Девятый вал I: шторм судеб

Часть V: История Инкрития

Кромешная тьма окутала сознание Мелеха. Всепоглощающая тишина, казавшаяся вечной, стала постепенно разбавляться неразборчивыми словами, собиравшимися в предложения. Вдруг лучик света озарил темноту, словно сверчок в холодном ночном лесу. Постепенно увеличиваясь, звуки становились все четче, пока полностью не поглотили Морского Дьявола…

— Отец! Расскажи еще!

— Хватит, Эпсилон, ты опять проспишь школу, — гася лампу в комнате сына, ответил Инкритий. — Твой школьный учитель в прошлый раз 40 минут отчитывал меня за твои опоздания: «Инкритий, Ваш сын все время разрисовывает тетрадь рисунками с океаном», «Инкритий, Ваш сын все время опаздывает», «Инкритий, для сына знаменитого картографа ваш сын очень рассеян», «Инкритий, Ваш сын только и делает, что грезит о морях и океанах», — корча рожицы, одновременно пародируя школьную учительницу, говорил Инкритий.

Прервала театральное представление низкой пробы Анна:

— Инкритий! Что ты делаешь, не высмеивай школу, образование — это важно, тебе ли не знать? Эпсилон, правда, отстает от класса, и меня это беспокоит, — сказала его жена, облокачиваясь одной руку на рядом стоящую тумбу.

— Хм, ладно, возможно, я и вправду переборщил. Все, Эпсилон, спи, и да, образование — это важно. Школа наше все, куда без нее, — с нескрываемым сарказмом проговорил Инкритий. — Хоть куда, — добавил он шепотом, перед тем как закрыть дверь. — Спокойной ночи! — после чего, оптимистично улыбаясь, полностью закрыл дверь.

Муж и жена спустились со второго этажа своего дома на веранду, где могли провести время вдвоем, глядя на тихий берег Ландау. Инкритий галантно отодвинул стул, внешне напоминающий лежак, на котором располагалась мягкое тканевое одеяло. Он проследил взглядом за походкой Анны, которая только закончила свой спуск по небольшой винтовой лестнице. Она шла несколько тяжело и буквально упала на сиденье, как только дошла до лежака.

— Что-то сегодня я устала больше обычного, — улыбаясь, сказала Анна, явно увидев обеспокоенный взгляд мужа.

— У тебя болезненный вид.

— Тебе жить надоело? — как и всякая женщина, услышав неуместное замечание, удивленно спросила супруга.

— Анна, я серьезно, что происходит? Ты сама на себя не похожа в последнее время, и меня это беспокоит.

Анна действительно выглядела иначе: голубоглазая светловолосая девушка, излучающая жизнь, в последние три месяца регулярно жаловалась на усталость, хоть и работала в домашних условиях швеей. За прошедшее время физически крепкая, молодая пассия Инкрития с трудом стала забираться по слегка возвышенной дороге, ведущей к верхнему городу, и со временем это состояние только ухудшилось. Ночи перестали быть спокойными, ибо каждую из них нарушал ужасающий кашель Анны, будто неведомое существо душит ее во сне, а после резко отпускает. В эти моменты она открывала окно спальни и несколько минут дышала ночным воздухом, доносящимся с моря. Кожа ее стала бледной, а пальцы на ногах и руках синюшными. Но, даже не смотря на эти изменения, ее природную красоту нельзя было скрыть. Острые черты лица, большие голубые глаза и густые брови делали Анну одной из самых обаятельных жительниц Ландау, в которую Инкритий был влюблен с детства. Знакомство родителей юного мечтателя Эпсилона

началось еще в младшей школе, а их любовь лишь крепла с каждым днем. Взяв Анну за руку, Инкритий сказал:

— Нужно снова обратиться к доктору Ятрею, в прошлый раз он помог — твоя слабость пропала.

