Дипломатия Волков. Месть Драконов. Отвага Соколов

Глава 17

Оказавшись в небе на безопасном удалении от Дома Галвеев, Кейт обратилась мыслями к незнакомке, смотревшей ее глазами, слушавшей ее ушами и вдыхавшей влажный ночной воздух ее собственным носом. Незнакомка молчала, и только ощущение ее присутствия, непривычная тяжесть да изредка случайное шевеление где-то на задворках души убеждали девушку в том, что безмолвная и внимательная тень эта не была рождена воображением вкупе с горем и ужасом предыдущего дня.

Кейт запустила двигатели уже в воздухе, убедившись, что миновала места, где ее мог бы услышать кто-нибудь из Сабиров, и принялась бороться с ветром, который дул сзади и сносил аэрибль к северу. И когда воздушный корабль наконец благополучно лег на курс по направлению к Гофту, сказала:

— А теперь можешь больше не прятаться и сказать мне, ктоты такая и чтособой представляешь.

Незнакомка вздохнула в ее сознании.

Какая разница? Я могу помочь тебе.

— Разница есть. Скажи, ты демон — из тех, кто делает людей одержимыми, заставляет их говорить с пеной у рта? Или ты богиня, которая хочет поручить мне какое-то дело? Или кто-то еще?

Я не демон, не бог, а создание более мелкое. Меня зовут Амели Кеншара Роханнан Драклес.

Кейт застыла на месте, сообразив, что означает это имя.

— Ты моя прапрапрапрабабушка?

Амели Драклес умерла мученицей почти двести лет назад, пав жертвой тех же самых Сабиров. Как утверждала история Семьи, ее мучили и пытали прямо перед стенами Дома Галвеев, на глазах у мужа и детей.

— Да.

Кейт не знала, что и ответить.

Ты не веришь мне?

— Да.

Ты была бы дурой, если бы поверила сразу. Впрочем, я могу дать тебе некоторые доказательства. А еще могу помочь тебе отомстить Сабирам.

В то, что ее многажды прабабушка хотела бы отомстить Сабирам, Кейт вполне могла поверить. Однако чтобы она явилась в качестве голоса в голове Кейт…

Из места моего заточения с того самого дня, когда я была убита Сабирами, меня освободила магия. Конечно, теперь у меня нет тела, но я помню себя и всю свою жизнь до дня гибели. Освободившись, я стала искать потомков, и ты оказалась единственной, кто уцелел.

— Звучит разумно, хотя я никогда не верила в то, что духи посещают живых. Я всегда полагала, что мертвые пребывают между мирами и воплощаются, получая новые тела и жизни.

Твоя теория не так уж далека от истины… но бывает и иначе — когда садисты-мучители захватывают в плен и душу. Конечно, с тех пор я уже прожила бы новую жизнь, если б они не учинили все это надо мною.

Кейт припомнила бурю голосов, столкнувшую ее в пропасть забвения. Многиеголоса пытались добиться ее внимания. И большинство из них казались страшными.

Я не была единственным захваченным духом,пояснила Амели, и некоторые из тех, с кем я провела последнюю ты… Ах, то есть две сотни лет, были злыми. Истинно злыми.

Кейт кивнула.

— А что случилось со всеми остальными?

Амели не ответила.

— Бабушка… что произошло с остальными?

В ответе печаль мешалась с усталостью.

Не знаю. Может быть, сейчас они между мирами. Или… нет.

Больше Амели разговаривать не захотела, а Кейт нужно было сосредоточиться. В столь темную и ветреную ночь на острове Гофт приземлиться сложно.

Позже, когда огни на побережье Гофта уже приближались и вдруг стали отползать влево, перед ней возникли еще более серьезные трудности. Запас топлива быстро уменьшался. А ей нужно было зайти против ветра, чтобы аэрибль шел стабильно до тех пор, пока она не спрыгнет в бухту Маранада. Один двигатель зачихал и смолк: ведь аэрибль не прошел в Доме наземного обслуживания. Задыхались и кашляли другие двигатели: звуки, издаваемые ими, явственно свидетельствовали о том, что топливо заканчивается. Она добралась до Гофта лишь потому, что ветер дул в спину. При встречном ветре она лишилась бы двигателей гораздо раньше, и тогда оставалось бы только надеяться на волю ветра. Теперь под ней лежал Маранадский залив, однако Кейт не сомневалась, что сумеет лишь однажды пройти над ним, прежде чем удача вместе с горючим оставит ее. Следовало поскорее оставить аэрибль.

Нахмурясь, она посильнее потянула рукоятку руля. Одновременно сдвинула балласт вперед и направила воздушный корабль к поверхности воды. Она хотела спуститься как можно ниже, а потом пустить аэрибль в свободный полет. При необходимости можно удариться о воду и затопить аппарат и только потом уплыть, но Маранада кишмя кишит отменными пловцами и ныряльщиками, привыкшими выручать всякое добро; любой из них способен поднять на поверхность воды двигатели и оболочку и таким образом воспользоваться семейными секретами.

