободен. И, надеюсь, добродушен – на сытый желудок-то. Для животных вообще очень важно чувство сытости, а уж для разумных-то и подавно.

Кое-как убедив секретаря, что пришёл сюда не поиграть, а с действительно серьёзным делом, получил доступ до тела и внимания высшего начальства и проник в кабинет к грузному седому мужчине в больших «советских» очках в роговой оправе, что на звук закрывшейся двери оторвал взгляд от бумаг и недоумённо на меня уставился.

- Здравствуйте Егор Евгеньевич. – Не давая ему опомниться, быстрым шагом подошёл к ректорскому столу и, взобравшись на кресло, протянул альбом. – Это небольшая подборка моих фотографий университета, могу я просить вас взглянуть?

Озадаченный моим явлением, ректор взял протянутый альбом и начал листать. Лист, другой, третий. Оп-па, всмотрелся. Хмыкнул. Перелистнул. Взмахнул бровями, снова хмыкнул и качнул головой. Перелистнул.

Я тихо ждал окончания просмотра и наблюдал за сменяющими друг друга оттенками эмоций на суровом лице. Узнавание, удовлетворение, удивление…

- И ты, говоришь, сделал это всё сам? – Внимательно посмотрел на меня ректор, положив альбом на стол.

- Не совсем. – С флегматичным видом пожал я плечами. – С проявкой и печатью мне помогал аспирант с факультета зоологии. Дома мне тоже не дают одному заниматься с химреактивами, так что я привык. Да и, буду откровенным, не со всеми процессами в фотолаборатории человек моих статей способен эффективно справляться.

- Дела… Красиво, и не поспоришь. – Снова пошуршал он фотографиями и внезапно сменил тему. – А как ты попал к нам?

- Вообще-то я у вас учусь. – С выражением наивной простоты посмотрел ему в глаза.

- ?! – Ректор аж замер с открытым ртом.

- Неофициально. – Пояснил я. – Нейрофизиологию изучаю. Но это не суть.

- Кха! – Подавился Егор Евгеньевич воздухом. – Тьфу! Нейрофизиологию, хах! Просто ради интереса, тебе сколько лет?

- Пять скоро будет. Разве это так важно?

- Важно? Ха-ха! – Усмехнувшись, ректор снял очки, посмотрел их на свет и помассировал переносицу. – Ну ладно, учись. – Вернув на место очки, снова внимательно посмотрел мне в глаза. – И что ты хочешь от меня?

- Да вот задумал сделать альбом-выставку о жизни университета. А для этого нужно студентов снимать. И преподавателей. Если очень простым языком - шнырять везде и всюду совать свой нос. Я, конечно, в меру незаметен, но точно не в лаборатории или на практике в коровнике. Нужен ваш официальный допуск.

- Альбом-выставку? – Ректор словно попробовал на вкус фразу. – И как это будет выглядеть?

- От полутора до трёх сотен фотографий уровня второй половины альбома. Он пристрелочный, если что. Часть фотографий будут скомпонованы в альбомы, часть отпечатана в больших форматах и развешана по стенам. Предполагается от трёх до пяти отдельных сюжетных линий. Обратили внимание на последние шесть кадров?

- Последние шесть… – Открыв рекомые снимки, Егор Евгеньевич снова их посмотрел и перевёл взгляд на меня. – Да, я, кажется, понял, о чём ты.

- Негативы, кстати, отойдут университету, так что в дальнейшем вы сможете их использовать для своих нужд. Мне достаточно сохранения авторства и маленькой плюшки. – Улыбнувшись, подмигнул ему.

- И что ты за это хочешь? – Чуть сузил глаза ректор и немного подался вперёд.

- В первую очередь доступ к лаборатории. Пётр Макарович в отпуск уходит, и я не смогу больше воспользоваться его лабораторией…

- Это не проблема. Будет тебе лаборатория. Что нужно лично тебе?

