Дорога через безмолвие

Глава 3 ЭКСПЕДИЦИЯ СОБИРАЕТСЯ

Философский институт Виктории представлял собой частное заведение, занимавшееся научными изысканиями. Он состоял из узкого круга лиц, пользовавшихся; значительным влиянием в колонии. Не обладая никакой формальной властью, Институт, говоря современным языком, был частью истеблишмента, своего рода клубом правящей элиты. Членами кружка состояли новый губернатор сэр Генри Баркли и верховный судья сэр Уильям Стоуэлл. Среди прочих следует назвать лектора университета доктора Джона Макадама, ставшего вскоре видным политическим деятелем, лорд-мэра Мельбурна Ричарда Идеса, ботаника Фердинанда фон Мюллера[6] и специалиста в области метеорологии Джорджа Нимейера; в списке мы также видим богатых коммерсантов и скваттеров, процветающих адвокатов, политиков и даже двух священников.

К концу 50-х годов королева пожаловала Институту титул Королевского общества. Чтобы соответствовать новому статусу, оно заняло комфортабельный особняк на Виктория-стрит недалеко от здания парламента, где достопочтенные члены Общества в непринужденной обстановке проводили теперь свои «слушания».

При том обилии проблем, с которыми сталкивались поселенцы, осваивавшие Австралию, недостатка в темах дискуссий у ученых мужей не было; зачитывались доклады о геологических исследованиях на золотых приисках, об обычаях аборигенов, акклиматизации завезенных животных и растений, о движении небесных тел в Южном полушарии. Д-р Мюллер, побывавший с Грегори в Северной Австралии, вынес на рассмотрение вопрос об изучении внутренних областей континента, и в 1857 году Общество создало комиссию «по организации и снаряжению в Виктории экспедиции в видах пересечения Австралийского континента». В начале следующего года сэр Уильям Стоуэлл созвал заседание для обсуждения этого рискованного предприятия, на котором богатый делец по имени Амброз Кайт выразил готовность внести тысячу фунтов при условии, что еще две тысячи будут собраны в течение года за счет пожертвований.

Какое-то время вся затея висела в воздухе — как раз в этот период в делах колонии наступил спад; за одиннадцать месяцев удалось собрать лишь 900 фунтов. Пришлось отправить новый подписной лист «скваттерам, негоциантам и другим джентльменам», и вскоре с каждой почтой стали приходить чеки, денежные переводы и наличные. Один деревенский священник внес 100 фунтов, Баркли выписал чек на 50 фунтов, капитан Кейделл обещал предоставить в распоряжение экспедиции пароходы на Муррее и Дарлинге; к назначенному сроку к тысяче Кайта добавились еще 2200 фунтов. Парламент Виктории, поначалу скептически отнесшийся к идее, проголосовал за субсидию в размере 6000 фунтов. Таким образом, Общество, имея на руках 9000 фунтов, получило возможность начать подготовку.

Для организации предприятия учредили специальный комитет во главе со Стоуэллом и Макадамом в качестве секретаря. Прежде всего надлежало подобрать руководителя будущей экспедиции. Первым кандидатом был Грегори, уже совершивший поход к центру континента, но он отказался, предложив, в свою очередь, на это место майора Уорбертона, опытного исследователя из колонии Южная Австралия. Комитет, однако, отверг его кандидатуру, считая, что главой экспедиции непременно должен стать житель Виктории, и поместил в мельбурнских газетах соответствующие объявления. Четырнадцать соискателей подали прошения, но к окончательному обсуждению оставили лишь шестерых претендентов. Одним из них был начальник полиции округа Каслмейн — Роберт О'Хара Берк. Большинством голосов — десять против пяти — Комитет избрал его на пост руководителя экспедиции.

Выбор по многим статьям представляется странным. Берк никогда прежде не участвовал в длительных походах и не имел никакой научной подготовки. Кроме того, он был ирландцем до мозга костей, а следует заметить (рискуя вызвать яростные возражения, как при всяком обобщении подобного рода), что в ирландском характере есть ряд черт — таких, как излишняя резкость и богатое воображение, своеволие и отчаянная храбрость, — которые парадоксальным образом служат в экспедиционных делах скорее недостатком, чем достоинством.