Интересы Галвеев наверняка не будут затронуты, если она оставит аэрибль во власти восточного ветра, чтобы он канул на дно, посреди не оставляющих на себе следов океанских просторов. Никому тогда не отыскать воздушное судно.

Она отклонила руль еще дальше, и аэрибль перевалился с юга на юго-восток. Под ней раскинулась Маранадская бухта, полная кораблей, искрящаяся огоньками: невзирая на тьму, мореходы в шлюпках переправляли грузы на берег и с берега либо спешили отдохнуть на твердой земле или убраться с нее. Опускаясь к поверхности воды, Кейт открыла люк. Она не хотела, чтобы аэрибль задел мачту какого-нибудь оказавшегося в гавани корабля. Дабы предотвратить это, необходимо действовать быстрее. Она убедилась, что меч и кинжал надежно прикреплены к поясу; покрепче завязала шнурки на сапогах. Оставалось опустить корабль как можно ниже к поверхности воды, а потом резко вырулить его носом вверх и выпрыгнуть, пока он не поднимется чересчур высоко. Плавала она превосходно, куда лучше обычного человека; вода казалась достаточно спокойной, и Кейт не опасалась, что оружие или одежда утянут ее на дно. Быстрая реакция позволяла ей вовремя оставить воздушный корабль. Однако она сильно устала, болела голова, мучило пережитое. Разглядывая покрытое рябью зеркало вод под собой, она подумала, что погрузиться на дно и не выплыть теперь, пожалуй, будет обидно.

Я слышала, это трудная смерть,заметила Амели. Подобный исход, пожалуй, разрешит все твои проблемы, но тогда прощайся с надеждами на месть.

Правильно. Кейт пожалела, что усопшая пра и так далее бабка вторглась в ее мысли, однако отчасти она испытывала своего рода удовлетворение от того, что ее заставили обратиться лицом к реальности. Мертвая, она не сумеет помочь уцелевшим, как и отомстить за усопших. Она всегда хотела служить своей Семье. И теперь стала не просто дипломатом, занимающим один из низших чинов. Теперь Семья как никогда в ней нуждалась.

Направив аэрибль по намеченному заранее курсу, Кейт железной рукой расправилась с параличом, вызванным приступом страха, и выпрыгнула, когда воздушный корабль еще только начинал набирать высоту. Точно рассчитав мгновение, она вошла в воду вдалеке от кораблей, лодок и прочих препятствий, но не могла предположить, что падение с такой высоты окажет подобное воздействие на нее. Кейт врезалась в поверхность бухты, как в твердый камень; жидкость, ставшая жесткой словно скала, хлестнула ее, оглушила и ошеломила. А потом вода поглотила Кейт, и она ощутила, как опускается вниз. И собственный разум, и покойная прабабка дружно завопили: Плыви! Плыви же!Однако Кейт не могла этого сделать. Тело отказывалось повиноваться. Она тонула и понимала это, но не имела сил выплыть из бурной стихии. Она вдохнула, и легкие ее ожгла вода.

Тело Кейт само отреагировало на угрозу даже в этом оглушенном состоянии. И извлекло свое предельное оружие. Кейт почувствовала, как вдоль шеи пробежало пламя, и, не осознавая, как это вышло, задышала соленым воздухом бухты. Моргнув, она поняла, что глаза ее способны различать подводные предметы даже во мраке. Трансформация оказалась частичной; слишком уж недавно она преображалась в последний раз; быть может, помешал Превращению удар о воду. Однако хватило и рефлексов Карнеи.

Теперь Кейт могла дышать, спустя какое-то время она даже сумела шевельнуться в воде, и — ой как не сразу — ей удалось доплыть до берега. Она едва выползла на клочок песчаного берега вдали от света, движения и людей. Когда Трансформация отступила и Кейт поняла, что способна находиться среди людей, не навлекая на себя смерть, она встала, по возможности стряхнула с одежды песок, вытерла курткой меч и кинжал и направилась через город вверх по длинному холму к Дому Черианов, служившему обиталищем ее Семье в Маранаде.

Кейт пришлось подождать среди стражников возле ворот Дома, пока искали человека, способного поручиться за нее. Наконец к ней вышел дальний кузен, почти ровесник, вместе с которым она целый год изучала дипломатию в Доме Галвеев, прежде чем он вернулся домой и приступил к своим торговым обязанностям. Парня звали Файфером; Кейт всегда считала его скучным увальнем. И время ничуть не изменило его.

Стоя в воротах, он изучал Кейт сонными глазами, не улыбнулся ей, не поздоровался, не показал даже вида, что приветствует ее. Он просто смотрел на нее, потом вздохнул и, повернувшись к начальнику ночной стражи, произнес:

— Ага. Это моя кузина. Можете пропустить ее.

— Привет, Файфер, — сказала она.

