Дневник (1918-1919)

ЕВГЕНИЙ ЧИКАЛЕНКО: СМЕНА УЧАСТИЯ

Весна 1917 года, давшая мощный толчок национально-освободительному движению, открыла широкие возможности для участия украинцев в политической, социальной, научной и культурной жизни. Этот год стал знаковым и для семьи Чикаленко, глава которой Евгений Харлампиевич — известный общественный и культурный деятель, меценат, — принадлежал к лучшим представителям украинской интеллигенции, посвятившим себя повседневному и самоотверженному служению национальному делу.

Евгений Чикаленко с воодушевлением встретил Февральскую революцию. Именно у него на квартире в первые мартовские дни 1917г. проходили собрания украинской интеллигенции, на которых обсуждались вопросы организации, и была предварительно сформулирована идея создания объединительного центра, трансформированного через несколько дней в Украинскую Центральную Раду. Как член совета Товарищества украинских прогрессистов Евгений Харлампиевич 8 марта 1917г. подписал обращение «к украинской общественности» с призывом поддерживать новое революционное правительство, украинскую прессу, организовываться, создать украинский национальный фонд, открывать школы, общества «Просвіта». С первых революционных дней он приложил большие усилия к восстановлению газеты «Рада»: ходатайствовал о разрешении властей, искал типографию, средства, подбирал редакцию. По его мнению, газета должна была быть внепартийной, «в первую очередь украинской национальной, чтобы она объединяла всех украинцев, которые добиваются автономии, своего сейма».

Первый номер «Новой Рады» вышел 25 марта 1917г. Газета печаталась уже без Е.Чикаленко. Сразу после участия в І Украинском кооперативном съезде (14-16.03.1917г.) он уехал в родное село Перешоры на Херсонщине. Съезд произвел на него очень сильное впечатление. После того, как хор запел «Ще не вмерла Украина», он очень разволновался, «не смог сдержать громкого рыдания и благословлял судьбу», что дожил до такого важного момента. К сожалению, мы имеем возможность ознакомиться лишь с отрывком воспоминаний за 1917 год, который фактически является кратким конспектом событий. Возможно, Евгений Харлампиевич не захотел писать о том, в чем лично не участвовал, чтобы своими характеристиками не обижать деятелей, которые, по его мнению, допустили ошибки в процессе работы в первом украинском парламенте — Украинской Центральной Раде и правительстве — Генеральном секретариате. До сих пор не удалось найти никакой информации, по какой причине кандидатура Е.Чикаленко 20 марта 1917г. была провалена на выборах в Центральную Раду. Он был избран в ее состав только на Всеукраинском национальном конгрессе. Он также устранился от работы в совете Товарищества украинских прогрессистов, неформальным лидером которого был в дореволюционное время. Возможно, что первые встречи на публичных собраниях с М.Грушевским, вернувшимся в Киев из ссылки, резкий тон и намеки на «буржуазность» Е.Чикаленко убедили его в том, что он должен уступить место деятелям социалистического лагеря. Об этом он прямо говорит в письме к своему давнему приятелю, известному украинскому общественному политическому деятелю П.Стебницкому, объясняя свое нежелание быть на Всеукраинском национальном конгрессе: «Я решительно не способен, по своей натуре, к широкой публичной жизни, к соперничеству, к отстаиванию публично своих мыслей, и присутствие мое никому не нужно, а мне — вредно, потому что там я без сомнения снова заболею. Вы хотите себя сдать в архив, а я уже и сдал…»[1]. В следующем письме к П.Стебницкому Евгений Харлампиевич признавался, что «махнул на все рукой и как-то успокоился, а потому и стал здоровее… мемуаров я теперь не веду…». В то же время утешался, что вместо него теперь работали его сыновья[2].

Е.Чикаленко принадлежал к старшему поколению украинских национальных деятелей, которые в силу своего либерально-демократического мировоззрения скептически относились к массовому увлечению социалистическими и радикальными идеями и поэтому отошли на второй план весной 1917г. Собственно, об этой позиции Е.Чикаленко и близких ему по духу Л.Житецкого, В.Леонтовича, П.Стебницкого, А.Лотоцкого и др. писал в своих воспоминаниях Д.Антонович. Он, в частности, отмечал, что вскоре после учредительного собрания Украинской Центральной Рады «Чикаленко и все другие уполномоченные ТУП, испытывая отвращение к демагогии, перестали ходить на ее заседания…»[3]. Е.Чикаленко не был одиноким деятелем, для которого 1917г. «вскрыл всю подсознательную нереволюционность» собственной натуры. Об этом также говорят в своих письмах и воспоминаниях другие украинские деятели, не воспринявшие «революционного азарта» социалистически настроенной молодежи, которая стала заправлять в Центральной Раде. В частности, С.Ефремов (»… Все время мы только и делали, что хвастались своей хорошей организованностью, и пальцем не пошевелили, чтобы ее действительно установить»)[4], Д. Дорошенко («С начала революции начал играть уже сдерживающую роль, был фактически контрреволюционером и свой авторитет использовал не для «углубления» революции, а ее сдерживания»[5]), хотя оба и занимали влиятельные должности в украинских национальных институциях.