Из среды ирландцев вышли лучшие британские генералы, но ирландские имена редко встречаются среди первопроходцев Австралии, Африки, Азии и Америки. Для подобных предприятий противопоказана порывистость, исследовательские экспедиции требуют выдержки и упорства, огромного терпения и такта, методичности в ущерб эмоциям, наконец, умения отрешиться от всего постороннего, сосредоточившись на главной цели. Ирландец великолепен в лихой кавалерийской атаке и штыковом бою, но рытье траншей ему органически претит; последние качества скорей ассоциируются с шотландцами и англичанами (что вовсе не исключает ситуаций, когда шотландец или англичанин окажется несостоятельным, в то время как ирландец проявит незаурядное терпение и волю).

Берк вырос в имении Сент-Клеранс в графстве Галвэй в семье землевладельцев и военных. После окончания Королевского военного училища в Вулидже он поступил в кавалерийский полк, приданный австрийской армии. Когда полк расформировали, он вернулся в Ирландию, где служил констеблем, а затем получил пост инспектора полиции в колонии Виктория. В Австралию он прибыл как раз в период разгула страстей, вызванных «золотой лихорадкой», и быстро проявил армейские навыки. Когда старатели-европейцы учинили расправу над двумя тысячами китайцев на Буклендских приисках, Берк во главе маленького отряда совершил пятидесятимильный марш-бросок к месту происшествия и железной рукой восстановил порядок.

В 1854 году, испросив годичный отпуск, он отбыл в Европу, чтобы принять участие в Крымской кампании, но опоздал: война уже кончилась. Берк возвратился в Викторию, где быстро получил пост начальника полиции в густонаселенном районе золотодобытчиков — Каслмейне. Ко времени назначения руководителем исследовательской экспедиции ему исполнилось 39 лет и он все еще не был женат.

Таковы официальные данные. Что касается личности Берка, то здесь суждения современников разноречивы. Вот как описывает Берка управляющий банком, хорошо его знавший: «Типичный ирландский сорвиголова с вполне заурядной внешностью и длинной бородой, в которой часто застревали остатки пищи. Вне службы часто расхаживал в нелепой, похожей на сомбреро шляпе, брюки неряшливо свисали мешком, поскольку он не носил помочей. В целом вид был весьма неопрятный… Про него рассказывают анекдотический случай, тем не менее имевший место в действительности: возвращаясь из Иаканданда в Бичуэрт, он заблудился на проторенной дороге и с трудом добрался до места назначения, опоздав на несколько часов. Путешественником его никак не назовешь…»

Другой современник пишет: «За резкими манерами скрывался мягкосердечный человек». И еще одна характеристика: «Он был добр и щедр до абсурда, но случись что-нибудь непредвиденное, и он терялся, приходя в такое замешательство, что лишался всякой способности к здравому разумению. Решившись на что-либо, он никогда не задумывался о последствиях. Будучи на службе человеком железной дисциплины, не терпел, если кто-то перечил ему».

«У Берка, — пишет следующий современник, — никогда не водилось фрака, ни даже белой рубашки, он одевался по-солдатски, хотя был джентльменом и чувствовал себя прекрасно в высшем обществе». (Последнее, по-видимому, намек на связи Берка с богатым семейством из Клонкарри.) За Берком числилось немало чудачеств. Так, сочтя однажды, что начинает толстеть, он приказал слуге тратить на еду не более шести пенсов в день. Он обожал бултыхаться в вырытом позади дома бассейне, а после сидел на солнце нагишом, но в каске, с книгой в руке.

По общему мнению, Берк «был темпераментным, чудаковатым смельчаком… Он то ли не сознавал опасности, то ли упивался риском до степени безрассудства». Берк как бешеный носился на лошади по лесам и болотам, проявляя «такую прыть, что некоторые люди считали его не в своем уме». Берк обладал способностями к языкам и любил выписывать цитаты французских, немецких и итальянских поэтов, которые развешивал потом на стенах приемной в своем полицейском участке. Посетители, с любопытством разглядывая интригующие цитаты, вдруг застывали на месте, натолкнувшись на следующее объявление: «Читать написанное на стенах запрещается». Он охотно одалживал друзьям: «Деньги просачивались у него сквозь пальцы, едва он успевал получить жалованье». Иногда он исчезал из виду и не появлялся на работе несколько дней подряд.

Особое удовольствие доставляло ему доводить до белого каления одного судью, не терпевшего, когда хлопали его калиткой. Берк мог промчаться верхом 30 миль ради того, чтобы хлопнуть этой самой калиткой. Он слыл человеком богемным и, что удивительно для ирландца, был протестантом. А вот одно из существенных замечаний: «Худшего бушмена[7] трудно вообразить — он всегда шел напролом».

