Дом для демиурга Том 2: Pеальность сердца

2. Собра

- Заседание королевского совета объявляю открытым! - сказал король Араон.

На третью седмицу своего правления он все-таки ухитрился запомнить всех членов королевского совета. Это было непростым делом, потому что полтора десятка владетелей с западных земель, хоть и не слишком походили друг на друга, вели себя совершенно одинаково. Слушали господина регента, кивали, крайне редко отпускали несущественные замечания, а в остальном казались куклами. И не теми, что пляшут на ниточках, а теми, что покоятся у кукловода в сундуке.

Регента это вполне устраивало. Он зачитывал очередной указ, в него изредка вносились мелкие дополнения, король одобрял - не вдумываясь и даже не вникая, - потом верховный судья, казначей или прочие ставили свои подписи, далее наступал черед короля. После того документ отправлялся в канцелярию, а наутро его уже оглашали герольды.

Временами Араон задумывался о том, что происходит в особняке герцога Алларэ, который острословы уже обозвали "малым дворцом", а всю собиравшуюся там компанию - малым королевским советом. Малый или не малый, а вот влиятельных персон в тот "совет" входило достаточно, чтобы столица отчаянно напоминала сказочного дракона о двух головах. Как и говорилось в сказке, головы эти были категорически не согласны друг с другом. Впрочем, пока что вторая голова вела себя подозрительно тихо.

В особняке Алларэ происходила некая деятельность, о которой королевская тайная служба даже имела определенное представление, но более всего Араону казалось, что все это - пустая говорильня, детские игры в заговор. Письма, которые рассылал герцог, перехватывать не удавалось, однако ж, известная часть обсуждений, сопровождавших их написание, наводила на мысли, что вторая голова дракона скоро отсохнет и отвалится - сама собой, осознав собственную бессмысленность. Наиграются и прекратят, придут на поклон - может быть, на своих условиях, но это не так существенно. Повинную голову ни топор, ни меч не секут, зато прилюдно указывать на факт ее склонения не запрещено.

Потом же, некоторое время спустя, можно будет и напомнить господам бунтовщикам о девятине святого Галадеона, в которую они позволили себе лишнее.

В Золотом кабинете было душно. Король промокнул лицо платком. Накануне он выпил лишнего, с утра чувствовал себя слишком плохо, но старшая фрейлина велела подать ему какой-то непривычный чай, одновременно и сладкий, и горький. Оторваться было невозможно, и Араон выхлебал залпом три кружки подряд, а теперь лишняя вода выступала каплями пота. Тяжелое парадное облачение раздражало. Кололо золотое шитье на кафтане, воротник натирал шею. Выдумка придворного портного оказалась неудачной. Король чувствовал себя так, словно на плечи ему водрузили увесистое блюдо с дыркой для головы посредине.

Венец - окаянная фальшивка, которую ему предстояло носить - все время норовил сползти по мокрому лбу ниже, чем нужно. Налезал на брови, давил на уши. Настоящий венец короля Аллиона сам принимал нужный размер, и никто не знал, каким чудом это происходило, как золотой обруч ужимался или растягивался; подделка, разумеется, этим свойством не обладала.

Герцог Скоринг, перечеркнутый пополам старинной регентской цепью, которая добрых лет двести пролежала в сокровищнице без дела, оглашал очередной указ. Король смотрел на него, а на самом деле - сквозь него, на резную деревянную панель, инкрустированную золотыми вставками и перламутром. Композиция должна была изображать нечто героическое из древних времен, но резчики перестарались, сделав картину почти неразличимой: мешал избыток мелких деталей. Все это блестело и переливалось на дневном свету, слепило глаза и рассыпалось на сотню ярких пятен. Кто-то кого-то поражал копьем, сидя в седле.

Остальные панели тоже не баловали четкостью и внятностью изображений. Батальные сцены, сцены триумфов древних королей, еще какие-то исторические события, давно уже ставшие преданьями старины. "Зачем это все здесь? - задался вопросом Араон, но не нашел ответа и решил, что в ближайшее время велит отделать Золотой кабинет заново. - Казначей, конечно, будет протестовать... Хотя нет, этот - не будет!".

Казначей был старым и солидным, как его предшественник, но почти безгласным. Он кивал-то редко, а уж говорил что-то раз в седмицу, и ни разу не возразил. Его, кажется, не беспокоила даже разгуливавшая посреди блестящей лысины муха. Араон задался вопросом, жив ли еще старик, или уже отдал концы прямо в своем кресле - и через несколько минут казначей Цвегерс пошевелился. Едва-едва.

То, что звучным красивым голосом читал герцог Скоринг, было еще менее вразумительным, чем изображения на стенных панелях. Что-то там налоги, куда-то там подати. По другой, новой ставке, напрямую зависящей от дохода. Раньше все платили в казну по одному сеорину с девяти полученных, неважно, был ли это доход владетеля, собранный со своих земель, или прибыль портного. Теперь же регент придумал нечто иное...

Он вообще постоянно что-то придумывал, но все это было настолько непостижимо уму Араона, хоть его пять лет подряд и готовили к управлению государством, что у короля моментально возникало ощущение своей глубокой дурости. Это досаждало, но юноша-король лишь раз попробовал вникнуть в смысл подписанных им же указов, опешил и понял главное: герцог Скоринг за три седмицы наворотил уже столько, что его даже нельзя с почетом отправить в родную Скору. В плодах его трудов мог разобраться лишь он один, а труды эти были объединены в некую загадочную, но строгую систему, видимо, разработанную им на досуге - да не за один год.

За сколько? За пять, за десять? Ему тридцать пять. Неужели десять лет назад он уже предполагал, что окажется регентом и сможет ввести все эти чудные новшества?

Единственное, что действительно интересовало короля Араона - как откликается на указы народ. Судя по донесениям главы тайной службы, с этим все было если не прекрасно, то куда лучше, чем все ожидали. Ни одного выступления с протестом, не говоря уж о бунтах и восстаниях.

Король окончательно заскучал и начал размышлять о мелочах. О новой старшей фрейлине, которая была моложе большинства прочих. Здоровенная къельская девица, которой Араон был по подбородок... если польстить себе. На самом деле - по плечо. Это неимоверно раздражало - чувствовать себя клопом рядом с женщиной. Первой мыслью юноши было отказать ей в назначении, но герцог Скоринг уверил, что Ханна Эйма и опытна, и абсолютно безопасна: слишком глупа, слишком покорна, да и происходит из верной короне семьи. К тому же северянка при дворе - весьма выгодное решение, которое могло бы заставить къельцев задуматься.

Полнотелая девица действительно оказалась тихой, глупенькой, но доброй, и, как ни странно, толковой. Всего-то три дня прошло с ее появления, а Араон уже привык к ней и к тому, что фрейлины больше не напоминают суетливых от скуки квочек. Порядка тоже стало больше. И чай, да... заваренный по ее рецепту чай заслуживал награды. Похмелье словно смыло.

