Дорога через безмолвие

Глава 8 РОКОВЫЕ ДЕВЯТЬ ЧАСОВ

12 февраля Берк и Уиллс вернулись в лагерь 119 у залива Карпентария, и, поужинав с Греем и Кингом, подвели предварительные итоги. Прошло 57 дней, как они покинули Куперс-Крик; за это время у них ушли две трети имевшегося трехмесячного запаса провизии. Оставалось всего 37 кг муки, 13 кг солонины, 11 кг сушеного мяса, 5 кг галет, 5 кг риса — иными словами, Месячная норма, а дорога назад должна была занять два месяца.

Конечно, нехватку можно было частично компенсировать за счет портулака, который цвел как раз сейчас, в сезон дождей, птиц — им часто попадались утки, ястребы и вороны — и рыбы; к сожалению, опыт показывал, что сильно рассчитывать на такую добавку не приходилось. Однако, у них было пять верблюдов и конь Билли; оставалась еще надежда поймать на обратном пути шестого верблюда, отбившегося от группы на подходе к заливу. Таким образом, по крайней мере часть животных могла быть пущена на пропитание.

От Куперс-Крика их отделяло около 700 миль; по дороге к заливу путешественники покрывали в среднем 12–15 миль в день и рассчитывали возвращаться с той же скоростью — поклажа уменьшилась, дорога уже знакома и, кроме Грея, который постоянно жаловался на головную боль, остальные трое чувствовали себя хорошо. Животным, правда, следовало бы передохнуть, три-четыре недели выпаса вокруг лагеря 119 явно прибавили бы им сил, но о подобной задержке никто и не думал: провизии оставалось в обрез. Берку и так пришлось резко сократить суточный рацион до 12 кусочков сушеного мяса и 100 г муки на человека.

Перед уходом из лагеря 119 вырезали, как обычно; букву «Б» на пятнадцати деревьях вокруг стоянки и зарыли клеенчатый сверток с книгами и письмом, в котором сообщались данные о членах экспедиции и пройденном маршруте. 13 февраля, позволив себе лишь однодневную передышку, группа отправилась в обратный путь. По-прежнему лил дождь.

О возвращении рейдовой группы мы знаем значительно меньше, чем о пути к заливу. Берк не делал никаких записей, а дневники Уиллса стали куда более скупыми — по сути, он уже не вел наблюдений и не фиксировал маршрута; записи ограничиваются главным образом датами и номерами стоянок. Уже по этим строчкам, предельно лаконичным и временами путанным, можно судить о степени их усталости. Скорее всего, сами путники не сознавали до конца, насколько были изнурены. Непрекращающийся дождь превратил землю в сплошное болото, а у них не было даже палаток; спать приходилось под открытым небом в насквозь промокшей одежде. После первой недели дождей в дневнике Уиллса появилась характерная запись: «Между четырьмя и пятью часами пополудни разразилась сильная гроза. Мы не заметили признаков ее приближения, хотя вчера на севере и северо-востоке сверкали молнии и доносились раскаты грома. Дождь хлестал часа полтора, земля размыта до такой степени, что животные передвигаются с трудом. Тем не менее утром без десяти семь мы двинулись в путь, однако, через полчаса вынуждены были остановиться. Позавтракав, мы пошли снова, но верблюды опять увязали в трясине, так что пришлось переждать до вечера. К утру небо слегка очистилось и солнце довольно быстро подсушило землю. Подстрелили фазана; очень разочарованы — одни перья».

День спустя еще одна запись: «Около восьми вечера вновь страшная гроза ост-зюйд-ост с постепенным перемещением к северу. Вспышки молний следовали одна за другой и были такими яркими, что мы видели окружающее яснее, чем при лунном свете».

Теперь, когда они ползли, словно вымокшие насекомые, по разбухшей болотистой земле, четверо путешественников мечтали о сухом жарком воздухе пустыни. Здесь, на севере, тоже стояла жара, но жара тропическая, мучительно влажная и выматывающая. Кинг и Грей страдали от головных болей и ноющей ломоты в ногах и спине. Уиллс, который, кстати, оказался самым выносливым из них, заносит в дневник: «Вечер (23 февраля) выдался особенно жарким и душным, при малейшем физическом усилии кажется, что задыхаешься: появилось ощущение беспомощности и апатии, которых я никогда раньше не испытывал. Все жалуются на одинаковые симптомы, даже лошади (!) обессилели от вечернего перехода, хоть он был весьма коротким».

