Дикари

17

Тишина окружает нас, когда мы подъезжаем к особняку, который построил Роман. Это была долгая поездка сюда, но далеко не такая долгая, как в первый раз, когда мы сюда приехали. Роман вел машину как гребаный маньяк, нарушая все известные человеку правила дорожного движения, хотя непохоже, что он вообще когда-либо их соблюдал.

Уже далеко за три часа ночи, и тяжести, которая лежала у меня на сердце последние несколько часов, было достаточно, чтобы чуть не убить меня. Я никогда так не паниковала, никогда не испытывала такого всепоглощающего страха, даже когда была заперта в подвальных камерах Джованни.

Жизнь невинного ребенка висит на волоске, и я ни на секунду не верю, что Джованни не причинит вреда этому милому малышу.

Я пообещала Фелисити, когда она умирала, что я позабочусь о ее ребенке, что я обеспечу его безопасность, и, черт возьми, я планирую сдержать это обещание, даже если это будет последнее, что я сделаю.

Внедорожник простаивает на огромной подъездной дорожке. В доме не горит свет, и я совершенно не представляю, как мы собираемся это сделать. Долгий путь сюда прошел в молчании. Мы не обсуждали план и уж точно не останавливались, чтобы запастись оружием. Мы не готовы, хотя что-то подсказывает мне, что именно в такой ситуации парни проявляют себя с лучшей стороны. Сегодня придется действовать на инстинктах, и если кто-то встанет у них на пути, им лучше надеяться, что братья будут в милосердном настроении, хотя шансы не в их пользу.

Леви открывает бардачок и достает пистолет, прежде чем отдать его мне.

— Целься. Стреляй, — напутствует он меня. — Не сомневайся.

Я тяжело сглатываю и беру пистолет, чувствуя знакомую тяжесть в ладони.

— Не буду, — говорю я ему, тревога поднимается высоко в моей груди, хотя я не осмеливаюсь сказать им об этом. Они, скорее всего, посадят меня на скамейку запасных, а я не собираюсь мириться с этим дерьмом, особенно когда вокруг могут быть такие люди, как Виктор и Джованни. Мне нужно тщательно разыграть свои карты. Вернуть ребенка — вот главная задача, и неважно, кем или чем придется пожертвовать, чтобы это произошло.

Роман широко распахивает свою дверь, и мальчики следуют его примеру. Я выхожу вслед за ними, их широкие шаги заставляют их почти плыть по огромной подъездной дорожке.

— Какой у нас план? — Спрашивает Маркус, проверяя свой пистолет, прежде чем засунуть его обратно за пояс брюк. Сжатая челюсть делает его похожим на дьявола, выходящего прямиком из ада.

— У меня его нет, — отрывисто произносит Роман, окидывая взглядом массивный особняк и задерживаясь на окне в дальневосточной части. — Мы войдем и уничтожим каждого ублюдка, который встанет у нас на пути. Не остановимся, пока не заберем моего сына.

Леви кивает и уходит влево, в то время как Маркус уходит вправо, оставляя меня стоять с боку от Романа с тяжелым комом нервов в груди. Мы вприпрыжку поднимаемся по ступенькам и останавливаемся на самом верху, глядя на массивную входную дверь, которую недавно заменили.

Он дергает за ручку, и я не удивляюсь, когда она не поддается.

— Блять, — бормочет он, не желая устраивать сцену, от которой проснутся жильцы. Если уж мы собираемся на них напасть, то нужно сделать это с умом.

Приподняв бровь, я наблюдаю, как Роман достает что-то из кармана и прикручивает к передней части своего пистолета. Мои знания об оружии настолько дерьмовы, насколько это возможно, но, судя по всем фильмам, которые я смотрела, это что-то вроде глушителя. Роман делает шаг назад, и я делаю то же самое, не сводя с него широко раскрытых глаз.

Он делает выстрел, и его прицел идеален, именно такой, как я и предполагала. Не теряя времени, он подходит к двери и медленно толкает ее, останавливаясь, чтобы дождаться какого-либо сигнала тревоги.

