Дом для демиурга Том 2: Pеальность сердца

3. Собра

- Ты лжешь мне, вестнику Господа. Ты пренебрегаешь долгом перед тем, кто дал тебе силу.

- Оставьте меня, - махнул рукой воин. - Я занят.

Каждое слово, каждое движение его сочилось пренебрежением. Лукавый даже не поднял голову, не оторвался от поглотивших его внимание записей. Слова проповедника он пропустил мимо ушей, а потом еще и дерзко отмахнулся, указывая посланцу Творца на дверь, словно своему лакею.

Лжец проворно водил пером по ткани, иногда поглядывал на престранного вида стопку снежно-белой бумаги, соединенной тонкой пружиной, переворачивал почти прозрачные листы и вновь принимался за письмо. Крупный твердый почерк, простой и разборчивый. Длинное перо с серыми пятнышками в руке казалось игрушкой; игрушкой оно и было - инструмент глупца, собравшегося возвести хижину на краю обрыва, и не желающего верить, что с гор уже спускается сель.

Свечи в шандале почти догорели. Близился рассвет. Окно было забрано ставнями, и единственным источником света служили три пляшущих огонька. В этом неверном освещении платье писавшего казалось не алым, а багрово-черным, словно запекшаяся кровь. Проповедник подумал о том, что лжец сам предрекает свою судьбу: он походит на жертвенную свинью в луже собственной крови. Одно движение жреца, и вольно хрюкавшая скотина превращается в бессильную плоть.

- Ты будешь меня слушать, - проповедник поднял руку и свечи погасли.

- Оставьте фокусы жогларам! - хозяин пошарил рукой по столу, нащупывая коробочку со спичками.

- Ты дерзок. Ты забыл о том, чьей милостью возвысился.

- Не забыл, - возомнивший невесть что о себе воин наконец-то соизволил поднять голову. - В свой срок я с вами рассчитаюсь, а пока что не мешайте.

- Где несущий в своих жилах кровь ложных богов? Ты обещал и солгал.

- Двое куда-то запропастились, а двоих других слишком уж хорошо охраняют. Похищение не удалось...

- Ты нерадив, нерадивы и твои слуги! Отступник! - выплюнул проповедник. - Ты думаешь, что можешь обмануть Господа? От его карающей длани не укроется никто, а все нечестивые помыслы видны ему, как на ладони!

- Да не пугайте вы меня. Будет вам в свое время королевский сын, один или другой, - воин разыскал деревянную коробочку и чиркнул спичкой о столешницу, вновь зажигая свечи. - Сейчас есть дела и поважнее.

- Твои дела - прах и тлен!

- Конечно-конечно... Я должен все бросить и затеять войну ради ваших причуд!

Посланнику Господа в первый момент показалось, что он ослышался. Уж больно легковесно и небрежно слетели с губ отступника эти слова. Легкость эта подобала бы безумцу, но сидевший за столом воин в кровавом одеянии, перечеркнутым золотой цепью, еще не лишился разума. Лишился он лишь памяти о том, кому обязан всем и страха перед Истинным Владыкой.

- Ты занесся и будешь повержен.

- Непременно буду. А сейчас оставьте мой кабинет. Иначе я кликну слуг.

- Кто пойдет за тобой, если нынче же все узнают о том, что ты отвернулся от Творца?

Лжец только пожал плечами и вернулся к своим записям. Проповедник знал, что с утра он поедет во дворец, чтобы вновь играть в глупые забавы мирских властителей, вернется поздно и продолжит свои труды, бесплодные, как ношение воды в решете. Время воинов и государей утекло, пролилось на сухой песок и не напитало его. Творец Единый и Единственный вернулся в мощи своей и стоит у двери мира, чтобы войти в него. Остался лишь один шаг и последний ключ, и тогда суетной тщетой обернутся указы, дани, злато и серебро, что так волнуют заблудшие души.

Тот, кому Господь доверил поднести ему этот последний ключ, оказался таким же глупцом, как любой прохожий, отбивавший поклоны лживым богам. Он обещал, он клялся, он превзошел тайны обрядов и щедро черпал силу из колодцев Создателя, ему были дарованы невиданные щедроты видений и откровений; и все же душа его оказалась такой же пустой и переменчивой, как мотылек, что вился вокруг свечи.

Проповедник не стал унижать себя спором с тем, кто отказывался его слушать. Он тихо выскользнул из кабинета и вернулся в отведенные ему покои. Воин дал довольно лживых обязательств. Он клялся, что в первый же день своего регентства отдаст в руки служителей Господа Фреорна тех, кто несет в своих жилах отравленную кровь чужаков. С тех пор минула почти девятина, а оба еще не отдали силу во имя Создателя. Человек в скромном платье старого покроя видел двоих из них близко, очень близко - а они не видели; глаза их застит гордыня. Для последнего шага хватило бы любого - и первенца короля-безумца, и отродья эллонских герцогов; но младшего из двоих ему запретил забирать сам Господь. Запретил также и помышлять о крови его старшего родича.

- Не касайся моего, - изрек Создатель, и взор его был гневен, хотя немилости этой верный слуга не заслужил: он умел отличать тех, на чьих лицах лежала тень серебра.

Королевский же первенец, плод греха, был дозволен для жертвы, дозволен и желанен. Его всегда окружали верные слуги - и те, что следовали явно, и те, что крались вослед, оберегая и защищая, но владеющему силой Господа это не помеха. Обмануть слуг, отвести глаза следящим нетрудно, сотню раз проповеднику удавалось подобное. Однако ж, воин-отступник просил оставить это дело для него; в первой попытке он не преуспел - а другую, кажется, предпринимать и не собирался.

Что ж, отступник и лжец сам виноват в своей судьбе. Он думает, что окружающие его следуют за ним? Он ошибается. Они пришли служить не мирскому владыке, а Господу Фреорну, они верны, соблюдают обеты и исполняют обряды. Каждый из них прошел первое посвящение и готовится ко второму, обрывающему все связи с фальшивыми богами. В споре заигравшегося дурака и глашатая Истины они сделают верный выбор. Воина же растерзают псы его врагов!

Жаль, что в нем самом и в любом из тех, кто пошел за ним, нет ни капли крови ложных богов. Узурпаторы хитры, кровь их охраняет себя и в четвертом колене иссякает. Внуки младшего из тех, что избраны Господом для себя, уже не будут нести в себе золотого проклятья. Должно быть, потому Истинный Владыка и пощадил их для своего нового мира. Яд вымоется, проклятая примесь иссякнет, и, коли Создателю всего сущего будет угодно, на их чело лягут венцы новых владык срединного мира. Воссияет над миром чистое серебро...

Тот же, кто мнит себя всемогущим, назвавшись регентом, будет забыт и проклят. Кровь его пуста, нет в ней ни яда, ни благословения. Верным служением он мог бы заслужить высочайшую честь, стать наместником среднего из миров, но он предал, а, значит - сам втоптал себя в грязь, сам бросился в яму отбросов, которые будут сожжены на очистительном огне гнева Господня.