Совет наконец-то закончился. Араон небрежно подмахнул три листа бумаги, передал их регенту, чтобы тот поставил Большую печать. Совет-то кончился, а вот мучения - нет. Теперь предстояло наедине заслушать главу королевской тайной службы с его ежедневным докладом. Герцог Скоринг, разумеется, в "наедине" тоже входил, как же без него.

Ян-Петер Эйк, бруленец, был помоложе, чем остальные члены королевского совета. Он неуловимо напоминал королю своего проклятого предшественника, герцога Алларэ; видимо, судьба у этой должности была такая. Франтоватый, высокомерный и лощеный бруленец не больно-то любил кланяться, а сидеть и при короле предпочитал, закинув ногу на ногу. Регент считал, что владетель Эйк отменно знает свое дело, но манеры его Араона нервировали.

- Я считаю необходимым, - рассуждал Эйк, плавно поводя рукой; лиловое кружево для манжет, должно быть, плели на заказ, - арестовать два десятка офицеров в полках городской стражи. Есть все основания считать, что они потворствуют оскорбительным выступлениям горожан, а, может быть, и напрямую в них участвуют.

- Алларских и эллонских полках? - уточнил регент.

- Именно.

- Считаю это преждевременным. Через пару седмиц это будет разумно, но не сейчас. Собирайте сведения, записывайте показания.

Араон лениво кивнул. Здесь от него тоже мало что зависело. Все решал герцог Скоринг, а присутствие короля было лишь данью обычаю. Обычаю, который в одночасье стал пустой формальностью. Смысл распоряжений регента король прекрасно понимал: каждый день затишья играет на руку власти. Люди постепенно привыкают к бездействию герцога Алларэ и его присных, к порядку на улицах, к нововведениям, которые называли теперь "реформами", а Араона - королем-реформатором. Большинству тех, кто впервые произносил подобные слова, платил Ян-Петер Эйк, но слова, брошенные в котел города, помаленьку меняли вкус похлебки.

Король потер ухо, натертое венцом. В последнюю седмицу ему казалось, что он разделен надвое. Дневная половина была вялой, но спокойной. Она присутствовала на советах, выслушивала доклады, кивала, соглашаясь с регентом и вообще не слишком беспокоилась по пустякам. Ночная боялась не только каждой тени, но и себя самой. Раз начав пить вино, юноша уже не мог остановиться. Один, другой, третий кувшин - пока не придет тяжелый сон, нашпигованный кошмарами, как грудинка чесноком.

С ранними сумерками приходила тревога. Сперва едва заметная, словно первая тень, она скользила по спине. Будто бы по углам свили крыло летучие мыши, и то и дело пролетали по комнате, задевая крыльями затылок. Потом страх выпускал когти, оборачивался дикой рысью. В детстве, в поместье Энор, Араон играл с ручным рысенком - их нередко держали в качестве домашних животных. Потом рысь выросла и на следующий год не узнала мальчика, обшипела и едва не разодрала лицо когтями, когда будущий король попытался ее погладить. Рысь в тот же день убрали прочь, но горькое разочарование предательством остроухой твари осталось надолго.

Теперь за ним по пятам ходила другая рысь, крупнее и еще злее. Чтобы избавиться от навязчивой мысли о ее клыках и когтях, приходилось пить вино. Наутро болела голова и тошнило, а приходилось подниматься, терпеть примочки на лице и прочие дурацкие хлопоты, надевать тяжелые парадные наряды и принимать у себя придворных. Днем ночные страхи казались глупостью, мелочью, с которой легко справиться, а тяготы королевских обязанностей удручали куда сильнее.

Королевская власть оказалась тяжким бременем. Временами Араон думал о том, что Элграсу сильно повезло, когда самозванец узурпировал престол. Теперь этот противный мальчишка может позволить себе развлекаться, как угодно, а юноша вынужден выслушивать доклады и подписывать указы, в которых ни рыбьего хвоста не понимает...

Араон начал догадываться о том, что его прежние мечты о власти не имели никакого отношения к истинному положению дел.

Возлюбленная супруга Рене Алларэ никогда не умела писать толковые письма. Она вообще писем писать не умела, хотя грамоте обучена была ничуть не хуже прочих девиц из благородных семейств. Однако ж, собственноручно начертанные ей послания были так бестолковы, что сама Кари смеялась, когда их перечитывала; а ворох сведений, тщательно приведенный в порядок секретарем, тоже связностью и последовательностью не блистал.

Сейчас из длинного, на десяток оборотов, свитка Рене внятно смог уяснить лишь одно: в отсутствие и герцога, и его наследника дражайшие родственники принялись делить власть. Страстно, вдохновенно, и, разумеется, из лучших побуждений - на благо рода и герцогства. Двадцатитрехлетний Жан-Ив, младший брат Рене, выбранный им в замену наспех и в той кипящей суматохе, что царила в замке в седмицу перед отъездом, не устроил добрую половину семьи. Зато Жан-Ив вполне устраивал Люсьена, третьего из отпрысков Клер и Этьена Алларэ - что и неудивительно, ибо братья с детства были не разлей вода. Парочка почти законных наследников наследника считала, что вполне способна со всем справиться без помощи старших родственников. Родственники не соглашались - тоже немудрено: до сих пор двадцатилетний Люсьен прославился на поприще охоты и ухаживаний за девушками, но вовсе не в делах управления огромными родовыми владениями.

Рене покосился на свиток, брошенный поверх десятка других, полученных за последние два дня. Сперва ему захотелось позвать слугу, чтобы тот отнес письмо Реми - вот пусть герцог сам и решает, что делать с веселым семейством; вообще стоило вызвать всех, кроме Жана-Ива в столицу. К вящей пользе и для умиротворения. Брат, конечно, вспыльчив, но еще обладает необходимой долей педантизма и занудства, дабы справиться со всеми обязанностями...

Тут Рене обнаружил, что начал вполне привычным образом решать эту, в сущности, сиюминутную неприятность сам, не отвлекая лишний раз Реми. Разгонять по углам свою деятельную, веселую и непредсказуемую семейку он давно привык. Родственники легко ссорились, еще легче мирились, сколачивали коалиции друг против друга - правда, ни одна больше девятины прожить не смогла, по мелочи и без особого ущерба интриговали, забывая обо всех интригах, как только случалась беда...

Алларэ - это Алларэ, что с них взять.

Черноволосый мужчина, с отвращением глядевший на ворох писем, даже не слишком удивлялся тому, что глава семейства не больно-то стремится вызывать всех в Собру. Некоторое количество алларцев - исключительно полезно, а большее уже, пожалуй, превратит в столицу в тот веселый приют безумцев, которым исстари служил родной замок. Только этого сейчас и не хватает, чтобы волчок, застывший на краю стола, покачнулся и рухнул вниз.

В кабинет всунулось робкое недоразумение. Бывший подмастерье лекаря ходил тише тени, молчал больше рыбы, с радостью служил мальчиком на посылках, шныряя с одного этажа на другой, когда Реми хотел кого-то видеть, а остальное время проводил в восхищенном созерцании своего герцога, который все меньше и меньше нуждался в заботе медиков.