Ходили упорные слухи о его романе с молоденькой актрисой Джулией Мэтьюз, приехавшей в Австралию петь в оперетте. Впервые Берк увидел ее на выступлении бродячей труппы, прибывшей на золотые прииски; по отзывам современников, это была «пышная и веселая» девица, весьма бойкая по тогдашним понятиям. Говорили, что он являлся на каждый ее концерт в Бичуэрте, а затем последовал за труппой. По рассказам одного из коллег по службе в полиции, Берк впал в полное отчаяние, когда Джулия ответила отказом на его предложение выйти за него замуж. Он купил пианино и несколько недель не вылезал из дома, разучивая с помощью учителя-немца ее песенки.

Так или иначе все сходятся в одном: Берк, несомненно, умел расположить к себе. Приехав в Мельбурн, где ему предстояло занять пост главы экспедиции, он приоделся, поселился в богатом пригороде — Ричмонде — и вступил в члены Мельбурнского клуба, представлявшего собой, как и Королевское общество, важный институт истеблишмента. Одна из дам описывает его следующим образом: «Познакомившись ближе с мистером Берком, мы прозвали его Рубакой — он действительно производил впечатление человека отважного и отчаянного, к тому же через все лицо у него тянулся огромный шрам от сабельного удара, полученного на дуэли еще в его бытность в кавалерии на австрийской службе. Все отмечали его прекрасные манеры; танцевать с ним было одно удовольствие».

Последнее описание внешности Берка никак не согласуется с его единственной сохранившейся фотографией, снятой вскоре после начала экспедиции. На дагерротипе видно холеное лицо, небольшую, начинающуюся со лба лысину, аккуратно подстриженную бороду — и ни малейших следов шрама. Глаза удивительно мягкие, взгляд романтический и задумчивый; в целом — лицо поэта.

Совершенно очевидно, что перед нами необычный характер, оказавшийся в необычных обстоятельствах. Вместе с тем нельзя не признать, что все поступки Берка отмечены какой-то бесшабашностью, отсутствием серьезности и целеустремленности. Непрерывные мотания верхом, легкомысленные поступки, страсть к богеме, сочетание мелочного педантизма на службе с нелепыми причудами вне ее, связь с актрисулькой — все это отдает наивностью и провинциализмом, качествами весьма далекими от вкусов джентльменов из Королевского общества. Он ничем не походил на Стерта и никак не соответствовал представлениям о лидере, руководителе исследовательского похода, которому можно доверить ответственное дело и человеческие жизни.

Почему же все-таки Комитет остановился на кандидатуре Берка? Конечно, сыграли свою роль обаяние и скромность, его храбрость и рвение не подлежали сомнению, послужной список выглядел безупречно, но, думается, ореол авантюрности оказался решающим для кабинетных «философов», искавших человека для похода в неведомое. Научную неосведомленность руководителя они рассчитывали компенсировать, включив в экспедицию ряд ученых, а тут у Комитета был богатый выбор.

Доктор Нимейер обещал свою помощь, по крайней мере на начальном этапе, Ботаником и врачом экспедиции назначили доктора Германа Беклера, получившее образование в Мюнхене; это был методичный, скрупулезный работник, весьма компетентный в своей области, хотя как человек немного скучноватый. Пост натуралиста достался Людвигу Беккеру, еще одному немцу, отличавшемуся от доктора, как любили шутить, одной лишь буквой «л». На самом деле «фамильное» сходство тем и исчерпывалось. Беккер — громкоголосый жизнерадостный человек — был дилетантом в оригинальном значении этого слова. Он родился в Дармштадте в семье, обладавшей влиятельными связями: один его брат стал начальником штаба Гессенской армии, а второй — личным секретарем принца-консорта Англии и гувернером старших сыновей королевы Виктории. Людвиг, будучи непоседой, стал странствовать по свету; ко времени назначения в экспедицию он уже успел объездить всю Бразилию и девять лет прожить в Австралии, в том числе и на золотых приисках.