В доме по-прежнему тихо, но это не значит, что не сработала бесшумная сигнализация.

Его острый, опытный взгляд осматривает затемненное фойе, и я не могу не смотреть на него, как на путеводную звезду в этой неопределенности.

— Все чисто? — Бормочу я, стараясь говорить как можно тише, в ужасе от того, что кто-то может наброситься на меня в любой момент.

Его взгляд сужается, прежде чем он кивает мне и медленно проходит вглубь особняка.

— Следуй за мной, — наконец бормочет он, его тон резкий, серьезность ситуации сочится из его голоса.

Роман срывается с места, и я крепче сжимаю пистолет, следуя за ним. Я ни хрена не вижу и абсолютно не представляю, куда мы направляемся. Я уже бывала здесь однажды, но мы направились прямиком к просторной официальной гостиной и не заходили глубже. Это место — загадка для меня, наполненное всевозможными секретами, которые я не хочу раскрывать, но я доверяю Роману, который проведет меня через него. Он знает это место лучше, чем все входы и выходы в замке, в котором его держали взаперти десять лет.

Он ведет меня к парадной лестнице, и часть меня умирает, ненавидя это место за него. Оно должно было принадлежать ему, это был дом, в котором он должен был растить семью, и теперь мы вламываемся в него во второй раз.

Мы поднимаемся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и я изо всех сил стараюсь не отставать от него. Он добирается до верха и оглядывается на меня, прежде чем протянуть руку и сжать мою. Он тянет меня за собой, его решимость добраться до своего сына не похожа ни на что, что я когда-либо видела от него раньше.

Он ведет меня прямо через особняк, направляясь прямиком в восточное крыло, в комнату, на которую он смотрел с подъездной дорожки. Достигнув последней двери в длинном коридоре, он останавливается и молча прижимается спиной к стене, прежде чем встретиться со мной взглядом. Брови Романа высоко поднимаются.

— Ты готова? — спрашивает он. Его молчаливое предупреждение звучит громко и ясно: не облажайся.

Я с трудом сглатываю и киваю, рукой крепче сжимает пистолет. Мы понятия не имеем, что мы можем найти в этой комнате… или кого, если уж на то пошло.

— Ты пойдешь за ребенком, — инструктирует он. — А я позабочусь обо всем остальном. Ты спасешь моего ребенка и уйдешь, даже если для этого придется уйти без меня. Это понятно?

Тяжесть, которую я чувствовала ранее, возвращается с удвоенной силой, и я киваю, зная, что, несмотря ни на что, я пройду через это ради него, даже если он будет истекать кровью на полу. Если я этого не сделаю, он убьет меня сам.

— Понятно, — говорю я ему, позволяя ему увидеть убежденность в моих глазах.

Одобряя то, что он видит, его взгляд опускается на пистолет, и он быстро проверяет его, прежде чем отойти от стены и встать перед дверью спальни. Я нервничаю, и он бросает на меня последний взгляд, прежде чем его нога в тяжелом ботинке ударяет по деревянной двери и разносит ее на миллион осколков.

Роман врывается в сломанную дверь, подняв пистолет, а я вбегаю следом за ним. Он быстро осматривает комнату, выискивая любые угрозы, скрытые внутри. Увидев кроватку в дальнем углу, я бегу к ней, как сучка, убегающая от копов, надеясь, что Роман прикроет мою спину.

Четыре шага. Три шага.

Два.

Чем ближе я подхожу, тем сильнее страх сжимается в моей груди. В комнате почти кромешная тьма, но я безошибочно узнаю пустую кроватку передо мной.

Я резко останавливаюсь, мой импульс отбрасывает меня прямо на бортик кроватки, когда я хватаюсь за него изо всех сил.

— Черт, — выдыхаю я, оборачиваясь, чтобы обнаружить Романа, стоящего в центре пустой комнаты и наблюдающего за мной широко раскрытыми, полными надежды глазами. Я качаю головой, мое сердце разрывается на части, когда страх перед неизвестностью захлестывает меня. — Его здесь нет.