— Я смотрю, здравого смысла у тебя не прибавилось. В это время в Дом не приезжают. Мне пришлось разбудить отца, чтобы он мог приветствовать тебя. А выглядишь ты жутко.

Кейт не стала ничего объяснять ему; сочувствия у этого типа не добьешься, даже если она расскажет ему о случившемся… Впрочем, Кейт и не нуждалась в его соболезнованиях. Она надеялась, что дядя окажет ей лучшую встречу.

Файфер вел ее по Дому на прием к дяде Шейиду, являвшемуся параглезом Семьи в Гофте. Проводив ее, он остался у двери в надежде, что его отпустят; однако отец молодого человека явно преднамеренно игнорировал подобное желание.

Параглез Гофта отнюдь не казался родственником своего сына. Симпатичный, улыбающийся, любезный, он приветствовал Кейт в домашней библиотеке, а слуга уже успел приготовить бокал вина, кукурузные тартинки и чашу, наполненную свежими фруктами. Уж он-то не казался раздосадованным от того, что его извлекли из постели в столь жуткий час.

— Кейт, милая девочка, ты похожа на смерть. И почему это мой сын не отвел тебя переодеться? Я мог бы и подождать.

Приняв предложенный бокал, Кейт неторопливо пригубила.

— Со мной-то все в порядке, дядя, — приступила она к объяснениям. — Но моя весть важнее и свежей одежды и душа. Удобства могут подождать, но только не новости.

Усадив ее в кресло, перед которым было выставлено угощение, параглез опустился напротив.

— Ну, рассказывай, моя дорогая. Что привело тебя к моим дверям, да еще в таком состоянии?

Кейт рассказала ему всю историю; Шейид бледнел прямо на глазах. Когда она договорила, он откинулся назад в кресле и закрыл глаза.

— О боги, Галвеи пали, власть в Калимекке принадлежит Сабирам. — Он неловко смахнул кулаком слезы, блеснувшие в уголках крепко сомкнутых глаз. — А что слышно о войне в Халлесе? Есть какие-нибудь новости?

— Ни слова. Дугхалл, Типпа и я вылетели оттуда как раз перед рассветом… до того, как началась битва. У меня просто не было никакой возможности узнать, что там происходит.

Он со вздохом потер виски и открыл глаза.

— Возможно, там день завершился для нас не столь скверно и есть надежда на подкрепление из Халлеса.

Кейт подумала о людях Галвеев, мужчинах и женщинах, верно служивших Семье в Халлесе, и прикусила губу.

— Сабиры знали, что мы сосредоточимся в Калимекке, отослав основные силы в Халлес, и были готовы управиться с нами дома; остается полагать, что и в другом месте они предприняли необходимые меры.

— Тогда нам придется действовать, не рассчитывая на помощь с запада. — Шейид нахмурился. — Трудное испытание… Что ж, не сомневаюсь, победа в конце концов достанется нам.

Расправив плечи, он мрачно улыбнулся.

— Кейт, сегодня ночью мне предстоит поразмыслить, каким образом можно осуществить спасение уцелевших, однако о захвате Дома и отмщении Сабирам пока думать рано. Поэтому прими душ и отдохни… Если ты по-прежнему голодна, пусть ночной слуга принесет тебе чего-нибудь из кухни, а я прикажу принести тебе свежую одежду. Завтра, когда проснешься, приходи ко мне поговорить; обсудим расположение Дома и все, что может помочь нам забраться внутрь. Я не был у Галвеев уже много лет, и хотя Файфер недавно гостил там, увы, он не обнаружил достаточной памяти, чтобы я мог планировать сражение, основываясь лишь на его наблюдениях.

Он поднялся, следом встала и Кейт, при этом уловившая тихий шелест за ближайшими к ним книжными полками. Шейид не обратил внимания на звук, и Кейт подумала, что дядин слух просто не способен был его уловить. За стеной находился некто, простоявший все время, пока она беседовала с параглезом, соблюдая при этом полную тишину, или же только что оказавшийся там. Интересно, какое предположение справедливо.

— Файфер, отведи Кейт в посольские апартаменты, прошу тебя. Они находятся вдалеке от бурлящих жизнью частей дома. Пусть Кейт выспится, я не хочу, чтобы ей мешали. Завтра нам с ней предстоит многое сделать.

— Да, отец.

Шейид крепко обнял ее.

— Кейт, прими мои соболезнования о твоих утратах. Все мы сегодня потеряли многих, но ты, по-моему, утратила больше всех. Хочу, чтобы ты знала: я сделаю все возможное и невозможное, дабы эти ублюдки заплатили за совершенное ими преступление. Я буду мстить не только за Семью, но и за тебя.

— Спасибо, дядя.

Она пожелала ему доброй ночи и вышла следом за Файфером. Когда дверь за ними закрылась, раздался голос Амели: Подожди. Ты еще не дослушала его до конца.

