Дорога через безмолвие

Глава 2 СТЕРТ

Экспедиции 40—50-х годов прошлого века принесли немало сведений о центральных районах континента, и первым в когорте славных путешественников той поры следует назвать Чарльза Стерта. По странности судьбы имя этого самого образованного, самого упорного и отважного исследователя Австралии не пользуется достаточной известностью, хотя он заслужил ее в полной мере.

Стерт родился в Индии в семье британского офицера и подобно большинству детей этого круга был отправлен в раннем возрасте на воспитание в Англию; образование он получил в закрытой частной школе в Хэрроу, а затем в кадетском корпусе. К 1814 году, когда ему исполнилось девятнадцать лет, Стерт уже успел побывать в сражениях — против французов на Пиренейском полуострове с армией Веллингтона и против американцев в Канаде. После Ватерлоо Стерт продолжает гарнизонную службу во Франции, а затем в Ирландии, куда переводят его полк. В 1823 году его производят в лейтенанты, а два года спустя — в капитаны, после чего он получает назначение в Австралию, в Новый Южный Уэльс, начальником охраны мест заключения. Из скупых деталей биографии вырисовывается типичная фигура служаки начала XIX века: задиристый молодой офицер, невежда в политике и беззастенчивый карьерист, готовый крушить любого противника имперских устоев, будь то американский повстанец, ирландский крестьянин или английский каторжник. Ему скорее подошел бы мундир полицейского, а не солдата.

На самом деле портрет не имеет даже отдаленного сходства с оригиналом. Высокий худощавый блондин с тонкими чертами лица, Стерт обладал явным талантом рисовальщика и незаурядным писательским даром, увлекался ботаникой и минералогией. Меньше чем кому бы то ни было ему нравилось тянуть лямку гарнизонного офицера или держать в страхе колонию уголовников. Но в 20-х годах XIX века у профессионального военного без копейки за душой был небольшой выбор… Вот почему в возрасте тридцати лет Стерт отправляется в Австралию навстречу своей судьбе и через шесть месяцев прибывает в Сидней. Губернатор Дарлинг, быстро оценив умного, уравновешенного молодого человека, предложил ему стать своим личным секретарем.

К 1827 году Сидней окружали кукурузные поля и фруктовые сады, спускавшиеся к морю, где в гавани ежедневно швартовалось до 40–50 парусных судов. Но в 1828 году Сиднейский округ поразила засуха, уничтожившая весь урожай, и поселенцы двинулись на новые места в надежде найти за прибрежными горами плодородные земли. Стерт присоединился к группе молодых людей горевших желанием обнаружить «австралийские Средиземное море», а в следующем году уже возглавил собственный отряд, отправившийся в глубь континента. С шестью заключенными, взятыми в качестве носильщиков, Стерт двинулся вдоль реки Маккуори и добрался до болотистой местности, где Маккуори впадает в крупную, текущую на запад реку; ее он назвал Дарлинг в честь своего шефа. Спустя год Стерт снова отправился в путь, на сей раз таща за собой волоком лодку. Дойдя до реки Маррамбиджи, он спустился по ней до другой крупной реки — Муррей, доплыл до места впадения в нее Дарлинга, а затем попал в бухту Александрина.

В результате этого плавания, преодолев в общей сложности более 2000 миль, Стерт выявил всю речную систему юга Австралии. Беспримерное путешествие принесло ему заслуженную славу, губернатор Сиднея выделил Стерту участок земли. Последующие десять лет Стерт вынужден был провести на своей ферме: экспедиция подорвала его здоровье и катастрофически испортила зрение. Наконец в 1839 году Стерта назначают генеральным инспектором в Аделаиду. Однако чиновничья жизнь ему не по душе, и он неоднократно предлагает свои услуги в качестве руководителя новых экспедиций. Стерта не оставляла мечта найти море в сердце континента. «Меня одолевала навязчивая мысль, — писал он впоследствии, — что центральное море лежит недалеко от Дарлинга, на широте 29°, и мне следует отправиться туда, подготовившись для морского путешествия». Наблюдая за попугаями, в том числе и какаду, улетавшими на север, он еще больше уверился, что там, за пустынными областями к северу от Аделаиды, раскинулись «влажные долины».

