Дипломатия Волков. Месть Драконов. Отвага Соколов

Глава 21

Дугхалл завершил свои упражнения с зандой и поднялся, так и не стерев тревоги с лица. Он не понимал только что полученных указаний, ему не нравилось направление, в котором его подталкивали боги. Он всегда пользовался магией лишь для поддержания мира и гармонии, исключительно ради благих целей. Теперь же от него требовали совершить нечто противоречащее всем его убеждениям, и занда трижды настаивала на том, что именно этим путем следует идти, чтобы он и его Соколы смогли победить последнего Дракона и созванное им войско.

Дугхалл собрал свои чародейские принадлежности и, скрестив ноги, опустился на пол. Он надолго погрузился в размышления, подбирая слова заклинания таким образом, чтобы, вопреки недоброму звучанию слова, оно не могло причинить зла живому существу. Потом он вырвал у себя с макушки волосок, соскреб с внутренней стороны щеки кусочек кожи и сложил свои подношения в чашу. После этого бросил два крошечных белых шарика на лоскут черного шелка, предварительно расстеленный на каменном полу. Наконец, он окунул пальцы в крошечный фиал с прозрачным желе и подождал, пока оно подсохнет на руке.

Закончив с приготовлениями, он начал декламировать:

Он протянул руку к окованной серебром чаше и принялся ждать. Внезапно та наполнилась белым светом, знаменующим, что Водор Имриш принял подношение, а затем свет этот сделался холодным и мерцающим, поднявшись над чашей маленькими язычками. Дугхалл приблизил пламя к белым шарикам, которые поглотили его столь же быстро, как вода гасит свечу.

Когда погасла последняя искорка волшебного огня, Дугхалл прикоснулся левым указательным пальцем к одному шарику, а правым к другому. Оба они сразу же приклеились к коже… теперь они останутся на кончиках пальцев до тех пор, пока он не пустит их в дело.

Затем Дугхалл поспешно вышел в коридор, полагая, что у него осталось совсем немного времени для успешного исполнения задуманного, и отправился искать того, кто был ему нужен сейчас.

— Кейт, — сказал он, проходя мимо племянницы. — Приведи Ри в мою комнату, хочу обсудить детали будущей церемонии.

Дугхалл словно бы в рассеянии коснулся ее обнаженной руки и, избавившись от одной из сфер, отправился дальше. Он знал, что сейчас позади него Кейт замерла в коридоре, изучая спину дяди ставшим вдруг неуверенным взглядом.

В одном из верхних коридоров он столкнулся с Ри.

— О, сынок, — обратился к нему Дугхалл, прикасаясь кончиком пальца к запястью Ри… Вторая из сфер с легким щелчком перекочевала на кожу молодого человека. — Я только что видел Кейт, она искала тебя. Она была в коридоре у западного салона. Если только уже не ушла оттуда.

Покончив с этим, Дугхалл вернулся к себе, опустился в одно из узорчатых кресел и поежился. Ему казалось, что его вот-вот вырвет, поэтому он свесил голову между колен и оставался в такой позе, пока тошнота наконец не прошла.

Дело сделано. Он не знал, чего именно он добьется этим, и не понимал, почему боги направили его именно таким путем. Ему хотелось иметь четкую и ясную картину будущего — схему, которая позволила бы ему отчетливо видеть последствия его действий и знать о цене, которую близкие ему люди вынуждены будут заплатить из-за него.

И он принялся молиться о том, чтобы содеянное им не оказалось ошибкой.

— Мне это совсем не нравится, — сказал Ри. — После смерти Возрожденного у Соколов нет причин продолжать свое дело. Они жили, чтобы расчистить путь для него… теперь его нет, не будет и Паранны, и мира абсолютной любви тоже.

Он остановился посреди запущенной садовой дорожки и повернулся к ней лицом.

— Кейт, я охотно отдал бы свою жизнь за Возрожденного. Но не за тайную секту чародеев-миротворцев, одряхлевшую за тысячелетие. У них нет вождя. Нет направления. Не будет и целей, после того как… — Он успел остановить себя и не упомянул Зеркало вслух, но все равно поежился. Оно было слишком близко. — После того как они совершат свой последний подвиг.

Кейт сидела на краю фонтана, неподвижная, как и окружающие ее изваяния. Солнечные лучи играли в ее волосах, оттеняя на худощавом лице и без того темные глаза и полную нижнюю губу. Она смотрела на Ри задумчивым, внимательным и тревожным взглядом.

— Я знаю это. Но без нас они не сумеют выполнить это последнее дело.

— Ты не можешь быть в этом уверена.

— Не могу.

— Знаешь, по-моему, лучше подождать до тех пор, пока кто-нибудь из Соколов не ответит на призыв Дугхалла.

— Может быть, и так.