Губернатор Тасмании Денисон оставил красочное описание Беккера: «Людвиг из тех одаренных натур, которым все дается: талантливый натуралист, первоклассный геолог и знаток многих других паук, он прекрасно рисует, играет, поет… Странствуя по нашему острову, он зарабатывал рисованием портретов, и его миниатюры поистине замечательны. Отличается весьма странной внешностью, в глаза бросается обширная рыжая борода». Губернатор не слишком преувеличивал, аттестуя Беккера эпитетами в превосходной степени; среди его заслуг можно назвать одно из первых наиболее полных описаний птиц-лирохвостов, а рисунки, научные наблюдения и дневники Беккера (так никогда и не опубликованные) могут служить лучшими документами по истории экспедиции. К сожалению, у него был один серьезный недостаток для походов в глубь Австралии: ему исполнилось 52 года.

Важный пост топографа, в чьи обязанности входило нанесение на карту маршрута экспедиции, достался англичанину Уильяму Джону Уиллсу; его рекомендовал сам доктор Нимейер как человека проверенного и серьезного. Теперь мы знаем об Уиллсе довольно много из его писем, а также из книги, написанной его отцом; несомненно, это был талантливый молодой человек редкой добросовестности, по характеру — один из диккенсовских героев, прилежный, открытой души, умеющий сострадать и готовый защищать всех обиженных.

Его отец, сельский врач, живший на юге Англии, не мог дать юноше хорошего образования; скромные возможности семьи не позволяли мечтать о колледже. Отец отправил Уильяма учиться медицине и химии в лондонскую больницу св. Варфоломея. Но молодого Уиллса куда больше влекли астрономия и метеорология; он обладал прекрасной способностью ориентироваться на местности и за каких-нибудь десять минут нашел выход из лабиринта в Хэмптон-Корте[8]. Едва у него появлялись деньги, он покупал научные приборы и инструменты. Излюбленным чтением Уильяма были «Письма к сыну» Честерфильда, а среди поэтов (которых он часто цитировал в письмах к родителям) предпочтение отдавал Попу.

При «нормальном» ходе событий бедный, но многообещающий студент остался бы в Англии и со временем получил пост в научном учреждении. Однако жизнь сложилась иначе. В начале 50-х годов его отца захватила австралийская «золотая лихорадка», и доктор Уиллс отправил восемнадцатилетнего Уильяма с его младшим братом пароходом в Мельбурн, а вскоре сам последовал за сыновьями. Поначалу юноши работали пастухами за 30 фунтов в год на далекой овцеводческой ферме в Новом Южном Уэльсе; на сохранившейся фотографии они сняты в широченных соломенных шляпах, голубых рубашках навыпуск и парусиновых брюках. Затем, подобно сотням своих ровесников, они подались на Балларатские золотые прииски, где встретились с отцом.

В те времена Балларат выглядел так, будто подвергся сильной бомбардировке: повсюду зияли ямы, воронки, шурфы и траншеи, старатели орудовали чем ни попадя — одни воротом и корзинкой, другие — киркой и лопатой. Верхний слой земли промывали в специальных лотках, в воздухе стоял непрерывный гул голосов, грохот, стук, лязг. Старатели жили в палатках и хижинах из коры, но на главной улице уже теснились сколоченные на скорую руку бары и магазины. Сама улица тонула в жидкой грязи зимой и клубах пыли летом, но покупатели подобрались некапризные. Был здесь и дешевый театрик, где золотоискатели из числа более удачливых собирались по вечерам пропустить стаканчик и поглазеть на представление варьете. Доктор Уиллс с помощью Уильяма поставил в центре городка палатку и открыл пункт медицинской помощи.

Молодой Уильям ненавидел царившую на приисках сумятицу — шальные деньги, повальное пьянство и ежевечерние драки в пивных барах; при первой же возможности он вырывался в буш, который успел полюбить и хорошо узнать. В 1858 году он писал матери в Англию: «Теперь, когда лихорадка па приисках стихает, люди вновь начинают обретать человеческий облик». Вскоре молодой человек находит место в Мельбурнской «Магнитной обсерватории», руководимой доктором Нимейером.

Уильям считал, что ему выпал счастливый билет. Он поселился в приличном пансионе и по уши погрузился в работу. Мюзик-холл и фейерверки в Креморнском парке были не для него. В редкие дни Уильям посещал оперу или отправлялся на бал, впрочем, чаще всего он проводил вечера дома за книгами, в мастерской с инструментами или вел обстоятельные беседы с кем-нибудь из начитанных обитателей пансиона; женщины его не слишком интересовали. Судя по описаниям, это был привлекательный юноша с русой бородкой и сдержанными манерами, всегда аккуратно одетый, одним словом — респектабельный молодой человек с большим будущим. Иногда в его письмах последней поры сквозит легкий оттенок самодовольства, однако следует учесть, что предложение принять участие в экспедиции делалось далеко не каждому, а пост топографа считался одним из самых престижных. Назначение он встретил с нескрываемым восторгом.