В 1840 году его друг, Эдвард Джон Эйр отправился из Аделаиды к центру континента; Стерт, который не Мог оставить службу и все еще страдал от расстройства зрения, с сожалением проводил его в поход. Вскоре, однако, Эйр вернулся: ему не удалось пробиться дальше горы Маунт-Хоуплес и солончаковых болот вокруг озера Торренс примерно в 400 милях севернее Аделаиды. Маунт-Хоуплес в действительности представлял собой не очень высокий холм с плоской вершиной, Похожий на множество других, в обилии разбросанных в этой суровой местности. «Когда мы поднялись на вершину горы, — писал Эйр, — перед нами открылась мрачная, безнадежная перспектива»: одни голые скалы и песок до самого горизонта. Эйр назвал ее горой Безнадежности, подкрепив тем самым свое решение «не тратить больше ни времени, ни сил на этот пустынный бесплодный край», и вернулся в цивилизованный мир. Стерта это сообщение не обескуражило. «Любой из вас, — говорил он, обращаясь к колонистам, — положив перед собой карту Австралии и увидев зловещее белое пятно, подступающее к нашим поселениям, почтет за честь первым пересечь его».

Наконец в 1844 году власти колонии разрешили ему организовать экспедицию. К этому времени Стерту исполнилось 49 лет, но он был физически крепок, а зрение значительно улучшилось. За зиму он подготовился к походу. Экспедиция, состоявшая из 16 человек, была экипирована основательно: 11 лошадей, 30 волов, 200 овец (для провианта), большая лодка, несколько тяжелых телег и запас сухих продуктов на год. Картографом экспедиции стал невысокий, худощавый шотландский офицер по имени Джон Макдауел Стюарт. Среди провожавших находился близкий друг Стерта, адвокат Чарлз Купер, впоследствии ставший верховным судьей колонии Южная Австралия. После прощального завтрака, устроенного отцами Аделаиды, Стерт надел соломенную шляпу, сел на своего верного коня Дункана и тронулся в путь.

Доехав до устья реки Муррей, караван двинулся берегом вверх по течению до ее слияния с Дарлингом. Пройдя около 180 миль, экспедиция достигла озера Каундилла вблизи местечка Менинди; соорудив там надежный склад, она взяла курс на северо-запад, в неведомое. Стоял октябрь, и, хотя уже приближалось лето, воды в ручьях и колодцах было предостаточно; все участники похода чувствовали себя хорошо. Чтобы успокоить оставшихся дома друзей, а возможно, подбодрить самого себя, Стерт отправил в Аделаиду письмо следующего содержания: «Похоже, мы на пути к успеху, впереди лежат моря и горы… Здесь обитают странные птицы с радужным оперением и растут необычные растения… Счастливейший день наступит, когда мы спустим лодку и поплывем по неведомому морю к Южному тропику».

Но мечты мечтами, а пока что земля оставалась сухой и такой плоской, что когда они добрались до гряды приземистых растянувшихся по равнине холмов, это показалось им целым событием. Самый высокий холм путешественники окрестили Писовым Колпаком — тот сильно смахивал на островерхую шляпу интенданта экспедиции Луи Писа. У подножия холма Стерт обнаружил железнорудную жилу с сильными магнитными свойствами, и впоследствии горные инженеры проявили большой интерес к этому открытию.

Центр Австралии — место чудовищных крайностей. «Пустыня вдруг превращается в немыслимый потоп, — писал один из ранних географов. — Количество осадков может составить семь сантиметров на один год и семьдесят — в другой. Тогда русла криков[2] после десятилетнего перерыва превращаются в бурные потоки, а земля — твердая, как камень, — за ночь покрывается ковром диких цветов и молодой травы».