Владетель Ленье с удовольствием примкнул к Алессандру и Сорену. Трое ровесников моментально спелись и образовали стайку, где Кесслер был самым нахальным, младший Гоэллон самым рассудительным, а Ленье - надежной опорой для первых двух. Сие разбойничье племя вызывало у Рене то желание спрятаться куда подальше от шустрых и дерзких юнцов, то нестерпимый зуд в руках. Всем троим хотелось надрать уши.

Господину Гоэллону, правда, в последнюю очередь - бывший секретарь и нынешний наследник Старшего Рода обладал способностью уничтожать противников одним взглядом или словом, и, кажется, сам того не замечал. По крайней мере, Лебелф был растоптан в прах одной-единственной репликой, ибо оказался слишком дурным, чтобы с первого раза не понять, с кем имеет дело.

- Кажется, в Тамере подобное называют гаремом, - кивнул он на стоявших у окна в большой гостиной мальчишек.

- Кажется, в Тамере подобных называют евнухами, - не поворачиваясь, заметил Алессандр. Сказано это было лишь чуть громче, без кивка, без малейшего повода заподозрить, что фраза посвящена именно Лебелфу, а не кому-то за окном; однако ж, ее услышали все, кто находился в гостиной.

Через полчаса эта короткая пикировка была пересказана Реми. Что именно он сказал своему вассалу, не узнал никто - вот только надоевший всем щекастый олух, за которым тянулся липкий шлейф запаха розового масла, вылетел из кабинета герцога, словно ошпаренный. У него даже локоны развились.

Алессандр же, которого похвалили за остроумие и меткость, изумленно хлопнул глазами и произнес фразу, которую еще пару дней передавали из уст в уста, как лучший анекдот:

- А я сказал что-то смешное?

Рене улыбнулся, потом прикусил губу - получилось, что он улыбнулся Андреасу Ленье, а при виде этого юноши у него на глаза разве что слезы не наворачивались. Тихое, запуганное донельзя, путающееся в правилах и обычаях создание, старавшееся слиться со стенами и мебелью - и это алларский владетель?! Да он выглядит так, словно его продержали на леднике половину суток, потом выпустили и даже огненного вина не налили, чтоб согреться...

- Да, Ленье?

- Господин герцог просит передать мне выписки.

- Подвизаетесь на секретарском поприще? - не удержался Рене.

Андреас ничего не ответил, просто прошел к столу и застыл перед ним. Эта манера - молчать в ответ на любую подначку, терпеливо принимать и крик, и оскорбления, - тоже раздражала. Худшего оскорбления сословию благородных людей, чем Ленье, придумать было затруднительно. То, что годится для лекаря, не годится для владетеля. Тихим и кротким место в монастырях, если уж не в аптеках.

- Вы не считаете нужным отвечать?

- Что я могу ответить на подобный вопрос? - тихо промолвил юноша. Бледные губы едва шевелились. "Малокровный он, что ли?" - подумал Рене. Теперь уж слов не нашлось у него. Надо понимать, Ленье явил пример той самой превозносимой Церковью кротости, которая преодолевает силу сильных и гнев гневных.

- Хотите, прокатимся верхом? К вечеру похолодало...

- Благодарю, господин Алларэ. Мне нужно спросить позволения у герцога и мэтра Беранже.

- Особенно у второго. Андреас, проснитесь! Вы... - Рене негодующе взмахнул рукой. - Это просто неприлично!

- Меня никто не освобождал от обязанности помогать ему.

- А вы тому и рады! - подмигнул Рене.

- Вы правы.

- Надеетесь превзойти герцога Гоэллона?

- Вы видите в этом нечто неприличное? - Андреас казался искренне озабоченным, только где-то в уголках губ таяла смутная улыбка.

Загнанный в ловушку Рене только качнул головой. Очередная попытка подначить воплощение тихой покорности пошла прахом. И так - каждый раз. От такого впору и с ума сойти...

- Так подите и спросите! - не выдержал Алларэ. - У обоих.

Разумеется, никто не собирался держать Андреаса под замком, и через полчаса он опять заглянул в кабинет. Успел переодеться - хоть что-то. К тому времени Рене сам не понимал, зачем же ему взбрело в голову выгуливать мальчишку, от одного вида которого ему хотелось плеваться, но что сказано - то сказано. Слово, как известно, не ласточка, да и ту - поди поймай, если выпустишь.

Из троих юных оболтусов в седле нормально умел держаться только Алессандр, да и то Рене, который в три года впервые сел на пони, а в десять - на коня, недовольно кривился при виде его посадки. Андреас же - ох, сущие слезы...

- Это не сказочный дракон. Это всего-навсего Русалка. Смирная, хорошая девочка... - мужчина потрепал лошадь по шее, успокаивая. Агайрская красотка скорбно поводила головой при виде бестолкового седока, который явно ее боялся. - Она не кусается... ну, почти.

Яблоневые сады за Бруленскими воротами пламенели в вечернем свете. Яблоки еще не налились, в Собре они созревали лишь к началу осени, но уже источали головокружительный аромат. Тонкий, едва уловимый - кажется даже, что чудится, что придумываешь его, а на самом деле воздух пуст и прозрачен, но потом ноздри щекочет ни на что непохожий пронзительный запах...

Конвой, без которого Реми запрещал выезжать из дому, держался чуть поодаль. Гвардейцы, как им и положено, зорко оглядывали окрестности на предмет нахождения злоумышленников, а Рене со спутником ехали по аллее.

- В Алларэ яблонь почти нет...

- Вы скучаете по дому? - спросил Андреас.

"Да какое ж тебе дело, по чему я скучаю?!" - хотел ответить Рене, но вместо этого кивнул. Бывший лекарь попал в яблочко. Скучал - и по родному замку, и по родичам, но больше всех - по жене и детям. Пятилетний Антуан, рыжий баловень, был уже в том возрасте, когда сын больше тянется к отцу, чем к матери. Только что в этом мог понимать Ленье...

Тьерри подъехал поближе, молча указал рукой на едущую навстречу пару. Эти тоже без охраны не выезжали, и немудрено: желающих продырявить насквозь герцога Скоринга в столице было немало, а его спутница... о да, эта дама была вполне достойна немедленного похищения! Миниатюрная женщина, удивительно белокожая, с густыми пепельными волосами, уложенными в высокую прическу. Верхом без головного убора - такое даже столичные дамы себе редко позволяли...

Костюм для верховой езды был ивово-зеленым, и Рене отчего-то подумал, что - под цвет глаз.

- Кто это? - спросил Алларэ у гвардейца.

- Кларисса Эйма.

Настроение моментально испортилось. Легендарную Клариссу, единственную и неповторимую, он еще никогда не видел, но наслышан был от души. Дама, получившая из рук короля орден, не могла не стать объектом пересудов на добрый год даже в столице, где герои менялись от седмицы к седмице. Однако ж, до сих пор Рене слышал о ней весьма лестные отзывы, в том числе и от Реми. И вот, извольте видеть - оная Кларисса премило щебечет с первой скотиной всея Собраны!

- Какая прелесть! - сквозь зубы процедил Алларэ.

- Ее падчерица - старшая фрейлина при дворе самозванца, - с удовольствием поведал Тьерри. - А сама она каждый день проводит с герцогом Скорингом время. Приятно проводит же...

