Дорога через безмолвие

Глава 6 К ЗАЛИВУ

Теперь, когда за спиной остались долгие мили пути, они лучше узнали друг друга. Конечно, социальные различия не стирались: Берк и Уиллс, будучи офицерами и джентльменами, отдавали приказания, а рядовые Грей и Кинг их выполняли. Однако то, что связывало этих четверых людей, было куда важнее — они одинаково рисковали жизнью, впереди их ждали одинаковые трудности и вела их одна надежда. Сейчас эта общность затмевала различия в статусе, происхождении и возрасте. Болезнь или травма одного ставила под удар всех, а каждая самая маленькая победа — удачно завершенный дневной этап, поимка отбившегося верблюда, обнаруженный колодец — становилась общей. Более того, постепенно они узнали привычки друг друга, научились читаться со слабостями и странностями ближнего; одним словом, произошли перемены, какие неизбежно возникают в группе людей, отрезанных от всего мира и оказавшихся в полной зависимости друг от друга. Кто-то лучше стрелял, кто-то лучше готовил, третий был сильнее физически — гордыня, ревность и зависть ушли на задний план, теперь они стали единым целым, и мелкие обиды сделались непозволительной роскошью.

Атмосфера внутри группы зиждилась на приязни и уважении. Берка безоговорочно признавали лидером, и даже если в отдельных случаях возникали сомнения в его правоте, их не высказывали вслух, считая, что авторитет руководителя важнее. Уиллс исполнял роль «штурмана» и отвечал за научно-техническую часть. Никто не посмел бы усомниться в его расчетах; действительно, Уиллс был настолько прилежен и аккуратен, что ни разу за весь путь они не заблудились. Двадцатидвухлетний Кинг — самый юный участник экспедиции — полностью оправился от болезни, поразившей его в Индии, набрался сил и энергии; не по годам серьезный, он готов был в любую минуту прийти на помощь товарищу; отличала его и беспредельная преданность Берку.

Бывшему моряку Грею перевалило за сорок. Природа наделила его легким характером и какой-то особой покладистостью, с первого дня все его звали Чарли. О таких обычно говорят: «хороший парень». Много лет спустя Томас Дик, содержатель бара в Суон-Хилле, где когда-то работал Грей, рассказал мельбурнскому журналисту: «Перед тем как присоединиться к экспедиции, Грей служил у меня пятнадцать месяцев. Был то грузчиком, то поваром, то конюхом, одно время даже служил перевозчиком на Муррее. Когда кто-нибудь из работников запивал, я смело увольнял его: Грей мог запросто заменить любого. На него можно было положиться во всем.

— Значит, он был трезвенник?

— Да. Ну, конечно, раз в месяц он надирался — в день зарплаты. Но пьяницей его никак не назовешь.

— Правда ли, что это был отважный человек?

— Храбрости хоть отбавляй, лучшего бушмена не найти».

Итак, оказавшись вместе в нелегких условиях, эти люди составили сплоченную группу, где каждый был на своем месте. Перед ними лежал немалый путь: 1500 миль до залива и обратно до Куперс-Крика. Основную часть маршрута предстояло пройти пешком поскольку лошадь и верблюдов до предела загрузили водой и провизией. Как правило, Берк и Уиллс шли впереди, держа направление по стрелке компаса, за ними шагал Грей, ведя в поводу коня Билли, а замыкал колонну Кинг с шестью верблюдами.

Идти было нелегко. Те, кому довелось побывать в центре Австралийского континента, согласятся, что камни там особенно остры, глина тверда, как бетон, а болота полны липкой грязи. С первых же шагов обливаешься потом, который не успеваешь утирать — одна рука должна быть все время свободной, чтобы отмахиваться от омерзительно назойливых мух. Хорошо известно, как чутко воспринимаются запахи и звуки при ходьбе, но механическая монотонность изнурительного марша Берна и его спутников просто не укладывается в сознании человека XX века: час за часом, миля за милей одна и та же бескрайняя равнина, где глаз каждый раз упирается в пустоту, и так — изо дня в день. В подобных условиях мир сужается, человек, как завороженный, смотрит на носки собственных сапог, мелькающие, словно стрелка маятника, однообразный ритм притупляет все чувства, даже усталость, — и земля уже не земля, а просто расстояние, которое надо одолеть. Сознание целиком поглощено движением; любой раздражитель отвергается всем существом, а любое мозговое усилие дается величайшим трудом.