Стерт и его люди не могли знать, что предстоящее лето окажется одним из самых знойных, когда-либо зарегистрированных метеорологами. Конец 1844 года застал их, когда они медленно переваливали через холм в северном направлении — библейская вереница путников с телегами, запряженными волами, и стадом овец. К началу 1845 года добрались до 29° широты и здесь застряли на шесть месяцев, прикованные к источнику: земля вокруг высохла настолько, что пути не было ни вперед, ни назад до наступления сезона дождей.

Экстремальные температуры в центральных районах Австралии обычно переносятся довольно легко благодаря сухости воздуха, но в тот год жара выдалась особенно мучительной. Ртуть в термометре поднималась до 55° в тени и 70 °C на солнце. Земля прокалилась больше чем на метр в глубину, из деревянных ящиков с треском вылетали гвозди, а роговые гребенки крошились на мелкие кусочки. У людей переставали расти волосы, ногти становились ломкими, как стекло. Стерт перестал вести дневник, потому что из карандашей вываливались грифели, а чернила высыхали в ту же секунду, когда перо касалось бумаги. В лагере началась цинга, один человек умер; помощи ждать было неоткуда посреди огромной пустыни — даже птицы покинули этот ад, по растрескавшейся земле бегали лишь ящерицы и муравьи. Аборигены, встреченные экспедицией несколько месяцев назад, давно уже убрались из этих мест, сказав, что воды тут нет и не будет, поскольку «солнце выпило ее всю».

«На небе не было ни единого пятнышка, — вспоминал Стерт, — и ослепительно яркая луна безумно действовала на нервы. Спрятаться от ее света не представлялось возможным, и это оказалось одним из самых тяжких испытаний».

К апрелю жара немного спала и на горизонте стали набухать грозовые облака. Наконец 12 июля пошел дождь, пока робкий, мелкий, но через несколько дней уже лил как из ведра. Теперь приходилось мириться с наводнениями, ночным холодом и даже заморозками, зато можно было двинуться в путь. Жизнь возвращалась на истомленную землю — вновь появились лебеди, утки и другие перелетные птицы. Стерту пришлось отослать часть людей домой в Аделаиду; сам он с оставшимися направился дальше на северо-запад. В месте, названном им Форт-Грей, неподалеку от северо-западной границы Нового Южного Уэльса, он устроил еще один базовый лагерь, где и оставил почти всех членов экспедиции. Дальше Стерт пошел лишь с одним молодым спутником по имени Джон Харрис-Брауни. С собой они взяли провизии на пятнадцать недель. Путешественники достигли реки, названной Стертом Стшелецки-Крик[3], и продолжали путь на север, пока не оказались в странной местности, где лошадиные копыта высекали искры из твердых как кремень камней и не оставляли следов. Со всех сторон громоздились «крутые почти непроходимые песчаные дюны огненно-красного цвета». Эта песчаная гряда, продолжает Стерт, «похожа на застывшие морские волны, поднимавшиеся посреди гигантской равнины, где, кроме полоски низких деревцев далеко на северо-востоке и единственного сверкающего на солнце скального выступа, ничто не нарушает убийственной монотонности…»

Стерт нарек эту местность Каменной пустыней. За ней ему все еще мнился «приморский край», куда он стремился всей душой; пока же путники видели перед собой только дюны. В конце августа, добравшись до точки на 25° ю. ш. и 139° в. д., Стерт потерял надежду найти море в этой стороне. Земля вновь стала высыхать и трескаться — иногда буквально разверзаясь огромными щелями, издалека доносились взрывы, словно где-то у горизонта палили пушки. Стерт решил, что это воспламенялись «газовые эманации»; на самом же деле это из-за резкого перепада дневных и ночных температур от скал с треском откалывались каменные глыбы. 8 сентября они повернули обратно. «Поверьте, — писал Стерт, — у меня были самые серьезные причины для возвращения, иначе я ни за что бы не отступил. Трудно себе представить, сколь мучителен этот маршрут».

Назад они пробивались сквозь красные дюны, между которыми лежали похожие на белые глиняные чаши влеи[4]; на небе не появилось ни единого облачка, это был край контрастных цветов — красного, белого, синего. Стерт очень переживал неудачу, хотя, строго говоря, ее вполне можно назвать «полупобедой»: пусть путешественникам и не удалось добраться до центра континента, они прошли дальше, чем кто-либо до них. К концу седьмой недели, покрыв около 900 миль, путешественники появились в Форт-Грее; и лошади и люди к тому времени превратились в сущие скелеты.

