Дикая принцесса

22. ЕЛЕНА

Я не хочу бояться идти к Васкесу. После всего, что случилось, мне хотелось бы думать, что я больше ничего не буду бояться. Но когда мы готовимся покинуть мотель, я чувствую, как в животе завязывается тугой узел страха. Я хочу остаться здесь, в пузыре безопасности, который мы с Левином создали в этой комнате, отгородившись от внешнего мира.

В течение нескольких дней, как только я узнала, что он будет жить, я позволяла себе раствориться в том, чтобы просто быть с ним. Близкое столкновение со смертью, казалось, ослабило его защиту, и я позволила себе насладиться этим. Я не думала о том, что будет дальше. О том, что за все ночи, проведенные в объятиях друг друга, и все разы, когда он спал со мной, не пытаясь сопротивляться, ничего не изменилось.

По-прежнему есть неизбежный конец, и сейчас мы почти у цели.

Пока мы одеваемся, в комнате стоит тяжелая тишина. Я влезаю в джинсы и красную блузку на пуговицах, которую нашла в одном из недорогих магазинов, оставляю волосы распущенными и наблюдаю за Левином, который немного скованно натягивает футболку, рана на его боку напряженно шевелится. Швы еще не сняты, и под футболкой все еще есть бинт. Левин тянется за курткой, засовывает пистолет в пояс джинсов, под рубашку. Денег осталось совсем немного, и он складывает их, засовывая во внутренний карман пиджака, и смотрит на меня.

— Что ж, — медленно произносит он, выражение его лица напряжено. — Нам пора идти.

Я знаю, что он не хочет, чтобы я шла с ним. Но я не собираюсь оставаться в стороне, не после всего, что случилось, и не после всего, что я сделала. Я чувствую, что заслужила право быть рядом с ним, и, несмотря ни на что, это и моя жизнь тоже. Я уже давно покончила с тем, чтобы отходить на второй план в своей собственной истории.

Особняк Васкеса находится совсем в другой части города, на окраине, окруженный стеной и высокими железными воротами. Левин смотрит на меня, когда мы приближаемся, выражение его лица очень серьезное.

— Позволь мне говорить, — тихо произносит он. — И следуй моим указаниям. Это важно, Елена.

— Я знаю. Я уже поняла это. — Пока он это говорит, мои пальцы перебирают твердую форму под краем рубашки — нож, который Левин купил для меня. У нас не было достаточно средств, чтобы купить мне пистолет, но в данный момент он чувствовал, что мне нужно оружие. Что-то, чем я смогу дать серьезный отпор, если до этого дойдет.

У ворот нас останавливают охранники в черных одеждах, которые сразу же настораживаются, увидев нас.

— Что вам нужно? — Хрипловато произносит один из них, его рука тянется к пистолету на поясе пока он подозрительно смотрит на нас.

Левин не дрогнул.

— El conejo necesita reunirse con la araña. Кролику нужно встретиться с Пауком. Передайте Васкесу, что к нему пришел Левин Волков.

Не думаю, что слова сами по себе что-то значат для этого человека, который, скорее всего, не более чем охрана, но манеры Левина достаточно, чтобы убедить его. Он настороженно отступает к сторожевой будке перед железными воротами, а Левин стоит там, наклонившись ко мне, как это часто бывает, и мы ждем, что произойдет.

Охранник выходит обратно и кивает.

— Он вас примет.

Когда мы входим в особняк, он напоминает нечто среднее между домом моего детства и особняком Диего. Он более богато украшен, чем дом, в котором я выросла, но без излишней вычурности, как у Диего. Полы выложены кремовой плиткой, стены выкрашены в драгоценные тона, а стропила над домом деревянные. Каждый предмет мебели и текстиля, мимо которого мы проходим, пока нас ведут вглубь особняка и вверх по винтовой лестнице, имеет насыщенный цвет и фактуру, стены увешаны картинами в золоченых рамах, а деревянные полы на втором уровне устланы ткаными коврами. Очевидно, что Васкес — человек, который любит демонстрировать свое богатство, но с большим вкусом, чем это предпочитает делать Диего.

Мне удалось мельком увидеть, каким человеком был Левин, и каким он остается до сих пор, в какой-то степени. Я видела, каким опасным он может быть, каким находчивым. Я видела, как он ворует и убивает, торгуется и играет в азартные игры. Но сейчас, когда мы подходим к кабинету Васкеса, я вижу, что он в своей стихии. Это Левин из Синдиката, человек, которым он давно не был. Я вижу это по его осанке, по тому, как он идет, пока мы следуем за охранником к двойным дверям из красного дерева в центре второго этажа, не похожим на те, что вели в кабинет моего отца дома. При виде его я испытываю ностальгию.