Лицо Романа вытягивается, и он падает на колени, всепоглощающее горе и ужас за своего потерянного ребенка разрывают все внутри него. Это самая душераздирающая вещь, которую я когда-либо видела, но сейчас не время ломаться. Этот ребенок нуждается в нас сейчас больше, чем когда-либо, и то, что он разваливается на куски на полу, ему не поможет.

Я подбегаю к Роману и хватаю его за руку, пытаясь поднять.

— Давай, — призываю я его, в моем голосе ясно слышится отчаяние. — Мы можем сломаться, как только вернем его. Нам нужно идти. Мы не можем оставаться здесь.

Роман смотрит на меня мертвыми глазами, и по моей щеке скатывается слеза. Он не двигается, и я ловлю себя на том, что придвигаюсь к нему ближе, давая ему возможность смириться с нашей сегодняшней неудачей.

— Мы опоздали, — бормочет он, обнимая меня за талию и прижимаясь лбом к моему животу. — Он ушел.

Я запускаю пальцы в его густые волосы на затылке, и, отбросив собственные страхи и навязчивые мысли, я откидываю его голову назад, заставляя посмотреть мне в глаза. — Не смей отказываться от своего сына, — киплю я, выплевывая слова сквозь сжатые челюсти. — Это еще не конец. Предсмертным желанием Фелисити было сохранить этого ребенка в безопасности. Я дала ей слово. Не смей выставлять меня лгуньей, Роман ДеАнджелис. Неудачи случаются, но страдать на полу, пока твой сын все еще где-то там, недопустимо. А теперь убирайся, блядь, отсюда и будь тем человеком, которым я тебя знаю. У нас еще не закончились варианты. Виктор все еще где-то в этом доме, и мы не уйдем, пока не получим ответы, которые нам нужны.

Роман встречает мой пристальный взгляд, и я вижу, как решимость и борьба бушуют в его глазах, подобно расплавленной лаве, уничтожающей все на своем пути. Он поднимается на ноги и встает прямо передо мной, хватая меня за подбородок и поднимая его. Он запечатлевает на моих губах обжигающий поцелуй, и прежде, чем из глубины моей груди успевает вырваться вздох, он исчезает, выбегая за дверь.

Спотыкаясь, я пытаюсь обрести контроль над реальностью и выбегаю из комнаты вслед за ним. Выбежав в коридор, я обнаруживаю его почти у парадной лестницы и спешу за ним, не желая оставаться здесь в одиночестве, когда за каждой из этих дверей поджидает неизвестно сколько скрытых угроз.

Роман останавливается на верхней ступеньке, и я замираю у него за спиной, прижав руку к его спине, чтобы не упасть на него. Его рука вырывается, останавливая меня, прежде чем я упаду, и в этот момент я вижу Маркуса, который ждет внизу.

— Ребенок? — спрашивает он.

Я качаю головой, и Маркус вздрагивает, его челюсть сжимается, а в темных глазах вспыхивает огонь.

— Черт, — говорит он, переводя свой жесткий взгляд на Романа. — Виктор у нас здесь, внизу. Остальная часть дома очищена.

Роман кивает и берет меня за руку, прежде чем спуститься по лестнице. Я следую за ним, и волна беспокойства поднимается в моей груди. Я не знаю, как все это будет происходить и как далеко зайдут парни, но каждая клеточка моего тела предупреждает меня, что нужно подготовиться. Это будет жестоко.

Мы спускаемся по лестнице, и мне не нравится, как Роман отпускает мою руку. Он выходит передо мной, и Маркус немедленно занимает его место, кладя руку мне на поясницу и ведя меня через большую территорию.

Мы заходим в гостиную в передней части дома, окна от пола до потолка выходят на большую кольцевую подъездную дорожку с прекрасным видом на фонтан в центре и сады справа. Если бы взошло солнце, я уверена, это было бы впечатляющее зрелище, но прямо сейчас, кажется, все, на чем я могу сосредоточиться, — это мужчина, привязанный к стулу в центре комнаты.

Виктор тянет и дергает за веревки, но Леви и Маркус — опытные люди. Я не знаю, кто из них связал его, но они проделали потрясающую работу. Этот ублюдок никуда не денется.

