Дикари

18

Роман стремительно спускается по лестнице, в то время как дом, который он построил, объят пламенем у него за спиной. Его лицо перепачкано сажей, и он не осмеливается поднять глаза на своих братьев, когда проходит мимо.

Мое сердце разрывается из-за него. Все, что он хотел, — вернуть своего сына домой в целости и сохранности, и снова мы вернулись с пустыми руками. Это все равно что снова и снова биться головой о стену, надеясь на другой исход. Но этого… дома, который он построил для своего будущего, дома, в котором он всегда планировал растить своих детей, где он хотел дать им жизнь, которой у него никогда не было, больше нет.

Хватка Маркуса на моей талии ослабевает, когда я поворачиваюсь и смотрю, как уходит старший брат ДеАнджелис. Он широкими шагами пересекает большую подъездную дорожку, зарево от горящего особняка освещает его и подчеркивает, как напряжены его плечи. Он был на взводе с того момента, как узнал, что его сын жив, и потерять его снова сегодня вечером было именно тем, что ему не было нужно.

— Черт, — бормочет Леви, наблюдая за братом с глубочайшей печалью в глазах. — Что, блядь, мы собираемся делать? Этого ребенка все равно что нет в живых.

Маркус качает головой, его рука опускается на мою поясницу.

— Понятия не имею, — говорит он низким голосом, наполненным болью, которая разрывает мне грудь. — Это уничтожит его.

— Отец будет мстить, когда узнает, что мы сделали с Виктором.

Маркус кивает, более чем осознавая последствия, на которые они только что нарвались.

— Это будет некрасиво, — комментирует он, когда его руки находят мои запястья и скользят вверх к предплечьям, прижимая меня к своей груди, пока я изо всех сил пытаюсь оторвать взгляд от Романа.

Он подходит к черному внедорожнику и упирается руками в капот, наклонив голову вперед. Мышцы его спины напряжены, и я могу только представить, какой ад творится у него в голове прямо сейчас. В любом случае, он выглядит готовым устроить ад… или утонуть в нем.

Я опускаю руку на грудь Маркуса, и поднимаю взгляд, чтобы встретиться с его темными глазами, но всепоглощающее горе, с которым он смотрит в ответ, едва не сбивает меня с ног.

— Дай нам минутку, — говорю я ему.

Хватка Маркуса на моих руках усиливается.

— Это плохая идея, детка. Никто не знает, как он отреагирует на это. Дай ему немного времени остыть.

— Я поддерживаю Марка, — говорит Леви, подходя немного ближе и кладя руку мне на бедро. Я оглядываюсь через плечо, чтобы встретиться с его сокрушенным взглядом. — Роман… он тяжело все воспринимает. Он сдерживается до тех пор, пока не может больше терпеть, а затем взрывается. Ты не захочешь быть там, когда это произойдет.

Я качаю головой, мой взгляд снова останавливается на измученном человеке на другой стороне подъездной дорожки.

— Я так не могу, — бормочу я. — Посмотрите на него. Ему нужен кто-то. Я не собираюсь просто оставлять его там, чтобы это его грызло. Ему нужно выплеснуть это наружу. Ему нужно закричать… или придушить кого-нибудь. Я, блядь, не знаю, но я не собираюсь просто стоять в стороне и позволять ему держать все в себе. Это уничтожит его.

Леви хватает меня за руку и вырывает из хватки Маркуса, разворачивая лицом к себе.

— Думаю, ты меня не слышишь, — предупреждает он. — Если ты заставишь его заговорить об этом до того, как он будет готов, он задушит тебя на хрен.

Мои пальцы сжимаются вокруг его крепкой хватки, и я отрываю их от своей руки, мои глаза сужаются, когда во мне нарастает тихий, яростный гнев.