По ночам они двигались медленно, 12 миль в сутки оказались недостижимой скоростью; в начале марта группа все еще находилась возле реки Клонкарри. Они почти не отклонялись от своего прежнего маршрута, и, вероятно, поэтому нашли сбежавшего верблюда Гола. «Вид у него исхудалый, — пишет Уиллс, — и несчастный; видимо, оставшись один, он очень нервничал и вышагивал по своим следам взад и вперед, протоптав дорожку. С этого пути он не сворачивал, хотя по сторонам можно было отлично подкормиться. Он начал есть, только увидев остальных верблюдов».

Но это не помогло. Гола настолько обессилел, что четыре дня спустя сердце бедняги не выдержало; пришлось его бросить — он наотрез отказался идти даже после того, как с него сняли седло и вьюки. Тем временем произошел инцидент со змеей. «Пересекая крик при лунном свете, — пишет Уиллс, — Чарли натолкнулся на крупную змею. Поначалу мы решили, что это бревно, но когда Чарли задел ее стременем, она развернулась во всю длину, и нам предстала огромная змея, какую мне еще не доводилось видеть». Ее убили. У трехметрового монстра была черная голова, а тело покрыто желто-коричневыми полосами; во рту не оказалось ядовитых зубов, и оголодавшие путники решились сварить добычу — они не раз видели, как аборигены ели змей. В два ночи, когда группа готовилась продолжить путь, у Берна начался жесточайший приступ дизентерии. От головокружения он не мог удержаться в седле, кое-как его устроили в шалаше из веток. Два следующих дня Берк с трудом волочил ноги.

К концу первой недели марта, одолев сотню миль, они ощутили слабое дуновение сухого воздуха пустыни. Это приободрило путников, только Грей оставался безучастным. «Г-н Берк, — пишет Уиллс, — почти оправился от недомогания, но Чарли по-прежнему нездоровится, он не в силах что-либо делать. Прошлой ночью он простудился, не потрудившись потеплее укрыться».

Жалобы Грея не вызывали сочувствия, спутники подозревали, что он «морочит голову», дабы увильнуть от походной работы. Берк считал, что Грей не заслуживает каких-то поблажек: в конце концов всем приходилось нелегко. Перед каждой едой руководитель раскладывал пищу по четырем пронумерованным тарелкам и накрывал их полотенцем. Остальным надлежало стоять, повернувшись спиной, и называть номер, после чего каждый получал соответствующую тарелку. Теперь, когда перспектива голода стала реальностью, вся их жизнь сосредоточилась вокруг еды. Вот почему происшедший 25 марта эпизод поверг всех в состояние шока.

«После завтрака я поднялся на невысокий холм, — пишет Уиллс, — и, возвращаясь оттуда, увидел спрятавшегося за деревом Грея. Он ел то ли мучную похлебку, то ли овсяную кашу. На мой вопрос Грей ответил, что страдает от дизентерии, поэтому взял муку без спроса. Я велел ему пойти к г-ну Берку и самому все рассказать. Грей попросил Кинга сообщить г-ну Берку о случившемся, после чего получил хорошую взбучку. Никто толком не знает, сколько времени он обкрадывал нас. Многие продукты кончились значительно раньше, чем мы рассчитывали».

По версии Кинга, «хорошая взбучка» состояла в том, что Грея «шесть-семь раз шлепнули по уху»; вместе с тем Кинг подчеркивает, что никогда раньше не видел, чтобы Берк тронул кого-нибудь пальцем. Не следует, однако, забывать, что Кинг боготворил Берка и наверняка пытался представить его в наилучшем свете; для Уиллса, человека дисциплинированного и серьезного, Грей вполне заслуживал «хорошей взбучки», далее в своих дневниках он называет его уже не Чарли, а только Грей. Как бы то ни было, Берк пришел в дикое бешенство (которое легко понять в данных обстоятельствах), и Грей, отвечавший за провизию, был отстранен от этой обязанности.