Кейт не стала раздумывать. Схватив Файфера за рукав, она сказала:

— Подожди немного, ладно? Мне что-то попало в сапог. Постой-ка, а то я и шагу не смогу сделать, пока не вытащу эту колючку.

И прислонившись к стене библиотеки, она принялась стаскивать с ноги мокрую кожу… не слишком торопясь при этом.

Внутри комнаты мягко скрипнула, открываясь, потайная дверь, и Шейид произнес:

— Итак, ее слова подтверждают слухи.

— Весьма точно. Она уцелела для того, чтобы рассказать всю историю. Что ты намерен делать?

Второй голос был женским; манера говорить выдавала принадлежность к знати, интонация — воспитание… В отношении этой особы к происходящему слышалось холодное удовлетворение.

— Конечно, выжидать. Посмотрим, что запросят Сабиры в обмен на освобождение пленников, и решим, сможем ли мы договориться с ними так, чтобы в конце концов вернуть себе Дом… когда-нибудь, в будущем.

— Поэтому нам совершенно неудобно держать эту девушку здесь. Она, конечно, будет требовать немедленных мер.

— С моей точки зрения, — негромко промолвил Шейид, — обитавшая в Калимекке ветвь Семьи может вымереть полностью. Поставив наш род на первое место, мы предъявим законные претензии на Калимекканские владения, и впредь нам не придется согласовывать наши предполагаемые торговые маршруты. Аналогичным образом можно поступить с колониями. Но если останется в живых хотя бы один представитель этой ветви, главенство, конечно, сохранится за ним.

Кейт наконец стащила сапог и принялась копаться в нем; Файфер с недовольным видом топтался рядом, явно не замечая разговора, происходящего за дверью.

— Итак, ты не позволишь этой девушке досаждать тебе спасением пленных?

— Девушке? Какой девушке? Она погибла при крушении аэрибля или утонула в море… наконец, попала в лапы бандитов, потому что здесь она и не появлялась.

— Очень разумно, Шейид. Очень разумно. Мне самой заняться этим вопросом?

— Именно. И чем меньше людей сумеют вспомнить ее, тем лучше. Я позабочусь, чтобы все, кто видел ее, получили специальные поручения, пока мы не убедимся в том, что весь основной ствол Семьи истреблен.

Кейт изобразила, будто нащупала камешек и положила его в карман, а потом вновь приступила к процессу надевания сапога, также оказавшемуся весьма сложным.

— Сейчас?

— Нет, там, в посольских покоях. Файфер вернется назад и сообщит нам об этом. Я не хочу допустить в своем доме никаких… э… сомнительных шумов, способных застрять в чьей-либо памяти. А сейчас на третьем этаже нет вообще ни единой души.

Кейт резко потянула, и сапог мгновенно оказался на месте. Она и представления не имела о женщине, которой Шейид поверял свои секреты. Однако, решила девушка, зная, что смерть ее запланирована, она в состоянии защитить себя хотя бы от первой атаки. Но она останется здесь нежеланным свидетелем — здесь, где ей никто не поможет. Она лишь потеряет время… потом ей не отразить натиск всего Дома, если Шейид решил отправить ее на тот свет. Дядя Дугхалл был прав, утверждая, что попавшего в Дом чужака может ожидать самая разная участь… он совсем не вправе рассчитывать на теплый прием.

Дядя Дугхалл…

Слеза проступила в уголке глаза, но Кейт резким движением смахнула ее. Она жива, и она отомстит за всех любимых ею людей, даже если мстить придется в одиночку.

Однако теперь предстоит совершить поступок, которого от нее не ждут. Кроме того, раз уж Шейид был настолько любезен, что представил ей одного из своих сыновей, то следует удивить его как можно скорее.

— Я готова, — сказала она. — А ты не отвел бы меня для начала на кухню? Я умираю от голода и охотно прихватила бы с собой что-нибудь съестное.

Тот вздохнул.

— Уже поздно, и я устал.

— Файфер, мне пришлось украсть аэрибль, долететь на нем сюда и переплыть бухту, чтобы попасть в ваш Дом. Клянусь, я устала чуть побольше, нежели ты. К тому же, помнится, именно я отыскала тебя, когда ты заблудился в нижних этажах моего Дома. Так что ты у меня в долгу.

Кейт даже выдавила для него игривую улыбку, хотя после всего услышанного испытывала одну только ярость.

Тупые глаза недовольно глянули на нее, Файфер вздохнул.

— На кухню?

— Да, на кухню.

Тот поплелся по коридору, свернул в поперечный, потом, тяжело ступая, направился вниз по черной лестнице, освещенной масляными лампами, их пламя колыхалось на каждом шагу.

Молча они спустились на два этажа, не встретив при этом никого из слуг. Наконец Кейт спросила:

— А на каком этаже кухня?

— На первом, естественно. Мы уже почти пришли.