- А-а... - Рене мигом сообразил, кто кому кем приходится. О новой старшей фрейлине он слышал. Значит, она падчерица Клариссы, ну да, яблочко к яблочку... но сюрприз, тем не менее, пренеприятный. - Герцог Алларэ знает?

- Наверняка, - пожал плечами Тьерри.

Андреас молча слушал разговор, в котором он наверняка ничего не понимал - это ж не клистиры и аптекарские склянки, - но вопросов не задавал. Прищуренные глаза равнодушно смотрели на пару всадников неподалеку, остановивших лошадей под яблоней. Герцог Скоринг что-то весьма увлеченно рассказывал, Кларисса кивала и улыбалась.

- Голубки...

Рене посмотрел на арбалет, притороченный к седлу Тьерри. Одна стрела - и можно радоваться. Правда, Реми этого не одобрит... и это если выражаться куртуазно. Ближе к истине будет "убьет на месте". У брата и герцога хитроумные планы, о которых известно лишь ему. Поэтому он согласен сидеть сиднем в своем особняке, пока герцог Скоринг прогуливается с красотками под яблонями.

Наследнику герцога Алларэ мучительно захотелось домой. Поймав себя на этом постыдном желании, он решительно двинул коня вперед...

"Уведомляю вас, любезный брат, о том, что в ближайшее время прибуду в столицу, дабы снять с вас тяготы управления..."

Флэль Кертор ожидал подобного письма с весны, а когда оно пришло - только равнодушно пожал плечами. Филип, наследник барона Кертора, приедет через пару седмиц. Гонец на словах передал, что двоюродный брат явится не один, а со всеми вассалами, откликнувшимися на призыв барона. Это хорошо, и, главное, вовремя. Герцог Алларэ будет исключительно доволен. Филип - разумный и покладистый малый, и это тоже хорошо, потому что от него не придется ждать неприятных сюрпризов.

Будущий барон Кертор толков, спокоен, умеет поладить с любым горячим вассалом, но вот его прославленная осторожность порой напоминает лень. Если можно чего-то не делать, Филип и не будет, хотя если нужно - то сделает, в этом можно не сомневаться. Весь последний год Филип, отец и дядя весьма интересовались происходящим в столице и требовали подробнейших писем, но ни один не счел нужным приехать в Собру, чтобы увидеть все своими глазами, а уж действовать-то они собрались, только окончательно уяснив себе расстановку сил. Хорошо еще, что со слов Флэля, а не с чьих-то чужих.

С Филипом приедут и братья Флэля. С одной стороны, это хорошо. Скоро на счету будут каждые руки, владеющие палашом и арбалетом, а младшие, хоть еще и совсем молоды, надежно хранят семейные традиции. С другой стороны - три пылких обалдуя из далекой, и, признаться, весьма провинциальной Керторы окажутся в столице. Их непременно потянет на подвиги. Николае только пятнадцать... может, заранее спрятаться в подвале? Братец и в десять способен был поставить на уши весь замок. Мариан с Корнелиу ему если в чем и уступали, так это в изобретательности, но не в темпераменте.

Ах, почему отец не женился, по примеру старшего брата, на рассудительной скорийской девице? Лентяй Филип характером пошел в мать, а у Флэля с братьями выбора не было. Когда батюшка с матушкой изволили ссориться, дрожали стены и даже привычные ко всему слуги прятались по углам, пока благородная чета не удалялась для примирения в опочивальню. Плоды шумной страсти удались под стать родителям, особенно трое младших. Флэлю еще повезло: препираться на собственной свадьбе батюшка и матушка не решились.

"То-то герцогу Алларэ будет счастье, - усмехнулся Кертор. - Он уже и так слова "младшее поколение" произносит, словно богохульство...".

Семейство Алларэ совершенно напрасно задавалось, считая себя самыми завзятыми безумцами во всем обитаемом мире. Это просто Керторы не слишком жалуют столицу, с ее холодами и снегами, с затяжными дождями и тесными улочками, а то слава золотых герцогов давно бы потускнела.

Впрочем, Рене... его позавчерашняя выходка лежала за гранью разумного. Он начал ссору с герцогом Скорингом, попутно надерзил его спутнице, после чего вызвал господина коменданта на поединок, как труса, не способного вступиться за честь дамы. Все это - вопреки прямому запрету герцога Алларэ, разумеется.

К чести Скоринга, вызов он принял.

Дама же оказалась несказанно умнее дуэлянтов, и, пользуясь своим правом оскорбленной особы, прекратила поединок своей волей прежде, чем оба успели обнажить оружие.

Слова, сказанные ей после того, как она согласно обычаю, бросила между Рене Алларэ и Скорингом платок, пересказывала вся столица.

- Господин Алларэ, вы не сумели задеть мою честь. Я не стыжусь своего прошлого, как не стыдился его король Собраны.

Рене пришлось проглотить эту горькую пилюлю и убраться прочь. Реми, выслушав подробности от спутников двоюродного брата - Андреаса и лейтенанта гвардейцев, - некоторое время молчал, что предвещало бурю. Уж коли у герцога Алларэ не находится слов, значит, дела совсем плохи. Потом герцог коротко приказал взять нарушителя запрета под арест, и теперь Рене сидел в собственной спальне, как малое дитя, наказанное гувернером. Правда, детей не охраняли вооруженные гвардейцы.

- Когда бы я хотел подобного, то Скоринга уже бы отпели, - позже, уже ночью, объяснил Реми. - Но мне нужны победа, суд и казнь. Именно в таком порядке. Любой, кто вмешается в эту очередность, будет наказан.

Флэль, которого герцог Алларэ права наказывать не имел, вполне был согласен, что выбранная Реми стратегия наиболее разумна и обоснованна. Брулен и Скора не выстоят в открытом противостоянии всей стране. Главное - дождаться ответов от тамерского кесаря и огандской королевы, заручиться их гарантиями невмешательства во внутренние дела Собраны. С позором проигравший войну Тамер не станет упираться, а Оганда традиционно предпочитает мир в соседских землях и водах. К тому же ноэллианцы нетерпимы к ереси "заветников" так же, как и паства Истинной Церкви Собраны, если не больше.

Вот ссора с вызовом на дуэль - вовсе уж неразумна, хоть и составляет предел мечтаний едва ли каждого члена коалиции герцога Алларэ. Многим по ночам вместо прекрасных дам и девиц снится клинок собственной шпаги, вонзающийся в горло мерзавца. Даже юный Алессандр высказал нечто подобное, чем несказанно умилил Кертора. Зимой "секретарь" не проявил никаких особых талантов. Руку и движения ему поставили мастера, но бойцом нужно родиться, а жажду победы - носить в крови, растворенной, неотделимой, как пузырьки в игристом вине. К тому же наследник эллонского герцога не был ни азартен, ни честолюбив.

- Господин Гоэллон, вы обладаете многими достоинствами, но советую вам все же придумать иной способ мести, - подытожил Флэль после недолгого поединка во дворе. -Скоринг не выиграл бы ежегодный турнир, но боец он не худший. Вам же еще нужно учиться.

