Дорога через безмолвие

Глава 13 ВОЗВРАЩЕНИЕ В МЕЛЬБУРН

За два дня Кинг поправился настолько, что смог отвести их к могиле Уиллса в семи милях ниже по течению крика. Место выглядело так, как он его описал, — две хижины на песке между двумя водоемами. Здесь, однако, успели побывать дикие собаки, и тело бедняги Уиллса было чудовищно обезображено. Они аккуратно собрали останки и вырыли могилу. За неимением молитвенника Хоуит прочитал евангельские строки из Первого послания к коринфянам, как нельзя лучше соответствовавшие моменту:

На ближайшем к могиле дереве вырезали следующую надпись:

Куперс-Крик

У. Дж. Уиллс

ХLV ярдов

W.N.W.

Внизу Хоуит добавил свои инициалы — А. X. После этого они вырыли дневники Уиллса и ушли.

Кинг с превеликим трудом добрался до лагеря и несколько дней не мог двигаться. Он подробно объяснил Хоуиту, где найти тело Берка. Оставив Кинга в палатке под наблюдением д-ра Уилера, 21 сентября спасательная партия отправилась вверх по Куперс-Крику. В свое время они проходили метрах в тридцати от этого места и даже устроили неподалеку привал. Здесь тоже побывали собаки динго, но тело в основном сохранилось. Чуть поодаль в песке лежал заряженный покрытый ржавчиной «кольт» со взведенным курком. Неужели Берк собирался застрелиться?

Останки завернули в британский флаг и опустили в могилу. Все стояли вокруг с непокрытой головой, а Хоуит прочитал вслух стих из одиннадцатой главы Евангелия от Иоанна: «Я семь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет; и всякий верующий в меня не умрет вовек».

Рядом на причудливо изогнутом эвкалипте вырезали надпись:

Р.О'Х.Б.

21.9'61.

А.Х.

Миссия была закончена; все члены экспедиции Хоуи-та почувствовали явное облегчение, Кинг тоже поправлялся. Один Хоуит ощущал некоторое разочарование: поход закончился слишком быстро, а он мечтал об исследовании новых земель, надеялся пересечь континент и встретиться с капитаном Норманом на северной кромке — у залива Карпентария. Не подлежит сомнению, что, если бы не Кинг, которого он должен был доставить обратно, Хоуит непременно отправился бы дальше.

Пожалуй, со времен Стерта среди австралийских путешественников не появлялось столь яркой фигуры. Позднее Хоуит станет выдающимся этнографом и президентом Австралийской ассоциации развитии науки. А сейчас молодой, полный жажды деятельности ученый находился под сильным впечатлением от увиденного на Куперс-Крике; аборигены, скалы, растения, сверкающие следы метеоров в ночном небе — все приводило его в восторг; он легко и уверенно передвигался по этой первозданной земле. Хочется отметить еще одну редкую среди австралийских исследователей особенность — он обладал чувством юмора. В сообществе людей, ценивших пуще всего решимость и военную закалку, это качество особенно поразительно.

В стане Хоуита не было недовольных, никто не оспаривал его роль лидера; он прекрасно знал буш, так что экспедиция не терпела нужды в провизии. Состояние лошадей и верблюдов даже улучшилось по мере удаления от Дарлинга. Добравшись до Куперс-Крика, люди не потеряли уверенности в благополучном исходе и могли наслаждаться окружающими красотами.

Первым делом Хоуиту надлежало оповестить мир о развязке событий; для этой цели он захватил с собой из Мельбурна четырех почтовых голубей. Теперь пришла пора выпустить их. Однако, открыв клетки, которые протряслись сотни миль на верблюжьих спинах, они увидели, что птицы напрочь лишились хвостовых перьев. Хоуит подстрелил трех диких голубей и вощеной ниткой прикрепил их хвостовые перья своим птицам. Операция прошла блестяще: выпущенные в палатке голуби с легкостью носились по воздуху. Четыре послания поместили в прикрепленные к лапкам легкие металлические гильзы, и на заре следующего дня голубей выпустили на волю.

