Глава 21

Ослепленная снегом, умирающая от голода, замерзшая, больная и несчастная, Даня Галвей заставила себя сделать еще один шаг по бесконечной тундре. А потом еще один. Сознание то покидало ее, то возвращалось вновь; приходя в себя, она слышала голос своего духа-хранителя, уверявшего ее, что спасение уже за следующим пригорком. В минуты забвения голос превращался во всякую жуть: то становился словами пришедшего мучить ее Криспина Сабира, то речитативом Волков Сабиров, обращенным к центру колдовского круга, то стонами и воплями тех, кто когда-либо страдал на ее глазах и не получил от нее помощи, то причитаниями покойной бабушки или любимой кузины, скончавшейся в детстве.

Вновь вынырнув из затмевавших разум туманов, в очередной раз обретя временную ясность сознания, она услышала: Даня, ты почти в укрытии. Почти у друзей, которые помогут тебе позаботиться о себе и ребенке. Осталось чуточку. Самую малость.

Она спросила:

— О ребенке?

Да, о ребенке. Ты же знала об этом, правда?

Она вспомнила эту муку. Насилие. Оскорбительный хохот… вонючие, жестокие морды, радующиеся причиненной ей боли и унижению.

— Ребенок…

Этот кошмарный союз не мог, не имел никакого права дать жизнь ребенку. Боги не могут оказаться до такой степени жестокими.

Однако, услышав новость, Даня могла подтвердить — с помощью своих магических способностей — справедливость сказанного. Дурнота, слабость, головокружение и ощущение неправильностипроисходящего были не только следствием полученных ею Увечий, не только говорили о том, что она едва не умирала от истощения: внутри тела ее зарождалась новая жизнь. Призвав свои скудные ныне чародейские силы и заглянув внутрь себя, она ощутила эту жизнь… крохотную и слабую искорку, трепетавшую в ней, словно огонек свечи в огромном, полном сквозняков зале.

Дане хотелось возненавидеть эту кроху — так, как ненавидела она троих зверей, каждый из которых мог оказаться отцом ребенка. Ей хотелось возненавидеть и убить этот крошечный огонек, однако при первом же умственном соприкосновении она ощутила лишь чистоту и добро, обращавшиеся к ней самой. Невольно отшатнувшись — физически и духовно — от этого робкого соприкосновения, она замерла в снегу, с омерзением глядя на собственные ноги. Каким образом подобная бездна зла могла породить нечто хорошее? Ей не хотелось этого знать, ей не нужен был этот ребенок. Однако это ощущение доброты — вместе с изрядной долей нахлынувшей вдруг слабости — не позволили ей разорвать деликатную связь с младенцем и извергнуть дитя из своего тела.

В голосе приглядывавшего за ней духа чувствовалось удовлетворение.

Ты правильно поступила, милая девочка. И ты не перестанешь хорошо вести себя. Но сейчас поспеши, и я доставлю тебя в безопасное место.

Она поспешила — без всякого, впрочем, вознаграждения. До обещанной ей тихой гавани нужно было еще идти и идти. Словом, Даня шла еще половину дня, прежде чем провалилась в какую-то устроенную в снегу дыру и обнаружила себя нос к носу с семейкой Увечных. Те взялись за оружие, но Даня, оказавшись в совершенно неожиданной, удивительной теплоте, окутанная ароматом варившегося мяса, открыла наконец нечто, отличающееся от бесконечно жуткой и холодной снежной пустыни, и попросту потеряла сознание.

Очнулась она, не зная, сколько времени миновало, по-прежнему в тепле, лежа возле жаркого мерцающего костерка. Существо, сидевшее напротив нее у костра, держало в руке длинное копье с костяным наконечником. Узкие глаза его, прятавшиеся в покрывавшей лицо густой шерсти, смотрели в огонь. Лишь плоский и блестящий серый нос да узкая полоска губ нарушали белизну шерсти. Уши — если они существовали — были невелики и скрывались в окружавшей лицо густой бахроме грязно-белого цвета. Даня подумала, что, невзирая на странный вид, хозяин снежной пещеры вовсе не производит отталкивающего впечатления. Заметив, что Даня открыла глаза, он на всякий случай погрозил ей копьем и проговорил нечто непонятное. Впрочем, в интонации не слышалось враждебности. В голосе его угадывались рассудительность, доброта и лишь самое мягкое предостережение.