Кейт непринужденно опустила руку на эфес кинжала. Наступающее мгновение поведает ей о многом. Слева появилась арка, через которую им надлежало пройти, но за нею перед кухней находился еще один зал. Пустой и темный. Лестница не кончалась на первом этаже, она уходила глубже. Отступив на шаг за спину Файфера, Кейт левой, рукой зажала ему рот, а правой приставила кинжал к горлу.

— Слушай внимательно, — сказала она, — и не вздумай шуметь. Ты мне не нравился никогда и стал нравиться еще меньше теперь, когда твой отец решил убить меня, причем прямо сейчас. Однако я не стану ранить тебя, если ты выполнишь мои требования. — Она стиснула кинжал, чтобы подчеркнуть силу Карнеи, и почувствовала, как желание сопротивляться оставило Файфера. — Ты понял меня?

Тот кивнул. У него участилось дыхание, Кейт слышала, как колотится его сердце.

— Где ваша сокровищница?

Пленник что-то пробормотал, однако зажимавшая ему рот рука мешала что-либо разобрать.

— Показывай, — велела Кейт. Он указал вниз по лестнице.

— Веди.

И Файфер повел. Забавно, что теперь он перестал постоянно вздыхать. Возможно, сумел проснуться. Лестница кончалась у покрытой металлическими ребрами двери из каменного дерева. У двери этой не было ни засова, ни ручки; в ней не было ни скважины, ни окошка. Кейт знала такие двери: сокровищница Галвеев как раз была снабжена подобной. Тот, кто открывал дверь, должен был в нужном порядке сунуть пальцы в отверстия и отодвинуть задвижки. Ошибка немедленно высвобождала нож, аккуратно отсекавший по суставу от каждого пальца. Подобные двери самым эффективным образом отпугивали любопытствующих. — Открой!

— Мммм ммааааххх, — отозвался Файфер, тряся головой.

Кейт надавила на его шею лезвием кинжала — так, что побелела кожа.

— Не можешь? Конечно, можешь. Или будем надеяться, что можешь. Я не отпущу тебя: ты или поднимешь шум, или бросишься за помощью. Если мне предстоит заняться дверью, то потребуются обе руки, а это значит, тебя придется зарезать, чтобы освободить их. Потом мне придется отрезать обе твои ладони, чтобы просовывать их в отверстия, — не рисковать же своими собственными пальцами. Я лично предпочла бы не убивать тебя — я вообще не хочу кого-нибудь убивать… еще. Но если вопрос встанет, кому из нас жить, тебе или мне — не сомневайся в том, как лягут кости.

Она снова как следует сдавила его, и Файфер застонал.

— Так ты выполнишь мой приказ?

Он кивнул.

— Тогда действуй.

Приложив руки к каждой стороне двери, Файфер медленно вставил пальцы в отверстия. Он не торопился, и Кейт не подгоняла его; она знала комбинацию, открывавшую дверь в сокровищницу своего отца, однако же не стала бы торопиться вставлять пальцы в замок.

Вздохнув так, что сотряслось все его тело, Файфер одновременно отодвинул задвижки, и — через миг — на движение ответил щелчок за спиной. Файфер отвел руку, дверь неслышно отъехала влево.

Наступив на каблук сапога Файфера, Кейт потребовала:

— А теперь вынимай из него ногу… только медленно.

Покрутив немного ногой, тот остался без сапога. Кейт заткнула им щель напротив канавки, в которую входила закрытая дверь. А потом заставила кузена войти в сокровищницу.

Как только они переступили порог, дверь за ними захлопнулась, однако благодаря сапогу — не до конца. Чтобы выйти из сокровищницы, нужно было воспользоваться другой комбинацией, а Кейт не собиралась выходить из подземелья вместе с кузеном. Пока дверь оставалась открытой, в этом не было необходимости.

Они стояли у входа в страну чудес, где штабели стеклянных ящиков с аккуратно рассортированными самоцветами поднимались от пола до потолка, слитки драгоценных металлов образовывали высокие и широкие стены; деревянные сундуки выстроились там у одной стены, а прекрасные, покрытые богатыми вышивками шелка, кипы книг, изготовленные руками Древних, и резные изображения из эбенового дерева, янтаря и слоновой кости покрывались пылью на полках возле другой стены.

— Теперь задание будет полегче, — сказала Кейт. — Мне нужны деньги, и притом не слишком много.

Файфер указал на деревянные сундуки.

— Отлично.

Она повела его в другую сторону — к полке, на которой с одной стороны размещались церемониальные облачения вместе с положенными к ним поясами. Толкнув Файфера на пол, она достала меч, спрятала в ножны кинжал и взяла пару поясов. Как только родственничек оказался надежно связан, а во рту его очутился кляп, она поспешила к сундукам.