Поначалу все шло как нельзя лучше — птицы стремглав взмыли вверх и полетели на другую сторону крика. Будь с ними Стерт, в свое время пользовавшийся этим способом, он мог бы заранее им сказать, что произойдет дальше: из поднебесья внезапно вынырнула стая больших соколов, один голубь был убит сразу же, двое других в панике кинулись за песчаный холм без всякой надежды выбраться оттуда живыми, а четвертая птица, сразу же отказавшись от борьбы, спряталась. Подойдя ближе, люди увидели, что до смерти напуганный голубь забился под куст, а пристроившийся на ветке сокол не спускает с него глаз.

Днем они еще раз попытали счастье с последней птицей, но та не пожелала вторично подвергать себя гремел гром, но люди чувствовали, что беспредельная пустыня может быть не только враждебной.

Наконец-то удалось разгадать загадку таинственных лошадиных следов, которые видел Хоуит в нижнем течении крика: по пустыне бродила одинокая чалая лошадь, убежавшая от Стерта 16 лет назад на Куперс-Крике. Она выжила и даже выглядела довольно крепкой, по совсем одичала, одно ребро у нее было сломано— видимо, кто-то угодил в нее палкой или бумерангом. Ее поймали, но вскоре она сдохла.

Кингу постепенно становилось лучше. Он все еще был очень слаб, но прибавлял в весе с поразительной скоростью; Уэлч замечает, что «ничего подобного не видел в жизни — с тех пор как его нашли, Кинг изменился до неузнаваемости». Пришлось даже распустить одежду, которая стала ему явно тесной.

25 сентября д-р Уиллср заключил, что Кинг в состоянии ехать домой. Путешественники покинули лагерь, оставив последнего голубя грустно сидеть на ветке. Первые несколько дней, щадя Кинга, караван неторопливо двигался вдоль крика. 28 сентября они въехали в бывший базовый лагерь 65 и только теперь разрыли злополучный тайник. Все лежало на месте: полевые дневники Уиллса, письмо Берка, написанное по возвращении с залива, записка Уиллса, оставленная в конце мая, несколько торопливо набросанных планов местности с маршрутами следования и пара записных книжек в жестяной банке. Забросив пустую яму землей, они покинули место, вызывавшее столько горьких воспоминаний.

Дул теплый ветер, наступила прекрасная весенняя пора. Распускались цветы, земля покрывалась буйной растительностью, перелетные птицы стаями тянулись к водоемам. Езда на верблюде утомляла Кинга, он чувствовал себя неважно, и потому решено было дать ему однодневную передышку, а потом пересадить на лошадь. 4 октября экспедиция изготовилась к марш-броску через безводную пустыню к Курлиатто. Животных в последний раз вволю напоили из крика. Но опасения оказались напрасными — вода встречалась повсюду и марш-бросок обернулся приятной прогулкой. Для Кинга это было особой удачей: он все еще был очень слаб. Не раз во время пути Уиллер приказывал остановиться, чтобы дать Кингу перевести дух и собраться с силами. Соратник Берка и Уиллса блаженно улыбался, иногда охотно болтал, но чаще угрюмо молчал, погрузившись в себя, и не реагировал на окружающих.

11 октября, когда до Менинди оставалось около трети пути, Хоуит отправил Браге с помощником вперед, чтобы побыстрей сообщить весть о судьбе экспедиции Берка. Основной караван медленно следовал за гонцами. 28 октября они наконец въехали в Менинди. Прошел год с тех пор, как Кинг в последний раз видел селение. Здесь ему дали неделю передохнуть и 6 ноября отправили в Мельбурн под присмотром Уэлча.

Хоуит с ним не поехал. Он не искал славы — аплодисменты и восторги толпы были ему не по вкусу. Он остался в Менинди, привел в порядок лагерь экспедиции, написал отчет, а в Мельбурн вернулся, когда сенсация уже утихла.

Вначале же возбуждение публики достигло ошеломляющего накала. Когда 2 ноября известие поступило в Мельбурн — Браге отправил телеграмму из Бендиго, — и мир узнал, что экспедиция сумела пересечь континент ценой гибели Берка, Уиллса и Грея, а выжить удалось одному лишь Кингу, оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. В наши дни его можно сравнить разве что с вестью о том, что на Землю спустился единственный оставшийся в живых участник экспедиции на Луну. Вот что пишет об этом д-р Уиллс: «Я жил тогда в доме своего друга г-на Оркни. Хозяин с супругой и еще одной дамой были в опере. Вернулись они в половине одиннадцатого. Я удивился столь раннему приходу и решил, что, видимо, случилась какая-то неприятность. Ко мне подошел слуга и сказал, что хозяин желает приватно поговорить со мной. Так я узнал страшную весть, объявленную в театре во время антракта.