Итак, в возрасте 26 лет Уильям оказался в подчинении человека, бывшего по всем статьям полной его противоположностью. Небрежность, физическая энергия и романтическая пылкость Берка контрастировали с пытливым книжным умом Уиллса, его любовью к цифрам, а не мечтаниям. Тем не менее оба сразу же понравились друг другу; Уиллс безоговорочно признал авторитет и опыт руководителя, который был старше его на тринадцать лет, и приготовился верой и правдой служить ему.

Берк сам выбирал помощников из семисот кандидатов, изъявивших желание участвовать в экспедиции, и после бесед с ними остановился в конечном итоге на десяти. Они обладали различной квалификацией, но на чем именно основывался выбор Берка в каждом случае, нам узнать не дано. Американец Чарльз Фергюсон приехал в Австралию из Калифорнии и работал мастером на золотых приисках; его сделали старшим рабочим. Имена остальных: Уильям Браге, Генри Крибер, Оуен Кауен, Джон Дрейкфорд, Роберт Флетчер, Патрик Ланган, Томас Макдоно, Уильям Пэттон и Джон Кинг. Из них, как мы увидим в дальнейшем, наиболее интересными фигурами оказались Кинг и Браге.

Берку положили жалованье 500 фунтов в год, Беклеру, Беккеру и Уиллсу — 300, Фергюсону — 200 и остальным помощникам— 120 фунтов. Перед походом всех освидетельствовал врач и признал «годными к путешествию».

Оставалось решить вопрос о заместителе Берка. Уиллс был слишком молод, Беклер и Беккер считались не вполне подходящими кандидатами — оба были немцами, а Беккер к тому же не очень хорошо говорил по-английски. В конце концов Комитет назначил на этот пост нового человека — Джорджа Ленделса. О нем известно весьма мало; информация сводится к следующему: англичанин, выдававший себя за знатока верблюдов, происходил из семьи, осевшей в Австралии в 40-х годах; женат; отличался невероятной жадностью. В экспедицию он попал исключительно благодаря верблюдам.

Кто-то из членов Комитета подал идею о том, что в поход следует отправиться на верблюдах — «корабли пустыни» прекрасно проявили себя в Сахаре и других аридных районах мира; почему бы не попробовать их в Австралии? Для начала купили шестерых верблюдов, привезенных в Мельбурн для циркового представления; оставалось раздобыть еще двадцать четыре, и с этой миссией Ленделса отрядили в Индию. Там только что отбушевало восстание сипаев и передвижение по стране было сопряжено с риском, однако Ленделс умело справился с поручением. Ему удалось пробиться к верблюжьим рынкам в Пешаваре, где он закупил двадцать пять животных и нанял троих опытных погонщиков. Караван двинулся к побережью с поразительной скоростью — проходя по 50 миль в день! Во время погрузки в Карачи Ленделс познакомился с Джоном Кингом, умевшим говорить на языке погонщиков — дари, и предложил ему принять участие в экспедиции.

В истории Кинга есть что-то необычайно драматическое: он всегда оказывался жертвой обстоятельств; судьба носила его по свету, как перекати-поле, и, хотя внешне он напоминал типичного ирландского солдата из рассказов Киплинга, он никак не подходил для роли носителя «бремени белого человека». Главная причина заключалась в мягкости характера. Кинг стал солдатом в 14 лет — что еще оставалось сыну ирландского бедняка? Вскоре его направили в Индию, где он проявил способности к учению и был назначен помощником преподавателя полковой школы. Когда началось восстание сипаев, Кинг не участвовал в его подавлении, однако стал свидетелем зверских расправ с «туземцами»: в Пешаваре на его глазах казнили 40 мятежников, привязав их к стволам пушек. В результате Кинг тяжело заболел и провел полтора года в лазарете. Ленделс встретил его в городе, где Кинг проводил отпуск после болезни. К тому времени он уже отслужил в армии семь лет, поэтому смог выйти в отставку и принять предложение Ленделса.