К 25 марта, на сороковой день с момента выхода из лагеря 119 возле залива, они одолели лишь полпути. Правда, уже остались позади кряжи хребта Селуин и дальше дорога по пустыне обещала быть намного легче. Дождь лил не переставая, но они упрямо шагали полный световой день до темноты. В дневнике Уиллса чередуются красноречивые названия лагерных стоянок: «Фиговое дерево», «Одинокая пещера», «Колючка», «Болото», «Комариное место», «Трехчасовым привал», «Дикая собака», «Солончак» и т. д. Примечательно встречающееся несколько раз название «Пиршество». Мы не знаем точно, где и при каких обстоятельствах они забивали животных, но «Пиршество», несомненно, означало место, где изголодавшиеся путники наедались досыта я заготавливали мясо впрок — сколько в силах были нести. Запись от 30 марта: «Привал [Буча — один из верблюдов]. Целый день занимались разделкой, приготовлением и поеданием Бучи. Испытывали полное блаженство; до захода солнца успели провялить солидную порцию мяса».

Одиннадцать дней спустя, 10 апреля: «Провели целый день в лагере. Разделывали и вялили мясо Билли; бедный конь до того отощал и обессилел, что ему вряд ли бы удалось пересечь пустыню. У нас самих кончалась провизия, и мы решили, что настало время забить Билли. Мясо оказалось нежным на вкус, но при разделке мы не увидели ни малейших следов жира».

Теперь из шести верблюдов у них осталось два. Казалось бы, четверым людям такого количества лошадиного и верблюжьего мяса должно было хватить надолго, но они настолько ослабли, что могли нести лишь очень легкий груз. Приходилось бросать все, кроме жизненно необходимого. 20 марта путешественники оставили 27 кг снаряжения; на всякий случай его подвесили на дереве, чтобы можно было найти впоследствии; на двух оставшихся верблюдах ехали по очереди. Ураганные дожди вперемежку с песчаными бурями сильно затрудняли движение. Однажды пришлось «пятнадцать минут ждать Грея, а потом вернуться за ним; он жаловался и ныл, утверждая, что не может идти».

10 апреля они снова оказались на кромке Каменной пустыни Стерта. Записи Уиллса становятся совсем скупыми, он упоминает лишь места, где им удавалось найти воду — весна была уже в разгаре, и за несколько дней они сумели одолеть пустыню. 15 апреля, спустя два месяца после ухода с побережья залива Карпентария рейдовая четверка все еще не добралась до Куперс-Крика. Она медленно брела под проливным дождем, делая вынужденные остановки. Верблюд Ланда отказывался идти. Грей настолько ослаб, что не мог держаться в седле, и его приходилось привязывать.

Как выяснилось чуть позже, он «ныл» не напрасно, 17 апреля в дневнике Уиллса появляется лаконичная запись: «Сегодня утром на заре умер Грей. Он не произнес ни одного внятного слова за время приступа, который начался у него в момент, когда мы собрались в путь». Позднее Кинг скажет, что Грея нашли мертвым, когда пытались его разбудить. Хоронили Грея в том, в чем он спал, — фланелевых брюках, рубашке с короткими рукавами и широкополой шляпе. Оставшиеся в живых так обессилели, что рытье могилы глубиной в метр отняло у них целый день. Когда все было кончено, они решили оставить на месте поклажу. Уиллс лишился последних приборов: часть из них поломалась, часть была брошена по пути; лишь полевые дневники — единственный письменный документ всей экспедиции — он бережно хранил до последнего. Над могилой Чарли повесили, на дерево ружье и несколько седел, рассчитывая позже вернуться за ними. До базового лагеря на Куперс-Крике оставалось еще 70 миль.

18 апреля они вновь двинулись вперед; с собой он взяли немного вяленого мяса, оставшиеся ружья, лопаты и попону, служившую постелью. В начале путешествия Берк щедрым жестом раздал аборигенам лишни рубашки, и теперь они остро нуждались в одежде обуви. По ночам было холодно, и они так мерзли, что приходилось целую ночь жечь костер.

Пятница, 19 апреля. День выдался особенно тяжкий; темнокожие аборигены с удивлением смотрели на чудных, заросших дикими бородами белых людей, которые словно заколдованные бродили кругами возле стоянки Уиллс записывает в дневнике: «Остановились у высохшего русла крика, вскоре, следуя за нами по пятам, сюда пришли и туземцы; мы все же решили держаться от них подальше и потому до темноты перебрались в другое место. Ночь выдалась очень холодной. Сильный ветер с юга. Две предыдущие ночи не могли согреться, так как костер все время задувало».