— А ты не слышишь меня, — выплевываю я, ненавидя то, что моя упрямая натура всегда вступает в противоречие с их потребностью управлять каждым аспектом моей жизни. — Роман нуждается во мне, и нравится тебе это или нет, я иду туда, чтобы помочь ему. Ему нужна отдушина, и эта отдушина — я. Тебе нужно научиться доверять мне, — говорю я, оглядываясь на Маркуса. — Вы оба должны доверять мне. Я знаю, что делаю.

Взгляд Леви перемещается поверх моей головы на Маркуса, в глубине его обсидиановых глаз читается настороженность, кажется, они ведут какой-то безмолвный разговор. После короткой паузы Леви обреченно вздыхает и нежно сжимает мою руку.

— Хорошо, — бормочет он. — Ты можешь идти, но если он сорвется, ты уберешься оттуда к чертовой матери.

Я поднимаю бровь, раздражение горит глубоко внутри меня.

— Спасибо, — бормочу я, борясь с желанием закатить глаза от того, как эти парни думают, что если они признались мне в своей вечной любви то, это внезапно вознаградит их возможностью мной командовать. — Но я не спрашивала разрешения.

Взгляд Леви становится жестче, и я не сомневаюсь, что он борется с желанием надрать мне задницу, но я не задерживаюсь, чтобы выяснить это. Выскользнув от них, я направляюсь по огромной подъездной дорожке к Роману, полная решимости помочь ему тем немногим, что в моих силах, хотя, если быть до конца честной, я абсолютно понятия не имею, что я могу предложить ему, чтобы хоть немного облегчить его боль.

Он стоит ко мне спиной и никак не показывает, что слышит мои шаги, и когда я подхожу ближе, то ловлю себя на том, что оглядываюсь через плечо. Маркуса и Леви нигде не видно, но я не сомневаюсь, что они все еще рядом, готовые прыгнуть и спасти меня, если до этого дойдет. Но по большей части они предложили мне то немногое уединение, на которое были способны, и за это я благодарна им.

Подойдя к Роману сзади, я осторожно кладу руку ему на середину спины, ощущая напряженные мышцы. Его тело сотрясает ярость, и это разрывает что-то внутри меня. У нас с Романом всегда были натянутые отношения, с самого начала. Мы сталкивались лбами на каждом шагу, но этот засранец мне более чем понравился, и видеть его в таком состоянии причиняет мне боль, к которой я не была готова.

Его тело напрягается под моими прикосновениями, и он становится невероятно неподвижным.

Придвигаясь к нему, я поднимаю взгляд на мужчину, который стоит передо мной, медленно провожу рукой по его спине, чтобы нежно обхватить пальцами его бицепс.

— Роман. — Его имя произносится нежнейшим шепотом, от которого его голова медленно приподнимается.

Он переводит взгляд на меня, и я задыхаюсь, когда его темные, мертвые глаза встречаются с моими. Он выглядит как совершенно незнакомый человек, полностью потерянный из-за боли и горя, поселившихся в его сердце. С каждым ударом сердца я понимаю, что готова сделать или сказать абсолютно все, что потребуется.

Я делаю шаг к нему, моя грудь мягко касается его руки, а темнота окружает нас, не оставляя ничего, кроме оранжевого свечения, исходящего от ада позади нас, нагревая мою кожу и громко бушуя в тихой ночи.

— Позволь мне забрать твою боль.

Роман надолго задерживает на мне взгляд, его отчаяние похоже на две глубокие, полые ямы беспомощности, смотрящие на меня. Затем, словно щелкнув каким-то переключателем глубоко внутри него, боль и горе, заливающие его темный взгляд, превращаются в ярость.

— Мою боль никто не сможет забрать, — рычит он, его низкий тон вибрирует прямо у меня в груди и разъедает меня изнутри.

Его рука обхватывает мое горло, и сильным рывком он швыряет меня на капот внедорожника. Болезненный вздох вырывается из моего горла, когда он удерживает меня своей сильной хваткой, его тело прижимается к моему, когда он наклоняется, чтобы заглянуть прямо мне в лицо.

Я хватаюсь за его руку на моем горле, а тьма, клубящаяся в его глазах, давит на меня.