Старая одежда, черная, как и подобает несущему Истину, по-прежнему хранилась в шкафу. Проповедник, размышлявший у окна, потянул створку за тяжелый кованый ключ. Обноски западного владетеля упали на пол, а привычное платье укрыло, внушая надежду и напоминая о бесчисленных милях пройденных дорог.

Не ведающие Истины едва ли поверили бы в то, что недавно человеку в штопаной котте исполнилось семьдесят семь. Сам он едва вел счет годам, ибо все они проходили в служении, но на задворках памяти хранилась эта цифра - вместе с прочим суетным хламом: историей юношеских лет, первых испытаниях, годах в застенках псов-монахов... Тело служителя было сильным, а разум с каждым годом обретал все большую ясность. Лицо же не несло на себе ни морщин, ни старческих пятен, клейма дряхлости и тщеты желаний.

Глядя на себя в мутное свинцовое зеркало, проповедник подумал о том, что сам покарал себя за гордыню. Он, словно наивный юнец, решил, что видит все помыслы регента насквозь; решил так еще в первую встречу - и вот, был наказан. Господь Фреорн ведет слуг своих по лишь ему ведомым тропам, но путь этот всегда ведет к истине. Господь дал ему возможность самому распознать изменника, а, значит, дал и право покарать того, кто дерзнул обмануть вестника Истины.

Скоро, скоро, уже к вечеру этого дня нерадивый и возгордившийся узнает, какова кара!..

Служитель Господа без труда дождался часа, когда хозяин покинул свой дом.

- Приведи ко мне всех братьев в Истине! - приказал он юному слуге с быстрыми ясными глазами. Этот был любознателен, жаден до знания и тверд в вере.

Два десятка человек набились в комнату, словно крестьяне в лесное убежище. Все они были полны тревоги и жаждали знать, что произошло. Теребили манжеты богатых одеяний, отирали пот с лиц, переминались с ноги на ногу. Красно-синие и бело-лиловые одежды западных владений уже пропитались запахом страха.

- Тот, на кого мы возлагали многие упования, предал наше дело! - Проповедник стоял у стола, руки его лежали на старинной чаше черненого серебра. В чаше темным зеркалом застыл настой господней травы. - Он отвернулся от Владыки Фреорна! Господь наш гневен, и гнев его обрушится на всех, кто последует за предателем. Сгорит в карающем пламени преступная плоть и расплавятся кости погрязшего во грехе. Скоро, скоро час суда и не получит на нем защиты тот, кто хоть в мыслях разделит стезю проклятого предателя! Верным надлежит покинуть этот дом и предоставить изменника своей судьбе. Проклят будет тот, кто останется здесь до полуночи! Разрушена будет эта твердыня лжи!

По лицам слушавших пролетел темный ветер испуга. Проповедник медленно обвел каждого взглядом, отделяя верных от неверных. Верные не прятали глаза, а смотрели прямо и покорно, соглашаясь с волей провозвестника Истины. Они готовы были пойти за ним, куда бы он не вел, ибо верили в Создателя и не прельстились мгновениями мирской славы. Другие же цеплялись за отступника, ибо он щедро набивал их животы сладкой пищей, а карманы - золотом. Они не хотели верить, что пройдут лишь считанные дни, и золото обернется прахом, а сами они станут червями под карающей стопой Творца.

- Верные Господу да пойдут за слугой его! Нынче же в полночь жду вас в нашем святилище. Те же, кто усомнится, пусть остаются здесь. Пейте и ешьте напоследок, облачайтесь в златотканые наряды и танцуйте с блудницами, ибо близок час вашего ничтожества! Да не осквернят они порог святилища Господня! Благословен будь тот, кто пресечет нить их жизни, спасая их от пламени гнева Создателя нашего, ибо та мука будет во сто крат длительнее и беспощаднее. Отступникам в награду - легкая смерть, ибо помнит Господь имена тех, кто хоть недолго, но служил ему!

Гордые владыки западных земель смотрели друг на друга. Каждый уже готов был вцепиться в глотку другому, чтобы доказать свою верность служителю Истины. Проповедник удовлетворенно кивнул и одним жестом отпустил разъярившихся псов. Пусть грызутся, пусть следят друг за другом...

Страх выкует цепи преданности.

Еще в первые дни существования "малого королевского совета" герцог Алларэ завел весьма полезный обычай: в любое время суток кто-то из его членов бодрствовал и находился в особняке. От этой чести были избавлены только Сорен, постоянно выполнявший при Реми обязанности секретаря, и Андреас, еще слишком мало разбиравшийся в перипетиях заговора.

Фиор Ларэ, привыкший подниматься на рассвете, больше всего любил утренние дежурства. Он вставал за час до утренних сумерек и занимал пост в кабинете на втором этаже - именно туда приносили все письма, пропускали курьеров и гонцов, туда прибегали с самыми свежими вестями. Герцог Алларэ и большинство его окружения были ночными птицами, предпочитали засыпать поутру и просыпаться ввечеру, а Ларэ нравилась утренняя тишина, свежий воздух, врывавшийся в окно, пустая комната, напоенная ароматом трав из пузатого глиняного чайника...

К тому же он был слегка близорук и не особенно любил ломать глаза при свечах, а писать приходилось много и часто. Вся негласная дипломатическая переписка, большая часть посланий к северным и южным владетелям, учет писем и прочих документов лежали на его плечах. Фиор не протестовал - эта работа была ему привычна, он с легкостью ориентировался в списках указов, в приходивших со всех концов Собраны письмах и вел все необходимые подсчеты: затрат на будущую войну, численности полков и отрядов, многого другого. Реми Алларэ прекрасно представлял себе общую картину, а детали рождались под пером бастарда.

На этот раз утренний покой был бессовестно нарушен, да такими вестями, что Фиор едва не разлил чай по столу. Топтавшийся напротив стола юнец в цветах Брулена аж приплясывал от возбуждения. Об этом мальчишке, младшем брате кого-то из западных владетелей, Ларэ знал лишь понаслышке: Реми как-то обмолвился, что в доме герцога Скоринга есть свой человек; однако ж, ради своего известия юноша по имени Винсент пренебрег секретностью и решился разоблачить себя.

Значит, придется будить Реми. Печально, герцог далеко еще не так здоров, как хочет показать, а накануне всю ночь провел за столом, вопреки стенаниям лекаря и здравому смыслу. Тем не менее, он должен услышать все это сам, и чем раньше, тем лучше.

Ларэ ударил молоточком по колокольчику.

- Передайте господину герцогу, что я прошу его спуститься незамедлительно. Подайте господину...

- Эйку, - вставил юноша, и Фиор опешил: член семьи Яна-Петера Эйка? Удивительное дело, почему же парню не сиделось при родиче?..

- Господину Эйку завтрак сюда и принесите мне еще писчей ткани. Итак, господин Эйк, вы утверждаете, что герцог Скоринг рассорился со своими соратниками-еретиками?