В них находилось достояние целого небольшого народа. Грудами и кучами лежали золотые и серебряные монеты, рассортированные по номиналу и месту чеканки: сверкающие шестиугольные даки Доктиираков, помеченные парой деревьев фарны Сабиров; робаны Масшэнков; слауды Кейрнов; прейды Галвеев… Кроме денег Пяти Семейств, тут были и монеты Стрифийской Империи, Манаркасских Земель и мест, вовсе не знакомых Кейт, украшенные изображениями Увечных и вещей, принадлежащих к их миру. Денег, скопленных в этих сундуках, хватило бы на то, чтобы тысячу раз собрать целую армию наемников. Она бы наняла их в колониях, если б это было возможно — у союзников; среди чужестранцев — при необходимости.

Не трать свое время на поиски наемников,посоветовала Амели. Говорю тебе, Семья погибла, но ты можешь вернуть всех назад.

— Из мертвых? — выпалила Кейт.

Я знаю одну изготовленную Древними вещь, которая позволит тебе… Ах да, воскресить их.

Кейт вспомнила интерес, с которым Дугхалл повествовал ей о существовании такого предмета — Зеркала Душ, а также слова, которыми закончился разговор, — о том, что существование его почти наверняка является мифом.

Дугхалл не прав. Зеркало Душ существует и действует. Возьми достаточно денег, чтобы нанять корабль с экипажем, который отвезет тебя на северо-восточную оконечность океана, а там я отведу тебя куда надо. Если хочешь помочь Семье, раздобудь Зеркало.

Путь на северо-запад приведет ее на противоположную сторону Брежианского океана. Однако, если прабабка права, у нее есть шанс вернуть к жизни свою Семью.

Ее Семью. Семью, которую она считала более благородной, чем Сабиры или Доктиираки, Кейрны или Масшэнки. Ее собственная семья. И вот ее дядя продает ее столь же легко, как параглез Доктиираков своего родственника… и чего ради? Потому что она стала на его пути к власти над Домом Галвеев. И влиянию. И увеличению состояния.

Ей всегда говорили — и она верила в это, — что семейная преданность превыше всего, что она-то и является сутью Семьи.

Кейт припала к стене, на мгновение утратив весь боевой задор. Слезы хлынули по щекам; она ощущала их горькую соль и вспоминала теплые руки матери, когда-то обнимавшие порезавшуюся Кейт. Вспоминала утешающий голос отца, который успокаивал ее и помогал найти путь, ведущий к человеческой сущности, когда, Трансформировавшись в Карнею, она была вынуждена прятаться в темных уголках Дома, после того как они были вынуждены расстаться со своим сельским поместьем. Она тогда так боялась! Боялась, что ее заметят, раскроют ее секрет и убьют — как того ребенка в Халлесе. Однако родители сумели спасти ее. Они спасали ее снова и снова. Помогали ей и братья вместе с сестрами, и она выжила — чтобы получить шанс возвратить им свой долг.

Если только она не опоздала.

Да, но как можно возвратить такой долг усопшим? Поверив Амели, она лишь обманет себя. В лучшем случае Зеркало Душ было утеряно тысячу лет назад, и возвратить его невозможно. В худшем оно относилось к области мифов. Реальны были Сабиры и их предательство. Реальны и населявшие Гофт Галвеи — вместе с их изменой. А Кейт не могла даже отомстить ублюдкам, уничтожившим все, что любила она в этом мире. Потому что уцелевшие члены ее Семьи готовы заплатить исчадиям зла собственными душами, дабы удовлетворить свою алчность к богатствам Дома Галвеев, к силе, которую он воплощал, к его сокровищам.

С самого рождения Семья означала для Кейт все — она была уверена, что имя Галвеев объединяет все хорошее, справедливое и праведное в мире. Она ошибалась. Она обнаружила, что существует Семья — объединение политическое, не знающее верности, — и СЕМЬЯ, сотканная из кровных связей и любви, за которую она охотно отдала бы свою жизнь.

Но если имеющийся у тебя единственный шанс внушает сомнения, это все равно лучше, чем не иметь шансов вообще. Не так ли, Кейт? Думай, голова. Если Зеркало Душ утрачено навсегда, ты не потеряешь ничего, кроме того, что и так потеряно. Но если оно существует и ты действительно сумеешь найти его, то сможешь вернуть то, чего не возвратить другим путем.

Кейт выпрямилась и утерла рукавом слезы. Она охотно отдала бы свою жизнь за любого члена своей Семьи.Она и сейчас охотно сделала бы это. За один только шанс увидеть вновь живыми мать и отца, сестер и братьев… Если бы только можно было надеяться, что дядя Дугхалл вновь когда-нибудь расскажет ей одну из непристойных шуток старого островитянина, процитирует одного из своих непонятных философов… если бы только у нее были основания мечтать, что однажды любимые голоса Галвеев вновь зазвенят в залах Дома… ради этого она готова была переплыть под парусом не знающий карт Океан, пересечь Земли Увечных. Ради жизни любимых она готова пойти на все.

Возможно, она больше не сумеет поверить в Семью. Однако перестать любить собственную семью она не могла.