Упорство, с которым эти люди шли к цели, их способность справляться с тысячами больших и малых препятствий поистине вызывают восхищение. Маршрут не был начерчен на карте, приходилось то и дело менять направление, огибая болота и скальные гряды, следить за полетом птиц, которые могли привести к воде; наконец, надо было уметь точно рассчитывать силы и вовремя останавливаться. В центре континента случаются ужасные песчаные бури. Тончайшая красная пыль твердым панцирем покрывает одежду и проникает даже в кожу, но это еще не самое страшное — она лишает видимости, серый свет с трудом пробивается сквозь свинцовые клубы. Не остается ни листка, ни цветка, ни травинки — вихрь с корнем вырывает всю растительность. Мимо проносятся в полумраке, разбрасывая семена, перекати-поле — единственный прок от всего этого буйства. Подобные бури свирепствуют иногда по нескольку дней подряд; ураган несет тучи пыли с севера на юг, пока не меняет направления и не гонит их обратно. В такие дни птицы и звери прижимаются к земле, стараясь зарыться поглубже. Четверке путешественников не оставалось ничего иного, кроме как пережидать.

Но путники позволяли себе устраивать перерывы не часто и при малейшей возможности двигались вперед. Вставали, как правило, на заре, после чего шли часа два, потом останавливались на завтрак и снова пускались в путь. Бели дневная жара становилась совершенно невыносимой, они шагали по ночам при свете звезд или яркой луны. Привалы устраивали в местах, где находили корм верблюдам. Суточный паек включал 1 фунт пресной лепешки, 3/4 фунта вяленой конины, 1/4 фунта солонины, 1/8 фунта вареного риса, чай и сахар. Никаких овощей и фруктов, источником витаминов служил отвар портулака, сочной травы, довольно часто встречавшейся в этой местности. Рыба и дичь почти не попадались, да и времени на охоту и рыбалку не было. Мясо кенгуру оказалось жестким, как подошва, эму — несъедобными, равно как и местные попугаи[13].

Берк, как и прежде, не вел дневников, и если бы не Уиллс, мы бы мало что узнали об этом походе. Сохранилась, правда, потрепанная записная книжка Берка с металлической застежкой и кармашком для карандаша; к сожалению, почерк руководителя зачастую совсем неразборчив, а часть страниц выдрана. И все же это интереснейший документ. Он начинается поучением: «Думай, прежде чем ответить, и никогда не утверждай, если не убежден в своей правоте». Далее следует краткий перечень дат и мест стоянок:

«20 декабря 1860 г. — Пересекли крик, где встретили много туземцев; нас накормили рыбой и предлагали женщин. Лагерь 70.

21. — Пересекли еще один крик: лагерь 71. Вода прекрасная; отличный корм для верблюдов; замечательное Место для фермы. После Куперс-Крик земля вполне пригодна для обживания и выпаса овец, воды вдоволь.

22 декабря 1860 г. — Лагерь 72. Расположились на краю пустыни.

23. — Шли день и ночь, под утро остановились в русле сухого крика; считаем, что вода близко.

24. — Утром встали на дневку на берегу Грей-Крика; названного в честь нашего товарища, отряженного верхом на поиски воды и сумевшего отыскать водоем. До этого два дня не видели воды. Подвожу кое-какие итоги. От Куперс-Крика (лагерь 65) до Эйр-Крика рассчитывали обойтись взятым запасом — 375 литрами воды; четверо верховых верблюдов несли по 61,5 литров, лошадь — 71, два вьючных верблюда — по 24 и мы — по 2,5 литра каждый.

25. (Рождество). — Вышли в 4 утра и днем добрались до крика, не уступающего по величине Куперсу. В 2 часа пополудни Голах Синг [один из верблюдов] решительно улегся под деревом, призывая последовать своему примеру. Дивная перспектива.