- Сначала фехтовать, а потом грести? - улыбнулся юноша.

- Именно так, - Кертор расхохотался, даже уронил платок, которым промокал лоб. - Ваш сиятельный прадед не оставил нам иного выбора.

- В данном случае меня это не слишком печалит, наверное.

- Наверное? Вы не уверены?

- Новые королевские указы весьма дельны. Жаль, что к подобному уму прибавлена такая подлость...

Флэль изумленно тряхнул головой. Неудачливый фехтовальщик Алессандр, даже незнакомый лично со Скорингом, выдал тому удивительно точное описание. "Герцог Гоэллон хороший воспитатель, - подумал керторец. - Мальчишки-северяне тоже часто говорили дельные вещи, а ведь им еще и семнадцати не исполнилось..."

- Не прибавлена, а перемешана, как варенье в каше.

Алессандр кивнул, потом заправил за ухо прядь волос. Прямо обрезанная челка делала его похожим на послушника. Вообще по мнению Флэля из молодого человека вышел бы отменный служитель Церкви. Не будь он единственным наследником герцога Гоэллона, мог бы стать годам к сорока епископом, если не больше того. Рубаха из тонкого светло-серого полотна своим аскетизмом напоминала одеяния Блюдущих Чистоту, хотя Кертор и знал, сколько стоит подобная простота. Серебряная с чернью цепь старинной работы тоже казалась очень скромной. То ли изысканный вкус можно было воспитать за несколько девятин, то ли он передавался по наследству.

Впрочем, скорее всего у наследника были хорошие советчики.

- Скоро будет война, - не то спросил, не то сообщил несостоявшийся епископ.

- Все к тому идет, - согласился Кертор. - Вас это воодушевляет?

- Я выгляжу настолько глупым? - прищурился Алессандр.

- Помилуйте, разве мой вопрос обиден?

- Господин Кертор... Кого может воодушевлять война на своей земле? Разве лишь того, кто никогда ее не видел...

- Я помню, что вы были осенью на севере.

- Я смотрел на нее из седла. Но и это зрелище было тошнотворным, - Флэля удивила искренняя горечь в голосе юноши. В его возрасте большинство радовалось бы возможности отличиться. Вот у кого стоит поучиться младшим братьям...

- Вы видите иной выход?

- Нет, - Алессандр пожал округлившимися в последнее время плечами. Ежедневные упражнения со шпагой и верховые прогулки превратили его из худого нескладехи во вполне изящного и хорошо сложенного молодого человека, правда, на взгляд Кертора это было единственной пользой. - Но вы знаете, что Церковь говорит о меньшем зле?

- Никогда не интересовался...

- Меньшее зло остается злом, и совершающий его не должен забывать об этом. Победителям этой войны придется долго замаливать грехи.

- У вас приступ меланхолии? - изумился керторец.

- У него приступ дури, - голос герцога Алларэ звучал резко и зло. - Уже не первый день.

Флэль и Алессандр одновременно развернулись к Реми. Тот стоял под росшим во дворе ясенем, и, видимо, уже не первую минуту слушал беседу. Вид у алларца при этом был возмущенный донельзя, даже покоившиеся на груди скрещенные руки выражали только негодование и ничего иного.

- Благодарю вас, господин герцог, - эллонский наследник криво усмехнулся.

- Воин и Мать, - вздохнул Реми. - Кертор, сделайте милость, прогуляйте эту бадью с закваской по Кандальной улице, пока от него весь дом не скис.

- Я могу отказаться от этой чести?

- Не можете.

- Господин Гоэллон, не спорьте с герцогом. А то вы рискуете прославиться, как первый человек, отправленный к веселым девицам под конвоем, - усмехнулся Флэль.

- Ну, отчего бы конвою не развлечься...

- Вы дали обет целомудрия? - поинтересовался герцог.

- Не могли бы вы оставить меня в покое? - Гоэллон побледнел.

- Не мог бы. - Зрелище было редкое: первый красавец Собраны с покрасневшими от возмущения ушами. Герцог Алларэ невольно стал родоначальником новой моды на коротко остриженные волосы, которые раньше считались уделом больных и тамерских рабов, но самому ему эта мода была не к лицу.

- Господа! - вскинул руки Кертор. - Зачем эта ссора? Если господин Гоэллон не хочет...

- Господин Гоэллон хочет, чтобы от него отвязались!

- С вашего позволения, я вас покину, - Флэль коротко поклонился и вернулся в дом.

Быть крайним в объяснении невесть с чего впавшего в покаянное настроение юноши и упрямого герцога Алларэ ему не хотелось. Чем закончился разговор, он не знал и не интересовался. Нашлись более важные дела. Бывший маршал Агро, не согласившийся с отставкой, негодовал и требовал немедленной сатисфакции. Мерский здоровяк, конечно, был разумнее своего покойного предшественника, но, надо понимать, маршальская должность накладывала свой отпечаток на любого. Грубоголосый здоровяк так буйствовал, заливая горе вином из запасов герцога Алларэ, и так настаивал на срочном, именно сейчас и ни часом позже вооруженном восстании, что Кертору хотелось треснуть его по голове пустой бутылкой, которых на столе громоздилось уже множество.

- Я оскорблен! - ревел маршал в отставке, вымещая гнев на столешнице. - Разве я заслужил подобное поношение? Почему все бездействуют?!

- Господин маршал, разумеется, вы ничем такого не заслужили. Но не думали ж вы, что самозванец простит вам и Ассамблею, и все прочее?

- Мои заслуги перед отечеством...

- Никто их не забудет, господин маршал. Мы все разделяем ваше негодование, - утешал его Флэль, стараясь не намекать на то, что войну все-таки выиграл не Агро. Маршал проспится и сам вспомнит, кому обязан званием. Сейчас же важно, чтобы он, признанный лидер мерских владетелей, не натворил лишнего. - Очень скоро вы сможете воздать обидчикам по заслугам.

- Я поеду во дворец! Я выскажу этому сопляку в лицо все!

- Давайте еще выпьем? - не без испуга предложил Кертор - вот еще чего не хватало, так это скандалов во дворце! Маршал с радостью согласился; через некоторое время лакеи перенесли сонное тело в гостевую спальню.

"Почему мы бездействуем?" - этот вопрос звучал в особняке уже не раз, пусть каждый знал на него ответ. Керторец слегка позавидовал братьям, которые прибудут как раз к началу войны. Им не придется томиться в ожидании, изображать из себя бездельников и пустословов. Из родного баронства - сразу к делу, просто и удобно.

"Может быть, юный господин Гоэллон попросту заскучал от безделья? - вспомнил Флэль недавнюю сцену во дворе. - Немудрено, в общем - но нужно же уметь ждать..."

- Вас прислал герцог Алларэ?

- Нет, я приехал по собственному желанию, - у королевского бастарда был, как всегда, прозрачный взгляд святого заступника или отшельника. - Если мое общество вам в тягость, то прошу меня простить.

- Нет-нет, что вы... Ни в коем случае! Я очень рад...

- Алессандр, вы не обязаны принимать меня лишь ради соблюдения законов гостеприимства.