Е.Чикаленко, занимаясь хозяйством на селе, не оставался без информации о становлении власти в Украине. Он регулярно получал письма от В.Винниченко, С.Ефремова и А.Никовского. Возможно, ценную информацию имел от своих сыновей — Льва и Петра, работавших в аппарате Центральной Рады. Переписка с П.Стебницким, который представлял УЦР в Петрограде, давала ему информацию об отношении Временного правительства к украинскому движению. Немало писем в это время он получал и от друзей из других украинских регионов, в частности с Полтавщины, Харьковщины, Холмщины, с Восточного фронта: от Л.Жебунева, Н.Левитского, В.Леонтовича, Ф.Матушевского, А.Скоропися-Йолтуховского и др.[6] Е.Чикаленко получал широкую картину украинской национальной жизни как в столице, так и на периферии, на фронте и в Петрограде.

Судя по переписке Е.Чикаленко, младшие представители Украинской радикально-демократической партии, которая в 1917г. реорганизовалась в Украинскую партию социалистов-федералистов, в частности С.Ефремов и А.Никовский, просили его вернуться в Киев. В их письмах к Е.Чикаленко чувствовалось, что они были разочарованы курсом Центральной Рады и не воспринимали ее лидера М.Грушевского за непоследовательность и заигрывание с радикально настроенными политическими силами, за необдуманность решений. В свою очередь, П.Стебницкий в письме Е.Чикаленко отмечал, что ему «за киевские дела боязно». «… Снизу стихия, которая, правда, разбушевалась, но без хорошего руководства сама ничего не получит, — отмечал он. — А сверху организованное представительство трех политических направлений: социалисты, беллетристы и гимназисты. С таким союзом трудно вести хорошую политику, и остается уповать… на украинского Бозю»[7]. Не менее критичным был в своих комментариях по поводу тогдашнего украинского руководства и А.Никовский, который откровенно смеялся над низкой культурой молодых украинских политиков: «Качество наше низкое, говорить не умеем, культура вот такусенькая. Будем еще при корыте, не разбитом правда, но корыте»[8]. Очевидно, что они видели в Е.Чикаленко противовес М.Грушевскому, который «теперь помолодел и идет вместе с молодыми; так же, как он это делал и в 1905-1907 годах». Но Евгений Харлампиевич, здоровье которого весной значительно ухудшилось, чувствовал, что не имеет «ни силы, ни желания входить в конфликты, в споры»[9]. Кроме того, он считал свое пребывание в Киеве в статусе крупного земельного собственника ненужным. Он предчувствовал, что по приезде в Киев у него испортятся «отношения со многими бывшими вчерашними друзьями», и «если скажет что-нибудь наперекор тому, что говорят разные "товарищи"», то будут его обвинять в «контрреволюционных аспирациях»[10].

Евгений Харлампиевич до 25 октября 1917г. оставался в Перешорах и не спешил в Киев. А.Никовскому он писал, что «оставить без присмотра теперь хозяйство нельзя даже на час, потому что все подчистую реквизируют крестьяне». Хуже всего, по его мнению, было то, что «никаких законов, никакого начальства теперь нет, а внутренний закон у крестьян еще не выработался, а потому в селах творится еще худшее что-то, чем на фронте»[11]. Горячо любя Украину, ее народ, культуру, Е.Чикаленко имел довольно трезвый взгляд на украинское крестьянство. Он видел, что крестьянина в революции больше всего интересовало решение аграрной проблемы, поэтому настаивал на теснейшей связи национально-государственного строительства с земельным вопросом. Еще в отрывке воспоминаний за 1917г. он обращал внимание, что состоятельные украинские элементы были настроены на отделение от России, где прогнозировали власть большевиков. Их интерес касался прежде всего земли. По его словам, даже черносотенно настроенные богатые землевладельцы придерживались мнения, что «социализацию земли может провести только общинная Московия, а у нас, на Украине, где каждый обладает отдельным куском земли, никто ее по крайней мере даром не отнимет».