Охранник настойчиво стучит в дверь.

— К вам Левин Волков, сеньор. И девушка с ним.

— Впускай. — Глубокий, хриплый, акцентированный голос доносится из недр комнаты, и охранник распахивает двери, отступая назад и делая жест.

— Проходите.

Левин не вздрагивает. Его лицо — маска, пустая, твердая и уверенная, и я стараюсь сохранить такое же спокойствие на своем лице. Я не хочу, чтобы Васкес подумал, что я боюсь. Я не хочу, чтобы он думал что-то еще, кроме того, что мы с Левином рассчитываем уйти отсюда под собственной властью и без всякой сделки, которую, как он думает, он заключил с Диего.

Я не вернусь к Диего. Это я знаю точно. Никогда, что бы мне ни пришлось сделать.

Мы входим в комнату, и я вижу человека, который, должно быть, и есть Васкес. Он сидит за длинным деревянным столом, дым клубится от сигары, лежащей на подносе рядом с его рукой, и он одет в хорошо сидящий костюм цвета загара. Его волосы зачесаны назад, лысеют по углам, и у него хорошо подстриженные усы и темные, острые глаза. Он не выглядит особенно опасным, впрочем, это ничего не значит.

— Левин Волков. — Он не встает, а продолжает оценивать нас с другой стороны стола. — Ты привел ко мне мою жертву, как я вижу. Тебе нужна награда? Или просто благодарность? Боюсь, я не склонен к первому, но второе…

— Я здесь, чтобы договориться с тобой, — категорично заявляет Левин. — Для того, чтобы мы вдвоем благополучно покинули город.

Васкес смеется. Это настоящий смех, как будто Левин действительно его позабавил, и он достает сигару, делает затяжку, а затем кладет ее в пепельницу и оставляет там.

— Если бы ты хотел вести переговоры, тебе не следовало бы брать с собой приз. Что мешает мне просто убить тебя и забрать ее? Гонсалес уже хочет твоей смерти. Ты облегчил мне работу.

Выражение лица Левина не меняется.

— Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, на кого я работаю, на кого я работал в прошлом и с кем у меня остались связи. Не думаю, что ты убьешь меня так просто. Не тогда, когда я могу предложить тебе более выгодную сделку. И не сейчас, когда Гонсалес нажил столько врагов из-за своей одержимости одной девушкой.

Васкес сужает глаза.

— Это правда, я не понимаю, зачем ему так стараться ради женщины, даже дочери Сантьяго. Даже этой, хотя я понимаю, что это вопрос уязвленной гордости. Как мне сказали, его отвергли обе дочери.

— Стоит ли его уязвленная гордость того, чтобы потерять возможность союза с тремя самыми могущественными преступными группировками в Северной Америке? — Левин выдерживает ровный взгляд Васкеса. — Сантьяго состоит в союзе с этими группировками. Я работаю на "Братву" Виктора Андреева, у которой сейчас связи с Синдикатом в Москве. А что есть у Гонсалеса?

— Лояльность половины картелей Южной Америки или даже больше, — задумчиво говорит Васкес. — А Братва и их альянсы никогда не приходили ко мне раньше. Картели — это мой бизнес. Сантьяго теряет их. Так что, как мне кажется, Гонсалес — это тот, кого я должен слушать, когда речь заходит о температуре происходящего среди них.

— Пока что Гонсалес держит эти карты в руках. Но Братва, Ирландские короли, мафия Романо, все они посылают подкрепления Сантьяго. Торгуют с Сантьяго. Когда ветер переменится в его сторону, пойдут и деньги. Торговля наркотиками и поставки оружия. И если ты поможешь Гонсалесу навредить дочери Сантьяго, никто из них больше не будет с тобой работать.

— И ты думаешь, что они начнут сейчас, когда раньше никогда не начинали? В Рио нет ни мафии, ни Братвы, ни ирландцев, и я не планирую, чтобы они тут были. Почему я должен пускать их на свою территорию?

Левин качает головой.

— Я не предлагаю тебе дать им место на твоей территории. Я вообще не предлагаю им поселиться в Рио. Я предлагаю взаимовыгодное торговое соглашение. Ты отказываешься от сделки с Гонсалесом, а я гарантирую, что безопасное возвращение Елены в Бостон будет вознаграждено таким увеличением прибыли твоего бизнеса, что все, что предложит Диего, покажется оскорблением.