Леви стоит у дальней стены, прислонившись к ней, чтобы иметь идеальный обзор комнаты, того, что находится за окном, и выхода. Его пристальный взгляд скользит по мне, и без единого слова, произнесенного, между нами, он понимает, что мы с Романом потерпели неудачу. В его глубоких глазах мелькает боль, и я ничего так не хочу, как пробежать через гостиную и упасть в его сильные объятия, сказав ему, что все будет хорошо. Но сейчас главное внимание сосредоточено на Викторе.

Маркус проходит по комнате, становясь прямо за спиной Виктора, в то время как я следую за Романом в переднюю часть комнаты, желая увидеть лицо Виктора.

Мое сердце бешено колотится.

Виктор натягивает свои путы, рыча, пока его взгляд перебегает с одного брата на другого. Он знает, в какое дерьмо вляпался, и это заставляет меня задуматься, действительно ли он думал, что это сойдет ему с рук. Он действительно думал, что парни не выследят Джованни здесь? Что они не будут считать его лично ответственным за то, что он позволил Джованни сбежать с новорожденным сыном Романа.

Черт, с этим ублюдком покончено.

Ухмылка растягивает мои губы, и я ненавижу себя за то, насколько очевидно мое падение. Я не могу притворяться, что знаю все тонкости мафии ДеАнджелис, но этот человек провел бог знает сколько лет, стоя рядом с Джованни. Он выполняет работу, для которой Джованни слишком туп, чтобы делать самому. Этот человек — не что иное, как свинья, занимающая слишком много места на этой планете. Я могу только представить, какое дерьмо он творил с парнями на протяжении многих лет, и сегодня они отомстят.

Я могу только представить, что они приготовили для него, и, черт возьми, это не должно так возбуждать меня, но что я могу сказать? Парни действительно перетянули меня на темную сторону, и я не собираюсь лгать, мне здесь вроде как нравится.

Потемневший взгляд Виктора скользит по мне, и он на мгновение замирает, вероятно, решив, что я должна быть мертва. Я могу только представить, как Виктор и Джованни сидят до раннего утра, потягивая дорогой виски, и смеются над тем, как Джованни похитил меня и засунул в камеру рядом с рожающей Фелисити и его женой-изменщицей.

Не видя во мне угрозы, он быстро переводит взгляд обратно на Романа, понимая, что сегодня вся сцена принадлежит ему.

Роман не торопится, но с каждой секундой, пока он не делает свой ход, страдание и ярость только нарастают в нем. Он становится прямо перед большим окном и смотрит на своего дядю, его тело похоже на силуэт на фоне большого стекла.

— Где они? — Голос Романа наконец-то разносится по комнате, его тон заставляет дядю бросить ему вызов, чтобы у Романа был повод перерезать ему горло.

Виктор рычит, вырываясь из пут.

— Освободи меня, — выплевывает он, — и, возможно, я позволю тебе жить.

Роман смеется, и я не могу сдержать улыбку, которая расползается по моему лицу. Кем этот парень себя возомнил? Неужели он не знает, на что способны его племянники, или он предполагает, что использование строгого тона с ними приведет к тому, что они наложат в штаны и согласятся отпустить его?

Роман усмехается.

— Ты не в том положении, чтобы выдвигать требования. Теперь я спрошу тебя снова, где мой отец и мой ребенок? — требует он, быстро бросая взгляд в сторону Маркуса и кивая.

Виктор не сводит глаз с Романа, зная, что это он дергает за ниточки, но я не могу удержаться и смотрю поверх его головы, чтобы понаблюдать, как Маркус незаметно разворачивается и подходит ближе. Мои брови высоко поднимаются, когда я замечаю знакомую красную канистру, наполненную бензином, и мои глаза только расширяются, когда он поднимает ее и начинает выливать на голову своего дяди.

Виктор сплевывает и морщится от горючей жидкости, и когда Маркус, наконец, заканчивает, он качает головой, разбрасывая капли бензина по всей комнате. Запах ударяет мне в ноздри, и я делаю все возможное, чтобы не прижимать руку к носу, чтобы заглушить его.