На страницах своего дневника Евгений Харлампиевич, анализируя политическую ситуацию, сложившуюся весной 1918г., подчеркивал, что украинское руководство «во главе с М.Грушевским думало опираться на сельскую бедноту, на наших большевиков, считая, что они — сила, на которой можно построить государство». Он признавался, что доказывал председателю Центральной Рады: «Украину нужно строить на среднем землевладельце, который имеет от 15 до 150 десятин земли, потому что это есть самый надежный, самый здоровый элемент на селе». Если сельскую бедноту Е.Чикаленко упрекал в отсутствии способностей, то крупным собственникам он не доверял из-за того, что среди них мало украинцев и потому они, по его мнению, безразличны к национальному вопросу. Его надежды были связаны со средним классом как самым надежным элементом села, наиболее заинтересованным в социальной стабильности и национальной государственности.

Тема земельной реформы является одной из главных в дневнике Е.Чикаленко за 1918 год. Как землевладелец и одновременно опытный хозяйственник, он не воспринимал закон о социализации земли, который стремилась реализовать Украинская партия социалистов-революционеров (УПСР). Вместо этого он считал, что для Украины крайне необходимо было проведение земельной реформы, которая устанавливала бы максимальные нормы землевладения и предусматривала парцелляцию крупных хозяйств путем их распродажи. По его мнению, в зависимости от географических условий местности, этот максимум должен был колебаться в пределах 150-250 десятин земли. Такая реформа была бы выгодной и для государства, и для крестьян. Стоит отметить, что опыт и знания Е.Чикаленко признавали все, с кем ему доводилось сотрудничать и кто знал его еще со времен дореволюционных. Поэтому неудивительно, что накануне и после гетманского переворота политические деятели различной ориентации — от УПСР до УДХП (Украинской демократическо-хлеборобской партии), — обращались к нему с предложением возглавить министерство земледелия, даже согласовали с гетманом кандидатуру Евгения Харлампиевича.

Авторитет Е.Чикаленко как умеренного национального деятеля, а также связи, в частности, через зятя А.Скоропися-Йолтуховского, с немецким военным командованием повлекли за собой предложение от оккупационной власти возглавить правительство и навести порядок в Украине. Но Евгений Харлампиевич не посмел взять «власть из рук немцев», поскольку это означало «стать против всех слоев общества и народа». «Я признаю, что надо это сделать, но у меня для этого мало духа, не хватит смелости… Я крупноземельний собственник и аграрную реформу буду делать (по мнению всех) в интересах своего класса», — писал он. Кроме того, он не чувствовал в себе способности к публичной работе. В конце концов, так определил свой выбор: «…Как прадеды наши говорили — «до булавы — надо труда и головы «, а я свою голову не считаю к тому пригодной и ненавижу борьбу, а люблю покой, мир и тишину».

Одновременно премьер-министр В.Голубович приглашал его на должность министра земледелия. Но и здесь он не мог поступиться своими принципами. Ведь Е.Чикаленко был сторонником аграрной реформы, которая обсуждалась во II Государственной Думе: ценз ее ограничивался 250 десятинами в степной Украине и 150 десятинами — в центральной. Поэтому для него была неприемлема максимальная норма 40 десятин, которую пыталось провести социалистическое правительство УНР. Второй раз предложение возглавить аграрное министерство Е.Чикаленко получил от В.Липинского в мае 1918г. Он практически согласился на него, но узнав о составе правительства, которое, по его мнению, вобрало преимущественно пророссийски настроенных деятелей, отклонил приглашение.

Через своих сыновей, работавших в Центральной Раде, и через зятя — А.Скоропися-Йолтуховского, который в начале апреля приехал из-за границы, Евгений Харлампиевич имел достаточно широкую информацию, которая давала ему возможность уже накануне государственного переворота 29 апреля 1918г. прогнозировать, что немцы разгонят украинский парламент. По мнению Е.Чикаленко, порядок и спокойствие в державе, сам факт ее существования зависели от решения земельного вопроса. Евгений Харлампиевич видел, что на то время в украинском селе уже накопился колоссальный взрывной потенциал, связанный с вероятной перспективой социализации земли и развертыванием политической борьбы вокруг этой проблемы. После прихода к власти П.Скоропадского в Украине распространялись антиправительственные настроения, подогреваемые пропагандой украинских социалистов и большевиков. Среди крестьянства распространялись слухи, что гетманская власть стремится обеспечить интересы исключительно крупных земельных собственников. Подобную агитацию прежде всего проводили представители Украинского крестьянского союза и УПСР, которые уже с первых дней гетманства Скоропадского повели антиправительственную кампанию. Е.Чикаленко обращает внимание на то, что именно аграрный вопрос социалистические лидеры регулярно выдвигали на щит своей борьбы с властью.

Е.Чикаленко был обеспокоен отсутствием консолидации в среде украинской умеренной элиты, которая имела бы целенаправленную и опробованную программу. Его чрезвычайно беспокоила ее неспособность объединиться вокруг идеи построения национальной государственности в Украине. В неблагоприятных внешнеполитических условиях украинская интеллигенция избрала путь взаимного политического подавления и не стремилась найти компромисс.