Васкес откинулся в кресле, раздумывая. Он даже не смотрит на меня, и я не уверена, что нахожу в этом облегчение или оскорбление.

— Я могу сказать, что она что-то значит для тебя, — говорит он, обращаясь непосредственно к Левину, как будто меня вообще нет в комнате. — Она очень красивая. Дело только в этом? Или ты неравнодушен к невинным девушкам, попавшим в беду, как я слышал? Жаль, что случилось с твоей покойной женой. Я понимаю, откуда взялось это желание…защитить что-то столь хрупкое.

В суровом фасаде Левина появляется первая трещина. Я вижу, как он слегка вздрагивает, как сужаются уголки его глаз, и понимаю, что если я это вижу, то и Васкес тоже. Я не могу представить, каково это, когда кто-то так легко всаживает нож в то, что, как мне кажется, должно быть одной из единственных, если не единственной, трещиной в броне Левина.

— Я не могу представить, как ужасно было прийти домой и найти ее в таком состоянии, — продолжает Васкес. — Убита в вашей общей постели, разрезана на части и оставлена истекать кровью… и ваш ребенок. Такой ужас, у него даже не было шанса родиться.

Услышав это, я чувствую себя как от физического удара, шок, который отдается во мне. Я не могу представить, что чувствует Левин. Я вижу, как по его телу проходит слабая дрожь, и не знаю, как он удерживается от того, чтобы не наброситься на него. Я не знаю, как он держит себя в руках, как он стоит перед Васкесом, а выражение его лица — пустая маска.

Я не знала, что жена Левина была беременна, когда она умерла. У меня сердце болит за него, когда я думаю о том, что ему пришлось пережить.

— То, что случилось с Лидией, было очень давно. — В голосе Левина нет эмоций, как и в его глазах. — Мы говорим о настоящем, Васкес.

— И тем не менее это все еще влияет на тебя. — Он сгибает пальцы перед собой, его губы дергаются в улыбке, и мне хочется пересечь комнату и влепить ему пощечину, поцарапать его, выцарапать ему глаза. Я ненавижу его за то, что, как я знаю, он заставляет Левина чувствовать в этот момент, за муки, которым он подвергает его, просто чтобы посмотреть, сломается ли он. Это ужасно.

— Я сделал тебе предложение. Хорошее. Так в чем смысл этой игры? — Резко спрашивает Левин. — Если в этом есть какой-то смысл, я бы хотел его услышать.

Васкес садится, снова наклоняется вперед и делает еще одну затяжку сигарой, после чего кладет ее обратно.

— Ты любишь игры, Волков. Знаешь, откуда я это знаю?

— Не имею ни малейшего представления.

Васкес ухмыляется.

— Я знаю, что ты играл в азартные игры в городе, Волков, полагаю, в попытке заработать деньги, необходимые для замены паспортов, которые вы так и не получили, и купить билет на самолет, чтобы улететь отсюда с желающим пилотом. И в результате ты обыграл человека, который должен был выиграть у меня кучу денег на игре не так давно, в одном отеле, который, я уверен, ты помнишь. Все закончилось дракой, смертью и угнанной машиной.

Я не знаю, откуда он все это знает. Я хочу спросить, но мне лучше помолчать. Кто ему сказал? У него что, глаза везде? Я всегда считала своего отца могущественным человеком, но это была не такая власть. По крайней мере, я так не думаю.

— За столом было место для меня, и я его занял, — ровно говорит Левин. — Не может быть игры без игроков, которым можно сдавать карты, Васкес. Если я выиграл у твоего человека, то выиграл честно и справедливо. И деньги я тоже не получил, так что у меня нет их, чтобы отдать тебе.

Губы Васкеса подергиваются.

— Можно поспорить о том, насколько все было честно и справедливо, — медленно произносит он. — Но я не собираюсь обсуждать это с тобой. Я хочу предложить собственную игру.

Я напрягаюсь, но Левин даже не вздрагивает.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду игру в покер. Здесь, в моем доме. Видишь, какое гостеприимство я тебе предлагаю? Ты будешь играть за столом, выбранным мной, с нейтральным дилером, все честно и справедливо, как ты любишь говорить. И если ты выиграешь, то получишь то, что хочешь. Я позволю тебе уехать с девушкой Сантьяго и даже организую тебе перелет домой в Бостон, которого ты так хочешь.

