Драгомирье и его окрестности

Глава сорок вторая, в которой герой наказывает гетмана Потоцкого и радует баронессу Вольскую

С этого момента Сергей заспешил еще больше. В комнате безмятежно спящей Эльжбеты он лишь забрал артефакт и помчал теневыми участками двора к калитке. От нее натурально побежал, но не в сторону гостиницы, а к Рыночной площади, где юркнул к тому самому соседнему дому и достал из выемки полуподвального окна свои припрятанные на всякий случай веревки с кошкой. Далее он повторил свой путь на крышу и по крышам, потом спустился к окну гетманской спальни, встал на подоконник и стал вырезать алмазом подаренного Светозарой кольца прямоугольный фрагмент в оконном стекле — под свой рост. В разгар этого непростого занятия он услышал, как ко входу во дворец подъехала карета и узнал характерный голос Потоцкого. «Шалишь, я успею раньше», — пообещал диверсант и чуть не выронил внезапно обломившийся фрагмент стекла. Просунув его внутрь, Сергей решил, что уже пролезет через созданную дыру и пролез, но при этом столкнул на пол обломок, который разбился с ужаснувшим его треском. Однако в спальню никто не ворвался и попаданец отмер. Дыру он задернул портьерой, а со стеклом решил не возиться: это не самое страшное, что увидит вошедший гетман. Впрочем, ждать Потоцкого пришлось довольно долго: не иначе, проголодался пан. Наконец послышались его тяжеловатые шаги, дверь открылась и спальня озарилась магическим светильником.

— Пся крев! — выругался гетман, вероятно, завидевший разбитое стекло, и повернулся к двери (желая позвать охрану?), но тут вынырнувший из-за дверной портьеры диверсант прострелил ему снизу вверх из чудо-пистолета обе челюсти, стараясь не задеть язык (кровищи из него бывает много).

— Ы-ы, — слабо захрипел вельможа и вытаращил глаза, увидев перед собой черного человека (Сергей решил покуражиться и натер себе лицо сажей, которую добыл из камина). Этот страшный тип схватил пострадавшего за камзол, поливаемый кровью, и швырнул в кресло, которое в момент обмотал простыней вместе с телом. Затем он ловко перевязал челюсти раненого лентой из второй простыни (заготовил заранее), убедился, что тот сознания не потерял и начал говорить, причем по-русски:

— Вы ведь гетман Потоцкий? А я что-то вроде аудитора, присланного сюда проверить вашу состоятельность в качестве жениха. Удивлены? Или просто плохо понимаете по-русски? Но меня заверили, что вы знаете русский язык, потому что долго жили в Малороссии — в то время когда она принадлежала Польше. Если это так, то покивайте. В противном случае я не стану тратить на вас свое время и буду молча делать то, что должен. Так что, будем разговаривать? Вот умница! Итак, мой аудит показал, что вы совершенно не подходите в качестве жениха для благородной дамы — тем более, для внучки императрицы. Вы, оказывается, абсолютно аморальный тип! Постоянно домогаетесь женщин и ладно бы лаской или хотя бы за деньги. Нет, вы обожаете брать их насильно! Просто нагло хватаете за тити или задницы и тащите в укромные углы! Не обращая внимания на их протесты и увещевания! Это, видимо, малороссийские привычки? Но вы перенесли их уже на фрейлин и даже камер-дам Ее Высочества! Так, может, вы и великую княгиню при случае изнасилуете? В общем, я как аудитор вынес два постановления.

Первое: извольте принести графине Белевской письменное извинение и просьбу не считать себя ее женихом и никогда более не претендовать на этот статус. Второе: за ваши преступления против женщин вы должны понести наказание и не какое-нибудь, а телесное. Одно из них я уже совершил: лишил вас возможности говорить. Вторым будет отсечение кистей рук, которыми вы хватали свои жертвы. Я отдаю себе отчет, что свои раны вы с помощью магов заживите. Но теперь в вашей душе обязательно поселится страх, который будет мешать вам насильничать.