Е.Чикаленко неоднократно был участником собраний, на которых говорилось о формировании национального правительства при гетмане П.Скоропадском, поскольку кабинет Ф.Лизогуба, по мнению большинства украинской национально-демократической интеллигенции, дискредитировал себя якобы пророссийской политикой. Обсуждался и механизм его смены: постепенное вытеснение пророссийских министров или отставка действующего правительства и замена его украинским министрами. В последнем варианте Евгений Харлампиевич видел опасность государственного переворота, что могло привести к полной потере национальной государственности. В самом начале гетманства Скоропадского он воспринимал его исключительно как пророссийский проект, который якобы реализовывали бывшие «старорежимники», «сознательные враги украинской идеи», «которые прославились на Украине своей обрусительськой, антидемократической деятельностью» и т.п. Но, несмотря на это, Е.Чикаленко постоянно думает над тем, как использовать сложившуюся ситуацию и специалистов в правительственных учреждениях в пользу Украины. Примечательно, что когда 3 мая 1918г. он встретился с Н.Василенко, занимавшим пост премьер-министра перед Ф.Лизогубом, его беспокоил только вопрос, потянут ли кадеты Украину в союз с Россией. Е.Чикаленко в то время фактически обходит молчанием попытки привлечь к участию в кабинете представителей украинской национальной демократии, в результате чего членов кабинета подбирали из специалистов, которые были вне украинского политикума. Однако уже летом Е.Чикаленко убедился, что чиновники, несмотря на все обвинения их в антиукраинстве, работают на будущее Украины. Постепенно он даже восхищается работой некоторых из них, в частности И.Кистяковского — государственного секретаря, затем — министра внутренних дел. Е.Чикаленко даже размышляет над возможностью вхождения представителей украинских партий в кабинет, который мог бы возглавить И.Кистяковский. Такой вариант, по его мнению, открыл бы для Украины большие перспективы. В октябре 1918г. Е.Чикаленко снова получил приглашение возглавить правительство, создание которого стало результатом переговоров между Украинским национальным союзом с гетманом П.Скоропадским. Но и в этом случае он не считал для себя возможным стать во главе кабинета, большинство в котором принадлежало «Протофису» — организации крупного капитала с преобладанием антиукраинских настроений.

Е.Чикаленко еще в дореволюционное время не скрывал свое «германофильство». В своем дневнике и в письмах он пишет о том, что немцы своей организованностью, дисциплинированностью, отношением к труду могут способствовать консолидации и воспитанию украинской нации. Примеры этого он видел в Чехии и Прибалтике. Поэтому вполне положительно воспринял приход в Украину немецких войск в 1918 году. Только немцы, по его мнению, могли навести порядок в Украине, население которой было развращено социалистическими обещаниями и беспорядком и не воспринимало действий украинской власти.

«Германофильство» Е.Чикаленко в значительной мере подкреплялось его наблюдениями за немецкими колонистами на родной Херсонщине. Особый акцент он делал на их эффективных методах хозяйствования и на том, что уже во втором поколении они овладевали украинским языком. Он считал, что если украинцы даже попадут в полную зависимость от немцев, то в борьбе с ними «переймут у них и орудие борьбы, т.е., культуру, как переняли ее эсты, латыши в России и чехи в Австрии, тогда украинцы научатся ненавидеть своих угнетателей и впоследствии освободятся от них. […] А если украинцы снова попадут в положение «братьев» к великороссам, народ украинский надолго останется темным, не осознающим своей национальности, с приметами пария, то есть пьяницы, вора и матерщинника, которому далеко и в социальном, и в национальном отношении до немецкого раба-эстонца, латыша, не говоря уже и чеха». По его мнению, если ситуация сложится так, что немецкие войска вынуждены будут уйти с Украины, она окажется снова под властью России.

Несмотря на свое достаточно скептическое отношение к личности П.Скоропадского, Е.Чикаленко считал, что падение его режима приведет к потере независимости. Он призвал представителей украинских национально-демократических партий к сотрудничеству с гетманским правительством и его поддержке, что могло бы нейтрализовать негативное влияние пророссийских сил и снять политическое напряжение в Украине. Е.Чикаленко был категорическим противником организации антигетманского восстания и не ожидал положительных результатов от действий Директории, которые осложнялись внешнеполитическими факторами. После выхода войск Центральных держав из Украины ее территория оказывалась под угрозой советской оккупации. В республиканское правительство вошли министры, мало пригодные к государственной работе, а руководство УНР взяло курс на большевизацию власти. Хорошо разбираясь «в талантах» организаторов восстания против Скоропадского, Е.Чикаленко писал: «Винниченко и Шаповал больше люди темперамента, настроения, чем логики ума, и оба они талантливые агитаторы, пропагандисты, но не государственные мужи, а потому с уверенностью можно сказать, что их политика доведет Украину до полной анархии, большевизма, а в итоге приведет к реакции, а может, и к всероссийской монархии, если не к разделу, как в XVII веке».