Как только я оправился от шока, мы сели в коляску и поехали к дому казначея Комитета д-ра Уилки. Он уже знал о депеше, но пребывал в некотором замешательстве, поскольку официальное сообщение в Комитет еще не поступило. В этом момент в гостиную вошел почетный секретарь Комитета д-р Макадам. Он поразился услышанному, ни за что не желал ему верить и подтвердил, что никакой телеграммы не получал. Я спросил его, когда он ушел из дома. «В семь часов», — ответил д-р Макадам. «Боже милостивый! — воскликнул я. — Быстрей в коляску!» Мы поехали к нему, и там уже несколько часов ждала телеграмма.

На следующее утро, в воскресенье 3 ноября Браге прибыл на вокзал «Спенсер-стрит». Хоуит отправил ним дневники и письма, вырытые из тайника на Куперс-Крике. Я с нетерпением ждал его приезда. Д-р Макадам тоже явился на перрон, он выглядел подавленным и усталым, словно всю ночь провел на ногах. Он настойчиво просил меня поехать с ним в губернаторскую резиденцию в четырех милях от Мельбурна; одному богу известно, почему он так настаивал. Не без труда я получил от него пакет с документами, который передал на сохранение д-ру Уилки».

Все горели желанием встретить Кинга, единственного человека, чудом выбравшегося из адской бездны; всем хотелось увидеть его, поздравить, пожать руку и заверить, что он будет щедро вознагражден за пережитые страдания. Первую порцию восторгов бедняга Кинг получил 21 ноября по прибытии в Суон-Хилл. На первых этапах пути из Менинди Кинг с Уэлчем останавливались на ночлег у фермеров, которые вели себя спокойно, но уже в Суон-Хилле колонисты не могли себя сдержать. Слабого, как былинка, Кинга сняли с лошади, на руках перенесли в кабриолет и под громкие крики повезли в здание суда на торжественный прием. После речей начался обед с обильным возлиянием, каждый норовил перещеголять соседа витиеватостью тоста, застолье затянулось до глубокой ночи. Сам Кинг не выпил ни капли; он сидел смущенный, потерянный, не мог выговорить ни слова, не знал, что делать с вином, которое ему исправно подливали.

На следующее утро Кинга посадили в дилижанс и отправили в Бендиго, где его уже поджидали ретивые старатели. Они высыпали навстречу, трубя в горны и колотя в барабаны. Все дома в городе были украшены цветами и гирляндами. При виде экипажа поднялась беспорядочная пальба из ружей и пистолетов.

«Мне никак не удавалось вывести Кинга из его удрученного состояния», — писал позднее Уэлч. Кинг забился в глубину дилижанса, поэтому за героя приняли Уэлча; огромная толпа двинулась за ними следом к центру города. Во главе процессии шествовал духовой оркестр, исполняя бравурный марш.

Видные граждане Бендиго собрались в банкетном зале гостиницы «Шамрок»; шампанское по поводу торжественного события лилось рекой. После дюжины тостов в свою честь Кингу пришлось выступить с ответным словом, но едва он произнес имена Берка и Уиллса, как у него перехватило дыхание и он в слезах рухнул в кресло. Тем временем снаружи страсти накалялись, толпа грозила ворваться в гостиницу, чтобы хоть краем глаза взглянуть на Кинга. Старателей удалось сдержать, только пообещав, что он ненадолго появится на сцене местного театра. Обезумевшие поклонники ринулись к театру и в неразберихе чуть не затоптали Кинга. Его с трудом вызволили, отвели в номер и заперли на ключ. Разбитый и потрясенный всем происходящим Кинг в ту ночь еле пришел в себя.