Глубокое рокочущее рычание вырывается из груди Виктора, и что-то подсказывает мне, что он явно решил, как пройдет для него сегодняшний вечер.

— Ты думаешь, я расскажу тебе сейчас? — Виктор маниакально смеется. — У тебя нет никакой гребаной надежды.

Ярость слишком велика, и Роман бросается к дяде, хватая его за подбородок.

— ГДЕ ОНИ?

Виктор продолжает смеяться.

— Твоему отцу следовало прирезать тебя, когда у него был шанс.

Леви отталкивается от стены и подходит ближе, оставляя Роману возможность вести шоу.

— Ты действительно так хочешь это разыграть, дядя? Брось, я думал, ты умный человек.

Виктор сплевывает, когда бензин капает с его волос.

— О, да, племянничек, — говорит он. — Именно поэтому я не буду говорить. Твой отец восстанет, и когда он это сделает, вся эта дурацкая война, которую ты сфабриковал, покажется тебе просто шуткой. Он держит вас там, где хочет, всегда на пять шагов позади. Вы трое — шуты, а сейчас поторопитесь и сделайте это, — рычит он, снова устремляя свой смертоносный взгляд на Романа. — Проводите меня в сиянии славы.

Роман снова смотрит на Маркуса, и секундой позже Маркус откидывает голову Виктора назад, когда Роман протягивает руку и раздвигает ему челюсть, скорее всего, сломав ее в процессе. Маркус заливает бензин ему в горло, и у него нет другого выбора, кроме как проглотить его, чтобы не захлебнуться.

Бензин разбрызгивается по всей гостиной, и я обнаруживаю, что отступаю, видя здесь только один исход и будучи достаточно умной, чтобы понимать, что не хочу находиться рядом с ним, когда он превратится в огненный шар.

Маркус перестает вливать бензин, но только для того, чтобы начать разбрызгивать его по комнате. Он выходит и оставляет за собой след, распространяя его повсюду.

Роман отпускает челюсть Виктора, и тот тут же начинает кашлять и отплевываться, выглядя полным дерьмом. Я не сомневаюсь, что довольно скоро он будет метаться по всей комнате.

Я ни черта не смыслю в отравлении бензином, но знаю, что оно может быть смертельным, хотя что-то подсказывает мне, что он умрет задолго до того, как бензин успеет подействовать на его организм.

Леви придвигается ко мне и прижимает руку к моей пояснице, прежде чем вывести меня из комнаты. Оглянувшись через плечо, я вижу Романа, прислонившегося к своему дяде.

— Ты дурак, Виктор. Всегда был таким. Джованни ДеАнджелис никогда не восстанет. Его империя — моя.

Леви вытаскивает меня из комнаты и практически бежит к входной двери. Маркус уже там, и мы втроем сбегаем по ступенькам крыльца, мои руки крепко сжаты в их ладонях.

Я встаю на твердый асфальт кольцевой подъездной дорожки, и как раз в тот момент, когда я оглядываюсь через плечо в поисках Романа, громкий взрыв проносится по дому, посылая яркое оранжевое пламя через окно гостиной. Стекло разлетается вдребезги от силы удара, и я падаю на землю, уставившись на массивный дом, с ужасом наблюдая, как пламя быстро охватывает его.

— НЕТ! — кричу я, вскакивая на ноги. Леви и Маркус удерживают меня. — РОМАН ТАМ, ВНУТРИ.

— Он знает, что делает, — говорит мне Маркус, сильно прижимая меня к своей груди, заключая в клетку своими сильными руками.

Я царапаю его кожу, отчаяние разрывает меня, как гребаная бензопила, разрывающая плоть. Меня охватывает паника, и хотя прошла всего секунда, кажется, что прошла целая чертова жизнь.

Я в панике осматриваю дом, наблюдая, как пламя быстро распространяется из комнаты в комнату, уничтожая все на своем пути. Как раз в тот момент, когда я думаю, что надежды больше нет, в открытом дверном проеме появляется темный силуэт, огонь освещает фойе позади него, как адское пламя, ведущее прямо в ад.