Зимой 1919г. Е.Чикаленко выехал в украинскую миссию в Турции, где в это время работал его сын Петрусь. Но доехать до Константинополя ему не было суждено. Некоторое время он вынужден был ждать визовых документов в Станиславе, затем по приглашению П. Шекерика поехал в Жабье, а дальше дорога привела его в Австрию, где начался период эмиграции деятеля. «Такова судьба наша: налетел циклон, — писал Евгений Харлампиевич в письме к В.Липинскому, — развеял нас как листочки по всему миру, даже вырвал деревья с корнями, к которым причисляю и себя с Вами, потому что мы сидели на земле, кажется, глубоко пустив корни: осталась на месте только гибкая лоза и сорняки»[12].

Свой дневник Е.Чикаленко готовил к публикации, находясь в эмиграции. В это время он, как и большинство непосредственных участников украинского национально-освободительного движения, переосмысливает течение освободительной борьбы и анализирует причины ее поражения. В предисловии, написанном к первому изданию дневника, Е.Чикаленко признается, что события, записанные им в дореволюционную пору, «кажутся мелкими» по сравнению с тем, что он записал после 1917г. Но из этого «мелкого зернышка», по его словам, «выросло большое дерево Украинской Державности»[13].

Он считал, что украинцы в 1917г. оказались не готовы к решению своей исторической задачи а их разобщенность, раздор и неорганизованность имели для Украины фатальные последствия. Но, несмотря на это, по мнению Е.Чикаленко, «не надо тратить время, а надо работать над фундаментом для своей государственности». Он вспоминает об опыте польской интеллигенции, которая работала за границей, чтобы «привлечь общественное мнение Европы», и одновременно создавала духовные ценности в ожидании своей государственности. Украинцам это должно было стать примером для их общественного поведения на ближайшую перспективу, в противном случае они снова будут не готовы, как и в 1917г. Больше всего Е.Чикаленко сетовал на украинскую интеллигенцию, которая «проявила за это время много всякой мерзости, невежества, что свидетельствует о ее политическом детстве». По его мнению, она еще не имела «никаких устоев, даже моральных». «Я не раз говорю, что только тогда построится украинская государственность, когда вырастут дети тех наших социалистов, которые, будучи министрами, накрали миллионы, и таким образом создадут свою буржуазию, которой у нас до сих пор почти не было», — писал 21 января 1920г. Евгений Харлампиевич[14] в письме Вячеславу Липинскому, с которым его роднило не только соседство в Австрии, но и близость политическая. Они оба принадлежали к консервативному лагерю и крайне негативно восприняли разрушение гетманской державы лидерами Директории. «Хамы! У нас поотнимали имения, а сами, добравшись до государственным денег, набили ими свои карманы и стали миллионерами. Но как легко пришли эти деньги, так легко они и развеются, без всякой пользы для Украины», — отмечал он дальше в этом же письме.

С В.Липинским связан и определенный этап в смене политической ориентации Евгением Чикаленко. Его германофильство в конце концов вылилось в т.н. концепцию «призвание варяга». Негативно оценивая политическую деятельность М.Грушевского, В.Винниченко и П.Скоропадского, Е.Чикаленко обращает свое внимание на фигуру австрийского эрцгерцога Вильгельма Габсбурга, известного в украинской среде под псевдонимом В.Вышиваного. В 1918г. его рассматривали в определенных политических кругах Украины как альтернативу гетману. В письме к В.Липинскому Е.Чикаленко, ссылаясь на информацию от своего сына Петра, который находился в то время в оккупированной большевиками Украине, фиксирует падение популярности С.Петлюры и рост интереса к П.Скоропадскому и В.Вышиваному[15]. Зять Е.Чикаленко А.Скоропись-Йолтуховский в одном из своих писем пишет, что правые силы в эмиграции ищут лидера, который мог бы всех объединить. «Мы говорили с Грековым, и с Вышиваным, и со Скоропадским, — замечает А.Скоропись Е.Чикаленко, — говорили не от нечего делать, а действительно искали творческих государственных сил, и первое место на нашем трагическим безлюдье отвели мы Скоропадскому. По чистой совести, по глубокому убеждению, что это действительно творческая государственная сила, абсолютно и насквозь честный человек…»[16]. Выбор П.Скоропадского как вероятного кандидата на гетманство был одним из важных компонентов подготовки к утверждению украинской монархии, которую начали украинские консервативные политики в период кризиса, который переживала УНР в конце 1919 — в начале 1920 гг. И в этом процессе, как видим, определенное место рядом с П. Скоропадским отводилось В.Вышиваному. Более того, Е.Чикаленко зафиксировал в своем дневнике, что Украинский союз хлеборобов-государственников (УСХД) сначала выдвигал на роль персонификатора монархического движения именно В.Вышиваного.