В Мельбурне приезд группы Ленделса в июне 1860 года вызвал бурный восторг. И верблюды и погонщики были в диковину, сам Ленделс сошел на берег в восточном костюме; огромная толпа сопровождала экзотическую процессию к зданию парламента, где в конюшнях были приготовлены стойла для «заграничных зверей». Большинство животных прекрасно перенесли путешествие, но главный экзамен их ждал впереди: выдержат ли они переход через австралийские пустыни? Ответа никто не знал. Поговаривали, что дикий горох, растущий возле Дарлинга, окажется для них смертельной отравой. Ленделс, однако, утверждал, что все сойдет гладко при условии, если верблюдов поить ромом!

Вопрос о выживании верблюдов стоял очень серьезно: вся операция, включая покупку и транспортировку животных, обошлась в огромную сумму — 5497 фунтов стерлингов, и, дабы деньги не пошли на ветер, Ленделс настаивал на включении порции рома в ежедневный рацион питания верблюдов. Согласившись занять второй по рангу пост в экспедиции, Ленделс потребовал повышения жалованья на 100 фунтов, то есть захотел получать больше руководителя. Берк был азартным игроком, и в Мельбурнском клубе у него набежало немало долгов, с которыми он не мог расплатиться. И все же он широким жестом отказался от дополнительных 100 фунтов, предложенных ему в последнюю минуту Комитетом, заявив, что не возражает, если Ленделсу станут платить больше. И Ленделс получил 600 фунтов.

Тем временем приготовления шли полным ходом. Заключенные тюрьмы Пентридж-Гал в спешном порядке шили сапоги и упряжь, а в каретном сарае не покладая рук собирали повозки нового типа — снятые с колес, они могли плыть по реке как лодки-плоскодонки, арсенал экспедиции состоял из 19 «кольтов», 10 двустволок, 8 винтовок и 50 ракетниц; среди прочего груза в описи фигурировали 95 наборов верблюжьих подков, 4 дюжины удочек, внушительное количество седел и ремешков, 10 дюжин зеркал и два фунта бус (подарки для аборигенов), 12 палаток, 20 походных коек, 80 пар сапог, 30 «пальмовых» шляп (с высокой тульей и широкими полями), 2 пары полевых биноклей, несколько ящиков с хирургическими инструментами, пакеты с семенами от доктора Мюллера, библиотека из книг Стерта, Грегори, Митчелла и других первопроходцев, 8 больших оплетенных бутылей с лаймовым соком (средство против цинги), 4 галлона бренди и 60 галлонов рома для верблюдов.

По расчетам, экспедиции предстояло провести в пути от одного до полутора лет, и в этой связи интенданты закупили огромный запас продовольствия: солонину, галеты, консервированные овощи, муку, имбирь и сушеные яблоки. Учли все мелочи, кажется, не забыли ничего. Приобрели двадцать три лошади в среднем по 50 фунтов за каждую. Общий вес снаряжения и багажа составил двадцать одну тонну; вне всяких сомнений, это была самая подготовленная и хорошо обеспеченная экспедиция в истории освоения Австралии.

Пока шли сборы, Комитет серьезнейшим образом размышлял над маршрутом. Главной целью похода оставалось пересечение континента и выяснение характера местности, лежащей в центре материка; повторять чужой путь, однако, не имело смысла. Стерт дошел до 25°, а Стюарт продвинулся вдоль нее еще дальше на запад. Лейхгардт исследовал север, пройдя с востока на запад вдоль побережья залива Карпентария. В западной части Австралии Грегори спустился от северного побережья к югу до Маунт-Уилсона, а его младший брат изучил прибрежный район возле Шарк-Бея. Все путешественники — Стерт, Митчелл, Кеннеди и Грегори — побывали на Куперс-Крике. Задача нынешней экспедиции заключалась в том, чтобы завершить открытие континента — пройти его целиком в меридиональном направлении и разгадать наконец тайну центра.

Грегори направил Комитету подробное письмо, в котором разумно советовал стартовать из Брисбена и, добравшись до Куперс-Крика, разместить там базу. Он предупреждал, что летом двигаться бессмысленно, и поэтому, если за первую зиму экспедиции не удастся пересечь континент, ей следует отступить к Куперс-Крику переждать там до следующей зимы. Другие считали, что наилучший путь — морем до Порт-Огасты в заливе Спенсер, а оттуда — на север. Третьи предлагали высадиться в заливе Карпентария, а затем идти на юг через центр.