Дане показалось, будто он сказал что-то вроде: «Не делай глупостей. Я хочу помочь тебе, но не смогу этого сделать, если ты набросишься на меня».

Ты поняла его довольно точно,прошептал в ее голове голос. Со временем ты научишься разговаривать с ним. Я в этом не сомневаюсь. А теперь поешь — он приготовил для тебя пищу.

Даня неторопливо села и вытянула вперед руку, показывая, что в ней нет оружия — кроме когтей, конечно.

Что-то пробурчав, существо указало на подвешенный над очагом большой горшок из обожженной глины. Даня бережно взяла сосуд, стараясь не делать резких, опасных движений.

Хозяин приготовил какой-то отвар.

— Это для меня? — спросила Даня.

Ответа она не поняла, истолковать выражение покрытой мехом физиономии также не представлялось возможным, однако тон явно свидетельствовал, что ей желают здесь только хорошего.

Запустив руку в горшок, Даня подцепила когтем кусок мяса. Она понимала, что ей не следует есть слишком много и быстро: если не считать нескольких пойманных ею и съеденных сырыми зайцев и снежных голубей, она не принимала пищи с той самой ночи, когда стала объектом жертвоприношения. Занявшись куском мяса, она уже хотела запустить свою длинную морду прямо в горшок и вылакать содержимое несколькими быстрыми глотками. Впрочем, тогда ее, безусловно, стошнит. Поэтому она заставила себя есть мясо маленькими кусочками и вернула хозяину еще не опустошенный горшок — она уже чувствовала неприятное давление в животе.

Сидя у костра, оба они разглядывали друг друга. Даня вспомнила, что видела здесь еще кого-то, однако теперь ни зрение, ни нюх, ни другие чувства не позволяли обнаружить их присутствия.

Он приказал уйти своим родным. Они отправились в другие дома деревеньки — ждать, пока он не убедится, что ты не представляешь опасности.

Даня задумалась на мгновение: «А почему он просто не убил меня, когда я ввалилась в дом? Зачем ему этот риск? Очевидно, среди его племени принято заботиться о незнакомцах и брать их в свой дом. Мне приходилось сталкиваться с подобным обычаем… Но я же не принадлежу к его племени и представляю совершенно иную разновидность… чудовищ?»

В голове ее раздался негромкий смех.

Даня, ты более не находишься в землях, принадлежащих человеку. За пределами Иберы людей считают людьми внезависимости от обличья. И лишь жители Иберы- за редким исключением- отказываются принять это условие.

Даня не стала отвечать. Она не могла более считать себя человеком, однако не могла не признать, что внутренне осталась прежней; или, во всяком случае, различия не успели еще проявиться.

— Ты… ты привел меня к этим людям. А откуда тебе известно, что они не опасны?

Вздох она, пожалуй, лишь ощутила, а не услышала.

Теперь, когда ты поела, находишься в укрытии и на какое-то время в безопасности, позволь напомнить тебе мое имя. Я никогда не любил, чтобы ко мне обращались только на ты.

— Значит, ты уже назвал себя?

Конечно. Однако торопливость моя оказалась напрасной: тебя трепала жестокая лихорадка. Мое имя Луэркас. Я являюсь… Точнее, был… Таким же, как и ты, Волком. Меня убили — не стану пока говорить, каким образом, — и по какой-то причине мое тело запуталось в Вуали, так что я не мог сдвинуться ни вперед, ни назад до самого последнего времени. Когда тебя… э… принесли в жертву, произошло нечто, высвободившее меня из тюрьмы, в которой я провел… Откровенно говоря, неведомо сколько лет. И тут я обнаружил, что попал в твой разум и вижу твоими глазами… Должно быть, меня освободили именно потому, что я могу помочь тебе как никто другой.

Луэркас умолк на мгновение. Даня ждала.

И наконец он продолжил:

В нынешнем своем состоянии я могу ощущать далекие вещи. Я чувствую возможности — хотя не могу заранее знать, с чем именно мы столкнемся на месте,- и ощутил направление, в котором ждала тебя опасность, твой единственный шанс на сохранение жизни.