— Да, ты прав, месяц назад было куда лучше, — сказала Анна, взяв со стола кусочек сыра. — Его лекарство правда очень хорошо помогло, хоть, если уж и быть до конца честной, из-за его трав из меня выходило больше жидкости, чем из рыбацких кораблей, возвращающихся с моря, — девушка рассмеялась и наконец съела кусочек сыра, терпеливо ждавшего своего часа. Инкритий молча кивнул головой и разлил по бокалам знаменитое легалирийское вино.

Волны накатывались к берегу Ландау, даря ему неповторимый звук моря, а плески воды отпугивали спящих чаек на оставленных в бухте кораблях. Свежий морской ветер заботливо накрывал портовый городок, словно мать, накрывающая сына. Город спал, и лишь звуки звонкого кашля, раздающиеся в одном из домов, тревожили его сон. Ночь вновь оказалось тяжелой. После каждого приступа Анне требовались десятки минут, чтобы наконец прийти в себя. Лишь встав с кровати, она наконец могла дышать. Открывая окна настежь, некогда светловолосая красотка старалась приглушить свой приступ, чтобы спящий Эпсилон не узнал о недуге матери. Оставшуюся ночь Инкритий и Анна проводили на лежаках, лишь там она могла спать спокойно и наконец набираться сил. Утром, как только юный Эпсилон, к удивлению его школьных учителей, был отправлен в школу без опоздания, муж и жена отправились к доктору Ятрею. Большая деревянная повозка быстро мчалась по улицам Ландау. Красное тканевое покрытие повозки отражало привилегированный статус пассажиров. Действительно, Инкритий был одним из самых знаменитых жителей города. Великолепный картограф на службе короля Мор-Отана — Броунвальда — достиг небывалых высот в изучении общего Южного моря. Его научные работы об исследовании океана были по достоинству оценены во всем квадросоюзе и не раз получали похвалу из далекого Элеонора. Торговые пути, разработанные и описанные Инкритием, стали краеугольным камнем нового века торговли между государствами. Конечно, были и работы, которые подвергались сомнениям и скептицизму, а именно, изучение Буйного моря, места, в которое не ходят ни рыбаки, ни торговые и ни военные суда. Постоянно буйствующие штормы исполинских размеров сделали это место непроходимой стеной для любого из государств, а все попытки исследовать это место приводили лишь к краху. Достоверно никто не мог сказать, что находится за этим морем. Были лишь теории, но основная гласит, что общее Южное море переходит в гигантское Буйное, не имеющее внутри себя суши, а в последующем переходит в дальние известные

на карте земли. Теоретическая основа знания регулярно подвергалась жесткой критике самого Инкрития на большинстве собраний государственной коллегии по развитию Мор- Отана. Неизвестность географии, отсутствие данных об огромном участке моря и банальная дыра на карте выводила из себя пытливый ум ученого. Государственное финансирование было получено для четырех экспедиций Инкрития в Буйное море, но каждая из них заканчивалась ничем. Критические повреждения кораблей не позволяли проводить длительные исследования, а последняя экспедиция закончилась трагедией: четыре из четырех кораблей попали в шторм, выбраться из которого они не смогли. Корабль Инкрития был разрушен до основания, а сам мореплаватель и его помощник Люпус трое суток дрейфовали в океане, пока не были обнаружены одним из военных банкорийскийх судов. Ученого спасли, но не спасли его репутацию. После подобного фиаско король предложил Инкритию отказаться от своей идеи или уйти в отставку. Смерть сорока человек оставила неизгладимый след в его сердце, и он возненавидел себя, считая, что той ночью умереть должен был только он. Любовь сына и Анны помогли ему оправиться от пережитой травмы, тем не менее службу он оставил, решив уделить все свое время семье.

Проезжая сквозь наполненные людьми улицы Ландау, Инкритий вновь стал заложником своих воспоминаний о трагическом путешествии. К счастью для него, заботливая жена, даже не смотря на свой недуг и усталость, обратила внимание на задумчивый и пустой взгляд мужа.

