Катя
— Папа, я хочу вернуться! — проговариваю настолько требовательно, насколько вообще могу.
Я сижу в наглухо заблокированной машине, отец уверенно сидит за рулем и молча смотрит на дорогу. Не произносит ни слова, но ему и не нужно. Разочарование и недовольство я и так считываю без проблем.
Пять минут назад он сгреб меня в охапку и затолкал в свою машину, видимо, арендованную где-то здесь, потому что у нас другой автомобиль и он остался дома. Никакие уговоры и слова Орлова на папу, конечно же, не возымели совершенно никакого действия. Он молча выслушал тираду моего начальника, кивнул и все равно меня забрал, даже не собираясь отчитываться.
— Папа, ты меня слышишь вообще? Я не собираюсь ехать домой! Я хочу вернуться на стажировку!
Снова молчит, и я теряю уверенность в себе. Я знаю, что мой отец — отличный стратег, не зря ведь он был лучшим следователем в нашем городе, а теперь вот помогает здесь. Он отлично умеет вытаскивать из людей информацию и давить авторитетом. Часто папа применял свою тактику и дома, когда непослушную меня нужно было повоспитывать. Но теперь я взрослая. Совершеннолетняя. Я сама могу за себя говорить и решать, но вместо этого сижу, вжавшись в кресло, и боюсь больше что-либо говорить, потому что на любые мои слова я лишь вижу, как папа сжимает челюсти. Плотнее и плотнее.
Я несколько раз порываюсь что-то сказать, но держусь. Знаю, что молчание — это стратегия отца. Он специально сейчас не говорит ни слова, чтобы я начала нервничать и говорила сама. Рассказывала ему все. А я, если бы и хотела, то не знаю с чего начать. С того, как сбежала на стажировку, с того, что жила у его друга, или с того, что, возможно, подставила этого самого друга.
— Если ты захочешь, я все расскажу, — бурчу обиженно.
— Вот сейчас, Катя, просто закрой рот, — чеканит злым тоном. — Я обязательно обо всем спрошу, когда буду знать, что не придушу своего ребенка собственными руками.
Я вжимаюсь в спинку кресла плотнее, а когда приезжаем, так и вовсе вылетаю из машины. Только направляюсь не к подъезду, а к выходу из этого жилого комплекса.
— Катя! — слышу крик отца позади. — Катя, вернись!
Знаю, что он не будет за мной бежать, но все равно прибавляю ходу и бегу так быстро, как только могу. Я должна вернуться. Вечером меня ждут девочки домой, да и Роман Львович будет волноваться. Папа забрал меня, не сказав ему ни слова в качестве объяснений. Он лишь поставил перед фактом, что его дочь можно вычеркнуть из программы. Вот так просто! Не спросив элементарного — хочу ли я этого.
Я почти добираюсь до выхода, как передо мной вырастает охранник. Я непонимающе на него смотрю, улыбаюсь и прошу открыть мне калитку, но он с сожалением на лице мотает головой и просит меня вернуться обратно. Вернуться!
— А если нет, то вы вернете меня насильно?
— Думаю, ваш отец сам заберет вас, — он кивает мне за спину и с сожалением поджимает губы.
Пожалуй, здесь нет никого, кто мог бы мне помочь, и о помощи нужно было молить, когда я еще была на месте преступления и не так далеко стоял Орлов. Теперь-то мне никто не поможет. Отец даже телефон у меня забрал, видимо, чтобы никто не смог узнать, где я.
— Папа, ты серьезно? Я приехала на стажировку, пройдя семь кругов ада. У меня украли деньги и куртку, которые я потом вернула, меня едва не сожрала собака, и я, кажется, подставила двоих замечательных мужчин. И ты собираешься взять и вернуть меня домой?
Абсолютное спокойствие отца действует мне на нервы. Я знала, что если он узнает, то тотчас же вернет меня домой, но в моих представлениях я была более решительной, а люди вокруг мне не препятствовали, как этот охранник.
