Дружба начинается не со знакомства (СИ)

Сорок третья глава. Почему нельзя возвращаться с того света?.

Комментарий к Сорок третья глава. Почему нельзя возвращаться с того света?..

Уважаемые друзья-читатели, искренне прошу прощения за столь долгий, неожиданный перерыв, сломался и окончательно вышел из строя старый компьютер. Пришлось три недели пожить без интернета и приобрести новый системник.

Честно говоря, боялась, что вдохновение иссякнет и пропадет желание писать, но, к счастью, моя послушная муза никуда не делась, едва только я уселась за новую клавиатуру, она тут же возникла над головой и, шелестя прозрачными крылышками, начала нашептывать-навевать новые идеи для продолжения этого чудного фанфика, который за время моего вынужденного отсутствия набрал аж 508 нереальных и совершенно фантастических для меня лайков!

Спасибо, что читаете и терпеливо ждете продолжения, мои дорогие!

Северус заверил Гарри и Залзана, что он знает, где находится чаша, и что он постарается её достать.

В свою очередь, Гарри достала Гермиона, потребовала объяснить, для чего она портила себе зрение, выискивая в книгах информацию для него. После недолгих размышлений Гарри решил, что она права, и рассказал верной подруге всё. Умница Гермиона внимательно выслушала Гарри и задумалась. Крепенько так задумалась, Гарри аж дыхание затаил, глядя на неё — и так-то симпатичная, а тут ещё более симпатичной и милой стала… Каштановая грива полудлинных волос придавала ей сходство с львицей, встрепанной и сосредоточенной на охоте, её карие глаза сейчас потемнели, когда она о чем-то серьезно размышляла. Вот она моргнула, возвращаясь из своих мысленных путешествий, сфокусировала на нём затуманившийся взгляд и напряженно проговорила:

— Плакса Миртл… она стала третьей?

Гарри озадаченно уставился на неё. Ну да, третьей. Самый первый крестраж, судя по всему, это дневник, второй — медальон, его Регулус Блэк недавно уничтожил, третий… ну, наверное, диадема. А теперь благодаря Залзану стало известно и о четвертом — чаше Пенелопы Пуффендуй. Да сколько же он их настрогал? Скольких волшебников он прикончил ради создания якорей?

А в глазах Гермионы тем временем заплескался ужас, и она в полнейшем смятении выпалила:

— Но это же опасно! Нельзя раскалывать душу!

Гарри поперхнулся и закашлялся, в крайнем изумлении взирая на сверхумную Гермиону.

— Герми… Кхе, Гермиона, откуда ты про это знаешь?! Только не говори мне, что прочитала о крестражах в какой-нибудь старой библиотечной книге!

— Разумеется, не там! — мило покраснела Гермиона. И тут же поправилась: — Точнее, в книге, но не из библиотеки Хогвартса, а в Лондонской публичной библиотеке, в Египетском зале. Я как-то раз увлеклась историей Египта, фараонами и пирамидами… И вот в одном старинном трактате, вернее копии его, в топорном пересказе наткнулась на Книгу мертвых, в ней и рассказывалось о том, как опасно раскалывать душу. Египтяне вообще уважали мертвых, души умерших они провожали со всеми возможными почестями. Тела бальзамировали, внутренности…

Тут Гермиона запнулась, а Гарри покачал головой и заметил:

— Я знаю, что они с телами делали, про мумии я тоже читал. Ты лучше про душу расскажи.

Гермиона облегченно кивнула, видимо ей не очень хотелось разговаривать про тела и внутренности, так что, собравшись с мыслями, неспешно начала:

— Да… Так вот, нашла я одну легенду про архитектора древности — Имхотепа. Он был разносторонне развитым человеком: ученым, лекарем, строителем. Именно он считается создателем 6-ступенчатой пирамиды Джосера. Я не знаю, может, это фантастика… В общем, суть легенды заключается в том, что кому-то неумному пришло в голову воскресить его, вызвать из мира мертвых.