26 декабря; 27 декабря; 29 декабря. — Следовали вдоль крика до тех пор, пока он не свернул на юго-восток. Утром 30 декабря отклонились в сторону. 12.30 — продолжаем идти. Шли 11 часов.

31. — Вышли в 2.20 утра. Шли 13,5 часов.

1 января 1861 г. — Вода.

2 января. — На Кинг-Крике; 11 часов в пути. Отправились в 7; шли 9,5 часов. Пустыня.

3 января. — Вышли в пять утра. Шли 12 часов.

4. — 12 часов в пути.

5. — Вода в Уиллс- или Кинг-Крике. Трудно сказать, в котором часу отправились: сначала кормили верблюдов, потом паковали и навьючивали груз, после этого кормили лошадь и набирали воду. Восхищен спокойствием своих спутников, люди достойно переносят все тяжкие испытания.

13 января 1861 г. — Не имея возможности регулярно вести дневник, буду делать краткие записи и проставлять даты. Дважды, у Куперс-Крика и Кинг-Крика, в день Нового года, туземцы пытались отогнать нас от воды. Один старик вонзил копье в землю и начал было швырять в нас песком, но я выстрелил в воздух из пистолета, и он, позабыв о достоинстве, бросился наутек. Использовали для названий следующие фамилии: Теккерей, Барри, Биндон, Лайонс, Форбс, Арчер, Беннет, Коллес, О. С. Николсон, Вуд, Риксон, Коуп, Тернер, Скрэтчли, Лигар, Гриффит, Грин, Роу, Гамильтон.

18 января. — Все еще на горном кряже; верблюды от страха обливаются потом.

20 января. — Сегодня намерены преодолеть кряж; пока что все идет хорошо. Правда, несчастные верблюды обливаются потом и стонут, но мы им устроили горячую баню в Тернерс-Крике, после чего они, кажется, пришли в себя. Наконец кряж позади».

В этом месте дневник Берка обрывается, несколько страниц отсутствуют и дальше нет никаких записей до конца марта.

Заметки Уиллса гораздо подробней; удивительно, как ему удавалось в суровых полевых условиях, несмотря на предельную усталость, день за днем аккуратным почерком делать записи по 400–500 слов — и при этом ни разу не допустить ни одной орфографической или грамматической ошибки — вдобавок к регулярным метеорологическим и астрономическим наблюдениям, результаты которых он вносил карандашом в отдельный блокнот в кожаном переплете.

Из дневников Уиллса мы узнаем, что, покинув базу 65, они двинулись вниз по Куперс-Крику и несколько дней спустя вышли у Иннаминки на старый маршрут Стерта. У аборигенов Куперс-Крика появление диковинных гостей вызвало суматоху. «Многолюдное племя, — писал Уиллс, — столпившись, разглядывало нас; мужчины, дергая за рукав, приглашали в стойбище участвовать в танцах. Мы решительно отказались. Туземцы, весьма агрессивные на вид, были настроены миролюбиво. Они готовы прибрать к рукам любую мелочь, но рисковать ради нее не станут. Как правило, они безоружны, если не считать щитов и огромных бумерангов, которыми они, по-видимому, убивают крыс и пр. Иногда мы видели у них копья, тростниковыми дротиками они совершенно не пользуются. Они, несомненно, выглядят привлекательней туземцев Муррея и Дарлинга и более доброжелательны. Однако во многих прочих отношениях они уступают своим собратьям, и даже наш малый опыт доказывает, что в большинстве своем это люди коварные и ничтожные».

Позднее отношение Уиллса к аборигенам сильно изменится к лучшему. Но уже и теперь, хотя белые отказывались общаться с этими простодушными людьми, участвовать в их празднествах или пользоваться их женщинами (которые, как и вещи, были всеобщим достоянием), они охотно принимали от них в дар рыбу, а в ответ предлагали бусы и спички.