Комитет отверг все варианты; во-первых, вторично везти верблюдов морем было и сложно, и накладно, но, главное, экспедиции следовало оставаться детищем колонии Виктория, поэтому из соображений престижа шили стартовать прямо из Мельбурна. Отцы-попечители сошлись на том, что первым этапом трансконтинентального маршрута станет переход до Куперс-Крика через Менинди.

18 августа 1860 года доктор Макадам официально вручил Берку походное наставление следующего содержания:

«Сэр,

По поручению Комитета имею честь передать Вам указания и соображения касательно руководства экспедицией, организованной с целью исследования внутренних областей Австралии.

Комитет счел открытый Стертом Куперс-Крик наиболее благоприятной базой для дальнейших операций. В связи с этим Вам надлежит расположить в указанном месте склад для хранения снаряжения и провизии и обеспечить надежную связь с тыловым постом на реке Дарлинг и, далее, с Мельбурном, с тем чтобы сообщать Комитету о своих передвижениях, а в ответ получать помощь пищевыми и прочими припасами, а также советами, буде в них возникнет необходимость. Если Вы сочтете, что более скорая связь может быть обеспечена через посредство полицейского поста колонии Южная Австралия близ Маунт-Серла [около 90 миль к юго-западу от Маунт-Хоуплеса], просим довести это решение письменно до сведения Комитета…

Направляя Вас к Куперс-Крику, Комитет руководствуется мнением, что Вам надлежит обследовать область между означенной рекой и Лейхгардтовым трактом к югу от залива Карпентария, избегая повторения маршрута Стерта на запад и оного, пройденного Грегори от реки Виктория на восток. Комитет желал бы, чтобы Вы употребили всю свою энергию в этом направлении; однако, если Вы определите, что указанный маршрут непроходим, Комитет просит Вас повернуть на запад в местность, недавно открытую Стюартом, и соединить крайнюю северную точку его маршрута с крайней южной точкой маршрута Грегори 1856 года [Маунт-Уилсон].

К западу от Куперс-Крика, по данным Стюарта, находятся солончаковые болота, которые могут стать непреодолимым препятствием для верблюдов; в таком случае Вам надлежит обойти эти болота с севера, двигаясь к Эйр-Крику, где всегда есть вода, а затем уже повернуть на запад.

В случае, если Вам не удастся соединить крайние точки маршрутов Стюарта и Грегори или если Вы установите, что эта область уже пройдена, Вам следует, по возможности, соединить свой маршрут с маршрутом молодого Грегори в окрестностях Маунт-Гульда и оттуда двигаться дальше к Шарк-Бею либо спуститься по реке Мерчисон к поселениям Западной Австралии.

Предстоящий поход потребует полной отдачи сил от всех участников экспедиции; поэтому при неблагоприятных обстоятельствах через пять-шесть месяцев работы Вы можете считать себя вправе вернуться обратно в Мельбурн укороченным маршрутом через Южную Австралию.

Комитет полностью отдает себе отчет в том, сколь многие трудности ожидают Вас в областях, которые намеревается пересечь экспедиция. Поэтому предлагаемые в наставлении маршруты следует рассматривать не в качестве точных указаний пути следования, а скорее как общие наметки, призванные облегчить осуществление замысла. Комитет полагается на Ваши решения при определении наилучшего и наиболее безопасного направления с учетом естественных особенностей местности.

В практическом смысле, имея в виду поиски новых территорий для будущих поселений, Вам лучше следовать вдоль русл рек, где имеется растительность, нежели по трассе, обозначенной Комитетом, располагавшим весьма несовершенной картой Австралии.

Комитет предоставляет Вам самые широкие полномочия во всем, что касается размещения лагерей и баз, а также в отношении общего плана передвижений. Вам предлагается наряду с прочими обязанностями непременно и как можно более тщательно наносить на карту пройденный маршрут, делать записи, сеять семена, оставлять в качестве ориентиров пирамиды из камней и зарубки на деревьях.

Полагаем для Вас необходимым требовать от подчиненных отчетов о любом интересном явлении и отправлять их в Мельбурн при первой оказии, но не в ущерб продвижению экспедиции. К. наставлению прилагается инструкция по изысканиям в различных науках, и Вам надлежит вручить каждому джентльмену копию раздела, относящегося к его компетенции».

(Далее следует указания для Беклера, Беккера и Уиллса по вопросам ведения географических, геологических, метеорологических, зоологических и ботанических наблюдений.)