Саннио покраснел. Ларэ попал в точку: хозяин думал в первую очередь о правилах приличия, которые требовали достойно принять и развлечь гостя, даже нежеланного. Гость же оказался проницателен, даже слишком, наверное. Выражение лица Саннио, спустившегося в гостиную, рассказало ему все, и теперь оставалось только заглаживать очередную неловкость.

Поссориться с Фиором - вот только этого не хватало! Бернар и остальные гвардейцы хмуро косятся на молодого господина и молчат, алларцы удивляются и подшучивают, Реми же постоянно цепляется к каждому слову; единственный из всех, еще не высказавшийся на счет поведения Саннио - Ларэ. Если еще и его оттолкнуть, остается одна дорожка: прыгнуть в Сойю с моста.

- Простите, пожалуйста. Я в последнее время только и делаю, что... - Саннио безнадежно махнул рукой, не зная, как определить свою бесконечную дурость. - Приглашаю вас отобедать.

- Благодарю.

Аппетита у обоих не было, так что предстояло огорчиться еще и Магде. Голуби под сливочным соусом, печеные карпы и пряная свинина были донельзя хороши, но Саннио лениво отковырял по кусочку от каждого блюда, тем и ограничился, гость же съел все, что подкладывал ему слуга, но с видом безразличным и унылым.

Вино Саннио приказал подать в свой кабинет.

- В последнее время вы не жалуете нас своим присутствием, - заметил Фиор.

- Накопились дела, которые требуют моего внимания. Скоро пятая девятина. Подати, выплаты, пожертвования... Герцог не успел объяснить мне все, что я должен знать. Приходится учиться на скаку.

- Это единственная причина?

- Нет, - Гоэллон слегка рассердился: почему он должен давать отчет каждому, кто спросит? Разве приведенного объяснения недостаточно? - Я не желаю лишний раз огорчать господина герцога Алларэ своим видом, своими словами и прочим...

- С чего вы взяли, что это так?

- У меня была возможность в этом убедиться.

- Алессандр, что с вами происходит? - Ларэ отставил бокал.

- Что бы со мной ни происходило, это касается только меня, и я справлюсь с этим сам! - отрезал Саннио; благие намерения пошли прахом - и кто просил гостя лезть к нему в душу? Реми выразился вполне внятно: молчи, не подавай виду... - У герцога Алларэ есть для меня поручения?

- Я привез письмо для господина капитана Кадоля, но это было только поводом посетить вас, - Фиор терпеливо улыбнулся.

- Передайте герцогу Алларэ, что все его распоряжения будут выполнены в точности и в срок.

- Я передам. Что мне ему ответить, если он будет о вас спрашивать?

- Что я неукоснительно следую данному им совету!

- Алессандр, вы уверены, что верно поняли этот совет? - господина Ларэ, оказывается, тоже можно было рассердить. Глаза потемнели, как небо перед грозой. - Вы чудите, как мой брат-принц, но ему-то и пятнадцати еще нет!

- Что опять не так? - Гоэллон неторопливо встал с кресла, расправил манжеты и поднял со стола бокал и поднял его на уровень груди. Вино билось в стенки. - Я говорю - и неугоден, я молчу - я вновь неугоден? Чего изволите желать от меня вы, герцог Алларэ, все прочие? По какому праву, хотел бы я знать?!

- Послушайте меня, Алессандр...

Через пять минут Саннио сидел в кресле, красный как рак и мокрый, как мышь. Фиор говорил недолго, но в два десятка фраз он ухитрился уложить отповедь, подобную которой юноша не слышал и от дяди. При этом ни одного обидного слова, ни одной ядовитой колкости не прозвучало.

- Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе. Мы служим - своей земле, своему королю, своему сюзерену. Мы несем свою ношу безропотно и гордо, - закончил Ларэ. Слова, уместные в проповеди или книге, в устах королевского бастарда звучали и буднично, и просто, без напыщенной торжественности. Старший брат по крови говорил с младшим...

- Я только не хотел никому досаждать! Не более того... - после долгой паузы прошептал Саннио; до него начало доходить, насколько неприличным и постыдным выглядело все его поведение в последние дни. Позор и для девицы на выданье, а уж для наследника Старшего Рода... - Я дурно себя чувствую в последнее время.

- Вы больны? - встревоженно спросил собеседник.

- Едва ли. Я просто не могу спать...

- Отчего же?

- Мне снятся дурные сны. Мне кажется, что меня кто-то хочет подменить во сне. вытесняет из тела... - раз проговорившись, остановиться было трудно. - Мне снится один и тот же сон, я не могу его запомнить, а ведь всегда запоминаю сны. Темный, тошный... Словно змея обвивает и душит!

- Сколько вы уже не спали?

- Седмицу, наверное. Не помню... Мэтр Беранже сказал, что я совершенно здоров и посоветовал мне пить травы. Это я и сам бы мог сделать. Я знаю все сборы. Но сны не уходят, только проснуться тяжелее.

- Когда это началось?

- В тот день, когда вас ранили. Герцог Алларэ просил меня сделать что-то непонятное. И я будто бы призвал по свою душу всех демонов!

- Собирайтесь, - поднялся гость. - Поедем к герцогу Алларэ.

Через пару часов Саннио, все существо которого упиралось против поездки и тем более против исповеди, сидел в кабинете Реми и, под двумя такими разными, но одинаково пристальными взглядами, рассказывал все заново. Господин Ларэ оказался отменным доносчиком: он не только запомнил каждую фразу, но и повторил все перед алларцем слово в слово.

- Реми, я не знаю, чего вы хотели, но вижу, к чему это привело, - подвел итог бастард. - Извольте что-нибудь с этим сделать.

Алларэ молчал долго, очень долго - Саннио даже показалось, что он заснул в кресле. Взгляд был устремлен к холодному камину, но для Реми там, наверное, плясали языки пламени, синие тени играли на белой облицовке, а уголья вспыхивали и гасли, притягивая к себе. По каминной плитке вились виноградные листья, узор, который в этом доме был повсюду. На гербе герцогов Алларэ была ветвь с золотыми цветами и девиз "Радуйся!", но гроздья винограда сгодились бы куда лучше.

- Не знаю, смогу ли, - сказал герцог наконец. Губы едва двигались. - И я должен объяснить, почему. Есть сила, что Бдящие братья зовут волшебной, колдовской... Она позволяет многое. Убеждать и привлекать, подчинять и исцелять. Нас было трое, владеющих ей. Было... Скоринг знал, что делает, сила узнает силу. А я тогда очень хотел бежать... - Реми осекся, потом продолжил уже ровным голосом. - Большая часть прежних умений мне недоступна.

Саннио вспомнил шелковую паутину прикосновений, которой оплетал любого собеседника Реми. Ладонь на запястье, узор, который танцуют пальцы перед глазами во время разговора, блики изумрудов в кольцах... колдовская пляска жестов и касаний, чарующая и завораживающая. Угадал ли он, или Реми имел в виду нечто другое? Как догадаться? И кто третий? Альдинг Литто?

- Что же делать Алессандру? - продолжил Ларэ. - Вы...