— А если я проиграю?

Васкес пожал плечами.

— Тогда сделка, которую я заключил с Гонсалесом, в силе. Пуля для тебя, а девушка останется у меня, чтобы быть доставленной ему, когда он прибудет.

При этих словах меня охватывает холод, а в животе завязывается больной узел. Слишком много, чтобы оставлять это на волю случая. Слишком опасно. Я не могу прочесть, о чем думает Левин, но могу себе это представить. Если нет другого выхода… Не думаю, что Васкес позволит нам покинуть его кабинет, если только Левин не согласится.

Несколько секунд Левин молчит, глядя прямо на Васкеса, словно в дуло пистолета.

— Ты не можешь ожидать, что я стану рисковать ее жизнью из-за карточной игры, — наконец говорит он, и я вижу блеск в глазах Васкеса. Именно это он и хотел услышать от Левина.

— Дайте мне с ним поговорить. — Я впервые заговорила с тех пор, как мы вошли в комнату, и я вижу, как Васкес смотрит на меня, в его взгляде смешались любопытство и раздражение. — Дайте мне минутку.

— Елена… — шипит Левин сквозь зубы, но я не обращаю на него внимания и тяну его за руку, чтобы оттащить подальше от ушей Васкеса.

Он неохотно следует за мной, думаю, больше из желания не спорить на глазах у Васкеса, чем из-за чего-либо еще. Я знаю, что он будет сердиться на меня за то, что я не послушала его, не позволила ему разобраться с этим в одиночку. И все же у меня ужасное, тонущее чувство, что если Левин скажет Васкесу нет, то никто из нас не уйдет.

— Я не думаю, что есть другой путь, — шепчу я. — Сохранить сделку с Диего для него проще всего. Он ничем не рискует. Но его забавляет идея заставить тебя играть за него. — Я колеблюсь. — Он из тех, кто держит свое слово?

Левин смотрит на меня сверху вниз, и я вижу, что он изо всех сил старается сохранить терпение.

— Судя по тому, что я о нем знаю, да, — говорит он наконец. — Но Елена, я не буду рисковать…

— А что еще мы собираемся делать? Бороться за выход? — Я поднимаю на него глаза. — Ты можешь выиграть. И тогда мы сможем уйти. Если ты веришь, что он сдержит свое слово, мы можем уйти.

— Елена, я…

— Я верю в тебя. Ты еще не подводил меня. Это наш шанс…

— Я подводил других. — В глазах Левина появился намек на отчаяние. — Я потерпел неудачу в прошлом. И в этот раз…

— Он не позволит нам уйти. Это единственный выход, я в этом уверена. — Я поднимаю руку и нежно касаюсь его щеки. — Ты вытащишь нас отсюда, и мы сможем вернуться домой.

Я не могу сказать ему, что мне начинает казаться, будто дом находится там, где он.

Я наклоняюсь, упираюсь другой рукой в его грудь и целую его быстро и нежно. Не думаю, что это имеет значение, Васкес уже догадался, что я что-то значу для Левина. Думаю, он догадался, что именно, иначе не стал бы бросать ему в лицо смерть жены Левина.

— Я верю в тебя, — тихо шепчу я, а затем отступаю назад.

Сердце колотится в груди, когда я смотрю, как Левин поворачивается к Васкесу, который выглядит необычайно довольным тем, как разыгрывается вся эта сцена.

— Отлично, — грубо говорит он. — Договорились.

— Отлично. — Васкес улыбается, а затем повышает голос и зовет. — Ребята! Заберите девушку. Вы знаете, что с ней делать.

— Какого хрена? — Левин отступает назад, становясь между мной и дверью. — Я сказал…

— Я знаю, что ты сказал. И девочка будет в безопасности, подальше от тебя, чтобы ты выполнил свою часть сделки. — Васкес кивает, дверь открывается, и пятеро одетых в черное охранников входят внутрь, направляясь прямо ко мне.

Холодный ужас проникает в мои кости, воспоминания о том, как меня держали в камерах в комплексе Диего, возвращаются с новой силой, но я сжимаю зубы, не позволяя им сломить меня.

— Я буду в порядке, — говорю я Левину, задыхаясь, когда двое мужчин тянутся ко мне. — Я буду в порядке. Просто сосредоточься на игре…

— Два часа. — Васкес смотрит на Левина. — Мои игроки будут здесь. И мы увидим, какая сделка будет заключена в конце.