Здесь Гермиона снова смолкла, как-то боязливо поежившись. Гарри напрягся, по спине его пробежали мурашки страха. Начало рассказа Гермионы почему-то заставляло заранее бояться. Что-то жуткое грядет… Как оказалось, интуиция его не подвела, продолжение рассказа действительно было жутким.

Неумным идиотом оказался внештатный сотрудник Каирского музея при Гизе, Долины пирамид, фараонов и прочих. С детства начитавшись о мумиях и царях, Джарвис Смолл к зениту своей жизни, годам хорошо за сорок, слегка поехал крышей. Ему стало казаться несправедливым, что такие великие люди, как Хуфу, Микерин, Имхотеп и иже с ними так незаслуженно ушли в небытие. И решил ни много ни мало воскресить великих богов прошлого. А что, евреям это удалось с их еврейским богом по имени Иисус Навин с ником Христос, так почему же у него не получится? Ну и посвятил мистер Смолл остаток своей жизни, с зенита до заката, поискам Книги мертвых. Ему, помимо прочего, ещё и повезло родиться вовремя, а именно в середине девятнадцатого века, в эпоху великих открытий и становления всех молодых в то время наук. От создания электрической лампочки, первых полетов братьев Райт до всевозможных археологических раскопок, а копали тогда повсюду и каждый найденный черепок глиняной мисочки каменноугольного периода и каждая окаменелая косточка, имеющая признак какого-либо динозавра, вызывали всемирный ажиотаж, освещаемый всеми доступными способами СМИ…

Но помешанный на Египте мистер Смолл сосредоточился именно на Египте и записывался во все бригады археологов, производящие раскопки конкретно в Некрополе, Египетском городе мертвых. И после долгих, упорных и преданных маньячных поисков он таки нашел её — Книгу мертвых. Держа её в руках, старческих, с подагрически распухшими суставами, трясущийся от приступов раннего Паркинсона, семидесятидвухлетний внештатный музейный сотрудник и полулегальный археолог без университетского образования добился своего — воззвал к душам фараонов, тихо-мирно покоящихся в своих монументальных гробницах. Продравшись сквозь дебри иероглифов, вычеканенных на золотых листах, быстрым речитативом прочел нужный ему обряд-ритуал и замер в тревожном ожидании, получится ли?.. Как ни странно, получилось. На призыв неумного идиота отозвалась душа Имхотепа. Ой, что началось… Прибывший с того берега Стикса мертвый жрец тут же пошел вразнос, не имея ни разума, ни сердца, ни глаз (ибо всё протухло и истлело за последние пять тысячелетий), перво-наперво он высосал все соки из своего воскресителя, потом, смачно рыгнув, вечно голодный лич, выждав какое-то время, набравшись сил, принялся за планомерное уничтожение окружающего мира, в который его так неосторожно призвали. Результаты пребывания мертвого гостя в мире живых потом надолго запомнились, до сих пор икается от его выкрутасов. В Голливуде вон все еще снимают кассовые экшены-хорроры, в которых мумии выступают в главных ролях. То есть полноценная душа Имхотепа, ни разу не дробленная, не колотая, вернулась, увы, безмозглым монстром, охваченным неистощимой жаждой убийства.

Попутно Гермиона вспомнила Кинга и Кунца и в заключение подытожила:

— В общем, мертвецам лучше оставаться там, где им и положено — в могилках. И Тому-Кого-Нельзя-Называть лучше тоже не возвращаться оттуда. Гарри, мне и в самом деле страшно даже представить, какой лич из него образуется, если он действительно ухитрится воскреснуть. Ему же хуже будет. У него же душа рас-ко-ло-та-я! На части раздербаненная, ну куда ему возвращаться?! Безмозглое, неразумное нечто, одержимое вечным голодом и постоянной жаждой убивать всех, кого увидит. Вот что такое лич. Существо, мало чем отличающееся от вампиров и вурдалаков. Нет, Гарри, нельзя ему воскрешаться, никак нельзя.

Здесь Гермиона снова подобралась и неожиданно строго, по-профессорски спросила:

— Так сколько он крестражей наделал? Четыре или пять?

Гарри снова растерянно задумался. Дневник, медальон, диадема, чаша. Четыре? Четыре. Но это если Миртл имела в виду именно… А что именно?