Если же этого не произойдет, я появлюсь возле вас снова и тогда просто отсеку вам голову. После такой продолжительной речи Берсенев взял заранее снятую со стены гетманскую саблю, звезданул эфесом по голове многострадального пана и двумя ударами совершил намеченную ампутацию. Часом позже он покинул свою гостиницу и, наняв экипаж, поехал в сторону городка Новы Сонч, не в силах дожидаться утра. Границу со Словакией (в составе Римландии) он пересек без проблем и далее стал пробираться на перекладных к Кошицу и приснопамятному Титковцу, а в итоге оказался на своей заставе! Как его охлопывали и обнимали ошалелые товарищи! Как потом обмывали его заграничное путешествие!

Как уговаривали побыть еще пару дней! Но он сослался на государственную необходимость и в жутком похмелье поехал в возке к Ясинскому. Там с ним добавил, но воспрял, намекнул на скорую войну с Польшей и поехал уже в Галич. В Галиче был нем как рыба и сел, наконец, в поезд до столицы Драгомирья. На перроне Киивского вокзала Сергей немного поколебался и поехал уже по традиции к баронессе Вольской. Иветта не подвела: обвила руками за шею, всего исцеловала и потащила по маршруту ванная-столовая-кровать. По ходу рассказала все интересовавшие кавалера новости: Ставский пытался буянить и его услали куда-то, Властилина в ярости от того, что сделали в Польше с ее потенциальным зятем, а Белевская то хмурится, то смеется. Вечером против обыкновения Иветта повела любовника в кафе-шантан на Чистых прудах.

— Тебе там понравится, уверяю! — с жаром сказала она. — Я с таким удовольствием в нем всегда бываю! Но вынуждена держать абонемент, иначе туда не попасть! Стоило им войти в зал, как в уши вторглась концовка знакомой-презнакомой песни, исполняемой одной из посетительниц:

«…Чистые пруды, веков зеленый со-он, мой дальний берег детства, где звучит аккордеон!». Наградой за исполнение стал вал аплодисментов собравшейся здесь сотни представителей московской элиты. Иветта, усаживаясь за резервированный столик, засверкала глазами в сторону Сержа и спросила:

— Узнаешь?

— А должен?

— Не прикидывайтесь, Серж! Белевская мне все рассказала! Это ваша песня! Да здесь в большинстве поют именно ваши песни! Хотите, я спою «Шизгару»? Но рвущуюся к микрофону баронессу твердо осадили: очередь есть очередь! Тем временем на эстраду вышел молодой человек в экстравагантном наряде (белая рубашка с пышными рукавами и без галстука и черные брюки до пят с блестящими лаковыми туфлями!), взял микрофон, щелкнул пальцами и запел-заплясал под начавшийся ритм:

— Он вэй тикет, он вэй тикет, он вэй тикет, он вэй тикет, он вэй тикет, он вэй тикет ту зе блю-ю-у-у-у! Поезд, поезд мчится ночью голубой Как за синей птицей еду за тобой За тобою как за синей птицей… Народ, чинно сидевший за столиками, споро их покинул и ринулся в танцевальный круг, меняя невозмутимость и лоск на полную раскованность и эйфорию. За ними тотчас последовали и Вольская с Сержем.

— Покажи им, как в самом деле надо танцевать под эту песню! — воскликнула Иветта.

— Они и сами с усами! — прокричал Сергей. — Отжигают не по детски!

Молодцы! Но все-таки, совсем оживившись, стал раскручивать изящную и ловкую даму туда и сюда, дошел до «вертушки», перестукивания попами, тесных сплетений и притираний тел и, в конце концов, многие бросили танцевать и стали во все глаза смотреть на совсем продвинутую пару.

Аплодисменты в итоге достались и певцу и Сержу с Иветтой. Потом были новые исполнители и новые песни с танцами, в ходе которых баронессе все же позволили спеть «Шизгару», а потом она вытолкнула на эстраду Сержа (которого успели оценить многие дамочки) и он спел несложную для исполнения, но душевную песню «Смоки» про любовь бедного студента Жан Клода к элитной девушке Мари.

— Я скажу им, что это все твои песни! — воспламенилась Иветта.

— Задушу! — состроил зверское лицо Сергей. — Веришь?

— С тебя станется, — вдруг согласилась баронесса. — Отрубил же Потоцкому руки и не поморщился, наверно, злодей…