Стоял уже октябрь 1845 года, экспедиция была отрезана от внешнего мира четырнадцать месяцев. Но Стерт не хотел возвращаться в Аделаиду. Надо сказать, что всех австралийских первопроходцев охватывала какая-то маниакальная страсть: они отчаянно стремились вперед, наперекор стихиям, не имея четко определенной Цели; они шли до тех пор, пока хватало сил, и лишь достигнув предела физических возможностей, поворачивали назад.

После короткого отдыха, верней передышки, Стерт вновь выступил на север, на сей раз вместе с картографом Макдауелом Стюартом и еще двумя спутниками по фамилии Мак и Морган. Они двинулись верхом, взяв с собой четырех вьючных лошадей, рассчитывая пробыть в пути несколько месяцев. Базовый лагерь Форт-Грей оставили на попечении Харриса-Брауни; Стерт наказал ему покинуть место только в случае нехватки воды или серьезной болезни кого-либо. Тогда ему надлежало вложить записку с указанием маршрута движения в бутылку и зарыть ее под условленным деревом. Харрис-Брауни был преданным другом Стерта и всячески противился своей новой роли, но руководитель оставался непреклонен.

9 октября маленькая группа скрылась в скрэбе[5]. В воздухе уже чувствовалось приближение дождей. В день они преодолевали по 30 миль и более, отклоняясь к востоку от предыдущего маршрута, пересекли русло Стшелецки-Крик и оказались на песчаной равнине. Впереди на фоне далеких холмов они заметили вдруг лес эвкалиптов. Лошади сами понесли их к деревьям, за которыми открылась «местность, напоминающая ухоженный парк на берегах волшебного водоема, густо населенного пернатой дичью». На завтрак путешественники подстрелили трех уток. Подкрепившись, они двинулись дальше на север и в полумиле увидели еще один водоем «шире и красивее предыдущего… с зеркальной водной гладью». Ширина его была метров двести, а крутые берега, густо заросшие эвкалиптами, поднимались на пять-шесть метров. Аборигены выжгли пожухлую прошлогоднюю траву, и кое-где уже успели появиться молодые побеги. Вода отражала зелень и казалась изумрудной. Стерт намеревался остановиться здесь на дневку, но разразившаяся гроза изменила планы — грешно было не воспользоваться дождем, и он решил продолжить путь на север.

В его сознании вновь замаячила надежда отыскать внутреннее море, но горечь разочарования не заставила долго ждать: путешественники во второй раз попали в Каменную пустыню. «Оказавшись неожиданно в этом гиблом месте, — напишет Стерт, — я почувствовал, что сердце у меня упало. Пустыня выглядела еще более отталкивающе, чем раньше. Ни травинки, ни деревца, ни намека на тень, — ничего, на чем можно было бы остановить взгляд. Сплошное безмолвие. Мы продолжали путь, ориентируясь по компасу, словно в открытом море».

Попытка вновь оказалась тщетной — чем дальше они ехали, тем суше становилась земля. К концу октября запас воды почти истощился, оставался единственный выход — отступить.

И вот тут пустыня показала людям свой грозный лик. Почти все колодцы, открытые ими по пути на север, пересохли. «На первом привале, — писал Стерт — мучимые жаждой кони отказались от еды; они сбились кучкой, а мой серый любимец тыкал носом в мою шляпу, пытаясь обратить на себя внимание». Случайно путники заметили, как голубь, трепыхавшийся невдалеке, исчез вдруг в неглубокой лощине. Дно ее было покрыто глинистой жижей, на которую набросились лошади. До волшебного крика оставалось еще 92 мили, запас воды иссяк окончательно, поэтому пришлось ехать всю ночь при свете керосиновой лампы. Лишь 28 октября, полумертвые от жажды, они ступили на берег водоема в тень деревьев.