Попытка ввести Вильгельма Габсбурга в политическое русло организованного гетманского движения основывалась на идейно-политической доктрине украинского монархизма, разработанной в этот период В.Липинским. Кратковременный опыт державотворчества периода Гетманата П.Скоропадского, несмотря на все его недостатки, привел ученого к глубокому убеждению, что только «в форме Гетманства наша традиция государственно-национальная могла стать фактом»[17]. Причем он рассматривал Гетманство как монархическую точку опоры, которая является постоянной и опирается на историческую традицию и историческую наследственность и может «создать такую базу, на которой и в рамках которой каждый из наших деятелей и патриотов сможет проявлять свою творческую, реформаторскую деятельность»[18]. По мнению В.Липинского, реальную монархическую персонификацию Гетманства мог осуществить только род Скоропадских, который один «удержался до сегодняшнего дня на соответствующей высоте; только ему одному Бог дал столько мужества и силы, чтобы в 1918г. нашу державную и свою Родовую, гетманскую традицию возобновить»[19].

Зато Е.Чикаленко длительное время считал П.Скоропадского «барским» гетманом и подчеркивал, что после его ошибок в 1918г. за ним «не пойдет ни крестьянство, ни сознательные украинцы-земледельцы», к которым причислял и себя. Несмотря на то, что Е.Чикаленко решительно был против антигетманского восстания и все время пребывания П.Скоропадского у власти «горячо агитировал за сотрудничество с ним», он не мог примириться с его действиями после провозглашения курса на федерацию с небольшевистской Россией. Поэтому свои надежды на будущее Украины Е.Чикаленко возлагал на «какого-нибудь принца — или немецкого, или английского, — который приведет с собой военную силу и поведет политику компромисса между панами и крестьянством, не будет отбирать у крестьян землю «со шкурой», как это делал Скоропадский, а оставит помещикам по 100-200 десятин для ведения хозяйства для снабжения городов, для сахароварения, пивоварения и т.д., а оставшуюся землю распродаст крестьянам, которые смогут ее купить, а остальные крестьяне должны пойти в рабочие, так как должна же промышленность иметь своих, а не московских рабочих; и о судьбе этих рабочих должен тот монарх позаботиться, чтобы не поставить их в положение рабов или рабочих волов»[20].

Эту мысль Е.Чикаленко развил в письме от 23 апреля 1921г. в венский журнал «Воля». Он публично провозгласил тезис, что вытащить Украину из хаоса и беспорядка может только монархия. Евгений Харлампиевич утверждал, что «украинским монархом не может быть ни Скоропадский, ни Петлюра, ни кто-то другой свой, потому что на своем мы, из-за своей недисциплинированности, не объединимся, не помиримся, а опять только какой-то варяг, как в старину; какой-нибудь иностранный королевич, который будет иметь за собой поддержку какого-либо государства, придет со своей гвардией, привезет своих, а не московских специалистов, или спецов, и поведет политику надклассовую, надпартийную и организует государство из неграмотных хлеборобов, как это сделали в наше время иностранные королевичи в Греции, Румынии, Болгарии».

Этот «варяг» должен быть проникнут украинским национальным сознанием и должен ставить независимость Украины превыше всего. В отличие от П.Скоропадского, украинской монарх должен владеть украинским языком и любить его, а также избегать в своем окружении российских и польских деятелей, чтобы не подпасть под их влияние. Становилось ясно, что наиболее вероятной в этом политическом и общественно-культурном контексте была фигура эрцгерцога Вильгельма Габсбурга. Правда, в письме к Е. Лукашевичу от 4 ноября 1921г. Е.Чикаленко замечает, что он «имел в виду английского или шведского принца»[21]. Однако все свидетельствовало, что речь идет именно о Вильгельме Габсбурге. Именно в это время Е.Чикаленко принял предложение присоединиться к политической акции эрцгерцога. В своем дневнике за 1921г. Евгений Харлампиевич достаточно подробно опишет все перипетии своего участия в судьбе В.Габсбурга. В конце концов, письмо Е.Чикаленко в редакцию журнала «Воля», которое в 1921г. вышло отдельным оттиском под названием «Где выход?», свидетельствовало, что Василь Вышиваный невольно концентрировал в своем лице надежды тех, кто искал выход из положения в реализации новых политических моделей вне, казалось, бесперспективных уэнеровского и гетманского путей борьбы за украинскую государственность.

