Глава 34

В ночи сей творилось что-то неладное, Хасмаль ощутил это еще до того, как Кейт спрыгнула с башни. Предчувствие грозящего несчастья заставляло трепетать все нутро его и когда он следил за ее падением, и когда вместе с Дугхаллом они бранили Ри, уверявшего, что Кейт осталась жива. А когда, опустившись на колени, они с Дугхаллом начали читать отходную по мертвому Соколу, — ибо, хотя Кейт и не приняла обеты Соколов и не овладела всеми их секретами, оба они сошлись на том, что Соколом она являлась по духу, — ощущение обреченности сделалось еще сильнее.

Ночь продвигалась вперед своим чередом, и чувство это превратилось в истинный кошмар, так что наконец Хасмаль спросил у Дугхалла, не испытывает ли и он чего-либо похожего.

— Разумеется, — возмутился Дугхалл. — Кейт умерла. Она навсегда ушла от нас. Что еще я могу чувствовать?

Однако Хасмаль не был абсолютно уверен в том, что его терзает горе именно из-за гибели Кейт.

При чтении последних молитв к ним присоединился Ян, и Хасмаль в душе пожелал, чтобы тот ушел. В других обстоятельствах он был бы только рад разделить с кем-либо молитвенный труд по проводам души в Вуаль… в обычной ситуации к обряду присоединялись все желающие. Однако сейчас даже присутствие Яна словно металл по кости скребло его сердце. Казалось, эта ночь никогда не кончится.

Когда в самый торжественный миг молитвословия в комнату влетел ухмыляющийся как идиот Янф, а следом за ним появились державшиеся за руки Кейт и Ри, Хасмаль лишь воззрился на свою явно невредимую подругу, не сумев наскрести в своем сердце даже крохи радости при виде столь очевидного доказательства ее спасения. Кейт была небезразлична ему, как доверенная сотрудница и верная наперсница, и тем не менее сам факт ее чудесного спасения не мог даже поколебать того облака ужаса, в котором плавала душа Хасмаля.

Возбужденный Ри переводил взгляд то на него, то на Дугхалла, то на Яна.

— Она жива, ослы, — выпалил он наконец, — можете отложить в сторону свои траурные одеяния и оставить молитвы для тех, кто действительно в них нуждается.

Дугхалл, вдруг сразу постаревший, согбенный и неловкий, поднялся с места, подошел к Кейт с вымученной улыбкой на лице и обнял ее — как вежливый человек обнимает незнакомца, уверяющего, что он является его старинным другом.

— Ты излечила наши израненные сердца, — сказал он, однако Хасмаль слышал в голосе старика ту же боль, что поселилась и в его собственной душе. Вся вселенная вибрировала, словно в такт звучанию расстроенных струн.

Нахмурившись, Кейт повернулась к Ри:

— Ты говорил, что они не поверили тебе, когда ты сказал им, что я жива, но теперь мне кажется, что они не верят и мне самой .

Жестом обладания Ри положил ей руку на плечо и сказал:

— Не знаю, что с ними произошло, но у тебя несомненно есть я.

— Да, — согласилась Кейт и, повернувшись, поцеловала Ри. Точно пощечину влепила Яну — Хасмаль почувствовал, как он затрепетал, словно и в его душу проник отзвук сегодняшней неведомой беды. Взглянув на Кейт прищуренными, жесткими и холодными глазами, Ян произнес:

— Значит, ты выбрала.

Судорожно сглотнув, она кивнула:

— Только не думай… не думай, что я… не желаю тебе счастья или…

Голос ее сорвался, и Кейт дернула головой.

— Да. Я выбрала. Выбрала. И прости меня, Ян… мне очень жаль.

Рука Яна, точно повинуясь собственной воле, потянулась к мечу, и Хасмаль вздрогнул, страшась внезапной стычки. Однако, дотронувшись до рукояти, Ян сказал:

— Тебе незачем извиняться. Ты имеешь право идти нужным тебе путем. Я надеялся, что окажусь твоим спутником на этом пути, но я не стану жить с женщиной, которая не любит меня, — как бы я ни хотел ее.

Лицо его напряглось и, взглянув на Ри, Ян бросил ему:

— Желаю счастья, братец.

Три эти слова были произнесены глухим голосом, каким, по мнению Хасмаля, посылали врагов в Иберанское пекло. А затем Ян высоко держа голову вылетел из комнаты, выдавая каждым своим движением обуявший его гнев.

Хасмаль решил было, что, возможно, именно это и было причиной отчаяния, сжимавшего его сердце, однако сразу же отказался от этой мысли… обиду и гнев Яна следовало считать лишь крохой, несравнимой с тем, гораздо большим, что так угнетало его.