Здесь их поджидала новая напасть — мухи и комары; насекомые вились тучами над головой, лица приходилось обматывать марлей, но по сравнению с пережитым это были пустяки: путники могли пить вволю, купаться и лакомиться подстреленными утками. Немного придя в себя, Стерт повел экспедицию вверх по течению крика, считая, что теперь, наконец, они идут по верному пути и впереди их ждет если не море, то большое озеро. Действительно, множество признаков подкрепляло надежду. По земле тянулись цепочки следов аборигенов, между деревьями виднелись их сложенные из ветвей хижины; на протяжении пяти миль путешественники встретили восемь становищ.

Следует подчеркнуть, что Стерт обращался с аборигенами с редкой среди австралийских исследователей доброжелательностью. В отличие от других он не выказывал по отношению к «дикарям» высокомерного презрения, напротив, он стремился понять их, и аборигены платили ему в ответ тем же; подчас их дружелюбие, не без смущения отмечал Стерт, превосходило всякие ожидания, например, когда аборигены предлагали путешественникам провести ночь со своими женами. По свидетельству Стерта, полуголодное существование не лишало этих людей жизнерадостности, они были готовы смеяться по любому поводу и вести беседу до утра. Аборигены не носили одежды и по ночам страдали от холода; однажды Стерт разорвал пополам свое одеяло и отдал половину дрожащему старику. Особое восхищение вызывало у Стерта умение аборигенов предсказывать погоду по положению луны и другим признакам. «Их зрение и обоняние столь остры, — писал он, — что им нет нужды держать собак».

Первые черные люди, встретившиеся им по пути недалеко от Менинди, отличались невероятной худобой от хронического недоедания и были запуганы до крайности; увидев человека на лошади, они, вероятно, решили, что это одно существо — кентавр — и в ужасе бросились прочь, когда всадник спешился. Здесь, у зеленой реки, аборигены были куда более крепкого телосложения, особенно мужчины — рослые, ловкие, с обаятельными улыбками, которые портили лишь удаленные согласно ритуалу передние зубы. Они прекрасно владели навыками выживания: ловили сетями рыбу, доставали со дна моллюсков, без промаха разили дротиками птиц, а из семян растения нарду мололи грубую муку и пекли из нее лепешки.

Стерт подолгу расспрашивал аборигенов о ближних и дальних землях. Разговор велся с помощью мимики и жестов. Судя по движениям рук, напоминавшим весельную греблю, дальше к востоку должен лежать огромный водоем. Окрыленные надеждой, всадники заторопились в том направлении. Проехав около 20 миль, они увидели, что русло крика делится на множество мелких рукавов и проток, поросших густейшим кустарником и могучими деревьями. Зеленый край выглядел какой-то феерией, непохожей на все, что они видели раньше.

Первого ноября экспедиция вышла к озеру. У Стерта перехватило дыхание — над водой носились чайки! Неужели близко море? Дальше на восток тянулась цепь крупных озер густого синего цвета, очень соленых. Здесь взору путников предстала странная сцена: по берегу озера быстрым шагом, почти бегом, двигалась группа из семи аборигенов, и все семеро безутешно рыдали в голос; их вопли разносились далеко вокруг. Выяснить причину несчастья Стерту не удалось, и в конце концов он распорядился продолжать путь, оставив им в подарок свою шинель.

Спустя несколько дней, отойдя на 120 миль от базового лагеря, путешественники столкнулись с огромной толпой человек в четыреста — такого скопления аборигенов им еще не доводилось встречать. Мужчины были атлетического сложения, без племенных шрамов на теле, с целыми зубами. Испугавшись поначалу при виде лошадей, они затем повели себя крайне дружелюбно, одарили путников утками и лепешками, налили воды в корытца из коры и напоили лошадей. К сожалению, беседа с ними похоронила надежду Стерта найти море: аборигены утверждали, что дальше вода начинает убывать и на востоке нет ничего, кроме пустыни. Действительно, проехав немного в этом направлении, Стерт очутился среди болот, за которыми опять просматривалась рыжая плоская равнина…

Всё, теперь уже не оставалось ничего другого, как возвращаться домой. Они двинулись обратно вдоль крика, а затем повернули на юг к Форт-Грею. Стерт записал в дневнике: «Перед тем, как навсегда покинуть местность, где столько раз пробуждались и угасали наши надежды, я дал имя красивейшей заводи, по берегу которой мы следовали с таким волнением. Я назвал ее Куперс-Крик в часть мистера Купера, судьи Южной Австралии». И добавил: «Я бы с превеликим удовольствием обозначил эту заводь как реку, однако она не имеет течения, поэтому я не чувствую себя вправе погрешить против истины».