Дилижанс, повезший их дальше, в Каслмейн, был празднично разукрашен; завидев его, поселенцы выходили к тракту приветствовать путешественника. В местечке Вудент их ожидал поезд; на локомотиве трепетали флаги, на-предназначенном для Кинга вагоне красовалась цветная лента. Восторженная толпа плотно обступила платформу, так что им с трудом удалось пробиться. На каждой станции в вагон летели букеты цветов.

Поезд должен был прибыть в Мельбурн вечером, но уже с раннего утра на Спенсер-стрит к центральному вокзалу начали стекаться встречающие. Комитет тщательно разработал процедуру торжественной встречи. Макадаму предстояло встретить Кинга на вокзале и отвезти в открытой карете в особняк Королевского общества, где их должны ожидать губернатор Генри Баркли, члены Экспедиционного комитета с женами и политические лидеры колонии. После торжественной церемонии сестра Кинга, г-жа Бантинг, надзирательница мельбурнского приюта умалишенных, намеревалась взять брата к себе домой в пригород Килду.

Таков был план. Не учли лишь одного — крутого нрава д-ра Уиллса, имевшего, как обычно, свою программу. Он считал, что его, безутешного отца одного из героев, несправедливо обошли вниманием. Между тем д-р Уиллс намеревался стать центром событий. Когда поезд остановился на предпоследней станции перед центральным вокзалом, д-р Уиллс ворвался в купе к Кингу и Уэлчу. Те были несколько ошарашены. Д-р Уиллс бурно приветствовал Кинга и, схватив его за руку, попытался вытащить из вагона: он объявил себя представителем Комитета и сказал, что ему поручено доставить Кинга прямо к губернатору. У станции уже стояли экипажи. Но тут запротестовал Уэлч; он заявил, что получил четкие указания привезти Кинга на главный вокзал, где их ожидал Макадам. По рассказам Уэлча д-р Уиллс, придя в бешенство, обрушил на него «град оскорблений». Отдает ли Уэлч себе отчет в том, что собирается нарушить приказ губернатора?! Уэлч оставался непреклонным; д-р Уиллс, все еще в ярости, уселся в купе и вместе с ними поехал в Мельбурн.

Поезд медленно вползал под своды главного вокзала города; ликующая толпа ринулась вперед, оттеснив Макадама и его друзей. Натиск был столь могуч, что проводники не могли открыть двери вагона. В конце концов Уэлчу удалось вылезти и, плотно обхватив Кинга вокруг талии, пробиться на улицу. Там он кликнул кэб, и они с Кингом забрались в экипаж. Расторопный д-р Уиллс, не отстававший от них ни на шаг, вскочил туда же. Извозчику приказали ехать к зданию губернаторства, рассчитывая спрятать там Кинга от поклонников.

Тем временем толпа уже успела заполнить привокзальные улицы, ведущие к Королевскому обществу; увидев, что экипаж увозит Кинга совсем в другом направлении, народ решил, что план изменился, и ринулся за ними — кто бегом, кто верхом, кто в каретах. Макадам с сестрой Кинга никак не могли протиснуться сквозь плотные ряды встречающих; наконец им удалось выбраться на площадь и они тоже припустили за экипажем Кинга. Вся кавалькада промчалась по Коллинз-стрит, потом по Уильям-стрит, а оттуда — к зданию губернаторства. Там ценой неимоверных усилий Кинга протолкнули сквозь толпу и через зал Совета провели в кабинет главного секретаря. Герой похода не мог унять дрожь и едва держался на ногах. К нему подвели сестру; чуть позже в кабинет вошел Баркли, которому не без труда удалось протиснуться сквозь публику, успевшую заполнить все здание. Д-р Уиллс пробрался в кабинет через боковую дверь. При виде губернатора. Кинг с сестрой поднялись, но Баркли позволил им сидеть; Кинг был настолько слаб, что пришлось отменить все церемонии, и, как только шум за дверью немного стих, его отвезли домой к сестре.

«В свое время при виде Данте, — писала мельбурнская «Геральд», — люди говорили: «Вот идет человек, побывавший в преисподней». Эти же слова хочется повторить сейчас, глядя на Джона Кинга».

В преисподней? Конечно, он пережил немало потрясений, голодал, терпел лишения, однако теперь, когда на него обрушилась слава, не исключено, что в минуты Кинг хотел бы снова оказаться среди аборигенов на Куперс-Крике…