— Ты что, блядь, не понимаешь? — рычит он, его лицо всего в нескольких дюймах от моего. — Все, блядь, кончено. Его больше нет. МОЕГО СЫНА БОЛЬШЕ НЕТ.

Я качаю головой, дергаю его за руки, чтобы сделать вдох.

— Я в это не верю, — говорю я ему, делая низкие, неглубокие вздохи. — Мы найдем его. Это всего лишь неудача.

Он наклоняется чуть ближе, так что его нос соприкасается с моим.

— Не найдем. Виктор был прав. Мой отец всегда на пять шагов впереди нас. Я никогда не увижу своего сына. Мне придется провести каждый день до конца моей гребаной несчастной жизни, зная, через какой ад мой отец проводит моего сына, и я ни черта не смогу с этим поделать.

Освободив одну из своих рук от его руки на моем горле, я обхватываю его шею и запускаю пальцы в его волосы, проводя ногтями по его коже головы.

— С тобой все будет в порядке, Роман, — выдыхаю я. — Я знаю, у тебя нет веры в то, что мы сможем найти его, но у меня ее достаточно для нас обоих.

Роман закрывает глаза, боль пронзает его со скоростью, за которой он просто не может угнаться. Когда он открывает их снова, они невероятно темны и наполнены самым сильным отчаянием, которое я когда-либо видела. Он тяжело вздыхает, и конфликт, раздирающий его изнутри, врывается в меня, как будто я могу чувствовать каждую его маленькую гребаную эмоцию.

Его рука ослабевает на моем горле, давая мне возможность сделать глубокий вдох, пока его большой палец скользит взад-вперед по моей коже, а затем, когда я думаю, что он собирается отстраниться и перевести дух, его губы обрушиваются на мои в резком, гневном поцелуе.

Мои глаза расширяются от удивления, но по мере того, как его поцелуй становится все более нетерпеливым, все более отчаянным, я позволяю ему взять то, что ему нужно, целуя его в ответ с такой же яростью. Наши губы соприкасаются, а языки борются за господство, в то время как другая его рука обхватывает мою талию, крепко сжимая.

Низкое рычание вырывается из глубины его груди, и я чувствую, как оно вибрирует прямо в моей. В этом нет абсолютно ничего эротического, и я быстро понимаю, что речь идет не о том, чтобы наконец уступить его самым основным желаниям, а о том, чтобы сбежать от мучительных мыслей, преследующих его разум, и, черт возьми, я дам ему все, что ему нужно. Я — его отдушина. Мое тело — его спасение, а мое сердце — его выход.

Он телом прижимает меня к капоту машины, и я высвобождаю ноги, чтобы обвить ими его талию, и его ответный стон — это все одобрение, которое мне нужно, чтобы продолжать. Мои пальцы запутываются в его волосах, крепко сжимая, в то время как его пальцы впиваются в мою кожу.

Я не утруждаю себя вопросом, уверен ли он, потому что он не собирается давать мне ответ. И хотя позже он может пожалеть об этом, в данный момент это именно то, что ему нужно.

Это будет жестко, быстро и яростно. Это будет не ради удовольствия. Речь не будет идти о том, чтобы кончить, и, черт возьми, это, вероятно, будет даже больно, но я приветствую это. Может быть, часть меня даже нуждается в этом так же сильно, как и он. Его потребность исходит из отчаяния, тогда как моя — это чистая похоть к мужчине, который мучил меня месяцами. Насколько я больна, что хочу этого с ним?

Все, что я знаю, это то, что как только он закончит со мной, все будет кончено. Он не будет обниматься, и уж точно не предложит мне теплое полотенце, чтобы вытереться. Это будет грубо и некрасиво и оставит зияющую дыру в моей груди, но я здесь для всего, что ему нужно.