Дорога до Форт-Грея уготовила им самые тяжкие испытания за все время экспедиции. Задул свирепый горячий ветер; ртуть в термометре подскочила до отметки 53 °C, и прибор, не выдержав, лопнул; лошади стояли понурив головы, «птицы смолкли, листья сыпались с деревьев так, словно поднялась снежная метель. Я боялся, что вот-вот загорится трава». Когда ослабевшие животные стали спотыкаться и падать, Стерт и Стюарт решили оставить спутников, а самим сделать рывок до Форт-Грея и вернуться с подкреплением. На последнем этапе до базового лагеря они не слезали с лошадей пятнадцать часов.

Трясясь в седле, Стерт с ужасом думал о том, что в лагере могли иссякнуть запасы воды и Харрису-Брауни пришлось уйти. Он старался отогнать черные мысли, но когда двое вконец измученных всадников добрались до места, его самые мрачные предчувствия оправдались. Лагерь был пуст. Провизия, животные, люди — все исчезло. «Силы оставили меня, — писал Стерт, — хотелось упасть ничком на эту иссохшую землю и больше не подниматься».

Спешившись, они подошли к условленному дереву и вырыли бутылку с запиской от Харрис-Брауни. В ней говорилось, что ему пришлось перекочевать к другому колодцу в 67 милях отсюда, поскольку вода в Форт-Грее протухла, и в лагере началась дизентерия. За доказательствами не надо было далеко ходить: вода в маленькой лужице действительно стала зеленоватого цвета и покрылась скользкой тиной.

Так и не утолив ни жажды, ни голода, Стерт и Стюарт улеглись на землю и заснули. На следующий день Мак и Морган дотащилась до лагеря, бросив по дороге всю провизию и оставшихся овец. Увидев ситуацию в Форт-Грее, Мак молча сел на самую крепкую лошадь, поехал обратно и подобрал провиант и чайник. Час спустя они испекли в золе лепешку и вскипятили немного мутноватой жижи. Это была вся их еда и питье за два дня.

Бросок в 67 миль к новому лагерю был, как пишет Стерт, «изнурительным сверх всякой меры»; каким-то чудом им удалось добраться живыми, проведя в седле двадцать часов без отдыха. При въезде в лагерь Стерт потерял сознание, на следующий день у него почернела кожа, а мышцы свела судорога. Лишь три недели спустя он смог двигаться, и экспедиция, теперь уже в полном составе, выступила к Дарлингу.

До реки оставалось 270 миль. Близилась середина лета — их второго лета в пустыне; снова наваливалась нестерпимая жара. «Горячий ветер наполнял воздух мельчайшей пылью, сквозь которую с трудом просвечивало кроваво-красное солнце; вся растительность казалась мертвой. Земля раскалилась настолько, что случайно оброненная спичка мгновенно вспыхивала… Вокруг царила могильная тишина». Они ехали ночью, Стерт беспомощно лежал в телеге. 21 декабря путники добрались до базы около Менинди. Дарлинг уже не тек, но в сухом русле еще оставались небольшие лужи. Наконец в середине января 1846 года после тяжких мучений экспедиция вернулась в Аделаиду. Когда Стерт среди ночи появился на пороге своего дома, жена, взглянув на него, упала в обморок.