Даня откинулась на спину и закрыла глаза. Пища, тепло, невыносимая тяжесть последних прожитых дней вгоняли ее в сон.

— Но зачем тебе, чтобы я уцелела? — спросила она. — Не понимаю.

Еще раз скажу,продолжал Луэркас, я чувствую возможности. Тебе предстоит совершить нечто важное, доброе, жизненно необходимое. Нечто способное изменить весь твой мир. А я — в известном смысле — представляю собой его часть. Кроме того, я считаю, ты должна достигнуть этой цели, чтобы меня отпустили и позволили пройти сквозь Вуаль к той участи, которую надлежит встретить за нею.

Даня кивнула. Сидевший напротив нее незнакомец доедал оставленный ею отвар. Лицо его исказилось; впрочем, она еще не умела истолковывать выражения этих существ. Даня попыталась ответить улыбкой, однако поняла, что лицевые мускулы более не способны воспроизводить подобные тонкости. Вздохнув, она снова закрыла глаза.

— Я рада, что ты помогаешь мне, — кивнула она Луэркасу. Следующая разумная мысль не скоро посетила ее голову.


Плавание «Кречета» длилось уже более месяца, и размеренная корабельная жизнь успела несколько притупить боль, оставленную вынужденным бегством из Калимекки.

Перед рассветом Эмбастару, Дня Часов, Кейт сидела в темной парниссерии, внимая высокому и сладкому голосу корабельной парниссы, произносившему вслух старинные слова:

Книга Времен.Третье из пяти священных писаний Иберы гласит: «Не исчисляй своих дней и часов, дабы не пролетели быстро, пока ты считаешь их. Нет, назови их своими друзьями, проси погостить подольше и познаешь долгую жизнь и счастье. Посему мы приветствуем каждую дневную стоянку по имени и с почтением; сразу как друзей, явившихся в дом после долгой разлуки, и как незнакомцев, пришедших к нам ненадолго, чтобы после короткой встречи навсегда расстаться с нами».

Парнисса была в подобающих этому дню белых одеждах, и неяркое пламя свечей, игравшее на облачении, бледной коже и золотистых волосах, делало ее похожей на существо, скорее принадлежащее к миру духов, а не плоти. Корабль поскрипывал на волнах, ритмичные звуки утешали душу. Кейт клонило в сон, однако она помнила долг члена Семьи, требовавший поддерживать иберизм во всех краях и во все времена… а потому сидела при свечах в парниссерии и старалась удержать глаза открытыми.

— Утро приближается… благословенное утро.

Парнисса сделала паузу — Кейт и все присутствующие дружно произнесли:

— Мы чтим стоянки Утра.

— Мы почитаем Сому, — сказала нараспев парнисса. Остальные подхватили:

— Сому, несущего первый луч солнца.

Знакомые слова будоражили Кейт. Служба была для нее одновременно и материнским чревом, и раной… колыбелью, напоминавшей о прошлом, и жестоким осознанием того, что грядущему никогда не быть столь же ясным и теплым. Раньше она сохраняла бы спокойствие. А сейчас ставила свечи за родителей, сестер и братьев, за теток, дядьев и кузенов; молилась о ниспослании успеха всему путешествию, не имея веры в существование разыскиваемого ею предмета. Кейт изо всех сил старалась успокоиться, однако душевный мир все не приходил к ней.

Парнисса проследовала вдоль возвышения в передней части святилища, зажигая свечи.

— Мы почитаем Стуру.

— Стуру, певца утренних песен, очаровательное дитя.

— Мы почитаем Дуэйю.

— Дуэйя, прекрасная дщерь, танцующая перед солнцем до полудня.

Кейт вспомнила, как с дюжину раз сидела в родительской парниссерии и столь же сонным голосом повторяла те же слова, в полудремоте вознося почести богам — в которых на самом деле не верила, как и ее семья, — в утешительном обществе сестер и братьев, занимавших скамью возле нее. Отец поддерживал тишину суровыми взглядами, мать подкупала детей какими-нибудь посулами.