На этот раз не нужно играть в игру, чтобы отвлечь внимание от стола. Меня приводят в небольшую комнату, похожую не более чем на комнату для допросов, с креслом, поставленным перед, как я быстро понимаю, односторонним окном. По другую сторону от него находится комната, похожая на гостиную, оформленную так же, как и весь дом, с большим круглым деревянным столом в центре и расставленными вокруг него стульями. Пока что в комнате никого нет. Стражники, держащие меня за руки, подводят меня к креслу и усаживают в него.

— Сиди здесь, и нам не придется тебя удерживать, — грубо говорит один из них, и я бросаю на него взгляд.

— Куда, черт возьми, мне деться?

Это риторический вопрос, и они не удосуживаются ответить мне. Я сижу, не шевелясь, смотрю и жду, пока время идет. Никогда еще два часа не казались мне такими долгими.

Наконец дверь открывается, и я вижу, как в зал входят несколько мужчин. Последним входит Левин, за ним охранники Васкеса, а затем человек, который, как я предполагаю, является дилером на игре. Васкеса нигде не видно.

Я до сих пор не понимаю, как проходит игра. Я наблюдаю, как все мужчины рассаживаются по местам, а Левин опускается в кресло с апатией, которой, как я знаю, он на самом деле не испытывает. Я никогда не видела, чтобы термин "покер-фейс" был так идеально вложен в кого-то, и как он используется в контексте, но Левин — мастер в этом деле. Глядя на него, никто бы и не догадался, что в этой игре вообще есть ставки, не говоря уже о том, насколько они высоки.

У меня перехватывает дыхание, когда раздаются карты. Я не знаю, сколько времени займет игра и как определить, выигрывает Левин или проигрывает. Он сидит лицом к окну, за которым я нахожусь, что, я уверена, сделано специально, и когда он смотрит на него, я абсолютно уверена, что оно одностороннее. Он не видит меня, но по тому, как мелькает выражение на его лице, прежде чем оно снова становится пустым, я думаю, он знает, что меня посадили за это окно.

Не думаю, что Васкес может сделать что-то, что удивило бы Левина, что он не видел, не слышал или не думал раньше, и в этом есть что-то очень утешительное. По крайней мере, я считаю, что Левин догадывается о том, что может произойти, и уже думает, что с этим делать.

Если мы потерпим полный провал, это будет не потому, что я не была в надежных руках, независимо от того, что может подумать Левин.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я услышала, как открывается дверь. Обернувшись, я вижу, что в комнату входит Васкес, который смотрит на окно и направляется ко мне. Он немолод, но двигается с легкой, здоровой грацией, напоминающей мне об отце, и в груди у меня поселяется боль.

Я понятия не имею, когда и увижу ли я отца снова.

— Ты знаешь, как играют в эту игру? — Васкес встает рядом со мной, опираясь на угол моего кресла так непринужденно, словно мы друзья. — Ты ведь часто наблюдала за его игрой, верно?

Я молчу, и он усмехается.

— Не нужно быть такой холодной, Елена. Я лично не желаю тебе ничего плохого. Это бизнес, вот и все. Бизнес с Диего или бизнес с людьми, на которых работает Волков. В любом случае, у меня нет никаких личных чувств по этому поводу.

— Тогда почему бы просто не принять предложение Левина? — Слова вырываются прежде, чем я успеваю их остановить.

Васкес пожимает плечами.

— Потому что я не уверен, что это лучший вариант. Как я уже сказал, у меня нет никаких отношений с этими организациями за пределами картелей. Если я хочу выйти за рамки, то должен убедиться, что человек, предлагающий мне это, верит в то, что предлагает. Что он нуждается в этом достаточно сильно, чтобы выиграть.

— То есть вы заставляете его ставить все на кон в азартной игре? — Я слышу горечь в своем голосе. — Это ничего не доказывает.

— Это не совсем азартная игра. — Васкес кивает на окно. — Я вижу, что ты не совсем понимаешь, как в нее играют. Это случайность, но это и проверка мастерства. Игра, которая требует нервов. У твоего Волкова есть нервы. Это я вижу. Теперь посмотрим, есть ли у него также мастерство и решимость. — Он наклоняет голову в одну сторону, наблюдая. — У него неплохо получается. Но, возможно, недостаточно хорошо.

При этих словах у меня в животе образуется ледяной комок, и я, несмотря на себя, хватаюсь руками за ручки кресла. Я не знаю точно, говорит ли он правду, говорит ли он это только для того, чтобы вывести меня из равновесия, у меня нет возможности узнать. Все, что я вижу, это мужчины, держащие в руках карты, и я не знаю, что все это значит на самом деле, и как их читать.