- Это они с ним рассорились. Начисто! Теперь что-то будет...

- Вполне вероятно, - улыбнулся Ларэ.

- Пастырь истины... ой, ну, этот еретик как поглядел на всех - насквозь прожег. Убивайте, говорит, неверных между собой.

- Пастырь истины, говорите? - не заметить обмолвку было трудно.

- Нам так велено было его называть, - пожал плечами юный ренегат. Темно-каштановые волосы падали на лицо так, что между прядей торчал только острый веснушчатый нос. Как он только видеть ухитрялся-то, этот бывший еретик? Хотя в его деле главное - уши, а с ушами все было в порядке: два роскошных круглых органа слуха по бокам узкого лица. - Отец сказал слушаться его во всем.

- Почитание воли родителей - большая добродетель, как учит нас Истинная Церковь, - рассмеялся Ларэ. - Не видите некоторого противоречия?

- А... - младой еретик махнул исцарапанной рукой. - Мне обещали прощение!

- После искреннего покаяния. Ну и как, вы раскаиваетесь? - до чего же забавное дитя запада!

Уши коалиции герцога Алларэ ни малейших признаков раскаяния не выказывали. Мальчишка уминал омлет и облизывался. Похоже, что для юноши все это было не более чем приключением: и якшанье с еретиками, и обряды, в которых он наверняка участвовал, и миссия соглядатая. Где только Реми ухитряется находить подобных бесшабашных юнцов, готовых танцевать на весеннем льду?

Помянутый миг назад герцог в расшитом цветами халате поверх спальной рубахи был зол и зевал, неловко прикрывая рот тыльной стороной руки, но, выслушав краткий пересказ Фиора, немедленно приступил к допросу. Дитя вольного Брулена было вывернуто наизнанку, ни одна подробность не осталась без внимания - Ларэ словно своими глазами увидел тесную комнату, перепуганную, поднятую спозаранок толпу, готовую рвать друг друга на части, злой фанатизм еретиков-неофитов...

- Фьоре, ущипните меня, пожалуйста.

- Зачем?

- Не зачем, а за что! Можно за плечо. У меня такое чувство, что я сплю...

- Тогда и я сплю, и господин Эйк. Всем нам снится один сон.

- Я не сплю! - встрял конопатый бруленец. - Но ущипнуть могу.

- Перебьетесь, юноша. Посидите пока в приемной, вы мне понадобитесь чуть позже - усмехнулся Реми. - Ну и что вы об этом думаете, Фьоре?

- Совершенно неожиданно, но - не представляю, к добру ли случившееся. Теперь Скоринг вынужден будет публично порвать с еретиками. Что за этим последует?

Ответ на свой вопрос Ларэ получил уже к полудню, когда герольды зачитали королевские грамоты. Должно быть, юный Эйк оказался не единственным нерадивым последователем ереси, и весть об измене в собственном доме догнала регента уже по дороге, а тот не растерялся.

Король Араон III объявил святой поход против богохульной ереси и призвал всех добрых омнианцев искоренять ее. Он пригласил к себе глав орденов Бдящих Братьев и Блюдущих Чистоту - и пригласил публично, так, что об этом немедля узнала вся столица. Как сообщалось в грамотах, именно "заветники" были повинны в заговоре, погубившем короля Ивеллиона II, именно они лишили жизни многих вельмож... они вообще во всем были виноваты, от хлебного бунта до войны на севере. Проклятые богохульники, читали герольды, творили обряды, чтобы обмануть разум доброго и милосердного короля Ивеллиона, дабы ввергнуть страну в кровавую смуту, а потом, не удовлетворившись содеянным, убили его.

- И что горожане? - спросил Ларэ у Бертрана, только что вернувшегося с площади. - Верят?

- Еще как, - хохотнул Эвье. - Верят, как проповеди патриарха, и даже пуще того. Господин регент возглавит святой поход самолично. Хитер, шельма...

- По-моему, он окончательно спятил, - насупился Бернар Кадоль. - Собирается воевать со своими вассалами?

- Большинство из них немедля покается, а самых упрямых вразумят монахи, - предположил Эвье. - Вот только как теперь сковырнуть самозванца с престола? Он же у нас теперь оплот веры и без пяти минут святой...

- Осталось только нас объявить еретиками, - пожал плечами Ларэ.

- Вот этот трюк у Скоринга не пройдет, - Кадоль отставил бокал. - Архиепископы еще не выжили из ума. Вообще же мне интересно, что они будут делать.

- Скоро узнаем...

Трое приятелей - Андреас, Алессандр и Сорен - сидели в углу, изумленно вслушиваясь в разговоры старших. Ларэ удовлетворенно посмотрел на младшего Гоэллона, который после веселого загула в компании Кертора и Эвье вновь стал улыбаться, перестал сутулиться и даже опять стал подтрунивать над окружающими. В простые советы типа "напейся пьян и пойди по девкам", которые любил раздавать Реми, королевский бастард никогда не верил - но, гляди-ка, сработало. Молодой человек, уже принявший постный и скорбный вид, как послушник, просидевший седмицу на хлебе и воде, вернулся из царства теней в обитаемый мир, и, кажется, был этим вполне доволен.

Бывший подмастерье лекаря помаленьку привыкал к новому положению. Вчера он совершил неслыханный подвиг: купил собственного коня. Караковый эллонский трехлетка заслужил всяческое одобрение герцога Алларэ и остальных членов "малого королевского совета", а Алессандр ехидно заметил:

- Отрадно видеть, как вековая дружба Алларэ и Эллоны способствует благополучию обеих земель! А коня я тебе и подарить мог, все равно ведь с наших заводов жеребец...

- Щедростью моего герцога я не настолько беден, - улыбнулся Андреас.

Мальчики быстро привыкали к своему положению, привыкали, но не заносились. Ларэ вспомнил указ о возведении в ранг владетеля любого простолюдина, дослужившегося до чина капитана. Перед ним сидели два живых примера того, насколько разумным было подобное решение. Оба молодых человека были воспитаны не в замках, а в приютах, но оказались достойны своего положения. Даже Алессандр, которого недавно пришлось сурово отчитать, прекрасно понимал, в чем состоит его долг; Андреас же и раньше держался с тем врожденным благородством, что куда дороже званий и титулов.

Подумав об этом, Ларэ вздохнул. Увы, но цена притока живой крови была слишком высока: разрушение всей иерархии вассалитета. От возведения в сословие благородных людей простолюдинов один шаг до принадлежности всех земель Собраны короне, по образу и подобию Тамера и Оганды. Вместо наследственного права на титул и землю - награда за верное служение королю, который может пожаловать наделом, а может и лишить его...

Благо это или проклятие для Собраны? Бескровно подобные перемены не проходят, никто не отдаст землю, которой владеет тысячи лет. Будет множество междоусобных войн, но если король-самозванец преуспеет, что последует за этим?

- О чем замечтались, Фьоре?

- Думаю о будущем.