Те же слова, та же интонация, тот же запах свечей — пчелиного воска, надушенного лавандой, только в этом году боль не покидала ее сердце.

— А по пятам утра, — продолжала парнисса, — следуют Дневные стоянки.

— Мы чтим стоянки Дня.

— Мы чтим Мосст.

— Мосст Господина Жары, создателя пламени.

Воспоминание о Семье натолкнуло на мысль об убийцах, Сабирах, особенно об одном из них. Облик Карнея, появившегося в переулке, заставил сердце учащенно забиться, и Кейт вдруг поняла, что вспомнила о нем, не случайно перескакивая с предмета на предмет, но потому, что какая-то часть этого Сабира уже находится здесь.

И ждала. Обрывок соблазнительного сна всплыл в ее памяти и исчез прежде, чем Кейт успела запомнить его, задержавшись, впрочем, достаточно долго, чтобы понять, кто снился ей.

— Мы чтим Нерин.

— Нерин, дарующую долгий свет и ясное зрение.

Поежившись, Кейт попыталась вытеснить этого Сабира из памяти; ей хотелось вернуться мыслями к службе в честь божеств Часов. А вместо этого обнаружила, что может дотянуться до него умом.

Сабир спал. Кейт замерла, стараясь не дышать, и позволила векам закрыться.

Он спал на борту корабля. И находился при этом не столь уж далеко от нее.

Итак, Сабир преследует их.

— Мы чтим Палдин.

— Палдин, соединяющую миры света и тьмы и освещающую мир после захода солнца.

Он преследовал ее на корабле, полном людей; он гнался за ней, как за дичью. За неглубоким сном она улавливала отголоски его решимости поймать ее. Еще Кейт ощущала чувство потери, хотя не могла понять, что именно он утратил. И голод, направленный на нее. Он искал ее даже во сне.

— Почитая время Света, мы чтим и Тьму.

— Мы чтим стоянки Ночи.

— Мы почитаем Дард.

— Дард, начало Тьмы, приветствующую Белую Госпожу.

— Мы чтим Телт.

— Телт, середину Тьмы, соединяющую Белую Госпожу с Красным Охотником.

Белая Госпожа, некогда жившая среди смертных, бежала от Красного Охотника, который начал преследовать ее, когда девушка созрела и сделалась прекрасной… Наконец, ослабевшая, утомленная, она очутилась в незнакомом лесу и забежала в проход между двумя утесами; оказалось, что выйти из него можно было лишь тем путем, которым она вошла. Попав в ловушку, она обратила свои мольбы к Халидан, богине истины и красоты, чтобы та избавила ее от участи, уготованной ей Охотником. Халидан снизошла к молящей и обещала защитить от Охотника, если она поклянется посвятить себя вечному служению богине. Девушка согласилась. Халидан превратила ее в самую прекрасную из небесных звезд, и Белая Госпожа избежала таким образом и Охотника, и смерти.

Однако Охотник обратился к своему покровителю Столпану, богу ремесленников и работников, с просьбой не прерывать его охоту в тот миг, когда он был уже совсем близок к добыче. Охотник согласился вечно служить Столпану, и за это бог сделал его Красным Охотником, звездой, столь же темной и жуткой, сколь ясной и чистой была Белая Госпожа, и получил право в этом обличье каждую ночь преследовать ее на темном небе. Ему не удалось поймать красавицу, однако преследование будет длиться вечно.

Ощутив, что враг, Карней из рода Сабиров, преследует ее, при этом каким-то образом зная, где она находится, Кейт почувствовала некое родство с Белой Госпожой. Единственная разница заключалась в том, что ей самой не покровительствовала богиня; Кейт не могла поручиться, что в конце концов не попадется.

— Мы чтим Хульд.

— Хульд, завершение Тьмы, ждущую объятий восходящего Солнца.

— Ждите в молчании, ибо грядет новый день, а с ним новый час. Пусть Сома пребудет в вашем сердце вместе со всеми стоянками, которые следуют за ним. Да пребудет на вас благодать, ныне и во все дни, радуйтесь любому мгновению, ибо все они священны, и ни одно не повторится.

Мы благословляем вас, мы благословляем друг друга, мы благословляем себя, сегодня и всякий день. Деспорати сайамис, тосби ду наска.