— Знаешь, — говорит Васкес, продолжая наблюдать за игрой через окно. — Диего Гонсалес больше не хочет тебя для себя. Он считает, что после стольких дней, проведенных с Волковым, твоя невинность уже не актуальна. После того, что я увидел сегодня в своем кабинете, я склонен с ним согласиться. Его пальцы раздвигаются, и я чувствую, как они касаются моих волос. Все, что я могу сделать, это не вздрогнуть. — Значит, у него другие планы на тебя. Другой покупатель. Не обязательно, чтобы ты осталась нетронутой, как это могло быть раньше. Так что если Волков проиграет…

Пальцы Васкеса обхватывают пряди моих волос и подносят их к его носу, когда он вдыхает.

— Я буду наслаждаться тобой несколько ночей, пока он не придет за тобой или не пришлет кого-нибудь. И я получу от этого огромное удовольствие, я думаю. В конце концов, ты ведь была только с Волковым, верно? Ты еще совсем недавно узнала, на что способен мужчина, особенно тот, которого не волнует, как ты к этому отнесешься. Думаю, мне это очень понравится.

Я сжимаю губы, борясь с приливом желчи, поднимающейся в горле при мысли о руках этого мужчины на мне, о том, что ко мне прикасается кто-то, кого я не хочу, кто не Левин. Горло сжимается, и я делаю неглубокие вдохи, стараясь не показать, как сильно я боюсь. Как бы мне хотелось разрыдаться.

Я верю в Левина. Он выиграет.

Я не говорю ни слова. Думаю, Васкес из тех, кто хочет, чтобы я умоляла и плакала, кто надеется, что я буду молить его о пощаде, что я буду торговаться с ним. Я не хочу, чтобы он видел, как я распадаюсь на части. Я отворачиваю лицо, наблюдая за игрой через окно, как будто его слова ничего для меня не значат. Как будто я ни капельки не боюсь того, что он со мной сделает.

Я могу играть в свою собственную игру.

Я наблюдаю, как игроки выбывают из игры, пока она не подходит к концу. Я действительно не знаю, победит Левин или нет. Васкес остается, в конце концов отступая в конец комнаты. Я все еще чувствую его присутствие позади себя, оно надвигается, как дурное предзнаменование. Но я сижу на месте, сжимая пальцы на ручках кресла, пока мои руки не онемели, пока не была разыграна последняя рука.

Только через мгновение я понимаю, что Левин выиграл. Сначала я никак не реагирую, сижу в ошеломленном молчании. А потом я слышу шаги и чувствую, как один из охранников поднимает меня со стула, как его рука сжимает мою руку, и мой живот скручивается от страха.

Сдержит ли Васкес свое обещание?

Я понятия не имею, сдержит или нет. Я тяжело сглатываю, не опуская подбородок, пока меня выводят из комнаты и ведут по коридору обратно в кабинет Васкеса. Сам мужчина следует позади, а через несколько мгновений двери снова открываются, и в кабинет вводят Левина. Я отказываюсь спрашивать, что будет дальше. Я отказываюсь делать что-либо, кроме как ожидать, что Васкес сдержит свое слово, даже если я знаю, что шансы на то, что произойдет что-то еще, далеко не малы.

— Я выиграл. — Голос Левина холодный и жесткий. — Значит, ты позволишь нам уехать. Когда вылет?

Губы Васкеса дергаются в улыбке, и на одно ужасное мгновение мне кажется, что он собирается сказать, что все это было шуткой. Что он не намерен держать свое слово.

Секунды идут. Раз, два, три, и я сжимаю руки в кулаки, пытаясь сдержать панику. Я чувствую, как напряжен Левин рядом со мной, и не смотрю на него. Если я посмотрю и увижу на его лице правду, которой боюсь, я могу сломаться. Я так ужасно боюсь.

И тут Васкес выдыхает и улыбается, искренне, или настолько искренне, насколько это вообще возможно для такого человека, как он.

— Сегодня вечером вас отвезут в гостиницу, номер будет оформлен на меня, — спокойно говорит он. — С охраной. А завтра будет организован перелет в Бостон из моего личного ангара. Это твой приз, Левин Волков.

Он пожимает плечами, улыбка все еще задерживается на его губах.

— Ты выиграл его, как ты и сказал, честно и справедливо.