Уполномоченный особого отдела контрразведки «Смерш» Евгений Николаевич Румянов быстро шагал по мартовским лужам и тщательно обдумывал срочный инструктаж своего начальника. Речь полковника была необычайно длинной для этого немногословного латыша. Резким движением указав подчиненному на стул, даже не потребовав доклада о проделанной работе, старший офицер приказал:
— Слушайте внимательно. Лишних вопросов не задавать… Ваш подопечный, проходивший по имени… гм-гм, скорее, по кличке Бездок, теперь значащийся как Михееев Григорий Михайлович, идентифицирован. Нам теперь известно, что он служил в особой воинской части. Ясно? Он десантник, диверсант… Похвально, что он соблюдал необходимую секретность и о своей службе не проговорился. Даже находясь без сознания, упоминал лишь номер полевой почты. Номер обычный, как у других воинских частей. Это заслуживает уважения к нему… Полагаю, что там… наверху проявили к этому номеру особое внимание, когда Михеев сказал, что воевал под Сталинградом в составе стрелкового полка. Именно сто одиннадцатого стрелкового полка. Очевидно, под таким номером и действовала в ту пору особая часть. Наше донесение оказалось полезным… Но недостаточным. И теперь приказано срочно доложить — в каких последующих операциях участвовал Михеев… И нам доверено узнать и сообщить об этом. Узнать о боевых действиях. Вплоть до его ранения… Тяжелого ранения. Все, что он знает, доложить в письменном рапорте. Весьма срочно!
— Слушаюсь, — ответил Румянов и замялся… Ему хотелось узнать, почему начальство так неотложно не только заинтересовалось этим Бездоком, но требует немедленного расследования и доклада. Что за шишка такая этот солдат или сержант? Пусть даже из самой разособой части…
Полковник догадался о его невысказанном вопросе:
— Хотите знать, с какой именно целью спешно требуют результат дознания?
— Так точно.
— Мне это не-из-вест-но, — последовал ответ. — И действуем мы лишь в пределах части, нас касающейся… Не забудьте, чтобы он доложил о всех своих действиях после Сталинграда. Обо всех. Где. Когда. И как. До его ранения… Там, наверху, ждут немедленного ответа…
Полковник помолчал и произнес со значением:
— От выполнения этого задания зависит и ваше продвижение по службе… И ваше возвращение на фронт, в боевую часть. Не сидеть же молодому офицеру всю войну в тылу… Я знаю ваше желание…
Поспешая в госпиталь, Румянов упорно думал, как ему лучше и быстрее выполнить поставленную начальником задачу. Действительно от этого многое зависит…
Как будто и дело несложное. Спрошу — ответит. Вопрос — ответ. Вопрос — ответ. Да-а, спросить-то он спросит, но что ему ответит этот Бездок-Михеев? Скорее всего промолчит. Замкнется. Конечно, он долго, очень долго был без сознания и без слов. Ну, а потом? Ну, а потом молчал сознательно или маскировался. Разные байки рассказывал. Одну историю за другой. Некоторые Румянов слышал от доктора Бережанского и от медсестры Кати. Конечно, пережил Михеев много. Одна история с солдатом-белофинном, «кукушкой», чего стоит: смерть в глаза глянула. Или лыжный поход, в котором исчезали в бездну бойцы… Но про свои десанты в тыл врага — ни слова.
Отношения с этим ранбольным у Румянова едва ли не в первые дни были испорчены. Тот почувствовал его подозрительность и неприязнь. «Почему я его обидел? Отчего? Возможно, заподозрил: что-то скрывает? Не верил. Думал, что этот могучий человек притворяется беспомощным? Нет, скорее, не понравилось к нему внимание медсестры Кати. Вот с досады и брякнул: «Здоровенный мордоворот». Видать, так и было…»
Как с ним себя вести? Не ошибиться, ведь во что бы то ни стало нужно получить точный и подробный ответ от Михеева. Таков приказ. Извиниться. Мол, не оценил вас, не знал, а вы воевали в тылу врага… Нет уж, на такой кобыле к нему не подъедешь. Ничего лучше не придумаешь, как обратиться к доктору Гальперину, да и к медсестре Кате. Они же с ним не разлей вода… Прямо им скажет: секрет Бездока раскрыт, об этом знает начальство. Остается ему сообщить о своих последних боевых операциях. Точнее о самой последней — где и когда был тяжело ранен… Где и когда! Хорошо бы, чтобы он сам написал об этом. Но — стоп! Как же он напишет: правой руки нет, а левой писать не научился… Ладно, не сможет сам, пусть продиктует. Кому? Лучше всего медсестре Кате. Глядишь, еще и покрасуется перед девчонкой.
Не откладывая в долгий ящик — время не терпит — Румянов направился в крохотный кабинет старого доктора и вместе с ним — вот удача! — застал там столь нужную медсестру. Хотел было намекнуть Бережанскому, что помнит все о его заокеанском родственнике и этим подтолкнуть к энергичным действиям. Но подумал и отказался. Не надо пугать, лучше прямо сказать, что теперь высокое начальство знает: Михеев десантник-диверсант. И нечего темнить и выдумывать.
Так Румянов и сделал. Выслушав его, Катя одобрительно кивнула головой, а доктор светло улыбнулся и сказал:
— Слава Богу, давно бы так.
— Как? — оторопело спросил особист. — Выходит, вы раньше знали, кто этот самый Бездок?
— Н-не совсем. Но догадывались. И я, и Катерина.
— Почему же мне не сообщили?
— Тайна эта не моя и не Михеева. — И Бережанский ткнул пальцем в потолок. — А большого начальства секрет.
Румянов не нашел, что сказать. Подумал только, что не было у него и нет настоящего контакта с людьми, его окружающими. И видать, не случайно вспомнился ему молоденький комбат, который ни за что не захотел искать в своей батарее подозрительных людей и докладывать о них. Вспоминался и командир полка, который перед боем в землянке, где сидели офицеры, занес табуретку над его головой и жестко спросил: «Ну что? Будешь стучать на своих товарищей? Будешь? А то»…
Да уж, подумал особист, стращать старого доктора, тем более самого десантника-диверсанта Михеева, бессмысленно. Надо прямо сказать, что служба его в части особого назначения стала известна. Об этом сообщили старшие начальники. Поставили задачу: как можно быстрее вспомнить, что произошло с вами после Сталинграда. Вспомнить все непременно до вашего последнего боя. Надеюсь, такое донесение будет сделано.
Так Румянов и поступил. Михеев выслушал его внимательно и, показалось, с чувством облегчения. Даже улыбка обозначилась на его испещренном шрамами лице.
— Старшие начальники, — продолжал особист, — просили (он сознательно отказался от жесткого слова «приказали») вспомнить все побыстрее. Да, надо хотя бы вкратце все это записать… Понимаю, вам невозможно. А что если медсестра Катюша поможет записать ваш рассказ? Коротко. Самое главное. Согласны?
— Согласен.