Ри строго поглядел на нее:

— Ты сейчас чересчур рассудительна, твоим словам не хватает хоть каких-нибудь эмоций. Немножечко чувства, ради богов, Кейт!

Она едва не улыбнулась. Ри заметил, как изогнулись уголки ее губ. Потом она качнула головой:

— Чувства здесь ни при чем. Поможет разве что логика… но я отчетливо ощущаю, что если не сделаю этого, то никто другой не заменит меня.

— Словом, ты считаешь разумным связать себя на всю жизнь нерушимой клятвой с людьми, которые неизвестно чего добиваются и не имеют ни цели, ни источника вдохновения, которые превратились в останки забытой цивилизации!

Теперь она действительно улыбнулась:

— В подобной формулировке такой поступок кажется безумным.

— Он действительно безумен.

— Был бы безумным, если бы ты оказался прав. Но с Возрожденным или без него Соколы имеют вполне очевидную цель. Они борются за то, чтобы магией занимались, лишь понимая всю ответственность этого дела… за то, чтобы чародеи использовали только то, что действительно и по праву принадлежит им. Магия должна служить обороне, а не нападению, защите невинных существ от прожорливых хищников. Соколы стоят за самопожертвование, за победу любви над ненавистью. За то, чтобы каждый из нас делал наш мир хоть немного лучше, чем он был, когда мы пришли в него. — Теперь в голосе ее зазвучала страсть, и сердце Ри дрогнуло. Уверенность в своей правоте окрасила щеки Кейт румянцем, заставила ее поднять подбородок повыше и смотреть на него взглядом параты — все это подсказывало Ри, что продолжение понравится ему еще меньше. — Соколы не могут более оправдывать свою борьбу надеждами на обетованную Паранну, но то, к чему они стремились всю последнюю тысячу лет, сейчас столь же истинно и значимо, как и в тот день, когда Винсалис начал записывать пророчества, ставшие потом Тайными Текстами.

Она поднялась — неподвижное изваяние превратилось в живую девушку, — подошла к Ри и опустила ладонь на его руку.

— Ри, Соколы — это то лучшее, что было в мире Древних. Они могут стать лучшим и среди того, что есть в нашем мире.

Они долго стояли, глядя друг другу в глаза, чувствуя смятение.

— Значит, ты все-таки хочешь дать клятву, — сказал он наконец. — Ты уже решилась.

Кейт казалась чуточку удивленной.

— Я не решалась на это до тех пор, пока ты не стал убеждать меня в том, что я поступаю неправильно. Тогда я вдруг поняла, что теперь действительно готова стать Соколом. — И все же Ри видел боль в ее глазах. — А ты не принесешь клятву?

— Если это сделаешь ты, я последую твоему примеру, — ответил Ри.

Кейт покачала головой:

— Я уже говорила тебе, что если ты не захочешь по-настоящему сделаться Соколом, слова не свяжут тебя.

Ри отвернулся от нее:

— Как могу я хотеть сделаться рабом чужой философии?

— А если бы ты оставался в Доме Сабиров и со временем сделался бы истинным Волком, ревностно служащим своему Семейству, — негромко сказала Кейт, — в этом случае ты счел бы себя готовым к принятию Волчьей философии?

В словах ее ощущался легкий укор, угадывалась попытка отыскать в нем слабое место, и Ри ответил на это:

— Не пытайся подловить меня, Кейт. Возможно, в подобном случае я выполнил бы требования моего Семейства, но здесь нельзя быть уверенным абсолютно. Я сопротивлялся своей Семье с куда большим упорством, чем ты своей. Это ты возвела между нами стену, ради своих родных… ради приличия. Ты предоставила мне комнату в твоем доме в тот день, когда мы нашли твою сестру, но в ней нет двери, которая соединяла бы наши спальни… помещение с такой дверью занимает твоя сестра. Она видит тебя по утрам, радуется твоей первой улыбке, первым звукам твоего голоса. А я нахожусь там, где не хочу быть, вдали от тебя, и чувствую, что ты стыдишься меня… что я недостаточно хорош, поскольку право судить обо мне принадлежит теперь твоей старшей сестре.

— Ты же знаешь, что это не так. Я люблю тебя и хочу провести с тобой весь остаток моей жизни. Я просто хочу, чтобы все, что составляет мою жизнь — включая тебя, — было по сердцу и моим уцелевшим близким. Элси отходит от всего пережитого очень медленно, но она обязательно признает и примет тебя.

— Мне кажется, что она признает меня быстрее, если мы объявим себя инканда, переберемся в отдельное помещение и разделим друг с другом ложе.

— Это слишком… поспешно. Я предпочитаю хоть и более долгий, но надежный путь. Элси уже поняла, что ты не совсем Сабир…

Ри вздрогнул и резко повернулся к ней. Кейт осеклась и умолкла.

— Что ты сказала? — спросил он голосом ровным и жестким. Кейт покраснела.

