Кирилл
Я не рассчитал силу и, дернув за воротник, сорвал несколько пуговиц. Они отлетают, оседая на полу. Ткань сползает, оголяя часть плеча и ключицу, остро выступающую под кожей.
Катя нервно отшатывается. Стоит отпустить рубашку, как она натягивает ткань до шеи и смотрит на меня затравленно. Убираю руки, отхожу, пытаюсь считать эмоции, почему так реагирует, но она прячет взгляд в пол.
— Мне дали, — говорит тихо. — Я чай пролила на свою, и мне… одолжили.
— Кто?
Я и так знаю, кто ей дал рубашку. Слишком уж она недешевая, чтобы принадлежать кому-то из сотрудников. Да и сомневаюсь, что кто-то из них носит сменные рубашки на работу.
— Роман Львович дал. Я не знаю, почему ты его не любишь, но он хороший человек, он мне помог.
— Да уж, хороший, не поспоришь.
— Это сарказм? — вскидывает голову. — Между вами что-то произошло?
— Сама пролила? — перевожу тему.
— Сама. Ты увиливаешь от ответа?
— Разговора по душам не будет. В свое время Орлов лез туда, куда его не просили.
— В твое дело?
Она поражает меня познаниями, впрочем, чему я удивляюсь? Она журналистка. Это ее профессия — лезть туда, куда иногда не просят.
— Допустим, в мое, Катя.
— Ко мне это ведь не относится. Я была неуклюжей, облила блузку. Сменку я с собой не взяла, а офисе так ходить мне запретили.
— Лифчика у него не нашлось?
— Что?
— Ты без белья.
У нее краснеют щеки.
— Много чая разлила?
— Почти всю чашку.
— Не замечал за тобой такой неуклюжести. Точно никто не помог?
— Я сама, Кирилл. Задумалась, засмотрелась, меня толкнули.
Она обходит меня стороной, продолжая сжимать распахнутый воротник рубашки у горла. Скрывается в комнате, а я выхожу на террасу, достаю сигареты.
Позади слышится скрип двери, как раз когда докуриваю.
— Кирилл… — останавливается за спиной.
Бросаю на нее взгляд — переоделась. В свитер с небольшим круглым вырезом на шее и в широкие спортивные штаны. Даже в таком виде привлекательная и сексуальная. Отворачиваюсь. Достаю еще одну сигарету.
Обычно я травлю себя такой дозой никотина, когда теряю пациента или после сложной операции. Из-за бабы ни разу такого не было. С Катей надо прощаться, но понятия не имею как. Никитична сказала, что к себе ее не примет.
“Мне, Кирилл, и так драмы на работе хватает. Да и сын у меня, сам знаешь. Так что нет. К себе ее забирай и сам думай, как дальше. Она девочка взрослая, справитесь. Если что — к отцу отправишь”, — слишком хорошо помню ее недавние слова.
— Прости, что я так… бесцеремонно влезла. Ты застал меня врасплох, и я, возможно, наговорила…
— О моем деле откуда знаешь?
— О нем все знают, — говорит тихо. — По телевизору показывали, и в интернете что-то читала.
— Я не даю интервью, ты знаешь?
— Знаю.
И тихо так подходит ближе. Улавливаю ее запах, от которого сносит крышу после вчерашней ночи, чувствую ее теплое легкое прикосновение к плечу.
— Я что-то сделала не так? Рубашку брать нельзя было?
В моей жизни появляться нельзя было, но вслух я этого не говорю, молча сжимаю зубы и закуриваю еще одну сигарету. Она ее забирает. Только подкуриваю, вытаскивает изо рта и швыряет через ограждение.
— Ты много куришь.
— И что?
— Это вредно, ты врач и знаешь это.
— Это успокаивает нервы.
— Ты нервничаешь?
— Есть немного.
— Прямо сейчас?
Она с интересом заглядывает в глаза и рушит между нами любые возможные границы. Придвигается близко-близко. Ее бедра касаются моих. Не знаю, что хочет рассмотреть во мне, но я в ней рассматриваю все. Даже едва заметную россыпь веснушек на носу. И ресницы. Густые-густые, изогнутые, совсем без косметики. Губы я слишком отчетливо помню на вкус, и это меня сбивает. Я хочу отстраниться, но неожиданно эти губы прислоняются к моим.
Я сдержан и собран только в операционной. В остальное время эмоции могу не контролировать, да и с поступками тоже хреново. Мне нужен баланс. Где-то торможу, где-то иду на разгон. Сейчас — разгоняюсь на всей скорости.
Вжав Катю в себя, целую в ответ. Целую жадно, желанно, раскрываю ее рот. Обхватываю ее за талию, тяну на себя. На холодной террасе внезапно становится жарко до такой степени, что почти нечем дышать.
Катя обнимает меня за шею, жмется податливо, забирается руками под футболку. Ее тонкие пальчики проходятся по прессу, добираются до груди, а оттуда — к спине. Перехватываю ее руки, блокирую. Отстраняю от себя и сталкиваюсь с вопросительно смотрящими на меня глазами.
— Нельзя нам.
— Почему? — хлопает невинно глазами.
— Нельзя, и все.
Что объяснять? Что разница у нас колоссальная? Что отец ее берег все время? Что я очень хорошо помню, как он за нее волновался? А тут я… Что я ей дам? Ничего. Секс без обязательств.
— Я не понимаю.
— Что ты не понимаешь, Катя? Мне отношения не нужны. Трахнуть могу. Тебе такое надо? Тебе такое не надо, так что давай, иди внутрь и не трогай меня больше.
Она убирает руки, отходит от меня, а затем срывается и, хлопнув дверью, забегает в квартиру. Так будет лучше.
Достаю еще одну сигарету. Вытравливаю возбуждение никотином. Убеждаю себя, что так — правильно.
Я нихрена не тот, кто ей нужен. Я жесткий, иногда могу быть жестоким и резким. У меня ненормированный график, но главное, я не планирую утруждать себя отношениями.
Планировал когда-то давно, но та девушка вышла замуж за моего брата. Фиктивно вышла, я знал об этом и влюбился.
На все готов был, чтобы быть с ней вместе. И она тоже влюбилась, да только не в меня, а в брата. Закономерно, в общем.
Сейчас никаких отношений в планах нет. Секс — можно не на одну ночь, но чтобы без обязательств. Стало напрягать — разошлись.
Докурив, выбрасываю окурок и возвращаюсь в квартиру. По-хорошему, жить вместе с Катей неправильно, нужно что-то решать, но отправлять ее после случившегося в отель нельзя.
Схватив полотенце, иду в душ. Под горячими струями воды расслабляюсь.
Непривычный холод, ползущий по спине, вынуждает обернуться. Катя. Раздевшись, шагает в душевую кабинку. Голая, податливая.
Я мажу по ее закушенной губе взглядом, зависаю на упругой груди с торчащими сосками.
— Я хочу, — говорит она. — Без отношений.