Однажды Уиллс решил проверить температуру воды в Мутном рыбном садке и обнаружил, что она 36 °C. «Немудрено, — пишет он, — что она показалась нам горячей; мы охладили ее в бурдюке, и я подумал, что будет интересно узнать, какая вода представляется нам холодной. Я поместил термометр в котелок с водой, показавшейся нам почти холодной, и с удивлением увидел, что ее температура 25 °C».

Группа свернула от Куперс-Крика на северо-запад; воды все еще было много, а впереди лежала так называемая Заливная ложбина — в хороший год всю эту территорию на многие мили вокруг затопляют воды Куперс-Крика, Дайамантины и других рек. Потом потянулись песчаные холмы, поросшие ковылем; верблюдам: приходилось осторожно огибать их, чтобы не угодить разрытые крысами ямы. 22 декабря они вступили в Каменную пустыню Стерта. Уиллс смотрит на нее глазам ученого, а не художника. Он не тратит слов на описание ландшафта — смесь ярчайших цветов, красного, белого и голубого; вместо этого он сообщает:

«Я был скорее разочарован зрелищем — пустыня представляла собой каменистую возвышенность, мало чем отличавшуюся от уже виденных нами, разве что большего размера и не столь ровную… Не скрою, мы ожидали увидеть нечто ужасающее, в то время как реальность оказалась вполне заурядной; ходьба по этой земле не так уж тяжела, отдельные участки действительно голые, но нам приходилось видеть куда худшие пастбища, выбитые овцами».

Им повезло: сверни они чуть западнее, попали бы в пустыню Симпсон, настоящую пустыню, которую и теперь пройти не легче, чем тогда. Осадков там выпадает менее четырех сантиметров в год.

24 декабря они устроили день отдыха в волшебном оазисе, а ко «дню подарков»[14] пустыня Симпсон осталась позади; однако вместо того, чтобы следовать на северо-запад по стопам Стерта, Берк решил двигаться вверх по течению Дайамантины до места, где сейчас находится поселение Бердсвилл. Это очень засушливый край, и трудно представить, кто мог услышать там пение птиц, чтобы дать деревушке такое название — «Птичий город». Правда, в тот год Дайамантина была полноводной: сезон дождей выдался обильный, так что когда путешественники расстались с рекой, — она сворачивала а восток, — по пути им попадались другие крики и ручейки. Берк и его спутники пересекли тропик Козерога, есть уже продвинулись на север дальше, чем кто-либо по них; Стерту, в частности, это не удалось.

В первые дни января они шли прямо по курсу вдоль Эйр-Крика. Стояла немыслимая жара, зато людей и животных не мучили комары и муравьи; иногда даже случались короткие передышки от мух. На раскаленное небо нельзя было поднять глаз. Создавалось впечатление, что жизнь замерла, остановилась, пережидая жару. Аборигены исчезли. В полдень горизонт терял очертания, а в каждом глинистом влее дрожали блики несуществующего озера. Впрочем, им ни разу не пришлось нести на себе воду больше трех дней кряду; по ночам на пустыню опускалась блаженная прохлада. 7 января поднялся ураганный ветер, но, к счастью, быстро утих, а на следующий день можно было заметить робкие признаки того, что пустыня заканчивается. Они подстрелили дикого индюка, неуклюже пытавшегося взлететь, и полакомились его нежнейшем мясом. Снова появились деревья, а с ними — комары; караульные вынуждены были всю ночь жечь костры, отгоняя насекомых.

Мало-помалу радость открытий — восторг от зрелища невиданного доселе — проникает в сухую, подчас даже суровую прозу Уиллса: «По мере продвижения, с каждым шагом ландшафт оживал. Стаи голубей поднимались на крыло и улетали на восток, на склонах холмов зеленели растения, наполнявшие воздух ароматом свежести. Лошадь тянет изо всех сил уздечку, торопясь добраться до травы».

Он продолжает (9 января): «Прошли шесть миль по холмистой равнине, покрытой буйной растительностью; при нашем приближении над маленькими криками взлетают утки, весело носятся голуби».