- Лучше б вы думали о настоящем! - фыркнул Реми. - Оно так увлекательно...

Ларэ показалось, что за насмешливой самоуверенной улыбкой герцог Алларэ прячет полную растерянность. Немудрено - тщательно рассчитанные планы пошли прахом в одночасье. Все уже было готово: владетели всех земель готовились к походу на запад, церковники были предупреждены и ждали своего часа, чтобы благословить войну против еретиков и самозванца, сопредельные державы обещали держаться нейтралитета - по крайней мере, должны были пообещать, возвращения гонцов ожидали со дня на день, и вот, пожалуйста, все решительно переменилось за одно утро!

Герцогу Скорингу в изворотливости не откажешь... За три седмицы, прожитые во дворце, Ларэ не сумел сблизиться с ним. Скориец был предупредительно вежлив и равнодушен, королевский бастард был для него пустым местом, которое не стоило принимать в расчет. Ни одной беседы, зашедшей далее, чем расспросы о самочувствии, ни одной возможности понять, что он из себя представляет. Тогда будущий регент и принца Араона обходил девятой дорогой: он обозначил свою роль в заговоре лишь в день гибели короля.

Старший Гоэллон просил Ларэ понять, что происходит во дворце, но выбрал негодного помощника. Вспомнив об этом, Фиор вздохнул. Все творилось прямо у него под носом, но господин комендант ничем себя не выдал. Да, во дворце стало много бруленцев и скорийцев, но в том не было ничего удивительного; да, принц Араон все сильнее заносился и вел себя так, словно вот-вот сядет на трон, а отец им гордился и поощрял подобные замашки - тем не менее, жизнь шла вполне обыденным чередом...

...потом прогремел взрыв.

Сегодня прогремели трубы герольдов.

- Реми, я думаю, что мы должны отправить приглашение брату вашего доносчика.

В детстве Ханна Эйма хохотала над сказками про Простака-Все-Невпопад, которые представляла для нее нянька, свернув тряпичную куклу из старого платка. История дурачка, который на свадьбе плакал, на похоронах плясал, на сборе урожая советовал затянуть животы, а нищим - процветать вовеки представлялась очень забавной.

- Идет Простак-Все-Невпопад, видит, утопленников хоронят. Таскать, говорит, вам - не перетаскать. Тут его опять побили...

Увидев такого Простака воочию, Ханна едва не заплакала. Герой нянькиных сказок хоть был простецом, а не сидел на троне. Его величество король Араон III словно вылез из той уморительной истории, только вот на голове у него был венец Аллиона, а любое нелепое пожелание могло стать указом, написанным на гербовой бумаге и подкрепленным Большой печатью.

Подросток, которому еще не исполнилось шестнадцати, был невероятно несуразным. И с виду он оказался неловким - ни одежды, пошитые лучшими портными, ни его попытки выглядеть величественным, не могли спрятать дурную осанку, щуплое тело и дрожащие руки; и в душе у него, наверное, играли три безумных музыканта, а король пытался плясать под три мелодии сразу. Потребовав обед, он через два десятка минут уже требовал унести приборы, говоря, что не голоден - успевал нахвататься сладкого печенья. Звал художников, чтобы позировать для портрета, и не мог усидеть на месте и половины часа, бранился, повергая живописцев в трепет, потом велел их прогнать. Фрейлины и камердинеры сходили с ума, пытаясь угодить прихотям его величества за тот короткий срок, что Араон еще помнил о них.

Пил этот подросток, как не пили и при дворе графа Къела владетели зрелых лет, а потому каждое утро походил на грязную половую тряпку... если бы тряпка умела стонать, ругаться и угрожать казнью всем, кто немедленно не облегчит его страдания.

"Горе-Злосчастье", называла его про себя Ханна.

При всем при том юный король не был по-настоящему зол. Да, он бранился, топал ногами, грозился всех перевешать и отрубить головы, сослать и отдать палачам, но забывал об этих обещаниях уже через час-другой. Чтобы спастись от его гнева, достаточно было спрятаться до вечера. По здравому размышлению, старшая фрейлина пришла к выводу, что перед ней до мозга костей несчастный, а потому капризный и нервный ребенок, и обращаться с ним надо соответственно.

Из рассказов отца и мачехи Ханна узнала, что королева Астрид никогда не уделяла сыну и толики материнской любви. Как вскрылось недавно, она и не была матерью белобрысого Горя-Злосчастья. Это отлично объясняло, почему она едва ли не после родов отдала его нянькам и гувернерам, а младшего принца не спускала с рук. Покойный отец же если и любил старшего сына, то любовью настолько удивительной, что Ханна предпочла бы подобной добрую искреннюю ненависть.

Сама она выросла под теплым уютным плащом отцовского обожания. Владетель Эйма когда-то искренне любил жену, а когда она умерла родами, оставив малютку дочь, растил ее сам. Что бы Ханна ни натворила, она знала, что отцовское прощение ей обеспечено, а худшей карой будет искреннее огорчение родителя. Даже когда пятнадцатилетняя доченька, переросшая к тому времени половину возможных женихов, заявила, что копье и охотничий лук ей так же милы, как пяльцы и канва, владетель Эйма только посмеялся, сказав, что Ханна вольна сама выбирать, чем занимать свои дни, если только это не будут заговоры против короля и Собраны.

Араона же, наверное, никто никогда не гладил по голове и не хвалил за какой-нибудь пустяк просто в знак родительской любви. Глядя на плоды подобного воспитания, Ханна иногда мечтала о том, чтобы со всем подобающим почтением возложить обе руки на шею королевы Астрид и сжать их, да покрепче. Уж если ты взяла из монастыря младенца-сироту и назвала его своим сыном, так изволь обращаться с ним, как с сыном!..

Ханна исподтишка показала кулак портрету покойной королевы. Статная черноволосая дама с рубиновой диадемой в волосах покорно стерпела такую непочтительность со стороны фрейлины-северянки. Что ей еще оставалось делать? Сойти с портрета у нее никакой возможности не было - кто же отпустит такую мерзавку из Мира Воздаяния? Демоны с такой сладкой добычей не расстанутся, пока все грехи не искупит.

Зазвенел колокольчик: его величество желает видеть старшую фрейлину. Девица Эйма вздохнула, потом показала королеве язык и резво направилась к спальне короля.

Араон сидел в постели, приложив к голове мокрое полотенце.

- Я болен... - простонал он. - Меня отравили!

Ханне очень хотелось рассказать его величеству о том, что если начинать с вина обычного, а заканчивать вином огненным, то можно и своими силами отравиться до смерти, не понадобится никакого яда, но вместо того она изобразила на лице ужас и присела в реверансе.

- Ваше величество, какой кошмар! Я немедленно позову медиков, а пока что выпейте настоя! - подсказанный приемной матерью травяной сбор из раза в раз оказывался чудесным противоядием.