— Инкритий, — прервала тишину Анна.

— Да, прости, я что-то, задумался, — ученый сделал глубокий вздох, снял очки и протер глаза, будто проснулся от глубокого сна.

— Мы почти приехали.

Повозка остановилась у большого дома на окраине верхнего города. Это знаменитое место, под названием «Орлиное гнездо», было одним из самых красивых мест в Ландау. Возвышающийся утес, выложенный знаменитой банкорийской каменной плиткой, заканчивался на своем пике большой смотровой площадкой на высоте около сотни метров. Каменный утес открывал обзор абсолютно на весь город и позволял охватить взором все могущество океана, уходящего в закат. Именно здесь и располагался большой двухэтажный дом лучшего в Ландау доктора по имени Ятрей, практиковавшего уже на протяжении сорока лет.

— Инкритий! — раздалось откуда-то из недр дома слегка кряхтящим, но очень энергичным голосом. Буквально через несколько секунд на деревянной веранде дома, выполненного из

ясеня, появился небольшого роста мужчина, с короткими седыми волосами и тростью в руке. Инкритий обратил внимание на небольшие капли крови, находящиеся на рукаве белого халата доктора. — Как я рад тебя видеть! — продолжал Ятрей и стремительно, не соответствуя возрасту, следовал на пути к старому знакомому. — А, это? Не переживай, это не моя кровь, зашивал тут одному бедолаге руку, пытался поиграть с ножом и пальцами… Проиграл! — закричал Ятрей и громко рассмеялся, резко вытащив из кармана отрубленный ножом палец.

— Вот же несчастье, Анна! — заметив за спиной Инкрития его жену, Ятрей резко убрал палец в карман. — Простите мне мою глупость, старик уж совсем из ума выжил.

Несмотря на смущение Ятрея, Анне шутка очень понравилась, и она искренне рассмеялась сидя в повозке. Ятрей, который убрал палец в карман и буквально на секунду отвел взгляд от Анны, быстро вернул его обратно и тревожно свернул брови. Отодвинув Инкрития со своего пути, он быстро подошел к Анне, опираясь на трость, и взял ее за руки.

— Ятрей, ну…вы бы хоть руки помыли, — с небольшим скепсисом, но улыбкой на лице сказала супруга Инкрития.

— Анна, — Ятрей глубоко вздохнул и старался скрыть разочарование на лице, которое тем не менее было видно. — Вы пьете травы, что я дал?

— Конечно, доктор, но…они будто перестают помогать.

Осмотрев синюшного цвета пальцы и бледное лицо, доктор протянул руку, указывая на дом.

— Пройдемте, я должен вас осмотреть.

Пройдя по небольшой каменной тропинке, гости попали в богато устроенный дом хозяина, по интерьеру которого легко узнавался вид деятельности живущего здесь человека. Большая гостиная встречала гостей видом, который, возможно, некоторые сочли бы излишним, но доктор Ятрей, имея весьма специфический склад ума и такое же чувство юмора, считал свою коллекцию скелетов, стоящих в стеклянных шкафах у камина, великолепным дизайнерским шагом. Легалирийский ковер по центру гостиной окружен тремя стульями и стоящей прямо на нем внушительной каменной плитой, играющей роль стола. Инкритий, впервые попавший в этот дом несколько лет назад, продолжал удивляться и сейчас огромным потолкам в этом доме и таким же огромным арочным окнам, из которых рано утром можно было увидеть невероятный рассвет, отраженный в зеркально чистом океане. Гостиная не имела второго этажа, но имела общий с ним потолок. Гости по

виртуозно вырезанной из дуба лестнице прошли во вторую секцию, именуемую Ятреем рабочей. Здесь, на втором этаже, располагался его смотровой кабинет, в отличие от остального дома, выполненный в аскетичном стиле, имея лишь кушетку и стул.

— Анна, присаживайся, — сказал доктор, сняв со своей шеи стетоскоп.