— Именно поэтому, Катя, я и собираюсь отвезти тебя домой. Ты здесь несколько недель, а Кириллу, у которого за плечами и так несколько судов и оправдательных приговоров, ты устроила очередной круг ада.
— Вообще-то, не я. Я понятия не имела, что ко мне пристанут на улице.
— А должна была иметь, Катя, — тянет разочарованно. — Тебя воспитывал отец-следователь, который постоянно сталкивался с убийствами. В какой момент ты решила, что в одиночку на улице безопасно?
— Нас не всегда поджидают опасности, папа. Я хочу жить. Я не могу все время сидеть дома и никуда не выходить, а потом, когда закончу институт, сесть в каком-нибудь офисе и писать скучные статьи о макраме. Я хочу быть журналистом! Я хочу что-то сделать в этой жизни, папа! И мне уже есть восемнадцать! Я сама решу, как мне дальше жить. Ты больше не можешь решать за меня!
Отношения, конечно же, выясняем посреди улицы. Охранник заблаговременно отправляется в свою будку и не выходит оттуда, а случайные прохожие смотрят на нас с подозрением. Папа пытается уговорить меня зайти в квартиру, но я упрямо стою на своем. Если он хочет, чтобы я пошла с ним, ему придется тащить меня силой.
— Катя…
Папа словно выдыхается. Говорить начинает тише и уже без угроз оставить меня без денег, жилья и вообще поддержки. Уговаривает меня послушать его и бросить затею с криминалистикой, но я непреклонно стою на своем, хотя не так давно сама думала о том, что не так уж сильно мне это нравится. Но сейчас отстаиваю свою позицию. Все потому, что я хочу самостоятельно выбирать специализацию. Без указки и требований со стороны отца.
— Я не отпущу тебя к Орлову, Катя. Тем более после того, что мне удалось узнать. Я, черт возьми, работаю над этим делом. В общей команде, но работаю, Катя. А ты — главный камень преткновения. Орлов и Саенко — под подозрением. Оба. Именно поэтому я хочу, чтобы ты поехала, но сейчас я не могу тебя отправить. Ты — свидетель в той стычке. Ты должна рассказать, что видела. Кто и сколько раз избивал тех парней, Катя. Это важно.
— Ты думаешь, этих парней убил мой начальник или Кирилл?
— Я не думаю, Катя. Но я хочу знать, что, черт возьми, тогда произошло.
— Я все расскажу.
— Вот и отлично.
— Если ты позволишь мне вернуться на стажировку.
— Нормальной стажировки не будет, Катя. Орлову не позволят написать статью об этом убийстве и, скорее всего, на какое-то время запретят работать. Вас всех распустят.
— Но…
— Не “но”, дочка. Орлов заигрался, но больше всего меня возмущает то, что во всем этом, пусть и косвенно, замешана моя дочь.
— Я всего лишь отдыхала в клубе. Потом вышла и…
— Пошли, — папа подталкивает меня к подъезду. — Расскажешь мне все дома, ладно?
— Ты посадишь меня под замок?
— Если понадобится.
— Пап…
— Сейчас, Катя, ты должна меня слушать. Всегда и во всем, потому что произошедшее не шутки. Вас допрашивали и, уверен, Кирилла тоже. Я не могу с ним связаться, не могу у него ни о чем спросить. У меня связаны руки, Катя. Я хочу, чтобы ты обо всем мне рассказала. И да, скорее всего, ты пойдешь на стажировку, как и обычно. А еще поедешь к Кириллу на разговор.
— К Кириллу?
— А что такое? Он спас тебя от грабежа, насилия и, возможно, убийства. Не хочешь его поблагодарить? Как он тебя узнал, Катя? Или…
Отец замолкает, словно о чем-то задумывается, а я закусываю губу, когда понимаю, что отец догадался. Он ведь был тогда в квартире Кирилла.
— Поверить не могу, — произносит. — Он почти вдвое старше, Катя.
— Он мне нравится, папа.
Ничего не ответив, он разворачивается и идет к подъезду, а я семеню следом, понимая, что сегодня нам предстоит серьезный и продолжительный разговор.