Суббота, 20 апреля. Они снова в пути, Берк верхом на одном верблюде, а Уиллс и Кинг — по очереди на втором; в ту ночь — их шестьдесят шестую ночь пути от залива — они остановились в тридцати милях от Куперс-Крика. Остаток провизии разделили на три части и съели все, кроме последних 700 граммов вяленого мяса.

Воскресенье, 21 апреля. Но странному, почти мистическому совпадению все драматические события этого путешествия случались по воскресеньям, — ценой нечеловеческих усилий они совершили марш-бросок, рассчитывая за один день одолеть 30 миль, отделявшие их от лагеря. Выйдя на рассвете, путники сделали в полдень короткую остановку; Кинг попытался подстрелить ворону или ястреба, но промахнулся. После передышки вновь двинулись дальше. Наступившая ночь застала их в дороге. Не будь цель так близка, они не выдержали бы столь чудовищной нагрузки; но их поддерживала надежда — еще чуть-чуть, один рывок, и они доберутся до лагеря, где их ждут пища, отдых, друзья. Подталкиваемые одной мыслью — скорей, скорей, — они не замечали усталости, не видели, что происходит вокруг. Взошла луна, Берк, обогнав Уиллса и Кинга, заторопился вперед сквозь безмолвный буш.

— Кажется, я вижу их палатки, — повторял он, — кажется, я вижу их.

Приблизившись к лагерю, он прокричал, имитируя клич бушменов: «Ку-и! Ку-и!» Затем стал выкликать одно за другим имена людей, ждавших их в лагере, — Браге, Макдоно, Пэттопа. И снова — «Ку-и!»

Но из темноты не доносилось ни звука, ничто не шелохнулось, все застыло в лунном свете.

Войдя в лагерь, они увидели нетронутый частокол, пепел догоревших костров, разбросанные мелкие предметы и инструменты, свежие отпечатки лошадиных подков, верблюжий помет и… ни единой живой души. Путники остановились в полном недоумении и растерянности.

— Наверное, перебрались в другое место, — сказал Берк.

Но все трое понимали, что это не так. Если бы Браге перебазировал лагерь, он не оставил бы здесь валяться инструменты. Обводя глазами двор, Уиллс заметил на эвкалипте свежую зарубку; подойдя ближе, они прочли вырезанную ножом надпись:

DIG[15]

3 m NW

21 APR 1861

— Если они переместились по соседству, — глухо произнес Уиллс, — зачем было оставлять эту запись?

Берк в отчаянии рухнул наземь. Уиллс и Кинг прикинули расстояние от дерева до места, где виднелась свежеразрыхленная земля, — ровно три метра на северо-запад. Разрыв яму, они нашли ящик с провизией и бутылку, внутри которой была записка. Кинг разбил бутылку и подал записку Берку. Тот прочитал вслух отчетливо видимый в ярком свете луны написанный чернилами текст:

«Базовый лагерь Куперс-Крик, 21 апреля 1861 г.

Оставленная в лагере группа исследовательской экспедиции Виктории покидает сегодня продовольственный склад и возвращается в Дарлинг. Намереваюсь следовать на юго-восток, рассчитывая возле Буллу выйти на старый маршрут. Я и двое моих спутников находимся в добром здравии; третий — Пэттон — последние восемнадцать дней не мог ходить, получив тяжелые ушибы при падении с лошади. До сего дня с Дарлинга не пришел ни один человек.

Все наши шесть верблюдов и двенадцать лошадей в хорошем виде, пригодном для работы.

Уильям Браге».

Отчаяние вызывало не само письмо, а дата его написания: Браге и его спутники покинули лагерь утром этого самого дня! После четырех месяцев ожидания разминулись на каких-то девять-десять часов или того меньше. Даже теперь их разделяли от силы двадцать миль. Случись это неделей раньше, ровным счетом ни чего бы не изменилось, но сейчас сознание неудачи было особенно горьким. Один день — тот самый, что ушел на рытье могилы Грея, — оказался роковым. Почем, Браге не услышал выстрелов Кинга, охотившегося в утро на ястребов и ворон? Они ведь находились совсем недалеко. Почему аборигены не сообщили, что к лагерю подходят белые люди? Куда делся Райт? Почему он не явился? И где он может быть теперь?