— Кейт, — сказал он, — я невероятно рад видеть тебя живой, но у меня просто нет сил. Мы с Дугхаллом молились, читали по тебе принятую у Соколов отходную, так как были уверены, что ты погибла. — Он обнял ее и расцеловал в обе щеки. — Я смогу выразить свою радость более очевидным образом, после того как хотя бы немного посплю, но сейчас мне гораздо больше хочется услышать, как тебе удалось выжить — ведь ты прыгнула с такой ужасной высоты.

— Я тоже хочу узнать об этом, — произнес Дугхалл. — Дорогая моя девочка, ты уже второй раз воскресла для меня из мертвых, и я счастлив превыше меры. Завтра мы отпразднуем твое спасение — как следует выспавшись и после позднего завтрака.

Когда все, кроме Дугхалла, покинули помещение, Хасмаль признался:

— Сегодня что-то отягощает мое сердце. Как будто пошла наперекосяк целая вселенная. Душа моя томится, и я не знаю почему.

— И мне тоже не по себе, — ответил Дугхалл. — Я боюсь, но чего именно — не знаю. И это страшит меня. Нам нужна помощь и совет. Садись рядом, свяжемся с Возрожденным.

Хасмаль тяжело опустился на пол и, скрестив ноги, опустил защищавшие его экраны. Царивший в душе мрак не рассеивался. Когда Дугхалл принял ту же позу, оба они закрыли глаза и принялись сплетать тонкое волоконце духа, соединявшее их с Возрожденным. Однако на сей раз магия не сработала.

Сосредоточившийся Хасмаль постарался как можно полнее погрузиться в медитацию; он очистил ум и, ровно дыша, сфокусировал внимание на собственной неподвижной сердцевине и на том чистом колокольном звоне, что наполняет собой средоточие вселенной, но даже когда он целиком ушел в созерцание сущности мира, и ум его сделался подобием недвижной воды, контакта с Возрожденным не получилось.

Медитацию Хасмаля нарушил Дугхалл. Дрожащим голосом старик прошептал:

— Мы должны предложить в жертву кровь.

Они достали чашу, иглы и жгут, пролили свою кровь внутрь посеребренной емкости и произнесли Хи'айн абоджан , молитву тех, кто давно ждет во тьме. А затем призвали чары, которые должны были соединить их с Соландером. Теперь оставалось только ждать.

С кровью в чаше ничего не происходило. Ослепительное пламя не вспыхнуло в ней, не соединило нитью Возрожденного и его Соколов. Не поднялось из нее тепло, не изошла энергия, чтобы наполнить Хасмаля, и любовь не осенила его сердце. Там, где прежде ощущал он возродившуюся надежду мира, источник всякого счастья, ныне была… пустота.

Хасмаль принялся молиться усерднее. Он напряг все силы. Тело его занемело, а дыхание сделалось неровным. Слезы начали вскипать в уголках его глаз, он уже ощущал их горечь, от которой першило в горле. Наконец, открыв глаза, он посмотрел на чашу с кровью, которая так и осталась темной лужицей на дне сосуда. Хасмаль прикоснулся к руке Дугхалла, и тот тоже открыл глаза. Старик, как и он сам, плакал.

— Он ушел.

— Да, — кивнул Дугхалл, и разом уступившее напору времени лицо его вдруг показалось Хасмалю очень древним.

— Куда он ушел? И почему мы не можем найти его?

Без стеснения Дугхалл утер слезы рукавом, а потом поглядел на собственные ладони.

— Все, Хас, мы проиграли. Мы утратили все… победили Драконы. Соландер мертв.

— Нет, — воскликнул Хасмаль, уже понимая, что слышит правду. Какая-то часть его знала об этом с того самого мгновения, когда Возрожденный был отнят у мира. Украден. Убит. Хасмаль не понимал, каким образом мог случиться подобный кошмар, однако он знал, что ужасное событие это действительно произошло.

— Ни в одном из пророчеств нет ничего подобного, — начал он. — Ни в одной строке своего труда Винсалис даже не намекает на то, что после воплощения Возрожденного будет подстерегать опасность. Соландер был нам обещан. Обещан . И как могло такое…

Дугхалл устало махнул рукой:

— Какая разница, сынок. Не в этом дело. Возрожденный погиб… и вместе с ним погибли и Соколы. Драконы победили.

Да, Соколы умерли. И надежда мира тоже. И обетованная великая цивилизация от края до края земли, одолевшая войны и зло, стоящая на любви, мире и радости… она тоже была убита вместе с далеким младенцем, а тысяча лет терпеливой и искренней молитвы и пролитая кровь обратились в ничто.

Соландер умер. Хасмаль поднялся, не зная, почему еще не летит в пропасть весь мир. Неловко ступая, он побрел к комнате, которую делил с Яном, стащил с себя одежду, бросив ее на пол, залез в узкую кровать, закрыл глаза и пожелал себе уснуть и не проснуться. Если он не пробудится, чтобы приветствовать новый День, можно будет считать, что он ничего не потеряет — ибо мир этот уже не мог перемениться к лучшему.

Загрузка...