Несмотря на то что на долю первопроходцев выпали тяжелейшие испытания даже по тогдашним меркам, — а, надо признать, люди в ту эпоху были выносливее, чем сейчас, — экспедиция привезла богатую добычу. Да, главной цели достичь не удалось, тем не менее путешественники, не дойдя всего 150 миль до центра материка, прожили в пустыне больше года, оторванные от всего мира, словно астронавты на чужой планете; собранная ими информация представляла огромную ценность. Отныне те, кто пойдут по стопам Стерта, будут знать, что их ждет в летние месяцы, каким объемом воды и провизии следует запасаться, насколько велика опасность цинги и других болезней. Экспедиция Стерта также доказала, что аборигены не являются врагами белых, более того — они могут стать незаменимыми помощниками при условии, конечно, что с ними будут обращаться по-человечески.

Стерт привез более сотни образцов растении и минералов, благодаря которым впоследствии в центре Австралии открыли многие рудные месторождения. Он составил описания увиденных диких животных; поражает, насколько точными и исчерпывающими оказались характеристики, данные им обитающим возле водоемов птицам — с тех пор они не нуждались в поправках. Стерт наблюдал, как хищные птицы (ястребы и орлы), следуя по путям миграции в глубь континента, наводят страх на мелких птиц, стрелой падая на них с неба в момент, когда те спускаются на водопой. Стерт рассказывает о таких видах, как хохлатая славка, «которую можно услышать во время дневного зноя, когда все другие птицы молчат»; о розовых какаду и черных лебедях, которые ночью при яркой луне почему-то начинают летать; о ржанке «с ее какими-то особенно грустными трелями, звенящими в безмолвной пустыне»; о желтохохлых какаду, несущих по очереди караульную службу, пока их собратья кормятся на земле; о чайках, нашедших пристанище на Куперс-Крике, в 500 милях от моря. Стерт заметил около десятка видов уток, а также «голубя-чревовещателя», который при малейшем повороте шеи издавал звук такой силы, что он, казалось, уносился на край пустыни. Встречались ему и лягушкороты с рыжевато-коричневыми плечиками и ртом до ушей, кучками сидевшие, полузакрыв глазки, на ветках, склонив друг к другу головки, словно прихожане в церкви; австралийская сорока — уродливая птица с грязновато-серым оперением, владеющая искусством имитировать любые звуки. Один из таких уродцев повадился залетать по утрам в лагерь, старательно воспроизводя мелодию, которую насвистывали спутники Стерта.

Не раз за время долгого пути птицы несли спасение экспедиции. «Amadina castanotus, — писал Стерт, — сделалась для нас вестником удачи. Заслышав ее пение, Мы уже знали, что поблизости есть вода, — и каждый раз при звуках знакомой мелодии радостно переглядывались и ободрялись духом… Ястребы сеяли смерть среди этих беззаботных птичек и порой, налетая на них, утаскивали сразу по две».

Описывает он и серых соколов: «Однажды майским воскресеньем во время утренней молитвы мистер Пис увидел самца и самку, круживших высоко в небе. Неожиданно они слетели вниз и устроились на ветвях дерева, росшего на берегу подле самой воды. Пис взял ружье и застрелил одну из них; другая немедленно упорхнула, но вскоре вернулась взглянуть на потерянного друга и разделила его судьбу. Ничто не может сравниться с изысканной красотой этих птиц. Их ярко-желтые лапки, восковины на клюве, синевато-серое оперенье и густая кайма по краям каждого перышка были совершенно ослепительны, но очень скоро поблекли после смерти, обретя тусклый безжизненный оттенок».

Столь же красочно описывает Стерт животных, например динго, «чьи костлявые фигуры, словно призраки, вдруг возникали в лунном свете, и тогда было видно, как жестоко обошлась судьба с этими существами».

Особой похвалы заслуживает Стерт на посту главы экспедиции. Тяжелые условия всегда обнажают человеческие характеры. Во время этого похода не возникало никаких разногласий, не говоря уже о раздорах, не было и частой в подобной ситуации борьбы самолюбий среди его людей. Несмотря на смертельную опасность, погиб только один человек. Вся экспедиция обошлась в 4000 фунтов, ненамного превысив отпущенную сумму. Тактика Стерта — система базовых складов и небольших разведывательных групп — оказалась превосходной. Его идея закладывать записки в бутылки, оставленные в условленном месте, и множество других новинок, в частности использование овец в качестве «живого провианта», очень пригодились будущим путешественникам. Те, кто шли по стопам Стерта, уже знали в общих чертах особенности фауны и флоры пустыни, контуры поверхности и ожидающие их сезонные перепады погоды. На карту были нанесены Менинди, Куперс-Крик и Каменная пустыня.