Слова последнего благословения, которые на древнем языке парнисс означали: «В своей человеческой сущности мы объединяем плоть и дух» — служили сигналом окончания службы. Люди, сидевшие по обе стороны от Кейт, зашевелились, разрывая связь между нею и охотником. И это движение, в свой черед, разбудило ее. Она ощутила, что Сабир открыл глаза. И тотчас увидела его зрением каюту — более просторную и роскошную, чем у нее; впрочем, свое корабельное помещение он разделял с другими людьми. Суровый взгляд первого был устремлен прямо на Кейт.

Нахмурясь, он спросил:

— В чем дело, Ри? Ты похож… на больного.

И тут Кейт почуяла, что Сабир ощутил ее присутствие; связь мгновенно разорвалась, отбросив сознание девушки назад — в собственное тело, находящееся в парниссерии. Верующие в основном уже вышли, и парнисса заинтересованно глядела на Кейт. Девушка торопливо вскочила, не давая парниссе времени подойти и полюбопытствовать, нет ли у нее каких-нибудь вопросов, и следом за прочими отправилась на палубу корабля.

Как раз в этот самый миг небо в восточной части горизонта, где над расширяющейся розово-желтой полоской сверкали пурпурные и рубиново-алые жилы, вдруг вспыхнуло золотом, и солнце вынырнуло из моря.

Зазвонил альтовый колокол, приветствуя Сому; все молящиеся обернулись лицом к восходу и пали на колени, приветствуя новую стоянку и новый день.

— Если ты покончила со своим делом, мне необходимо переговорить с тобой.

Кейт преклонила колена вместе со всеми остальными; изогнувшись и поглядев вверх, она обнаружила позади себя Хасмаля — он смотрел на нее с выражением, в котором странным образом смешивались решимость и страх. Его не было в парниссерии во время службы; значит, Хасмаль или разыскивал ее, или наткнулся случайно.

Все еще потрясенная контактом с Сабиром — Ри, как назвал его товарищ, — она поднялась и пожала плечами.

— Может быть, после…

От Хасмаля исходил запах страха, однако он сурово посмотрел на нее. Не сделав ничего, что она могла бы заметить, Хасмаль окружил и себя, и ее той же стеной мира, которая и привлекла к себе внимание Кейт на том приеме. Она успела лишь ощутить, как запротестовала и умолкла на полуслове Амели. Вместе с нею исчезла и едва заметная тяжесть, обретавшаяся где-то на задворках ума, собственно, и ставшая заметной лишь после исчезновения.

— Я должен тебе кое-что сказать… откладывать больше нельзя. Я и так слишком затянул разговор с тобой. И теперь я… э, мне сказали… что подобное промедление подвергает нас с тобой излишней опасности.

Кейт не хотела общаться с ним. Потом, когда-нибудь, только не сейчас. Однако он сумел заинтересовать ее.

— Можно поговорить у меня в каюте, — кивнула Кейт. — Если ты хочешь предложить другое место…

— Нет. Твоя каюта вполне подойдет нам.

Она пошла к себе. Хасмаль последовал за нею.

— Итак, ты знаешь, где она находится?


Шейид Галвей сидел в прохладной полутьме уединенной приемной Дома Черианов во главе длинного литого бронзового стола, более древнего, чем память о нем. Волки Дома Черианов, не принимавшие участия в тайной битве и потому не затронутые несчастьем, истребившим Волков Дома Галвеев, сидели по обе стороны стола.

Глава Волков, пухлая, жизнерадостная с виду женщина по имени Вишре, кивнула с улыбкой.

— Мы уверены в этом. Она обнаружилась на торговом корабле, в настоящее время направляющемся между востоком и северо-востоком по Пути Дьявола. Неделю назад они заходили за припасами на один из островов, и с тех пор судно упорно продвигается вперед.

— А вам удалось определить, куда она направляется?

Волки переглянулись. Кто знает, как лучше представить параглезу самую последнюю новость? Наконец Вишре повела плечами и выговорила:

— Шейид, мы встретились с непредвиденными трудностями. Чтобы проследить за ее продвижением, мы обратились к некоторым…

Она нахмурилась, избегая точных определений, немедленно пришедших на ум, но не имея возможности выразить свою мысль в терминах, не столь откровенных.