И дальше (11 января): «Выступили в пять утра. Дорога шла по живописной местности, поражавшей обилием воды. Настолько увлеклись ее красотой, что совершенно забыли об ожидавшемся затмении солнца; напомнили об этом необычная прохлада и какое-то особенно хмурое небо; забывчивость обернулась благом — в полдень температура поднялась лишь до 28 °C, сильно облегчив переход. Все радовало глаз, особенно обилие зелени и воды».

Впереди вырисовывалась массивная гряда — огромное событие для людей, почти месяц шагавших по равнине; приближаясь к ней, они пересекли несколько речушек с «кристально чистой водой». После долгого перерыва путешественники встретили аборигенов. Однажды Кинг, спускаясь по склону на верблюде, до смерти напугал женщину — схватив ребенка, она бросилась со всех ног наутек. Крутые склоны, поднимавшиеся на 300 метров, были усыпаны кусками железной руды. 19 января они все еще одолевали хребет Селуин, который, по словам Берка, «вконец обессилил верблюдов». На следующий день наконец горы остались позади, и четверо путешественников попали в тропическую часть континента. К тому времени они прошли около 500 миль.

Местные тропики не совсем обычны. Помимо общих примет — влажной жары, ураганных ливней, экзотических цветов и мириадов насекомых — им присущи чисто австралийские черты: среди деревьев доминируют эвкалипты, а вся растительность окрашена в полутона. Ничего похожего на зеленое буйство джунглей Индонезийских островов, находящихся всего в нескольких сотнях миль к северу. От самой земли веет глубокой древностью, усталостью, отчуждением. Безусловно, вы увидите и мангровые болота, и редкие пальмы, и сплетение цветущих кустарников, но это — на берегу залива Карпентария. Наиболее же типичной картиной будут пространства, покрытые сухой колючей травой, скрэб вместо джунглей и десятки тысяч монументальных термитников, которые придают всему краю вид огромного кладбища. Отметим, что эвкалипты тропиков отличаются от тех, что растут в центре или на юге: у них темней копа и гуще крона. Если потереть в руке плотный мясистый лист и выдавить капельку масла, его запах будет иной, чем у южных эвкалиптов. Вдоль рек растут деревья с тончайшей светло-желтой корой, которая шелушится и отслаивается как бумага. Ночь здесь в отличие от пустыни не приносит прохлады, круглые сутки земля и воздух пышут жаром. Легкий бриз, тянущий днем залива, к вечеру утихает, и стволы эвкалиптов, приведениями белеющие во тьме, сохраняют тепло долго еще после захода солнца.

Берк ожидал встретить у побережья буйволов, лесных свиней и других тропических животных, но им по-прежнему попадались лишь эму, кенгуру и дикие собаки, которых они видели и тысячу миль южнее. Местность была почти идеально ровной, и несколько раз они наблюдали издали австралийских журавлей — огромных похожих на цапель птиц, одних из красивейших представителей фауны континента. Когда разом взлетела стая из 40–50 птиц, казалось, что в воздухе на фоне бледно-голубого неба раскрывается расписная японская ширма. По торфяным болотам вышагивают на длинных оранжевых ногах аисты ябиру, взмахивая черно-белыми крыльями и окидывая окрестности надменным взором; тысячи какаду, примостившихся на мертвых деревьях, создавали впечатление, будто высохшие ветки вдруг покрылись розовым цветом.

Начинался сезон дождей, лень за днем теплые струи обрушивались на землю. Верблюды с трудом переносили обилие влаги; они увязали в трясине, жалобно стенали и отказывались двигаться дальше. Конь Билли совсем ослаб. Около 170 миль все еще отделяли участников похода от моря. Они следовали вдоль течения реки Клонкарри к месту слияния ее с Флиндерсом (а не Альбертом, как считал Уиллс: это была одна из немногих допущенных им ошибок). Теперь они шли по местности, которую в свое время пересекли Грегори и Лейхардт, но путь от этого не становился легче; все было неведомо и враждебно, как и прежде. Чтобы как-то избежать выматывающей дневной жары, они стали совершать переходы по ночам при свете луны. Наконец группа добралась до реки Флиндерс и медленно двинулась вдоль одного из ее притоков — Байно, который вел прямо к морю. Трясина становилась непроходимой.