Сделав несколько глубоких вдохов после подъема по лестнице, Анна села на кушетку и расстегнула платье.

— В прошлый раз было легче, правда? — Ятрей обеспокоенно посмотрел на Анну, прикладывая стетоскоп к груди. — Глубокий вдох, хорошо, теперь выдох. Постепенно переставляя мембрану стетоскопа по передней и задней поверхности грудной клетки, Ятрей внимательно пытался что-то услышать. Далее доктор приложил средний палец левой руки в правую подключичную область и аккуратно постучал по нему средним пальцем правой руки. Проведя эту манипуляцию в разных точках грудной клетки, он бросил взгляд на ноги Анны.

— Отечны, — сделал маленькое заключение Ятрей. Измерив пульс на руках и выполнив еще ряд интересующих себя манипуляций, лекарь был готов сделать свой вывод.

— Если коротко, то сердце стало еще больше, а частота его сокращений выше, чем раньше. Постепенно это приводит к снижению его функции и неспособности гонять кровь по организму, — сложа руки на выпирающем животе и будто задумавшись о чем-то, продолжал Ятрей. — Кровь притекает к сердцу, в том числе и из легких, а оно, как сломанный насос, не успевает отправить ее дальше, поэтому легкие буквально тонут…

На этом слове Инкритий на секунду вновь погрузился в пучину своих воспоминаний, но смог вовремя взять себя в руки.

— Тонут в жидкости, вследствие чего кислород не успевает насыщать кровь, а при нагрузке, Анна, ты тратишь его очень много, поэтому так тяжело дышишь. Ночью же, когда ты спишь и находишься в горизонтальном положении, приток крови увеличивается, а отток уменьшается, поэтому спать тебе лучше на том самом лежаке, на котором ты спишь, так как у него приподнят головной конец. В этом случае отток увеличивается, и ты можешь дышать, — Ятрей взял Анну за руку и поднял перед ее глазами. — Что касается твоих пальцев, кровь содержит гемоглобин. Он нам и нужен, чтобы транспортировать кислород в ткани и органы. Из-за застоя гемоглобин здесь превращается в другое вещество и окрашивает твои конечности и губы в синий цвет, — доктор развернулся, взял со стола бутылек с экстрактом и протянул его Анне. — В прошлый раз я давал вам специальные травы, чтобы сгонять из

организма лишнюю жидкость. В этот раз я дам вам экстракт этих трав. Пей его каждый день утром и вечером, но предупреждаю: эффект будет в несколько раз сильнее, но и эффективнее.

— Спасибо, Ятрей, — Анна была искренне благодарна за столь внимательный подход доктора, но одна вещь все еще интересовала ее, даже больше своего состояния. — У меня только один вопрос: все эти вещи постепенно нарастают у меня после рождения Эпсилона, и в последние месяцы многократно усилились. Мог ли этот недуг передаться и ему?

— Нет, Анна, это не наследственное заболевание. Я предполагаю, что именно крайне тяжелые роды и были стимулом к развитию сердечной недостаточности. Ятрей внимательно смотрел на Анну и восхищался ее заботой о сыне даже в этом состоянии. — Но… есть одно «но». Инкритий, мне нужно с тобой поговорить.

— Да, конечно.

— Я должен сказать две вещи, — начал доктор, и его лицо приобрело крайне серьезный вид, подчеркивая тяжесть ситуации. — Во-первых, этот экстракт не лечит, а лишь дает время, может, 2–3 месяца с учетом прогрессирования заболевания. Те пилюли, что я давал вам на протяжении прошлых лет, перестали помогать. Травы, которые принимает Анна в последние месяцы, тоже ослабли, а значит, в скором времени я окончательно исчерпаю свой лечебный ресурс.

Услышав эти слова, Инкритий впал в недоумение, а глаза Анны потеряли свой жизненный свет.