Чтение этого документа вызывает недоумение. Даже если принять во внимание, что в те времена точных карт Австралии не существовало и никто не знал, что находится в центре материка, сама формулировка наставления давала простор для свободного толкования. Получалось, что после Куперс-Крика Берк мог идти на все четыре стороны — на север к заливу Карпентария, на запад к побережью Индийского океана или в любом другом направлении. Складывается впечатление, что Комитет жонглировал тысячами миль неизведанной земли так, словно речь шла о плавании по тихому морю, а не о походе через территорию, полную непрогнозируемых препятствий; в результате вся ответственность ложилась на плечи руководителя.

Тем не менее Берк, похоже, именно этого и хотел, более того — он сам принимал участие в составлении документа, ежедневно посещая заседания Комитета. К этому времени он уже пользовался большим авторитетом среди его членов, и те готовы были предоставить ему полную свободу действий. Правда, далеко не все в колонии находились в эйфории. Так, в газете «Эйдж» появились письма, авторы которых протестовали против назначения руководителем экспедиции человека, не обладающего необходимой квалификацией; абсурдная ситуация, указывалось в письмах, смогла возникнуть лишь потому, что ни члены Комитета, ни участники будущего похода не имели никакого опыта жизни в буше.

Сам Берк получил несколько анонимных писем такого же содержания, очень его расстроивших. Раздавались также голоса, возражавшие против самой идеи экспедиции: по их мнению, открытие новых богатых земель в глубине континента нанесет непоправимый вред Виктории, лишив колонию доминирующих позиций в коммерции и других сферах.

Конечно же, нашлись чудаки, не замедлившие выступить с бредовыми предложениями. Один советовал экспедиции тащить за собой в пустыню шланг, чтобы обеспечить непрерывную подачу воды, другой рекомендовал использовать надутый горячим воздухом шар «для обозревания сверху», а некий скваттер сердито предупреждал членов Комитета, что подаст на них в суд, если верблюды Берка перепугают его коров.

Страсти накалились до такого предела, что ни о какой отсрочке для уточнения планов не могло быть и речи. Баркли информировал правительство Великобритании о скором отбытии экспедиции и попросил «дать указание офицерам флота Ее Величества наблюдать в течение одного-двух лет за северным побережьем Австралии с целью оказания помощи тем, кому удастся пересечь континент».

За несколько недель до этого в Ройял-парке был разбит лагерь экспедиции, и каждый день по пыльной дороге из центра Мельбурна туда валили толпы любопытных. Для членов экспедиции поставили палатки, а верблюдов разместили в дощатых сараях. Начались прощальные церемонии. Макартни, декан собора, отслужил молебен, а на торжественном обеде в честь Берка преподобный Дж. Сторн произнес напутственные слова: «Если в глубине нашего великого континента действительно лежит еще одна Сахара — земля песков и горячего ветра, — мы хотим знать об этом наверняка. Если же там лежат огромные озера, на зеленых берегах которых могут кормиться тысячи коров и подняться новые города, мы должны узнать об этом из первых рук». Берк скромно обещал сделать все что в его силах.

Поговаривали, что напоследок Берк еще раз предложил руку и сердце Джулии Мэтьюз, игравшей в то время в мельбурнском театре, Джулия ответила, что решит, когда он вернется.

Итак, в Ройял-парке собрались те, кого судьба выбрала в первопроходцы — ирландский полицейский, расторопный поставщик верблюдов, два ученых немца, прилежный молодой топограф, американец-золотоискатель, помощники, погонщики, а также верблюды, лошади и двадцать одна тонна поклажи. Никому не бросилась в глаза царившая вокруг серьезного предприятия атмосфера провинциального любительского театра или бродячего цирка. Наоборот, все причастные к эпопее ожидали невероятных приключений, а посему были возбуждены до крайности и поглощены последними приготовлениями. Между тем память о сгинувшем Лейхгардте еще не успела остыть: а что, если и этих людей постигнет та же участь и они исчезнут навеки в «зловещем пятне» в сердце материка? Никто не желал даже думать об этом. И все же прощание есть прощание — собравшиеся смотрели на Берка и его людей по-особому, как глядят на юных солдат, отправляющихся под бравый марш на войну.

19 августа 1860 года было объявлено, что подготовка к экспедиции закончена. На следующий день в Мельбурне закрылись все конторы и магазины, город от мала до велика двинулся в Ройял-парк, чтобы проводить экспедицию в путь.