22 августа 1921г. Е.Чикаленко сообщил В.Липинскому о своем намерении посетить его вместе с В.Вышиваным и его адъютантом Е. Ляришенко[22]. Очевидно, речь шла о попытке объединения консервативных сил во главе с В.Вышиваным. Об этом свидетельствует письмо В.Липинского к А.Белопольскому 2 сентября 1921г.: «Ко мне приезжал Евгений Харлампиевич Чикаленко уговаривать нас на совместную акцию с Василием Вышиваным, который сейчас такую широкую акцию планирует и в которую Евгений Харлампиевич верит». Однако в разгар политической деятельности группы В.Вышиваного Совет присяжных УСХД, возглавляемый В.Липинским, одобрил позицию своего председателя, который отрицал любую возможность совместных политических действий с эрцгерцогом, пока тот «не помирится с Павлом Петровичем (П. Скоропадским. — Т.О.) и не поведет своей акции в согласии и контакте с ним»[23].

В политической деятельности В.Габсбурга, которая нашла определенную поддержку в разных кругах украинской эмиграции, в частности в выступлении Е.Чикаленко, В.Липинский видел существенную угрозу как идеологическим, так и организационным основам нового гетманского движения. Именно стараниями сохранить ведущее положение УСХД и укрепить теоретические основы гетманского движения было продиктовано появление работы В. Липинского «Призвание "варягов" или организация хлеборобов? Несколько замечаний по поводу статьи Е. Х. Чикаленко: "Где выход?"» в печатном органе УСХД «Хлеборобская Украина» (1922/25 кн. 4-5). В.Липинский подчеркивал, что «Под флагом собственно "варяжского монархизма", поднятого Е.Чикаленко, имело место повторение в карикатурных формах «восстания против гетмана и против панов» — только уже не в старых привычных костюмах демократически-республиканских, а в плохо сшитых и пошлых костюмах "демократически-монархических"»[24]. Бесспорно, В.Липинский был прав, когда подчеркивал, что концепция «иностранного королевича», «не связанного ни с землей, ни с традицией, ни местным правящим или правившим Родом, ни с исторической наследственностью», не даст Украине «той постоянной твердой и непоколебимой точки опоры, без которой ни консерватизма, ни монархизма украинского представить собственно нельзя». Кроме того, справедливо замечал В.Липинский, «кандидатура именно этого Рода (Габсбургов. — Т.В.) (обладающего историческими традициями и правами исторической наследственности только в Галиции) вызвала бы очень опасную для Украины религиозную и политическую реакцию». Таким образом, теория Е.Чикаленко, по мнению В.Липинского, на практике открывала простор для появления все новых и новых претендентов на власть в Украине. Отсутствие традиции и исторической преемственности, а также связанного с ними легитимизма делали такой монархизм, по выражению ученого, «обычной диктатурой, обычным законом и правом узурпатора удачника»[25]. Не вдаваясь в анализ всего хода полемики между двумя деятелями украинского консервативного лагеря, следует отметить, что В.Липинский и Е.Чикаленко сохраняли как чрезвычайно искренние отношения между собой, так и хорошее отношение к «чужеземному королевичу» — эрцгерцогу В.Габсбургу[26].

Львиную долю своего времени в эмиграции Е.Чикаленко посвятил подготовке к печати и публикации своих мемуаров. Вначале у него были некоторые сомнения относительно целесообразности их издания, и он советовался по этому поводу со своими ближайшими друзьями, в частности с В.Липинским, которого очень уважал и к мнению которого прислушивался. Е.Чикаленко спрашивал, стоит ли ему полностью публиковать свой «Дневник», — ведь в нем было немало откровенных характеристик, которые ставили под сомнение политическую репутацию многих известных украинских деятелей. Не боясь нарваться на их критику, он колебался, целесообразной ли и оправданной для украинской перспективы является публикация тех наблюдений и переживаний. В то же время верил, что его воспоминания «послужат камешком для фундамента» украинской державности[27].

Получив ответ В. Липинского, что не следует изымать из мемуаров отдельные фрагменты, Е.Чикаленко с этим согласился. «Вы совершенно правы, — писал он 20 июля 1924г. В.Липинскому, — что надо печатать мой «дневник» либо полностью, чтобы дать возможность задетым людям «оправдаться», либо уничтожить его во всех экземплярах. Хотя он является результатом моей графомании, но все же мне жаль его уничтожать, потому что, может, действительно в нем найдутся зерна, полезные для будущего историка нашего времени. Будущий историк отвеет мякину от зерна, выбросит мусор, который в нем найдется, и, может, выберет из него какое-то количество хорошего зерна. Вот того зерна и жаль мне»[28]. В конце концов, В.Липинский уговорил Е.Чикаленко не скрывать никаких событий и публиковать все, что он когда-то записал, «делая примечания, пояснения, печатая полные фамилии», поскольку у него в конспектах были только инициалы, ведь «боялся, что если записи… попадутся в руки жандармов», то тем наделает «людям беды»[29].