— Но, что?! Нет, быть не может…

— Во-вторых, — сильно повысив голос и ударив кулаком по кушетке, возвращая внимание к своим словам, продолжил Ятрей, — мне кажется, я знаю путь к решению проблемы. Помнишь те травы, что ты привез мне из третьей экспедиции к Буйному морю? Я изучил их и выделил одно крайне полезное свойство: они способны очень хорошо уменьшать частоту сердечных сокращений, тем самым увеличивать наполнение сердца с последующим опустошением. Чем сильнее сердце наполнится и растянется, тем сильнее оно сократится. Таково правило. — После этого Ятрей достал из ящика еще одну пачку пилюль и передал ее Анне: — Одну пилюлю утром. Я сделал это из привезенных Инкритием трав специально для тебя, предварительно протестировав на некоторых пациентах. Поверьте, они были не против, — ехидно улыбнулся доктор Ятрей. — Оно поможет, в этом я уверен. Но есть еще одно «но».

— Что еще за «но»? — сказал Инкритий.

— Больше его у меня нет, и, как ты понимаешь, на Отане, как и во всем квадросюзе, такой травы нет. Ты понимаешь, к чему я веду?

Анна вмешалась в разговор, крепко взяв Ятрея за руку.

— Нет, он больше не отправится к Буйному морю, только не это! Моё больное сердце не переживет еще одной экспедиции, — сказала Анна, внимательно глядя в глаза доктору. — Нужно придумать что-то еще, другой вариант.

— К сожалению, времени на поиск и исследования нет. Если бы средство было здесь, я бы знал, — сказал Ятрей.

Инкритий молча посмотрел в океан, задумчиво рассматривал его могучий вид и притягательную красоту.

— Значит, другого выхода нет.

……..

— Альдим, прошу тебя, умоляю! — раздался истошный крик, нарушивший ночную тишину приемной капитана военного корпуса. — Я понимаю, что прошу о многом, но выбора у меня нет: она умрет, если я буду бездействовать.

Альдим Уорелл, сидя за своим большим рабочим столом, заполненным различного рода бумагами, смотрел на горящий здесь небольшой камин, озаряющий своим светом всю комнату; далее — на свой легендарный меч, висящий над ним; под стол, где была видна великолепная каменная мозаика, выполненная по золотому стандарту лучших банкорийских мастеров. Смотрел куда угодно, только не в глаза своему лучшему другу, с которым знаком половину жизни и которому вынужден отказать в его просьбе. Он чувствовал себя предателем и подонком, подписывающим смертный приговор, но понимал, что принимает единственно верное решение.

— Сорок человек… — взял он небольшую паузу, — сорок человек погибло. Сорок отцов больше не увидят своих детей, сорок жен больше не обнимут своих мужей, и десятки детей вырастут без отца, — Альдим впервые за весь долгий вечер, посмотрел в наполненные отчаянием глаза Инкрития. — Тогда, перед той самой экспедицией, такой же прекрасной ночью я помню, как ты стоял здесь и просил меня направить письмо королю с просьбой соорудить еще одну экспедицию в Буйное море. Я знал, что рано или поздно твоя безответная любовь к этому месту погубит всех, но верил в тебя, верил, что ты знаешь, что

делаешь, — Альдим облокотил руки на стол кулаками вверх и положил на них голову. — Я направил письмо, и король поверил, все поверили, Инкритий, а потом, спустя три месяца, ты вернулся… а они нет! — яростно крикнул капитан военного корпуса, встав со стула. — Они все еще там! Лежат, обглоданные рыбами, на дне океана. Сорок жен я лично уведомил о смерти мужей, сорок женщин прямо на этом месте, где стоишь ты, падали в обморок и захлебывались слезами, когда узнавали о смерти своих мужей. И знаешь, что я им говорил? — Альдим подошел вплотную к Инкритию и ткнул его пальцем в грудь: — Я говорил, что все это ненапрасно, все это ради всех нас, что без экспедиции мы не могли бы существовать и их мужья — герои, спасшие государство. Я врал им, Инкритий! Врал им всем! — глаза Альдима горели яростью, наполняясь слезами. — Я не говорил им, что они погибли лишь потому, что я поверил другу, который живет в своей мечте, который не хочет жить, как все. Он хочет бороздить Буйное море, которое забирает жизни и не дает ничего взамен. Мы убили их, Инкритий, я и ты, и нам никогда не смыть этот позор. Я не допущу это вновь, даже ради тебя и Анны, ненавидь меня, презирай! Я это заслужил, но больше я этого не допущу.