За минувшее с той поры столетие драматическая сцена на Куперс-Крике превратилась в одну из легенд австралийской истории, питая фантазию писателей и художников. Так, на огромном холсте, выполненном Джоном Лонгстафом в 1907 году, у рокового дерева изображены трое изможденных людей — Берк в изодранной рубашке и брюках, обреченно глядящий в пространство, угрюмый Уиллс, сидящий на вьюке, опустив голову и сложив на коленях руки, и Кинг, лежащий ничком на земле. Возле разрытого тайника валяется лопата, а на заднем плане — два понурых верблюда. Вокруг — безмолвный и безучастный буш. Пожалуй, никому не удалось столь выразительно передать безысходное отчаяние. Картина на редкость правдива и реалистична. Дошедшее до нас краткое описание событий свидетельствует: трое несчастных вначале просто не могли заставить себя поверить в то, что Браге ушел. После всех мытарств добраться, наконец, до лагеря, найти его целым и невредимым — и снова оказаться без помощи, брошенными на произвол судьбы, это уже слишком…

Оправившись от первого шока, путники, естественно, стали думать, смогут ли они догнать Браге. Берк спросил Уиллса и Кинга, готовы ли они отправиться немедленно и идти всю ночь? Оба ответили — нет. Берк сказал, что его силы тоже на исходе. Что же делать в таком случае? Прежде всего подкрепиться и отдохнуть. А потом? Уиллс и Кинг были за то, чтобы идти по следам Браге: если тыловая группа почему-либо задержится в пути, у них будет шанс догнать ее. Берк категорически возражал. Он считал это безумием; не случайно Браге указал в записке, что все шесть верблюдов и двенадцать лошадей в хорошем виде. Разве смогут они догнать их на своих двух полудохлых верблюдах? До Менинди было 400 миль, причем добрая половина пути — по безводной пустыне. Куда разумнее двинуться вниз по Куперс-Крику до Маунт-Хоуплеса в 150 милях, где имелся полицейский пост, а оттуда — к Аделаиде через районы недавних поселений. Грегори одолел этап от Куперса до Маунт-Хоуплеса за неделю; кстати, Мельбурнский комитет в свое время рекомендовал именно этот маршрут в качестве резервной линии связи. В итоге Уиллс и Кинг согласились.

Затем они извлекли оставленную Браге провизию. Все трое в буквальном смысле ползали от усталости — чтобы наполнить бурдюк водой, Кинг на коленях пополз к крику; после еды им стало немного лучше, и они улеглись спать тут же, прямо на земле.

Весь следующий день они провели в лагере, собираясь с силами, вновь и вновь просчитывая возможные варианты. Почему все-таки ушел Браге? И почему в тот самый день? Верно, рейдовая группа задержалась дольше, чем предполагалось, но ведь в лагере еще оставалась провизия. К тому же были целы все лошади и верблюды, которых на худой конец можно было забить. Куда подевался Райт? Почему он так и не добрался до лагеря? И главный вопрос: почему их бросили? С горечью размышляя о случившемся, Берк принимает решение наказать Браге и его людей: их жалованье пойдет Уиллсу и Кингу. Он непременно добьется этого по возвращении.

Провианта должно хватить по меньшей мере на месяц; если все пойдет гладко, до Маунт-Хоуплеса они обеспечены едой. В свое время, уходя из лагеря в рейд, они оставили здесь часть одежды; теперь, когда она нужна позарез, ее не оказалось на месте. Еще один камень в адрес Браге — каким надо быть идиотом, чтобы забрать с собой их одежду!