— К некоторым… скажем так, божествам, одно из них каким-то образом сумело присосаться к ней, другие следят за ней. Однако на корабле существует нечто вроде экрана, способного совсем закрыть девушку от нас, но не связанного с нею.

Однако этот фактор внезапно вступил в игру, и перед началом Сомы она исчезла совсем, словно поглощенная этой экранирующей силой, да так и не появилась снова.

Побагровевший от ярости Шейид начал подниматься из кресла, однако Вишре остановила его.

— Девушка по-прежнему на корабле. Ей некуда бежать посреди моря. Мы можем попытаться разрешить возникшую проблему. Однако ее осложняет участие неизвестных божеств. Она могла обзавестись могучими защитниками.

— Бежать. — Шейид пренебрежительно качнул головой, опускаясь обратно в кресло, и соединил перед собою ладони. — Бежать. Зачем божеству соединяться с ней?

Мелкомубожеству, — подчеркнула Вишре. — Как и все они. Никто из них не признан в пантеоне и не представляет собой ничего важного.

— Однако они откуда-то явились, эти ваши божества, так ведь? — Шейиду общество Волков не доставляло никакой радости, о чем он обычно помалкивал. Однако в то утро ему не хотелось сдерживать себя. — Они соединились с женщиной, смерти которой я добиваюсь. Их присутствие должно что-либо означать.

Вишре кивнула.

— На деле с ней соединилось только одно божество, — напомнила она параглезу, — и пока что его появление имеет конкретный смысл. Впрочем, нам кажется, мы вскоре сумеем разгадать их намерения. Конечно, нам придется прибегнуть к тонким мерам — в конце концов, зачем привлекать к себе внимание. Это было бы…

Она не стала договаривать. Простое скверноничуть не отражало возможных последствий реакции неизвестных божеств на проявленное Волками любопытство. Катастрофамогла лишь ослабить уверенность Шейида в ней самой и прочих Волках, в их контроле над ситуацией, тем более в то время, когда баланс сил в Семье оставался крайне нестабильным. Если параглез почувствует недоверие к ее способностям, умению провести в жизнь его программу, то обратится к другим союзникам. Волки уже знали о тайных попытках параглеза заигрывать с Домом Сабиров. Приходилось ступать воистину осторожно, чтобы сохранить контроль за происходящим, по крайней мере пока Шейид остается параглезом.

— Мы разбираемся, — сказала она наконец. — Случай действительно уникальный, но мы известим тебя, если добьемся каких-либо успехов. Однако не стану лгать: убить девушку прямо сейчас мы не в состоянии. Мы расправимся с ней сразу же, как только полностью разберемся в ситуации.

Шейид не обнаружил радости, однако же наконец посмотрел ей в глаза.

— Очень хорошо. Держи меня в курсе своих открытий и, прежде чем убивать ее, загляни ко мне. Я бы хотел…

Он улыбнулся и смолк.

Вишре не понравилось ни выражение его глаз, ни улыбка стервятника, но она поднялись, коротко поклонилась — не слишком утруждая себя, как подобает особе ее ранга, — и ответила:

— Ты узнаешь новости одновременно со мной. Поднявшиеся по ее сигналу Волки поклонились параглезу и последовали за ней.


Вуаль расступилась, и из пустоты возникла последняя, бриллиантовая сфера, искрившаяся бледно-розовыми огоньками. По спирали она опускалась в скопление подобных ей сфер… их было около двадцати. Оставаясь внутри воображаемого пузыря, сферы плясали вокруг друг друга, обмениваясь информацией, которую с немыслимой скоростью передавали нюансы движений и красок. Будь это речь смертных, разговор выглядел бы примерно так:

Наконец-то мы на свободе. Приветствую вас, о братья, объединенные в звездном совете.

Мы собрались не все, о Дафриль. Один из нас не ответил на зов.

Кого не хватает?Дафриль соприкоснулась со всеми присутствующими и смутилась. Я полна неизреченного ужаса… Что случилось с Луэркасом? Неужели душа его претерпела уничтожение после нашего освобождения?