- Не надо никого звать. Сядьте! - король кивнул на низкий пуфик у постели, и когда Ханна выполнила приказ, капризным хриплым голосом пожаловался: - Не хочу никого видеть. Мне все опротивели!

"Не все, - подумала фрейлина, - а твой регент тебе опротивел. А уж ты ему... он бы с большим удовольствием обошелся без тебя, но вот беда - печати должно ставить твое величество..."

- Если мне будет позволено сказать, ваше величество слишком много времени проводит во дворце. К услугам вашего величества лучшие кони, лучшие ловчие и сокольничьи, егеря и загонщики...

- Ненавижу охоту, - король наморщил нос.

- Тогда отчего бы вашему величеству не велеть устроить бал? - идея была рискованной, Араону еще полагалось соблюдать траур по отцу, но он, кажется, про это забыл еще до назначения девицы Эйма старшей фрейлиной. - Все красавицы Собраны будут танцевать для вас!

- Фу! - величество состроило рожу; Ханна про себя воззвала к Сотворившим, прося ниспослать ей толику терпения.

- Турнир фехтовальщиков? Поездка на воды? Большая королевская ярмарка? - "Да занял бы ты себя хоть чем-нибудь вместо бесконечного винопития и жалоб... допиваешься ведь до бесов и демонов!"

Капризный мальчишка вновь прижал ко лбу полотенце и застонал. Ханна тихонько вздохнула, посмотрела на затканный золотом балдахин над постелью. Багровое чудовище вызывало у нее желание взять в руки метлу и выколотить из него всю пыль, так, чтобы в королевской спальне перестало вонять перегаром вперемешку с затхлостью; жаль, что король шарахался от свежего воздуха и дневного света, как Противостоящий от доброй молитвы.

Самого же Араона ей уже давно хотелось макнуть сперва в горячую воду, а потом в ледяную, и туда-сюда - раз десять; так в Къеле издавна лечили острую меланхолию, которую еще называли "столичной придурью". Почтительности юный король у нее не вызывал с первого дня службы старшей фрейлиной. Обиженный на весь свет мальчишка, по которому плачут розги - вот и все величество; никакого величия. Кларисса говорила о том, что, вполне вероятно, этот тщедушный паренек отравил свою двоюродную сестру и по уши погряз в заговоре с убийством короля. Ханна в это готова была поверить. Такое величество с перепугу натворит чего угодно, а напугали его, наверное, еще в день родов - накрепко и навсегда. Его даже стоило бояться, но у девицы Эйма это никак не получалось.

Трудно бояться того, кого можешь пришибить одним подзатыльником; а еще труднее - почитать того, кого хочется выпороть розгами, потом вытереть сопли и слезы платком, прижать к груди и гладить по голове.

Сумей кто-нибудь во дворце прочитать непочтительные мысли старшей фрейлины - не миновать ей топора и плахи за подобные оскорбления, но Ханна была умна и никогда не подавала виду, что узкоплечий подросток не внушает ей ни восхищения, ни желания преклонить колени и лобызать его спальные туфли и три седмицы немытые ноги...

Травяной сбор подействовал, король велел подавать утренний наряд. Ханна кликнула камердинеров, а сама удалилась, проделав положенное число реверансов. Сейчас Араона приведут в надлежащий вид и он двинется в Золотой кабинет, где заседает королевский совет. К обеду величество вернется и опять начнет терзать подданных сиюминутными капризами, придирками и совершенно неожиданными взбрыками.

У Ханны же были другие дела: в ее обязанности входило выпасать восемнадцать коров-фрейлин, половина которых досталась королю в наследство от отца, а другая недавно прибыла из Скоры и Брулена. Западные владетели при первой же возможности пристроили своих дочерей ко двору, а регент им в этом всячески способствовал.

Единственной вразумительной из фрейлин оказалась, к изумлению Ханны, Фелида Скоринг, родственница регента. Поначалу девица Эйма была уверена, что скорийка не потерпит того, что патент старшей фрейлины достался менее знатной северянке, но Фелида то ли не была честолюбива, то ли понимала, что не стоит стремиться залезть на такую шаткую стремянку, как двор короля-самозванца.

Скорийка не была ни заносчивой, ни надменной. Мягкая, терпеливая, всегда улыбавшаяся, она не только украшала собой стадо сварливых фрейлин, но и подавала им достойный пример. Ханна опасалась ее - уж больно острый ум читался в огромных светло-карих глазах; кто знает, насколько Фелида близка с родичем-регентом... но во всех делах, касавшихся короля и дворцовых будней, на девицу Скоринг всегда можно было положиться.

- Мы должны придумать, чем занять короля, пока он не казнил нас всех! - поймала ее за руку Ханна, когда скорийка причесывалась у зеркала. Густые каштановые кудри ниспадали до самого пола. - Его величество изволят скучать.

- Не казнит, - улыбнулась Фелида. - Регент подобного не допустит. Однако ж, ты права. Праздность - мать греха.

Подобных благонравных пословиц фрейлина знала множество, и, в отличие от остальных товарок, всегда употребляла их к месту, а легкая усмешка при этом избавляла ее от занудности святоши.

Фелида задумалась, обвела взглядом свою комнату. Все покои фрейлин были устроены и обставлены сходным образом: спальный закуток, отделенный высокими ширмами, тяжелый шкаф, туалетный столик с высоким зеркалом и пара кресел. Стоя при входе, можно было увидеть, что творится в любом уголке: отрады уединения фрейлины были лишены, а двери никогда не запирались изнутри, на них и щеколды-то не было.

У девицы Скоринг все было заставлено вазами с цветами. Они стояли и на полу, и по краям от зеркала, на каминной полке громоздилась целая шеренга сосудов всех размеров. Посредине красовался роскошный букет розовых пионов, самых первых в этом году. Сладкий запах заполнил комнату так, что дышать было нечем; а еще и лилии в высоком вазоне у входа...

- Вчера в столицу прибыл огандский королевский театр. Пока об этом никто не знает. Не послать ли тебе за его директором? - Фелида приподняла тяжелые волосы, разделила надвое и принялась заплетать косы; от услуг горничных она всегда отказывалась, говоря, что не терпит прикосновений чужих рук. - Вечернее представление в узком кругу могло бы порадовать его величество...

- Пожалуй, это выход. А... если предложить королю сыграть одну из ролей? Это не слишком?

- Жаль спектакль, - скорийка повела роскошными молочно-белыми плечами, прикрытыми лишь полупрозрачным нижним платьем. - Но его величество может и увлечься... А в противном случае он посмотрит представление, сидя в кресле, разве нет?

Фелида чудесно пела - низкий медовый голос зачаровывал и самых взыскательных слушателей; разговаривала же она неспешно, рассудительно и лишь самую чуточку иронично. К меду была прибавлена малая толика перца. Ухо Ханны ее улавливало, и это заставляло испытывать симпатию к скорийке, а окружающие, кажется, ничего не замечали.

- Я немедля пошлю за директором, а после заседания совета расскажу королю о нашей придумке!