— Я знаю, Альдим, но… — Инкритий отказывался сдаваться: — то место, в другом регионе… я был там много раз, в том месте океан свиреп, но его можно обуздать.

— Да услышь ты себя, глупец! — Альдим отошел от своего старого друга, который просил о намного большем, чем Альдим мог предоставить. — Буйное море — это гибель, игра со смертью! Ты выиграл три раза, но проиграл в четвертый — оставь эту идею. Друг, я молю тебя! — Альдим вновь подошел к Инкритию и положил руки ему на плечи: — Мы найдем средство. Я написал королю. Разведывательные группы уже отправлены по всему квадросоюзу, и они ищут нужное лекарство — дай им время.

— Да нет у нас времени! — Инкритий дернул свое тело назад и сорвал с себя руки Альдима. — Его нет! Прошло уже 4 недели — пилюли скоро закончатся, а новостей все еще нет, лекарства все еще нет! А я знаю где оно и сижу на месте!

Зловещая тишина поглотила комнату знаменитого мечника севера. Альдим не раз побеждал превосходящих его в силе врагов, сражался в самых кровопролитных сражениях и по праву считался сильнейшим мечником всего южного побережья, но победить в этом бою ему было не под силу.

— Ты погубишь себя, Инкритий, — тихо сказал Альдим, глядя на друга. — Кто будет растить Эпсилона?

— Не смей говорить о нем! — ярость поглотила Инкрития целиком. — Он считает тебя героем, а ты жалкий трус, обрекший его мать на смерть! Я найду корабль с тобой или без тебя! Мне плевать! Я спасу жену, даже если понадобится отправиться в ад.

Инкритий сделал несколько шагов назад, развернулся спиной к Альдиму и вышел за пределы приемной, резко закрыв за собой дверь.

— Да, я жалкий трус, — сказал Альдим, стоя по середине комнаты, тускло освещенной догорающим камином. — Но ты все еще мой лучший друг.

Инкритий шел по ночному Ландау и боялся возвращаться домой. Анна чувствовала себя хорошо: она наконец вновь могла спать по ночам и играть вместе с сыном в салки, резво забираясь по круто расположенной дороге, ведущей в верхний город так же, как и в день их первой встречи. Инкритий боялся, что это краткосрочное счастье развеется, как развеивается мираж истощенного моряка, заблудившегося в море. Спустя четыре недели поисков корабля и команды он окончательно отчаялся, ведь даже самые суровые капитаны отказывались от предложения, только услышав фразу «Буйное море». Последняя надежда, не увядающая в его сердце, была на старого друга Альдима, отказавшего ему в просьбе и окончательно уничтожившего его веру в спасение. Знаменитый картограф, гордость страны и великий ученый упал на ступеньки захолустного бара, ударившись в слезы. Беспомощность разрывала его изнутри, словно щенок посреди моря, без шанса на спасение, Инкритий не знал, что ему делать, и не мог смириться с судьбой. Одна идея, лишь одна крутилась в его голове. Один человек на всей планете, худший из всех, мог ему помочь, тот, кто не боится Буйного моря, единственный, кто его приручил. Инкритий встал с грязных ступенек, вытер слезы и направился к южным воротам города. По пути он пытался отговорить себя, но отчаянье взяло верх, и он смело двинулся к месту, которое, считал, не посетит никогда.