- Я все помню. Без защиты вы не останетесь, - на туго обтянутых кожей скулах проступили желваки. - Вы заставили меня задуматься, Сандре. А теперь хорошо бы задуматься вам. То, что преследует вас во снах - оно и впрямь вам незнакомо?

Молодой человек сосредоточился, глядя в свою чашу. На дне осталась крошка пряностей, обломки коричной трубочки, смешные стерженьки гвоздики. Густой осадок лениво колыхался, когда Саннио качал чашу из стороны в сторону. Выплеснуть бы его на ткань, как во время гадания!

Ответ был близко, совсем близко. Холодное, липкое чувство страха, собственной ничтожности и бремени грехов, которое приносили сны, нестройная мелодия, тьма, вползавшая в виски...

- Собаки, - сказал он. - Собаки в Сауре. На поляне. Там...

- Я знаю об этом, - быстро кивнул Реми. - "Заветники". Опять они... Но каким образом?

- Брулен, - сказал Фиор. - Принц Элграс...

- А потом вы, Фьоре.

- Я? - опешил бастард.

- Вы такой же сын своего отца, как принц, как это сокровище. Золотая кровь. Если бы принца хотели убить, не было бы побоища. Есть яд, есть наемные убийцы, есть еще сотня способов избавиться от соперника. Вас, Фьоре, тоже хотели похитить, а не убить. Потом Сандре, почти успешно перессорившийся со всеми... - вот теперь до Саннио дошло, почему именно герцог Алларэ многие годы возглавлял тайную службу его величества. Еще один облик Реми, так непохожий на маску развратного бездельника, на личину самозваного коменданта. - Но обе попытки похищения - дело рук человеческих, а вот Сандре...

- Чудо в соборе тоже дело рук человеческих? - нахмурился Фиор. - Не слишком ли для этих рук?

- Для Скоринга не слишком, наверное. Хотя...

- Реми, вы смогли бы проделать подобный фокус?

- Я никогда не черпал из тех источников, что "заветники". Нужно быть куда менее брезгливым... - поморщился герцог Алларэ.

Саннио слушал разговор, едва понимая, в чем суть. Слишком сложно. Это стоило обдумать потом - вспомнить каждую фразу столько раз, сколько понадобится. Сейчас его больше всего интересовало, сможет ли Реми положить конец ночным кошмарам и постоянному желанию уйти прочь, подальше ото всех. Уехать на остров Грив, о котором он только слышал, бродить там по морскому побережью, и не видеть, не слышать, не чувствовать ничьих взглядов... Выспаться, наконец.

Ухо бывшего секретаря ловило каждое слово беседы - въевшаяся в плоть и кровь привычка, но смысл ускользал. Силы, кровь, чудеса; опять и опять эта проклятая песня, навязшая в зубах, как модный мотивчик. Его наследие - чудеса, кровь и силы.

Перстень наследника давил на палец, тянул руку вниз, к земле. Любимое, такое нужное кольцо, без которого он чувствовал себя голым, в последние дни казалось чужим, тяжким, лишним. Знак наследия, доставшегося ему.

Потом пришла мысль, которая - Саннио мысленно отвесил себе оплеуху, - должна была возникнуть в голове первой; прежде постыдного нытья и жалоб: дядя. С ним-то что? Если принцу, бастарду и наследнику герцога что-то угрожает, то ведь и сам герцог в опасности...

- Мы должны пригласить архиепископа Жерара, - сказал Ларэ.

- Мой почтенный родич начнет с того, что наложит на меня очищение, а закончит объявлением святого похода.

- Святой поход и так состоится.

- Несомненно, но в свое время. Да и клеймо на лбу мне ни к чему. Сандре - тем более.

- Без этого можно будет обойтись. Архиепископ весьма благоразумен.

- Пока вы ведете с ним переписку, он таким кажется. Но вы еще не имели несчастья познакомиться лично. А я еще помню, как он уходил в орден... Дед тогда едва не проклял его, и было за что.

- Реми, нам нужен тот, кто чует ересь и способен разобраться во всех хитросплетениях заговора Скоринга. В конце концов, я не хочу оказаться под ножом на алтаре, да и для Алессандра такой судьбы не желаю!

- Я это обдумаю. Сейчас же, Фьоре, сделайте одолжение, откройте тайник. Снимите портрет Старого Герцога... - Саннио оглянулся, покосился на изображение мощного мужчины в алом бархате, похожего на Гильома Аэлласа, только лет на двадцать постарше. - Теперь нажмите на сучок на панели. Отлично. Возьмите шкатулку. Нажмите этим дамам на их несравненные груди...

Саннио с интересом наблюдал за тем, как Фиор обращается с небольшим ларцом из белого полированного дерева. На крышке две щедро наделенные Матерью девицы демонстрировали свои прелести, и похвалиться им было чем. Молодой человек не без интереса вспомнил недавнее предложение герцога Алларэ насчет прогулки по Кандальной улице. Определенно, в этом было нечто привлекательное. Может быть, господин Кертор не будет против?..

- Вам пора обзаводиться любовницей, - от Реми не скрылся живой интерес на лице Алессандра. - Видите, Фьоре, естественные устремления юного организма не способны победить даже козни "заветников"...

- Это обнадеживает, - бастард наконец-то справился со шкатулкой. - Что вам подать?

- Нет-нет, мне - не надо, избавьте! Передайте Сандре медальон с черным камнем.

Гоэллон принял на ладонь угловатый осколок вулканического стекла в тяжелой золотой оправе. Камень едва заметно вибрировал и словно бы притягивал к себе весь окружающий свет. Сгусток теплой темноты на тонкой цепочке. С обратной стороны оправы были вычеканены язык пламени и знак Нерукотворного Храма.

- Надевайте. Проверим, правду ли говорят об этих святынях.

Спрятанный под рубахой медальон больно ожег кожу, словно был раскаленным добела. Боль едва не заставила вскрикнуть, а потом рассосалась, оставив по себе приятное ощущение, напоминавшее тепло от перцовой настойки, которой его растирали во время простуды.

- Не советую полагаться только на церковную цацку. Она лишь подпорка для разума, но не заменит его, - Саннио покоробило пренебрежение, с которым герцог Алларэ говорил о реликвии. Медальонов с частицами алтаря Нерукотворного Храма насчитывалось едва ли три десятка, и большинство принадлежало церковникам, главам орденов и их присным. - Однако ж, посмотрим, посмотрим...

- Благодарю вас, герцог.

- Отблагодарите меня делом, сокровище. Будьте внимательнее к своим мыслям и желаниям. Мы имеем дело с какой-то бесовщиной, так будьте осторожны. А то придется выпороть вас крапивой...

- Крапивой? - удивился Саннио. - Розги уже не в моде?

- Крапивный лист, муравьиный яд и пчелиное жало, - с улыбкой напомнил Фиор народное поверье. - Проверенные средства от искушений Противостоящего.

- Лучше муравьи!

- Учту, - Реми рассмеялся. - Еще раз возьмете на ум всякую дурь, посажу вас голым задом в муравейник. Идите, дитя мое, и грешите от души! "Заветники" не выносят радостей плоти, так огорчите их всерьез. Фьоре, а вы как раз останьтесь...