Я крепко обхватываю ногами его талию, и он прижимается ко мне, его массивный член напрягается в джинсах, отчаянно желая большего. С моих губ срывается жалобный стон, и его голодный поцелуй поглощает этот звук. И слишком скоро Роман освобождает мое горло и отрывается от меня, заставляя меня отпустить свою хватку в его волосах. Он тяжело дышит, в его глазах безумное выражение, и на мгновение я думаю, не уйдет ли он, но он просто смотрит на меня с глубочайшей потребностью в глазах.

Молчание убивает меня, и, наблюдая за ним, я вижу, как в его взгляде проскальзывает нерешительность. Он знает, что это неправильно, что он пользуется мной, использует меня для удовлетворения своей больной потребности в разрядке, чтобы почувствовать что-то еще, кроме горя по потерянному сыну и гнева, который его мучает. Но я не даю ему возможности задавать вопросы дальше, киваю, давая понять, что все в порядке.

— Все, что тебе нужно, Роман. Я справлюсь с этим.

В его глазах вспыхивает что-то, чего я никогда раньше не видела, что-то, чего я не совсем понимаю, и когда моя грудь поднимается от резкого вздоха, его руки опускаются к поясу моих брюк, срывая их с моих ног. Мое нижнее белье спускается вместе со штанами, и он быстро отбрасывает их на землю позади себя, затем, прежде чем он может дать себе время передумать, он тянется к ширинке джинсов и высвобождает свой член.

Он вырывается из брюк, и мне не нравится, что в таком положении я не могу полюбоваться на него, но то, как он упирается в мою внутреннюю поверхность бедра, говорит мне именно то, что я должна знать. Он чертовски большой мальчик. Хотя я уже знала это, еще с крыши высотки, но только сейчас я по-настоящему вижу, что у него там внизу.

Он не срывает с меня майку, как это сделали бы его братья, и не тратит время на то, чтобы снять джинсы. Речь не об этом. Речь о том, чтобы войти и выйти. Жестко, быстро и необузданно.

Роман едва дает мне шанс подготовиться, прежде чем схватить меня за бедра и притянуть к себе, свесив мою задницу прямо с капота внедорожника. Мои ноги обвиваются вокруг его талии, и прежде, чем я успеваю как следует обхватить его, он вонзает свой толстый член глубоко в мое влагалище, даже не дожидаясь, чтобы проверить, мокрая ли я.

Я вскрикиваю, его вторжение широко растягивает меня, а его пальцы впиваются в мои бедра, удерживая меня неподвижной. Он отстраняется, его член покрыт моим возбуждением, и я наклоняю бедра в лучшую позицию, чтобы принять его глубже. Он толкается снова, и стон вырывается из моего горла, когда я опускаю руку вниз, ища, за что бы ухватиться, чтобы не упасть с капота.

— Черт, — рычу я, откидывая голову назад, когда явное удовлетворение от того, что Роман глубоко внутри меня, захватывает мою грудь.

Он берет меня снова, сильнее и быстрее. Моя грудь быстро поднимается и опускается, подстраиваясь под его скорость, и я не могу не наблюдать за тем, как он сжимает челюсть, резкие линии говорят мне гораздо больше, чем он может сказать вслух. Низкий рокот вырывается из моей груди, и он прижимает меня крепче, в его глазах вспыхивает боль, заставляя меня понять, что он сдерживается, боясь причинить боль мне.

Я опускаю руку к его руке на моем бедре, и я крепко сжимаю ее, впиваясь ногтями в его плоть.

— Я выдержу это, Роман, — говорю я сквозь сжатые челюсти, когда он снова входит в меня, растягивая мои стенки и посылая волну чистого удовольствия, пульсирующую во мне. — Дай это мне. Выплесни все это на мое тело.

Его охватывает неистовое желание, и, не колеблясь ни секунды, он вытаскивает свою руку из-под моей и кладет ее сверху, а затем переплетает наши пальцы. Крепко сжав, он просовывает вторую руку под мою задницу, удерживая меня, и, поддавшись своим основным, животным порывам, трахает меня так, как никогда больше не будет трахать.