— Я объяснила ей, что ты ушел от Сабиров, не желая главенствовать над ними, что твоя мать объявила тебя барзанном и поэтому официально ты уже не принадлежишь к своей Семье.

— И тогда она согласилась признать меня? Решив, что я всего-навсего холощеный, прирученный и посаженный в клетку зверь, который живет с тобой только потому, что у него нет другого места?

Кейт покачала головой:

— Нет-нет… конечно же, нет…

— Мне следовало предвидеть это. Я должен был понять, что у нас не может быть совместного будущего. Должен был понять это, когда ты выделила мне отдельные комнаты, якобы только для видимости и ненадолго. — Ри отступил от нее на шаг. — Я по-прежнему Сабир, — негромко произнес он. — Моя мать лишила меня прав, положенных мне по рождению, но прав крови лишить не может. Я жил и умру Сабиром, ты жила и умрешь Галвеем, и даже Возрожденный, со всей его любовью и пониманием, не смог бы этого изменить. Как и твое желание, чтобы я стал тем, кем не могу стать.

Они смотрели друг на друга и видели, как между ними растет пропасть отчуждения.

Кейт стиснула кулаки, и Ри увидел, как глаза ее наполнились слезами.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— И я люблю тебя. Ты единственная женщина, которую я могу назвать желанной. Единственная и любимая. — Он глубоко вздохнул. — Но если ты не согласна принять меня таким, какой я есть, мы не можем быть вместе. Я не могу мешать тебе, Кейт. Я не хочу быть твоим позором, твоей ошибкой, олицетворенным грехом, который нельзя скрыть от мира. Я не буду притворяться, будто я не Сабир, чтобы твоя сестра признала меня.

— Но почему? Ты притворялся много раз. Чтобы спасти свою жизнь, ты ведь играл роль нормального человека, скрывая, что являешься Карнеем.

— Как и ты сама.

— Да, как и я. Мы оба часто что-то изображали, Ри. Никто из нас никогда не представал перед миром таким, каков он на самом деле. И у нас с тобой общая тайна, которой не знает никто другой. Лишь мы по-настоящему понимаем друг друга. Так почему же ты не можешь перестать быть Сабиром, чтобы мы могли жить счастливо?

Ри с грустью смотрел на нее и видел перед собой незнакомку в знакомой плоти.

— То, что ты просишь меня об этом, лишь подтверждает, что общего между нами на самом деле не существует. Я никогда не просил тебя отказаться от себя самой ради меня. И никогда не сделал бы этого, потому что многое люблю в тебе. Если бы ты не принадлежала к Галвеям, то не была бы собой. — Помолчав немного, он добавил: — И если я перестану быть Сабиром, то перестану быть и самим собой.

Он всем сердцем хотел, чтобы она забрала назад свои слова. Хотел, чтобы она признала их ошибкой, сказала, что жалеет о своей опрометчивости, и бросилась бы к нему в объятия. Но Кейт этого не сделала. Она стояла на месте, смотрела на него и плакала. И тогда Ри повернулся и пошел прочь — он получил ответ.

— И куда ты сейчас?

Ри не оглядывался:

— За своими вещами. А потом… не знаю. Мир велик. Где-нибудь найдется место и для меня.

— Ри… пожалуйста, не уходи, — попросила она. — Я… ты мне нужен, кроме тебя, во всем мире у меня никого нет.

Голос ее был полон боли.

Ри обернулся к ней всего лишь на мгновение:

— Если ты действительно нуждаешься во мне, Кейт, я останусь. Но тебе нужен мужчина, не являющийся Сабиром и удовлетворяющий всем твоим представлениям верной дочери Семейства. Я не могу стать таким, каким ты хочешь меня видеть. И не стану даже пытаться.

Покинув сад, он собрал свои скудные пожитки, отыскал Джейма и Янфа и сказал им, что уходит. Все это время Ри надеялся, что Кейт придет к нему и скажет хоть что-нибудь… даст понять, что она не сожалеет о своей любви к нему, что сумеет забыть о разделявшем их прошлом и примет его таким, каков он есть. Но Кейт так и не пришла.

Вместе со своими друзьями он оставил Дом Галвеев. Уходя, он не смог удержаться и оглянулся. Кейт стояла на верху окружающей Дом стены и безмолвно смотрела им вслед. Переменившийся ветер донес до него ее запах, и от внезапного желания быть с ней Ри едва не задохнулся. Кейт не побежала за ним. Не стала просить его остаться. И не взяла назад свои слова.

И, отвернувшись от нее, он направился к зарослям, отыскивая тропу, которая приведет его вниз, в город. Он не знал, куда пойдет потом, ему было все равно. Кто он такой и что собой представляет, имело смысл, лишь пока он оставался с ней. Без нее мир станет пустым и блеклым. Как и он сам.