Мускулы челюстей сжались до боли. Если ей нужен шанс, надо действовать. И быстро. Кейт принялась пересыпать золото в небольшой кожаный кошелек. Прикрепив его к поясу и укрыв курткой, она принялась за второй.

Умница. Я знала, что на тебя можно рассчитывать. А теперь, когда запасешься деньгами, стащи с полки одну книгу — подревнее и получше — и беги отсюда. После, когда ты окажешься в безопасности и капитан уже услышит от нас ту ложь, которая даст тебе место на борту и союзников в поисках Зеркала, я предоставлю тебе доказательства, которых ты ждешь от меня. Только сперва нужно оказаться в безопасности.

Она наполнила и спрятала второй кошель. Потом бросила горсть серебра и несколько медяков в карманы: женщина, выложившая золото не там, где надо, долго не проживет.

Наконец, она проглядела книги Древних и отыскала среди них такую старинную, что даже не сумела распознать очертания букв.

Эта как раз подойдет.

Кейт представления не имела, зачем книга может понадобиться ей; однако лучше иметь и не хотеть, чем хотеть и не иметь, как писал Чэйн Пертрад. Забрав все необходимое, она насмешливо отсалютовала кузену и пустилась бежать.

Заклинание Дугхалла воплощалось в жизнь. Внизу, в черном сердце умершего Дома, тела мертвых Волков начинали рдеть, озаряя светом тайную палату, которой предстояло отныне не видеть света долгие годы. Свечение это отбрасывало бесформенные, изменчивые тени, а потом рассеяло их в ослепительной вспышке, как будто бы уничтожившей всякую тьму. Однако пожранные духами мертвых тела исчезли, не оставив ни пыли, ни пепла — как если бы их вовсе не было. И тогда тьма вновь воцарилась в зале.

В других помещениях темного лабиринта под главной частью Дома давно забытые жертвы насилия, редкие самоубийцы, двое малышей, забредших слишком далеко и не сумевших найти дорогу назад, отбрасывали свои тени и лишь потом исчезали. Крысы, мыши, кошки и змеи, нашедшие себе в подземелье темный уголок, чтобы умереть, вспыхивали на мгновение звездами, прежде чем сгинуть. Подобным же образом исчезло все мясо в холодной комнате, как и недоеденная пища, ожидавшая в мусорных баках у дороги на свалку. Осветились изнутри могилы усопших Галвеев на семейной костнице, хотя некому было видеть этот свет. Снаружи, под открытым небом, вспыхнули и тотчас погасли угольки пламени, пожравшего мертвецов. Два ярких огня на посадочном поле, где находился аэрибль, засвидетельствовали его исчезновение, поведав при этом, что участь охранявших его людей навсегда останется неизвестной.

Когда погас последний огонь, безмолвие легло на Дом Галвеев. Стражники, солдаты, офицеры Сабиров смотрели друг на друга, не зная, что сказать. И в этом безмолвии духи мертвых протянули руки к живым.

Припав к каменной стене коридора, Трев разглядывал дверь, к которой привели его поиски. Открывшийся за ней коридор вел в темноту, непроницаемую для света его лампы. Кожа его дергалась, словно бы от прикосновения тысячи паутин, капли пота катились по носу, собирались на подбородке. Буквально мгновение назад он заметил, как из-за поворота сверкнула бледно-красная вспышка, исчезнувшая в тот же миг.

Там его ожидало нечто… скверное, знавшее о его существовании, а теперь прятавшееся во тьме, надеясь, что он вот-вот окажется рядом.

Зачем идти дальше? Женщина Ри более не находилась в Доме. Трев уже был готов поклясться в этом собственной жизнью. После того как с Ри случился этот припадок, Трев вызвался остаться и поискать ее; однако чем дольше и усерднее он искал, тем более убеждался в том, что здесь ее нет. Зачем он продолжал поиски? Трев этого не знал. Быть может, ему хотелось заслужить восхищение Ри или вытеснить Янфа с места его наперсника. Быть может, в первую очередь он рассчитывал на повышение, как только Ри продвинется в иерархии Семьи. Презирая подобные низменные устремления в остальных, он тем не менее вынужден был признать, что они привлекают его не меньше, чем дружба с Ри. А возможно, и больше.

Тьма впереди продолжала сгущаться, обретать вес и существование, и Трев судорожно глотнул. Он не стал бы жить в Доме Галвеев, даже если бы Сабиры сделали его здешним параглезом. Проклятый дом казался Треву живым, он как будто следил за каждым его шагом.

Ты не сможешь отвести ее к себе домой, даже если отыщешь ее, сказал он себе. Только приступишь к делу, как она Трансформируется и убьет тебя.

Тьма зашептала.

Свистящие, почти различимые слова пытались зацепиться за слух. Во Тьме топотали ноги и кто-то визжал — как будто крысы, раздавленные в пыль Тьмою, пытались возражать против подобной участи. Влажное дуновение коснулось его щеки, и он отступил назад, подальше от двери, смущенный слабым и тошнотворным трупным запахом, который принес с собой сырой воздух.