Его толчки дикие и грубые, жесткие и глубокие, поражающие меня во всех нужных местах. Если бы он не держал меня так крепко, он, блядь, наверняка отправил бы меня прямо через лобовое стекло. Я вскрикиваю, моя киска сжимается вокруг него, мгновенно принимая его жестокую потребность, когда я отпускаю капот другой рукой и прижимаю пальцы к своему клитору.

Он наблюдает за мной, пока я яростно потираю клитор, и жестко трахает меня, тяжело дыша и постанывая при каждом диком толчке. Его яйца ударяются о мою задницу снова и снова, и я стону, знакомое жжение нарастает глубоко внутри меня.

— Черт, я собираюсь кончить, — тяжело дышу я.

Он не отвечает, просто меняет позицию и входит в меня под новым углом, отчего мои глаза закатываются на затылок. Мне отчаянно хочется перевернуться, чтобы он вошел в меня сзади, нагнув, пока жестоко трахает меня, заставляя подчиниться… но с этим придется подождать.

Моя киска сжимается, и я вскрикиваю.

— БЛЯДЬ, ДА.

Из горла Романа вырывается нуждающийся стон, и когда я снова смотрю на него, чувствуя, как его рука сжимается в моей, я понимаю, насколько он чертовски близок.

— Дай это мне, Роман, — требую я, когда моя киска достигает предела и превращается в содрогающееся месиво. — Дай мне это.

Челюсти Романа сжимаются, и когда он толкается в меня последний раз, он жестко кончает, выстреливая свой горячий заряд глубоко в мое влагалище с громким стоном.

— БЛЯДЬ, — рычит он, тяжело дыша, когда мои стенки сжимаются вокруг его толстого члена, неистово сокращаясь вокруг него.

Его хватка ослабевает, и он толкает меня дальше на капот внедорожника, чтобы освободить меня, не уронив при этом, но, черт возьми, он не решается отпустить свою хватку на моей руке. Он делает медленный глубокий вдох, пока я спускаюсь со своего кайфа, пытаясь понять, как, черт возьми, я смогла справиться с этим.

Он встречается со мной взглядом, и в нем чувствуется странная нерешительность, от которой моя грудь сжимается от боли. Он осторожно выходит из меня, зная, что мне наверняка будет больно, и я стараюсь не реагировать. Я определенно почувствую это завтра.

— Ты в порядке? — спрашивает он, встречаясь со мной взглядом.

Я сажусь на капот, чувствуя, как из меня вытекает его теплое семя, но это наименьшая из моих проблем. Поднимаясь, я обвиваю рукой его шею и заставляю его выдержать мой пристальный взгляд.

— А ты?

Он тяжело сглатывает, и в его глазах мелькает намек на темноту, но напряженный гнев, кажется, утих, позволяя ему дышать легче. Он едва заметно кивает, проводя большим пальцем по костяшкам моих пальцев.

— Пока.

Облегчение поселяется в моей груди, и я наклоняю голову вперед, встречаясь своим лбом с его.

— Тогда я в порядке, — говорю я ему, краем глаза замечая горящий особняк и зная, что это обязательно привлечет внимание властей, особенно учитывая, что они уже пристально следят за семьей ДеАнджелис после убийств Антонио и Роналду. — Я знаю, ты надеялся получить больше от пребывания здесь, но нам нужно идти.

Он кивает и отпускает мою руку, прежде чем заправить себя обратно в джинсы. Он помогает мне спуститься и подает мои брюки. Когда я забираю их у него, Маркус и Леви появляются из-за угла горящего особняка, их темные глаза смотрят прямо на меня. Напряженный взгляд Леви полон гнева, и он выглядит так, словно готов разорвать своего брата на части за то, что тот был так груб со мной, в то время как Маркус выглядит так, словно он только что осознал, что на самом деле значит делиться.

Я отвожу взгляд, когда меня пронзает чувство вины, и, не говоря больше ни слова, мы вчетвером садимся обратно во внедорожник и покидаем горящий особняк, зная, что о том, что здесь только что произошло, больше никогда не будет сказано.