Ответил Нереас: Мы потеряли его, но он не погиб. До твоего прибытия мы искали его… так как искали тебя. Ты ответила… В отличие от него. Он скрывается; те из нас, кто искал его, не могут обнаружить Луэркаса, однако линия его души не оборвана. Он не пал — а поэтому мы вынуждены признать, что он… заблудился.

Итак, первый вопросу нас о Луэркасе. Не оказывает ли он скрытого сопротивления?

Все мы думали, что он с нами, однако, поскольку он с таким тщанием извергает нас и уклоняется от нашего общества, мы вынуждены заподозрить, что он только изображает согласие, чтобы полностью постичь наши планы и устремления — и потом разрушить их.

Почему? Что может заставить его воспротивиться наступлению нового золотого века? Зачем ему противодействовать нам?

Возникла пауза — с человеческой точки зрения миг, необходимый молнии, чтобы перепорхнуть с одного облака на другое… — однако принимавшим участие в разговоре она показалась вечностью.

Наконец один из духов, входивших в Звездный Совет, высказал предположение, которого все боялись:

Возможно, он собрался воцариться на Матрине, учредить империю и провозгласить себя императором-богом. И тоже стремится к золотому веку, которого мы желаем, — но для себя одного.

Еще одна пауза свидетельствовала об унынии, охватившем всех присутствующих. Затем последовало общее согласие, переходящее в ропот, когда каждый пытался довести до остальных свои собственные рекомендации в отношении того, как надо поступить с Луэркасом. Наконец все успокоились — и Дафриль смогла вновь попросить их высказаться.

Мы уничтожим его, как только отыщем,предложила Меллайни, мы должны оборвать линию его души.

Веррис не согласился:

Мы должны заставить его пройти сквозь Зеркало Душ и вступить в смертное тело, неспособное реагировать на него. Пока оно будет жить, Луэркас останется в плену, а потом его протолкнет сквозь Вуаль. Однако наша совесть не будет отягощена гибелью его души.

Вейул посчитал, что это излишне.

Быть может, достаточно просто изгнать его из совета.

Были и другие предложения — они противоречили друг другу, отличались строгостью и длительностью наказания. Одни хотели просто найти Луэркаса, чтобы вразумить его в споре; другие требовали уничтожить его душу — без суда и расспросов… отсутствие, как им казалось, изобличало его. Все сходились в одном: отсутствие Луэркаса на первом за тысячу лет собрании Звездного Совета нельзя считать маловажным. Все хотели немедленно приступить к действиям, однако не могли прийти к единому мнению в вопросе — что именно следует предпринять. Вновь поднявшийся шум грозил уже разразиться жарким спором, и Дафриль поняла, что собратья не способны принять решение. Стремление определить наказание еще не найденному Луэркасу казалось бессмысленным. Поэтому она переменила тему:

Все ли из нас выбрали себе подобающую аватару среди смертных?

Выбрали все.

Великолепно.Дафриль разделила чувство восторга со своими собратьями. Моя аватара находится в пути, чтобы забрать Зеркало Душ из места его упокоения. События сыграли мне на руку — и ее не пришлось подгонять в дорогу.

Сартриг продолжил: Мое воплощение следует за ней — на случай, если она не сумеет выполнить свое задание. Он будет следовать за ней вне всякой зависимости от моего старания: им двигают другие побуждения. Они исходят от него самого, но служат моей цели. Они позволяют мне пребывать в тени, и он, как правило, не замечает моего присутствия. Кроме того, он способен изгнать меня из своего разума- если захочет, — потому что достаточно силен в магии.

Быстрой цепочкой пролетели прочие сообщения: параглез, вынужденный отречься от интересов своей Семьи в пользу более широких потребностей Звездного Совета; принцесса Гиру-налле, наследница Фииласто, вынужденная предлагать союз Семьям Иберы; король далканских пиратов, начинающий подумывать о примирении с Семьями Иберы.

Окрыленные открывшимися перспективами, члены Звездного Совета разделились, чтобы вернуться в свои аватары, согласившись перед этим искать Луэркаса, и тем временем обдумать, как следует поступить с ним.

Загрузка...