- Если захочешь, составлю тебе компанию при разговоре. - Фелида Скоринг была старше на два года, и нередко в ее голосе проскальзывало нечто покровительственное, но Ханну это не печалило.

- Не откажусь, - кивнула девица Эйма. - Благодарю тебя, милая!

- Всегда рада тебе помочь, - в ясных глазах точно того же оттенка, что и у господина регента, мелькнула какая-то тень. Ханна отметила это, но повода к расспросам у нее не было.

"До чего хитрющая семейка, - покачала она головой, уходя. - Что регент, что Фелида - вот же осы в меду! Хотя герцог больше походит на шершня, а эта... ох, и удивительная пчелка! В пионах!"

- Должен ли я присутствовать при этой встрече?

- Вы забыли о том, что представляете Эллону, сокровище? Если забыли, так позовите Эвье или Кадоля, они напомнят! И переоденьтесь, представитель! Смотреть тошно...

Саннио попятился к двери. От такого Реми ему всегда хотелось прятаться. Гильом Аэллас как-то поведал алларскую легенду о Всадниках Бури; судя по описаниям, герцог Алларэ был их прямым потомком. Те мчались на краю грозовых фронтов на призрачных конях-великанах, там, где взгляд Всадников падал на землю, били молнии, а для смертного встреча с ними означала либо мгновенную смерть, либо великую удачу...

Надеяться на удачу было нелепо, умирать не хотелось, и потому представитель Эллоны немедля отправил слугу в свой особняк - за парадным платьем и драгоценностями. Реми согласился с неожиданным предложением Ларэ и согласился принять у себя бруленца, занявшего его место на посту главы тайной службы его величества. Теперь весь дом готовился к визиту. Владетеля Эйка, наверное, решили ослепить великолепием приема. Зачем это нужно, Саннио не представлял - по его мнению, и самого Скоринга, и его свору нужно было пускать с черного хода, как угольщика; но герцог приказал, и все подчинились.

Двумя часами позже молодой человек сидел в парадной гостиной особняка герцога Алларэ, по правую руку от хозяина дома. Платье, наверное, было сшито по мерке, снятой прошлой осенью, а с тех пор Саннио, оказывается, раздался в плечах. Теперь жесткая ткань казалась латами древнего рыцаря. Расчесанные до блеска волосы, тяжелые цепи на шее, перстни на пальцах... зато Реми был вполне доволен и даже коротко похвалил юношу за подобный вид.

Господин Гоэллон тихо завидовал Кертору и самому Реми - те в любых нарядах чувствовали себя свободно; потом он опустил взгляд на руку герцога Алларэ и поежился. Поверх тонких лайковых перчаток были надеты перстни с изумрудами - как встарь. Очень хотелось сказать что-то про усердие не по уму, как говаривал дядя. Чего стоил этот блеск, он мог себе представить...

Блеска в парадной гостиной вообще было столько, что владетелю Эйку предстояло ослепнуть. Вся семерка - Рене так и сидел под арестом - членов "малого королевского совета" вдруг обзавелась такой ледяной надменностью, что в гостиной вымерзли бы все мухи - да только их выловили слуги... нет, не всех - одна назойливо вертелась вокруг головы Саннио. Даже королевский бастард сидел на своем месте, как живое напоминание об истинных королях, а Сорен Кесслер застыл мраморной статуей, задрапированной в зеленое с золотом. Эти цвета шли ему куда больше родовых.

Господин Ян-Петер Эйк слепнуть не собирался. Он вошел в гостиную с гордо поднятой головой. Короткий поклон - и бруленец уселся в стоявшее посредине кресло, напротив алларской коалиции. Подобная расстановка мебели его не смутила. Разглядывая гостя, Саннио предположил, что его мать или бабка были из Алларэ: преемник Реми был с ним отчасти схож. Чуть темнее, с рыжиной, волосы, подобранные на висках заколками с аметистами, глаза - серо-зеленые, но тот же правильный овал лица, и та же кошачья повадка. Темно-лиловый кафтан из шелка был пошит по огандской моде - облегающий, подчеркивающий отличное сложение, цепь и кольца с отборными аметистами...

Бруленец молча ждал, закинув ногу на ногу. Вызывающе поблескивали пряжки - все с теми же камнями, разумеется - на туфлях: гость слегка покачивал мыском ноги. Пауза все тянулась и тянулась; наконец, Реми заговорил.

- Благодарю, господин Эйк, что посетили нас.

- В вашем любезнейшем приглашении был упомянут мой брат. Разве я мог не откликнуться? - тонкие четко очерченные губы застыли в холодной улыбке.

- Понимаю ваши чувства. Однажды я был ровно таким же образом приглашен в Шеннору. Помните ли вы, чем это закончилось для моей сестры?

- Помню, - слегка склонил голову бруленец.

Саннио подавил вздох. Реми начал круто. Младшего Эйка никто травить не собирался, за это можно было поручиться. Мальчишка, вовсе не похожий на своего старшего брата - от разных матерей они, что ли? - сейчас сидел наверху, и охраняли его от бывших соратников, еретиков и прочих лучших друзей герцога Скоринга. Стоит ли угрожать гостю подобным образом?..

- Надеюсь, память об этом прискорбном событии не оставит вас и в дальнейшем, - продолжил герцог, потом коротким резким движением поймал в кулак назойливую муху. От Алессандра не укрылось изумление в глазах Эйка; сам он передернулся. Реми, безумец... но голос даже не дрогнул: - Однако ж, я не питаюсь младенцами. Если ваш брат выразит желание присоединиться к вам на обратном пути, я отпущу его.

- У вас есть причины сомневаться в этом?

- У меня есть причины заботиться о благополучии этого юноши. А у вас, господин Эйк?

- Я смогу защитить Винсента. Вы пригласили меня для обсуждения его участи?

- Его, как вы выразились, участь тесно переплетена с нашей общей, отчего бы и не обсудить?

Бруленец еще раз слегка склонил голову. Переплетенные пальцы лежали на колене. Окна в парадной гостиной были открыты настежь, а портьеры отдернуты, и теперь в лицо ему бил свет вечерних сумерек, но Эйк не отворачивался и не опускал глаза. "Достойный соперник, - подумал Саннио. - Смел и умеет держаться..."

- Я привез предложение от господина герцога-регента Скоринга. Он призывает вас положить конец распрям и примкнуть к святому походу против ереси. По завершению его он будет рад предложить герцогам Алларэ и Гоэллону должности первого и второго советников при королевской особе. Также вы сможете ввести в королевский совет пятерых благородных людей по своему выбору. Разумеется, в обмен на признание полномочности притязаний короля Араона на трон, согласия с пребыванием на посту регента герцога Скоринга, одобрения брака короля Араона с девицей Фелидой Скоринг и назначения принца Элграса наместником северных земель.