Подожди,шепнула Тьма, и Трев не понял, услышал он это слово, или оно ему примерещилось.

Ее не может быть здесь.

Закрыв дверь, он медленно отступал назад, спиною к стене, так, чтобы никто не мог застать его врасплох. Лампа его отбрасывала пляшущие тени, и он мечтал о том, чтобы явился рассвет и прогнал тени прочь. Позади него послышался шепот. Крутнувшись, он принялся вглядываться во Тьму. И ничего не увидел. Только услышал, как открылась та самая дверь, которую он закрывал за собой. Он пошел в обратную сторону с занесенным мечом и поднятым повыше фонарем, чтобы увидеть врага.

И ничего не увидел.

Однако трупный запах накатывал на него словно стена. И ничего не было впереди него. И ничего позади.

Холодные, сырые несуществующие ладони, проникнув сквозь одежду, коснулись его кожи. Давно усопший голос пробормотал:

— Ты — мой!

И на этот раз Трев не стал сомневаться, что слышал эти слова, слышал ушами, а не воображением. То, что он ощущал, было реальным. Он махнул мечом, однако описавшее дугу лезвие не встретило сопротивления, опустившись до пола, и сталь тяжело ударила по камню. Удар отозвался в ладони, в запястье; вскрикнув, он потерял равновесие и выронил лампу.

Сосуд разбился о пол, на мгновение лужица масла на камне ярко вспыхнула, и Трев отшатнулся от пламени. Но трупные руки схватили его. И удерживали, пока гасли язычки пламени, превращаясь во тьму, куда более густую, чем простое отсутствие света, и наступавшую со всей свирепостью. Труп, которого он не мог коснуться, не мог ранить — хотя ощущал его прикосновения, — прижимался к нему гнилой плотью, холод и вонь его текли сквозь тело Трева. Он подумал, что вот-вот умрет. Слишком испуганный, чтобы крикнуть, даже просто пошевелиться, он мечтал упасть в обморок и очнуться утром в собственной постели, пробужденным лучами солнца — жертвой чрезмерно обильных возлияний и слишком яркого кошмара.

— Мой.

Гнилые, полуистлевшие губы прикасались к его шее, пальцы, делавшиеся то тленными, то костлявыми, ласкали его грудь, живот, щеки, спину.

— Я ждала тебя так долго… так долго… так долго…

Ее здесь не было. Здесь не было вообще никого. Однако Трев не мог выбраться на свободу, не мог бежать, не мог сопротивляться, меч выпал из его обессилевших пальцев и зазвенел на камнях. Ноги его оторвались от земли, и она понесла его прочь — ослепленного непроницаемой Тьмой, что окружала ее, и тем, что движения ее сопровождал единственный звук, который можно было истолковать только как шелест давно исчезнувшей юбки, метущей камень. Трев потерял ощущение направления, места. Он не знал, куда она несет его — вверх или вниз — и какое направление более пугает его. Он был в плену у самой смерти и, кроме этого факта, не мог думать о чем-либо другом…

С нижних этажей доносились вопли и отзвуки воплей. Они приближались, становились громче; но он ли приближается к ним или они к нему?

Всеобъемлющее, лишающее зрения облако Тьмы, зловоние, страх, вопли незримых людей сделались стенами, полом и потолком его мира, периметром его существования, за которым не было ничего другого.

А потом все это исчезло.

Он лежал на камнях, вдыхал чистый и свежий воздух, припахивавший утренней росой и суглинком, а окружавшие звуки превратились в стоны и рыдания, за которыми, однако, угадывался шум города, оживающего в предрассветную пору. Крики людей, добродушные и сердитые, грохот повозок, поступь тягловых животных по мостовой, шаги фермеров, переправляющих свой живой товар на рынок, что был совсем рядом. В мире, находящемся за пределами Дома Галвеев.

Глаза его прояснились, нездешняя тьма оставила их буквально в какой-то миг. Трев перекатился на бок, сел, огляделся. Он сидел посреди мощенной битым камнем дороги, среди солдат Сабиров, захвативших Дом Галвеев, офицеров, командовавших вылазкой, членов Семьи, явившихся, чтобы руководить изъятием трофеев. Дорога эта вместе с поросшими травой обочинами с обеих сторон вполне могла сойти за усеянное трупами поле боя, однако никто из лежавших здесь людей, потрясенных, ошеломленных, явно не был ранен. Перед ним дорога делала поворот и исчезала в озаренных светом луны джунглях. Позади него…

Обернувшись, он увидел меж пальм и многоствольных ползучих фиг край стены, окружавшей Дом Галвеев, и ворота, за открытие которых Сабиры заплатили такую цену. Они закрывались прямо на его глазах. Оставляя и его, и всех прочих завоевателей за неприступной стеной, а сам Дом Галвеев в руках усопших.