- Скромный подарок из нескольких книг. В библиотеке их много, а купить я никак не могу - денег даже карманных нет, всё съедает плёнка. Да и не продаются они, их печатают только по заказу министерства. – Картинно вздохнул и скорчил расстроенную мину.

- Учебники? – Догадался Егор Евгеньевич.

- Старые. Те, что мне нужны, уже давно из программы исключили, я у декана и библиотекаря узнавал.

- Ладно, договорились.

- Спасибо! Закончу… – я прикинул по времени, – плюс-минус к середине месяца. Вы будете тут или?..

- До семнадцатого в отпуске.

- Тогда давайте… – Посмотрев на настенный календарь. – Числа двадцать первого?

- Ну давай. – Кивнул ректор. – Посмотрим на твою альбом-выставку.

Дальнейшие три недели слились для меня в один непрекращающийся день сурка. Завтрак, дорога до универа, обед там, дорога домой, ужин и даже обязательные пробежки – всё это шло фоном для обдумывания сюжетов, построения кадров, наблюдений за игрой света и поиска новых решений.

Кажется, я облазал весь универ. Побывал в самых отдалённых местах, в которые не ступала нога студента. Поездил верхом на корове (фото неуверенно мнущегося перед коровой студента, боящегося её рогов, сделанное из-за этих самых рогов). Лазал под лошадью (фото нарядной и накрашенной студентки, запихивающей по плечо руку лошади в это самое). Убегал от собак (не надо было лезть на псарню, не надо… но фотка девчонки, пытающейся отнять у дворняги колбасу того стоила). Три часа сидел в засаде в кустах напротив главного входа, (фото ректора в развевающемся от ветра плаще стоило того, чтобы промокнуть под моросящим дождём). Прикидывался ассасином (обвязка, страховка, и, тихо бормоча «не кочегары мы, не плотники», залезть на шпиль для общего фото корпуса).

И ещё куча всякого-разного, за что меня полюбили одни и возненавидели другие. Да, тяжело быть фотокором в нашем суровом мире. А детсадовцем-фотокором быть вдвойне тяжело. Каждый взрослый норовил пошпынять такого мелкого меня. Если бы поймал. Впрочем, даже если да, то у меня всё равно была индульгенция в виде секретаря ректора. Пару раз даже пришлось посылать особо ретивых взрослых к ней за разъяснениями политики партии. Впрочем, их офигевание я тоже использовал для получения интересных кадров.

К двадцать первому числу работа была закончена. Альбомы распечатаны и собраны как я люблю – на больших кольцах. Негативы расфасованы по специальным папочкам и пронумерованы в соответствии с альбомами. Большие отпечатки, спасибо ассистенту-надсмотрщику, отпечатаны и развешаны по избранным местам. Некоторые – по весьма неочевидным – мало кто из мужиков догадается искать фото в женском преподавательском туалете, например.

В процессе приёма «объекта искусства» ректор даже позволил себе несколько раз публично рассмеяться, что для человека его статуса равнозначно безудержному веселью. Особенно его порадовала как раз та самая накрашенная фифа с рукой в этом самом. Вот уж простой у людей юмор, да. Меня, например, больше позабавила картина «дойки» аспирантом коня. Кстати, именно она висит в женском туалете. Надеюсь, когда ректор о ней узнает, я буду уже на другом конце страны – не уверен, что такое современное искусство способны оценить люди советской закалки.

Впрочем пусть. Главное, что заказчик доволен, запрашиваемые книги я получил, да и в свой альбом несколько фоток отпечатал. Ну и в архив, само собой. «Конскую дойку» я, пожалуй, пока не буду никому показывать, пускай попылится лет десять-пятнадцать…

Получив вожделенные книги, со всеми раскланялся и отправился домой… на Камчатку. Даже за книгами, привезёнными сюда с полуострова, не стал заезжать – уж больно много набрал в универе. Это со стороны кажется, что двенадцать томов – смешной вес. Для взрослого – да. Для почти пятилетнего ребёнка же это тяжкий груз. И нет, я вовсе не боюсь, что ректор, узнав про отпечаток в женском туалете, поймает меня за ухо и несколько часов посвятит читанию нотаций шкодливому фотохудожнику, нет-нет. Поэтому, выйдя из дверей университета, принял решение отправиться в аэропорт, дабы разузнать про рейсы на Москву. Тащиться через всю столицу с ЖэДэ-вокзала на самолёт с такой ношей мне не улыбалось от слова совсем.