Саннио держал руки на подлокотниках кресла, и очень об этом жалел. Еще в школе мэтра Тейна его научили отменному способу владеть лицом: тихонько сожми кулаки, и тогда все, что ты хочешь изобразить на физиономии, останется между пальцев. Предложение Скоринга звучало весьма соблазнительно. Никакой междоусобной войны. Мир и благополучие в Собране, владетельные господа, сплотившиеся вокруг трона...

Трона короля-самозванца. Регентом при котором - подлый убийца и палач.

Такая вот цена за мир и спокойствие.

Реми поклялся, что виновный в гибели его сестры умрет. Герцог Скоринг наверняка об этом знал, и вот - на одной ладони клятва и месть; на другой - война в королевстве.

Гоэллон едва заметно повернулся влево; как оказалось, не он один. Шесть взглядов, деланно-равнодушных, были устремлены на герцога Алларэ. Воздух в парадной гостиной вдруг стал напоминать расплавленное стекло, струями стекающее с потолка. Он жег горло, щекотал ноздри. Мучительно хотелось закашляться или чихнуть.

О чем сейчас думает Реми?..

- Что же намерен делать господин регент через пять с небольшим лет? - спросил герцог Алларэ.

- Что вы имеете в виду? - приподнял бровь Эйк; впервые в его голосе звучала нотка неуверенности. - Господин герцог-регент намерен сложить с себя полномочия, когда король достигнет совершеннолетия...

- Когда король умрет в муках, вы хотите сказать?

- Король Араон будет править и здравствовать долгие годы.

- Каким же это образом? - герцог Алларский, кажется, был искренне заинтересован. Шутовская усмешка исказила лицо.

- Это я обсуждать не уполномочен, - Эйк покачал головой. - Скажу лишь, что цена этого будет высока.

- Как высоко замахнулся Скоринг... - Реми побледнел, невидимая рука стерла улыбку с губ; Эйк прикрыл глаза в молчаливом "да" и неподвижно застыл.

Саннио переводил взгляд с него на Эйка и отчаянно пытался понять, что происходит. Не он один; в гостиной воцарились удивление и недоумение, слишком плохо скрытые деланным равнодушием. Гость и хозяин прекрасно понимали друг друга, прочим оставалось только пялиться на обоих.

Нет, не всем. Ларэ чуть подался вперед и сверлил владетеля Эйка взглядом. Ноздри едва заметно трепетали. Королевский бастард напоминал породистую гончую, вставшую на след.

- Кого же вы назначили в жертву? - спросил он.

- Я не уполномочен это обсуждать, - повторил гость, слегка отпрянув.

- Своевременный вопрос, Фьоре, - Реми удовлетворенно кивнул. - Господин владетель Эйк, я более не вижу причин вас задерживать. У вас слишком ограниченные полномочия...

- Господин герцог-регент готов обсуждать условия личной встречи.

- Я пошлю за вами, когда увижу в этом надобность, - изящно махнул рукой герцог Алларэ; чуть отставленный указательный палец недвусмысленно указывал в сторону двери.

Ян-Петер Эйк поднялся, откланялся и вышел. На оскорбительный жест он никак не отреагировал, и - что более удивительно, - не упомянул о своем младшем брате. Готов был оставить его в заложниках? Забыл о нем? Об этом Саннио раздумывал лишь несколько мгновений. Как только гвардеец прикрыл за бруленцем дверь, все подскочили с мест и окружили Реми. Тот сидел, опустив голову; губы были сжаты так плотно, что побелели.

- Все вопросы - утром, господа! - поднялся герцог стремительно и неожиданно. - До утра я запрещаю вам обсуждать услышанное. Если кто-либо заинтересуется, скажите, что Эйк приезжал обговаривать условия выкупа. Гильом, мальчишку возьмите под стражу, но ему объясните, что он не заложник.

Первым с вопросами успел не кто-то из членов алларской коалиции, а доселе незнакомый Саннио человек. Юноша встретил его, поднимаясь в кабинет Реми. Необычно ранний подъем не огорчил: после вчерашнего и спать-то не хотелось, любопытство кололо почище шерстяного одеяла. Войдя в кабинет, он обнаружил там не герцога, а Фиора и гостя, который сразу уставился на него неприятно пристальным взглядом.

Высокий господин, лет за сорок, моложавый, с почти незаметной в светлых волосах сединой и узким резко очерченным лицом. Охотничий костюм из серого шелка ладно облегал по-юношески стройную фигуру. В руках гость держал хлыст наездника.

- Отпрыск Арно Гоэллона? - вместо приветствия спросил он.

- Да, ваше высокопреосвященство, - кивнул Ларэ.

Архиепископ Жерар, догадался Саннио, когда гость небрежно протянул для поцелуя правую руку с орденским кольцом. Его не так уж просто было заметить: сапфиров, украшавших другие кольца, было на руке архиепископа куда поболе.

- Во имя милости Сотворивших...

- И во славу их! - пробормотал юноша, касаясь губами раухтопаза в серебряной оправе; пальцы пахли лавандой.

Вошел Реми, следом за ним - Сорен и Флэль. Архиепископ немедленно смерил бруленца еще более резким взглядом.

- Этот мальчик пусть выйдет.

- Дядюшка, вы опять за свое? Вам уставом вроде заповедано не делать отличия между малыми и великими?

- Я не проповеди читать приехал.

- Оставьте нас, Сорен, - вздохнул Реми. - Чего еще изволите?

- Вина, - Саннио с удивлением обнаружил, что на поставец кивают именно ему. Спорить с главой ордена желания не было, но подобные манеры его покоробили. - Я ехал всю ночь, чтобы успеть оказаться у тебя до визита к королю.

Флэль Кертор удивленно приподнял брови, но без лишних вопросов уселся в кресло и закинул ногу на ногу. Окруженный шлейфом вербеновой воды, свежий, как первое яблоко в своей белой камизоле, керторец, кажется, искренне развлекался происходившим. Саннио не стал мелочиться и налил вина всем.

- Благодарю, дядюшка, - иронии в голосе Реми не звучало, но и с любезностью было туго.

- Почему я не вижу здесь северян? Барона Литто и графа Саура? Они менее достойны твоего внимания, чем несовершеннолетний бруленец младшего рода?

- Барон Литто прибудет через пару дней. Барон Кертор не счел возможным позволить ему ехать без должного сопровождения, - очень вежливо объяснил Флэль.

- Разумно, - короткий кивок. - А Саура?

- Граф Саура был отправлен в Скору и там пропал, - сообщил Алессандр.

- Руи что, сошел с ума? - архиепископ Жерар швырнул хлыст на стол.

- Ваше высокопреосвященство, не стоит подобным образом... - вскинулся Саннио. - Отзываться...

- Мальчик, о своих племянниках я буду говорить, как пожелаю. Ты же помолчи. Реми, что ты ответишь Скорингу?

Фиор виновато опустил глаза. Алессандр прищурился, с вызовом глядя на главу всемогущего ордена Блюдущих Чистоту. Его манеры были вызывающими, а фамильярность попросту изумляла. На "ты" в благородных домах редко обращались даже к прислуге, даже из уст короля подобное звучало бы оскорбительным, а гость не был королем.