Подготовка дневника к печати началась еще в конце 1922г., когда Е.Чикаленко получил предложение от украинской газеты «Свобода», которая издавалась в Америке. Процесс был сложным, ведь выезжая за границу, Евгений Харлампиевич не ожидал, что это будет длительная эмиграция, потому и не вывез с собой большинство своих дневниковых записей и имел только их часть — до 1917г.

Начиная с января 1919г., Е.Чикаленко не прекращал записывать свои мысли и впечатления, а также информацию, которую получал в письмах от друзей. Его дневник с 1917 по 1919 гг. остался в Киеве, но Петр — средний и любимый сын[30] — присылал отцу из Киева его записи. Часть из них потерялась при пересылке. В своем письме к В.Липинскому Е.Чикаленко писал, что начальные разделы своих воспоминаний, которые он не смог получить из Киева, написал заново.[31] В другом письме признавался, что «приводит в порядок свои воспоминания» — а надо отметить, что в письмах к своим приятелям он иногда не делает разницы между дневником и воспоминаниями, чаще воспоминаниями называет «вступление к дневнику, который начал писать с 1907». Это вступление к дневнику, по его словам, было «написано конспективно, листов на 25 печати, с 1861 по 1907 год»[32]. Судя по другим письмам, Петр Чикаленко посылал отцу его записи через знакомых, и в конце концов они нерегулярно приходили в Рабенштайн под Веной, где в то время жил Е.Чикаленко. В основном пересылка осуществлялась через друзей, которые могли доставить их в Перемышль. Два раздела воспоминаний потерялись безвозвратно, а одна из частей дневника, которая передавалась через кооперативное учреждение, дошла до Е.Чикаленко только через два года после того, как Петр Евгеньевич ее переслал отцу. «Не помню, писал ли я Вам, что в бумагах Зайцева нашлись мои рукописи, которые Петрусь два года назад переслал мне через кооператора Филиповича, — отмечает в письме к В.Липинскому Евгений Харлампиевич. — Я должен был без всяких материалов по памяти заново писать то, что печатается в «Свободе»… Теперь буду по ним расширять для издания книгой, если найдется издатель. Дневник с 1907 года буду дополнять примечаниями, объяснениями, не меняя текста…»[33]. В одном из писем В.Липинскому Е.Чикаленко пишет, что его семья в Украине должна сделать копию частей дневника, которые ему пересылает «на случай потери», в другом письме вспоминает, что «сын из Киева обещает в письмах пересылать мне мои мемуары, если достанет машинку для переписки»[34].

В эмиграции ухудшилось состояние здоровья Е.Чикаленко. Перед операцией, которую должен был сделать весной 1924г., он пытался хотя бы конспективно изложить ход событий, чтобы заполнить пробелы, которых не хватало в воспоминаниях, и передать для дальнейшей публикации. «…Я торопился написать перед операцией в надежде, что умру, так хотелось хоть конспективно написать вот это предисловие к «Дневнику», который кто знает, когда выйдет, потому что один экземпляр уже потерялся, а второй попадет в ЧК, потому что переписать нет возможности — это же груды бумаги», объясняет Евгений Харлампиевич В.Липинскому[35]. Очевидно, готовя к публикации свой дневник, Е.Чикаленко заново переживал все события, которые в нем вспоминал. Несомненно, это была для него «интересная работа, которая переносила… в прошлое и отрывала от скучной, тяжелой» эмиграционной жизни[36], а кроме того, источник финансовой поддержки — ведь Евгений Харлампиевич, как и большинство украинских эмигрантов, нуждался. Получить гонорар от украинских издателей было нелегким делом, а надежды на издание воспоминаний отдельной книгой понемногу угасали. «Итак мои мемуары современного Очевидца лежат, и кто знает, до каких пор будут лежать, а я себя тешил, что на гонорар отремонтирую зубы, справлю белье, одежду и т.д.», — писал он в одном из своих писем[37].

И все же ни тяжелые условия эмиграционной жизни, ни сложные переговоры с издателями, ни нехватка средств не помешали выходу в свет мемуаров Евгения Чикаленко, которые сегодня позволяют существенно дополнить наше представление о ключевых событиях новейшей украинской истории, увидеть фигуры ведущих деятелей национально-освободительного движения. В то же время они дают возможность почувствовать переживания одного из самых ярких представителей украинской элиты, которая стояла на пороге построения независимой украинской державы в 1917-1921 гг., но несмотря на все усилия так и не смогла реализовать полученный шанс. Дневник Е.Чикаленко должен служить серьезной лектурой для современных украинских политиков, которые должны консолидироваться ради украинской государственности, отбросив мелкие политические амбиции и собственные интересы.

Татьяна Осташко