Добравшись до пункта назначения на автобусе, издали увидел идущую к самолёту толпу пассажиров. Выяснив, что борт совершенно случайно летит в Москву, просто воспользовался случаем и, влившись в толпу детей нескольких цыганских семейств, просочился через контроль незамеченным. С ними в итоге и провёл весь полёт, расспрашивая их о жизни и делясь байками о своей.

В Шереметьево посадочный контроль был уже серьёзнее, но я же опытный, так что, уловив нужный момент, присоединился к группе взрослых с детьми, следовавших на трансферт, труда не составило. Десять минут ходьбы с уверенным видом, и вот я уже в зале ожидания. Удобно, что на Камчатку отсюда летают. Ползти в Домодедово было бы весьма долго и неудобно – электричка, метро, потом снова электричка… Часа четыре как минимум. Нафиг-нафиг! А так просто перешёл из одного зала в другой, минуя третий. Камер нет, рамок нет, рентген-аппаратов для багажа тоже нет. Лафа, да и только. Даже свидетельство о рождении не понадобилось, нужно было всего-то подождать, пока внимание работников отвлечётся на что-либо в стороне от меня, и с совершенно естественным видом проследовать за семьёй с детьми. И вуаля! Даже свидетельство о рождении, припрятанное в рюкзаке, не понадобилось.

Осталось дождаться рейса (всего-то каких-то три с половиной часа) и проникнуть на борт лайнера. Но это уже проще – посадочные детям до семи лет пока не выдают, и, соответственно, если я всё сделаю правильно, на меня внимания никто не обратит. Ну там пристроюсь к группе детей, или к невнимательным взрослым. А, да, ещё надо бы раздобыть перекусить, а то вечер уже, а я последний раз ел ещё в Воронеже. Кажется, это были бутерброды с кофе вместо обеда – вот совершенно не было времени отвлекаться от развешивания шедевров…

С рейсом мне повезло. Во-первых – со временем отправления. Ночная смена ещё не заступила, а дневная устала, и выполняла работу уже спустя рукава. На меня даже не взглянули. Даже взглядом не мазнули. Ну разве что так, самым краешком. Во-вторых, самолёт оказался заполнен лишь на треть, так что прятаться между рядами не пришлось, и я спокойно разместился с фотоаппаратом у иллюминатора. В-третьих – рейс ночной, и большую часть полёта на борту все пассажиры спали. Так что стюардессы не удивлялись одиноко читающему книжку ребёнку, отбившемуся от взрослых. Разве что поглядывали, чтоб не бедокурил, да посмеивались всякий раз, когда я пытался выциганить у них чашечку кофе. Жадины. Ну ладно, не жадины – дали двойную порцию курочки с рисом. И дополнительный кексик. В ответ на такую щедрость потратил последнюю катушку плёнки на стюардесс и договорился оставить фотографии в аэропорту, как отпечатаю.

К завтраку добрался до дома, чем сильно удивил родных. Пришлось выдержать лёгкую головомойку от бабушки под молчаливое одобрение моих действий дедом. Когда страсти улеглись, выдал им пачку фотографий из Воронежа и отправился есть и спать. Пятнадцатичасовое путешествие не оставило сил моему детскому организму. Нужно отдохнуть и набраться энергии перед завтрашним днём, ибо, пока родители не вернулись, в садик я могу не ходить. А, значит, у меня будет куча времени на наши с дедом дела, что – вот прям чую – требуют моего пристального внимания…