Судя по тому, как на следующее утро у Саннио звенело и мутилось в голове, "заветники" должны были обрыдаться от огорчения. Кертор и Эвье оказались преизрядными любителями насолить отвратным еретикам - и обильными возлияниями, и чревоугодием, и женолюбием. Церковь Собраны тоже не считала все это за добродетели, но как пошутил Флэль "что омнианцу малый грех, то "заветнику" крюк в брюхо". Засыпая сном без всяческих сновидений в компании пышнотелой и веселой не только по призванию, но и по характеру девицы, молодой человек показал кому-то язык. Должно быть, мрачному образу постнорожего еретика, который должен был скорчиться от загнанных в брюхо крюков.

Вполне понятная похмельная головная боль начисто перешибла тоску и страх, одолевавшие Саннио в последние дни. В присказке Бернара "от уныния хорошо помогает плеть" оказалось куда больше здравого смысла, чем раньше казалось его подопечному. Если предел мечтаний состоит в кубке вина и горячем завтраке, думать о чем-то ином попросту не получается.

Вместо слуги с завтраком в дверном проеме нарисовался отвратительно свежий и до зависти цветущий Кертор. Рыжая нахалка, лежавшая рядом, вместо того, чтобы прикрыться покрывалом, изогнулась кошкой и подмигнула новому гостю.

- До чего приятные господа у нас нынче, - промурлыкала она. - Надеюсь, надолго?

- Ах, милочка, слов нет, как жаль тебя огорчить, но увы! Господин Гоэллон, поднимайтесь!

- Зачем? Куда?

- Прокатимся верхом, потом посетим королевские купальни.

- Верхом?! - издевается, не иначе. На нем самом уже прокатились верхом, и теперь это весьма явственно чувствуется.

- Вы все-таки не смыслите в развлечениях... - огорчился Флэль. - Вставайте, вставайте! Надо учиться!

В первые полчаса Саннио чувствовал себя мешком со страданиями, который вот-вот выпадет из седла, но потом и головная боль, и тошнота куда-то делись, а на смену им пришло наслаждение. Крокус летел быстрее ветра, двое спутников рядом хохотали, едва поспевая за юношей, который гнал коня по скошенному лугу. Они заехали довольно далеко в предместья, когда Бертран Эвье дал команду возвращаться.

Проветрив голову, Алессандр чувствовал себя куда лучше, чем раньше. Медальон на груди грел, но больше не обжигал, мир казался цветным и красивым, а не вчерашним, похожим на то, что можно увидеть через закопченное стекло. Бертран и Флэль больше не раздражали, не вызывали желания спрятаться от них в темной комнате.

В королевских купальнях молодой человек еще не был. Огромное здание из белого мрамора было выстроено века три назад, вскоре после легендарного пожара. Тогдашний король Собраны отстроил столицу заново, из угольев и праха, и на пепелище взошли десятки белокаменных соборов, школы, лечебницы, проявились просторные площади с фонтанами, ровные дороги, сады и парки. Были построены и королевские купальни, посещение общих залов в которых стоило - уже который век - ровно один серн. Столько, сколько мог позволить себе даже нищий. Казне не приходилось тратиться на содержание купален, оно окупалось за счет других залов.

В одном из таких и оказался Саннио. Зеленый с прожилками литский мрамор стен, отделанный зеленой изразцовой плиткой неглубокий бассейн с горячей водой, темное, почти черное дерево, густой запах шалфея, тимьяна и мяты, настоянных на меду. После скачки это оказалось особенным удовольствием, а, отдавшись в умелые руки банщика, молодой человек ощутил себя взятым в Мир Вознаграждения заживо. Судя по сладкой истоме в теле, спор омнианцев и ноэллианцев разрешался просто: приют праведных находился в Собре, в королевских купальнях.

- Приятно так повеселиться напоследок, - сказал смуглолицый Бертран, когда банщик ушел. - Последние спокойные денечки...

- Обидно будет, если все это великолепие сгорит, - повел рукой Флэль. - Надеюсь, столицы война не коснется.

Бертран только пожал плечами и погрузился в воду с головой. Вынырнув через добрую минуту, он откинул с лица мокрые волосы и потянулся. Через грудь, от левого плеча почти до пупка тянулся старый темный шрам.

- Где вы были ранены? - спросил любопытный керторец за мгновение до того, как рот открыл и Саннио.

- Охранять нашего герцога - служба не из легких, - улыбнулся Эвье и потянулся к стоявшему на бортике запотевшему кувшину. - Нет, все-таки никогда я "заветников" не пойму. Вот весной в Сауре было дело...

- Что за дело и при чем тут "заветники"? - не понял Саннио.

- В герцога стрелял наемный убийца. Промахнулся. Стали расследовать. По первому разу получилось, что нанял его покойный маршал, да вот только как бы он успел, мы едва прибыли. Второй раз копнули глубже - тамерцы, но тоже странно. Потом разобрались. Алларский владетель один, Роне. Написали Рене Алларэ, герцог-то в Шенноре был... Тряхнули его - а он сам в ереси по уши, и половина домашних. Так Рене их повесил на стене замка. Вместо расследования... - Бертран сердито стукнул стаканом о плитку бортика, брусничный морс плеснулся на руку. - И все концы - петлей на шее.

- Рене недальновиден, - Кертор потер ладонью висок. - Хотя налет на крепость...

- Красиво было сделано...

Спутники принялись обсуждать похождения Рене, а Саннио изумленно переваривал услышанное раньше. Дядя даже словом не обмолвился - неужели счел это событие незначительным? Ох, с ума бы не сойти, право слово, с таким господином и родственником! Самого Бертрана, кажется, больше волновало прервавшееся расследование, а не покушение. Реми как-то со смехом рассказал о том, как на него в проулке напали пятеро бандитов, приняв за обычного подгулявшего прохожего. Интересная получалась у высшей знати Собраны обыденная жизнь. Богатая на события.

- А шрам, - мысли Эвье ходили весьма причудливыми путями, - это спасибо нашим неугомонным соседям и дурости покойной королевы. С исповедью - ох, веселая была заварушка...

- И вы тоже знали? - У Саннио возникло подозрение, что он в доме герцога Гоэллона наименее сведущий из всех.

- Узнал на Ассамблее, что там было, - хохотнул Бертран. - Хотя в руках грамоту держал.

- При чем тут тамерцы? - озадачился Флэль, но Эвье только развел руками и пробурчал что-то вроде "знал бы при чем - всех убил бы".

Молодой человек испытал некоторое облегчение. В паутине тайн, оплетавших труды герцога Гоэллона на поприще блага отечества он был не самой бестолковой мухой. Следующая мысль заставила его подавиться ледяным морсом: а ведь настанет время, когда придется становиться не мухой, а пауком. С его-то задатками?!

"Это же просто прелестно! - подумал Саннио, которого в четыре руки стучали по спине, а он пытался одновременно откашливаться и хихикать. - Бедная, бедная наша держава, бедный король Элграс, бедный я!.."