Стерту не довелось больше участвовать в экспедициях. Его зрение снова ухудшилось, и в 1853 году он вернулся в Англию, где умер шестнадцать лет спустя. Но его открытия проложили путь для новых исследований. Люди пытались пробиться к центру континента со всех сторон. Томас Ливингстон-Митчел, генеральный инспектор Нового Южного Уэльса, выйдя из Сиднея, совершил несколько рейдов и в результате открыл реку Викторию. Позднее его помощник Кеннеди проследовал вниз по ее течению и установил, что Виктория сливается с Куперс-Криком. Тем временем немецкий ботаник Людвиг Лейхгардт прошел по тропическому северу континента до Порт-Эссингтона. В 1848 году он снова отправился в путь, на сей раз с восточного побережья, надеясь пересечь материк и закончить маршрут в Перте на западном берегу; больше его никто не видел.

Исчезновение Лейхгардта вызвало волнение среди поселенцев — долгие годы в Австралии ходили легенды об отчаянном белом человеке, заблудившемся в песках. Они обрастали все новыми и новыми подробностями; в результате Огастус Чарлз Грегори, генеральный инспектор Квинсленда, снарядил на поиски ботаника две экспедиционные группы, вышедшие по двум «вероятным» направлениям. Сам Грегори во главе первого отряда двинулся вдоль Куперс-Крика и в конце концов добрался до Маунт-Хоуплеса в Южной Австралии, тем самым соединив свой маршрут с путем, проложенным Стертом и Эйром двадцать лет назад. Позднее, в 1853 году удалой капитан по имени Френсис Кейделл пробился на маленьком пароходике через прибрежные отмели к устью Муррея, поднялся по реке до Суон-Хилла и вернулся назад к морю. Чуть позже он наладил паромное сообщение по Дарлингу с регулярными рейсами до Менинди. Это стало существенным событием в жизни колонистов.

Однако самым упорным и настойчивым путешественником оказался картограф Стерта — Джон Макдауел Стюарт. После экспедиции 1844 года он совершил несколько рейдов из Аделаиды, а в марте 1860 года стал готовиться к новому походу в центр континента.

За 25-й параллелью, куда дошла экспедиция Стерта, по-прежнему лежала terra incognita. Удастся ли наконец кому-нибудь пересечь материк с юга на север? Людьми двигало не только любопытство или извечная тяга к неведомому, желание ступить на землю, где до тебя не побывала еще ни одна живая душа. Дело в том, что в 1860 году поселенцев австралийского Юга все еще отделяли от Англии и Европы два долгих месяца пути по морям и океанам. Появление пароходов ненамного убыстрило связь. Вот если бы удалось протянуть телеграфную линию от Аделаиды до северного побережья и там соединить ее с кабелем, уже проложенным через Индию до Юго-Восточной Азии…

Идея выглядела захватывающе. Если ее удастся реализовать, то ответ на посланный в Лондон вопрос пришел бы через несколько часов (пока что ожидание занимало четыре месяца). Кроме того, открывалась возможность наладить торговые связи с Юго-Восточной Азией через порты на северном побережье. Наконец, манила сама земля — пустынная и нетронутая; она никому не принадлежала, и первый пришедший мог застолбить ее. Казалось бы, лишения и страдания, выпавшие на долю Стерта, должны были отбить охоту у потенциальных землевладельцев, но здесь, как и в Сахаре, на горизонте маячили миражи: в пустыне открывались оазисы, доказательством чему служил Куперс-Крик, а где вода — там жизнь. В мечтах робкие надежды быстро превращались в реальность…

Таковы были причины, по которым колонисты Виктории сочли для себя настоятельной необходимость снарядить в 1860 году трансконтинентальную экспедицию.