Берк пишет письмо, которое в сложившихся обстоятельствах можно считать образцом сдержанности: «Базовый лагерь N 2, Куперс-Крик. Рейдовая группа, в которую помимо меня входят г-н Уиллс и Кинг (Грей скончался), следуя от залива Карпентария, прибыла сюда прошлой ночью; мы нашли лагерь пустым, поскольку тыловая группа покинула стоянку ранее в тот же день. Намерены завтра медленно двигаться вдоль крика к Аделаиде через Маунт-Хоуплес, следуя маршрутом Грегори; мы очень ослабли. Двое верблюдов изнурены до крайности, поэтому мы вряд ли сможем проходить более четырех-пяти миль в день. Грей скончался в пути от истощения. Мы все страдали от голода. Надеюсь, оставленная здесь провизия восстановит наши силы. Мы открыли проходимый маршрут до залива Карпентария, основная его часть пролегает по 140 меридиану восточной долготы. Между Куперс-Криком и Каменной пустыней обнаружены области, пригодные для скотоводства. Местность до тропика Козерога сухая, а между тропиком и заливом в основном гористая, но хорошо увлажняется и богата травами.

Берегов Карпентария мы достигли 11 февраля 1861 года. Крайне разочарованы уходом тылового отряда.

Р. О'Хара Берк, руководитель.

22 апреля 1861 г.

P. S. — Верблюды не в состоянии двигаться, а у нас нет сил идти, иначе мы бы пытались нагнать ушедших. Намереваемся медленно следовать вниз по крику».

Уиллс в дневнике куда откровенней:

«Воскресенье, 21 апреля 1861 г. — Вечером прибыли в лагерь и застали его пустым. В зарытой под деревом записке Браге сообщает приятную новость — сегодня утром они ушли к Дарлингу со всеми верблюдами и лошадьми, каковые находятся в прекрасном виде; мы измучены, наши верблюды истощены, так что шансы догнать ушедших равны нулю. К счастью, Браге оставил достаточно провизии, чтобы мы сумели добраться до границ цивилизации, а именно: муки — 23 кг, риса — 9 кг, овсянки — 27 кг, сахара — 27 кг и вяленого мяса — 7 кг. Эти припасы наряду с некоторым количеством конских подков и гвоздей, а также прочих ненужных мелочей составляют все содержимое тайника; отсутствие одежды ставит нас в весьма неприятное положение.

Досада, поразившая нас при виде пустого лагеря, поистине не поддается описанию; мы не в силах пройти даже нескольких шагов — возникает ощущение, что ноги отнялись. Мне никогда ранее не доводилось испытывать подобное чувство беспомощности и, надеюсь, никогда больше не приведется. Пустячный подъем налегке вызывает совершенно неописуемую боль в ногах, а общая усталость делает непригодным для какой-либо работы. Бедняга Грей, должно быть, ужасно страдал, когда мы подозревали его в притворстве. Как удачно, что эти симптомы не настигли нас в период, когда весь наш рацион состоял из мяса изнуренной лошади.

Ничего не оставалось, как свыкнуться с мыслью об уходе Браге. На ужин сварили овсянку с сахаром. Сытная еда в сочетании с нервным возбуждением, вызванным обстоятельствами, в которые мы были поставлены, оказали неожиданный эффект — ноги отошли. Возможно, что таково действие овощей? Не берусь судить, но мы с г-ном Берком оба отметили явственное облегчение и ощущаем больше силы в ногах, чем в последние дни. Склонен думать, что если бы не портулак, которым изобиловала местность, мы вряд ли бы смогли вернуться на Куперс-Крик».

Итак, новый запас провизии позволял надеяться достичь Маунт-Хоуплеса, и после суточной передышки они вновь начали собираться в дорогу. Оставшуюся часть разбитой бутылки, в которой лежало письмо Браге, Кинг надел на изгородь. Найдя затем целую бутылку, они вложили туда записку Берка и спрятали в тайник на случай, если кто-нибудь из отряда Браге вернется в лагерь. Кинг разровнял лопаткой землю над тайником, оставив его точно в том виде, в каком он был. Лопатку приставили к эвкалипту. Кроме провизии брать было особенно нечего; Кинг вырезал из заменявшей калитку шкуры квадратный кусок, намереваясь приспособить его вместо сапог; гвозди и подковы оказались ни к чему, и он разбросал их по земле. Наконец, на несколько торчащих из забора гвоздей он повесил ненужное тряпье и куски кожи. Пепел от потухшего костра остался нетронутым.

23 апреля в 9.15 утра они двинулись в направлении, противоположном тому, по которому ушел отряд Браге. Трое людей в истрепанной одежде, ведя полуживых верблюдов, медленно зашагали назад по уже исхоженному южному берегу Куперс-Крика.