«Выступив в 7.30 утра, — пишет Уиллс 30 января, — после нескольких неудачных попыток вызволить увязшего в трясине Гола [одного из верблюдов], было решено начать укладывать гати, чтобы он смог перебраться на другой берег койка. Однако выяснилось, что провести его через глубокие ямы нет никакой возможности; Кинг отделился от отряда, чтобы попытаться пересечь крик в двух-трех милях дальше, и мы всерьез обеспокоились, завидев группу туземцев, прятавшихся за эвкалиптами».

Когда до моря оставалось около 30 миль, Берк решил снова разделить группу. Оставшиеся верблюды вязли на каждом шагу и тащить их дальше стало невозможно. На берегу Байно разбили лагерь 119. где остались Кинг и Грей, а Берк и Уиллс, взяв с собой коня Билли, отправились дальше. Утром в воскресенье 10 февраля они покинули лагерь с трехдневным запасом провизии. На Билли помимо седла был навьючен только десятикилограммовый мешок с провиантом, но этого оказалось слишком много — уже в 300 метрах от лагеря конь увяз в липкой грязи «настолько прочно, — пишет Уиллс, — что не мог шевельнуться; вызволить его никак не удавалось, поэтому пришлось подрыть землю со стороны реки и столкнуть его в воду».

Еще через пять миль Билли опять увяз и снова им пришлось его вызволять из мягкой глины, куда ноги уходили по щиколотку, а иногда и по колено. Неожиданно они наткнулись на плотно утоптанную тропу, которая привела их в лес, где виднелись следы недавнего пребывания аборигенов: они выкапывали ямс вокруг костров. Ямса, пишет Уиллс, было «так много, что туземцы побросали добрую часть, отобрав самые лучшие: корни, но мы были не столь привередливы и доели остатки, найдя их очень вкусными».

Пройдя еще с полмили, они увидели лежащего у костра аборигена; возле него сидела лубра (жена) с ребенком. «Мы остановились, — пишет Уиллс, — на приличном расстоянии, чтобы не напугать их. Как раз в этот момент мужчина поднялся, и его взгляд упал на нас. Смешно было видеть, как он опешил, видимо решив, что это дурной сон». Неподалеку стояла ладно сложенная хижина, «достаточно просторная, чтобы вместить дюжину туземцев». Жилище стояло в живописном месте на краю леса; дальше начиналась заболоченная низина, где кормились сотни диких гусей, ржанок и пеликанов. Путники пересекли болото и вышли к протоке. «Здесь, — продолжает Уиллс, — мы увидели трех туземцев, которые, как это уже бывало не раз, без всякой просьбы с нашей стороны молча повели нас по течению. Это сильно помогло, потому что почва по большей части была очень рыхлой и топкой. Когда они нас оставили, мы пошли медленней и, одолев еще около трех миль, решили заночевать». Вода в протоке оказалась соленой — значит, ее пригнал морской прилив. Они были у цели!

На следующий день Берк и Уиллс совершили попытку добраться до моря, однако одолеть протоку оказалось невозможно — путь преграждали трясина и мангровые заросли; кроме того, из-за проливных дождей вода в протоке поднялась до опасного уровня, конь Билли «испекся» от жары, а запасы провизии таяли на глазах. Даже теперь, столько лет спустя, испытываешь горькую досаду от того, что Берку и Уиллсу так и не удалось взглянуть на тропическое море, омывающее залив Карпентария; это были бы заслуженной наградой путешественникам за все их лишения и невзгоды. А так с горечью приходилось в последний момент поворачивать назад. Очень откровенно об этом пишет Берк: «Как хотелось бы сказать, что мы дошли до моря, но взглянуть на открытый океан нам так и не удалось, хотя мы приложили к тому все усилия».

Но и совершенного было достаточно: они пересекли континент, завершив маршрут, начатый в далеком Мельбурне. На следующий день с восходом солнца они двинулись обратно к лагерю, где их встретили Кинг и Грей.

Теперь четверых первопроходцев снедала одна мысль — как добраться до склада на Куперс-Крике прежде, чем кончатся их запасы провизии.