- Я еще не решил, - кажется, Реми лгал. - Принимать подобные решения без напутствия духовного лица...

- Не паясничай.

- Я не приму это предложение. Трон должен занять Элграс, а место Скоринга - на виселице.

- Не слишком ли дорогая вира за смерть сестры? - прищурился гость. - Подумай, Реми. Сейчас регент тебя переиграл. Церковь не может отказаться от призыва к святому походу. Слишком многие знают, что творится на западе. Если откажешься ты и твоя коалиция, через девятину ваше слово будет стоить дешевле пыли. В твоих землях, на севере, в Эллоне тоже хватает тайных еретиков. С зимы мы выловили там полсотни лжеепископов. Случатся громкие провокации, и все это запятнает имя принца Элграса. Довольно уже слухов о том, что он - твой бастард. К тому же архиепископ Игнасий поддержит поход в любом случае.

- Что же вы посоветуете? - пока дядя говорил, Реми кивал - то ли соглашался, то ли просто отмечал, что услышал слова своего родича.

- Согласись с предложенным, прими пост советника и дождись зимы. Сделай вид, что удовлетворился казнью отравителей герцогини. Вытряси из Скоринга все, что сможешь. Отмену ссылки для северян, а если Саура не найдется, своих наместников туда и в Къелу. Пусть самозванец женится на скорийке. Вычисти в союзе со Скорингом всю страну от ереси. После осенних дождей я сам объявлю его богохульником и лжеепископом. К тому времени ты будешь готов свернуть ему шею малой кровью. Элграс взойдет на трон, Руи станет регентом.

- Вы думаете, Скоринг не ожидает подобного?

- Ожидает. Но у него не останется другого выхода. Что скажет Эллона? - Саннио встрепенулся, но не смог открыть рта. Он очень внимательно слушал архиепископа, но заданный вопрос оказался для него полной неожиданность. - Эллона онемела?

- Нет, ваше высокопреосвященство. Но я не могу решать...

- Руи оставил вас с обязанностью решать, так следуйте своему долгу. Кертор?

- Решение примет Филип, наследник барона, - легко отмахнулся Флэль. - Мне никто подобного права не давал.

- Вы мужчины или бабы?! - взгремел архиепископ. Кулак ударил об стол. Потом его высокопреосвященство замер на мгновение, прижал ладони к глазам, с силой провел ими к вискам. - Простите, господа. Я устал и разочарован вашей нерешительностью. Поверьте мне, я видел принца Элграса. Это истинный король и я не пощажу жизни, чтобы возвести его на трон. Но ему нет и пятнадцати, и ему нужна будет умиротворенная страна. Вторая за год война и третья по счету резня уничтожит Собрану. Смирите гордыню, господа и научитесь хитрости. Двое из вас - прославленные фехтовальщики, вам ли не знать, что такое обманный прием? Мальчик, ты наследник Руи, а он выиграл десяток войн не мечом, а словом и ядом...

- Вы необыкновенно убедительны, дядя, - ядовито ответил на эту отповедь Реми. - Вы только не представляете, на что замахнулся Скоринг. А то едва ли бы предложили мне сесть за один стол с ниспровергателем богов.

- Не он первый. Сотни, если не тысячи лет еретики пытаются открыть врата для Противостоящего. Они долго взывали к пустоте, потом были услышаны и утроили рвение.

- К пустоте? - герцог Алларэ приподнял брови. - Дядюшка, да вы и сами отменный богохульник!

- Мальчишка... Пустомеля, - Жерар вздохнул, потом жестом приказал налить ему еще вина. - Ты ничего не знаешь о силах, с которыми играешь.

Саннио старательно удерживал челюсть на подобающем месте. Кого другого за подобные речи Реми убил бы на месте, а этот надменный церковник отчитывал его, как малолетнего послушника - и всемогущий герцог Алларэ, никому не позволявший поднимать на себя голос, терпел, слушал и, кажется, жадно ловил каждое слово.

- Ты хоть знаешь, что твоя и моя сила - от одного истока? Она не дар богов и не искушение Противостоящего. Это всего лишь дар крови. Ты мог бы занять мое место, если б захотел и вытерпел обучение. Все мы, все, и Бдящие Братья, и Блюдущие Чистоту, и ты с Руи, и лжеепископы еретиков, и гадатели, ведуньи и колдуны, лишь наследуем дар от первых предков. Ты хоть раз спрашивал себя, почему Церковь ни слова не говорила против королевских предсказателей? - быстрый взгляд в сторону Саннио. - В самом даре нет ни святости, ни ереси. Милосердные Сестры лечат, колдуньи наводят порчу. Ересь же там, где сила обращается не во зло для ближнего, но в призыв Противостоящего. Если бы мы позволили каплям призывов переполнить чашу, Губитель вошел бы в мир, чтобы уничтожить его. Но мы век за веком опрокидываем ее на землю.

- Сейчас "заветники" замахнулись на королевскую кровь, - сказал Фиор. - Скоринг абсолютно уверен, что до совершеннолетия Араона он успеет...

- Если он преуспеет в своем замысле, не будет ни королей, ни тронов. Это плохо вяжется с его реформами, не находите? Кто станет удобрять пашню перед тем, как засыпать ее солью? Он просто опирался на еретиков, чтобы пробить себе дорогу к трону, а сейчас отвернулся от них. Вполне в их традиции - предательство благодетеля они не считают смертным грехом. - Архиепископ усмехнулся и стал похож на своего племянника. - Скоринг лжет присным, лжет самозванцу, ибо такой король ему удобен. Принц династии Сеорнов - не то, что опоенная кукла в поддельной короне, им крутить не удастся.

- Разве еретики не учат, что принявшие их кумира спасутся? - спросил Ларэ.

- Разве тебе не доводилось подманивать лошадь яблоком, чтобы взнуздать ее? Единственная цель Противостоящего - разрушение и уничтожение. Обещания его предназначены глупцам.

- Знает ли об этом герцог Скоринг? - Кертор, на голову которого свалилась куча тайных откровений из уст самого главы ордена Блюдущих Чистоту, кажется, впервые в жизни перестал притворяться светским бездельником и безобидным дурачком. Саннио прикусил губу, чтобы не улыбнуться: он выиграл спор с самим собой. В составной литской кукле была спрятана драгоценность, а не яичная скорлупа. - Что-то непохоже...

- Он может лгать и ближайшим присным. Не полагайтесь на их уверенность.

- А чего он вообще хочет-то? - Саннио окончательно запутался. Без герцога-регента все выглядело вполне логичным и связным, а вот персона Скоринга торчала в этом всем, как... как уд на лбу!

- Власти, - развел руками архиепископ Жерар. - Но не тщеславия ради, а для служения державе. Увы, он не понимает, что нельзя грязными руками лезть во чрево роженицы, дабы вырвать плод раньше начала схваток. Потому его следует остановить. Но это дела мирские, в дела богов же не вмешивайтесь!