— Знаешь, Гермиона, пошли-ка Миртл спросим…

Подруга против этого не возражала, и они неторопливо прогулялись до туалета Плаксы Миртл. На ходу Гарри украдкой разглядывал неожиданно похорошевшую однокурсницу. Что и говорить, Гермиона и впрямь похорошела: стройненькая, ладная фигурка, широко развернутые плечи, обозначившаяся маленькая, но приметная грудь, талия… все при ней, в общем. Красавица, одним словом. Да она и всегда была симпатичная, миленькая такая. Просто настал сейчас такой период, когда мальчики начинают обращать внимание на девочек, и если раньше Гермиона была просто Гермионой, своей, так сказать, в доску, то сейчас, в силу гормональных всплесков, она стала красивой Гермионой. И вообще, все девчонки вдруг стали очень красивыми. Особенно старшекурсницы… Гарри несколько раз чуть шею не свернул, оборачиваясь вслед мимо проходящим девушкам. Ну, хоть и с вывернутой, заболевшей шеей, после спотыканий о собственные ноги, Гарри с тихо посмеивающейся Гермионой — а как же! она всё видела и всё замечала — в конце концов добрались до последнего обиталища Миртл Уоррен. Зашли, огляделись, пытаясь определить, здесь ли она. Миртл оказалась здесь, она, недовольно бурча, выглянула из кабинки и, увидев парочку, тут же оскорбленной ракетой взлетела вверх, уперла руки в боки и гневно провизжала:

— Ну уж нет!!! Довольно с меня! Ищите себе другое место для обжимашек-поцелуйчиков. Сил моих нет смотреть на ваши безобразия!..

С минуту-другую оглушенные визгом Гарри и Гермиона, ошарашено тараща глаза и шумно отдуваясь, честно пытались сообразить, о чем кричит и чем недовольна Миртл. А когда до них дошло… Непонятно было, кто из них кого перещеголял по красноте щек, оба так смутились-застеснялись, что чуть не забыли, для чего вообще в туалет пришли. Наконец, сориентировались, пришли в себя, поняли, где находятся и зачем. Гарри собрался с мыслями и спросил призрачную девочку:

— Миртл, мы спросить хотим… третий крестраж, он какой был? В смысле, что он такое?

Услышав вопрос, Миртл сменила гнев на милость и, до-о-олгонько подумав, неспешно начала задумчивым и напевным голосом:

— Ну, дневник, прежде всего, помню точно. Затем кольцо, Том его на шестом курсе на палец надел, хвастался всё, что наследство получил, ну, может быть и наследство, лично я после своей смерти в нем это самое почувствовала — кусочек его несчастной души. А третий… не знаю… не помню, не видела.

Последние слова Миртл досадливо проныла. Гарри с Гермионой торопливо поблагодарили её и срочно выскочили в коридор, где и застыли, в шоке глядя друг другу в глаза. К четырем известным крестражам прибавился пятый…

После, немного придя в себя, Гарри снова наведался в туалет и выспросил у Миртл подробности, скрупулезно расспросил, как выглядит кольцо. Миртл кое-как, но описала его: «червленое золото, довольно широкое по ободу, в центре овал с черным квадратным камнем, и не спрашивай, какой породы, не знаю, то ли оникс, то ли просто булыжник с речного берега, но на нем есть рисунок, похожий на изображение глаза».

Полученной новой информацией Гарри, конечно же, поделился с Гермионой, да и не только с ней, секретов из своих поисков он не делал, так что их с Гермионой обсуждения-разговоры в гостиной только глухой не слышал. Ну, а глухих, как известно, в Хогвартсе нет, таким образом к камину, возле которого в креслах сидели наши искатели, постепенно подтянулся народ, послушал о чем речь, поразмышлял, да и рванул за старшими. От нечего делать, конечно, а чем ещё заняться воскресным днем, когда все домашние задания давно сделаны, а за окнами по стеклу текут печальные капли сентябрьского дождика? Правильно, ничем, тут и любой, даже самой глупой и никчемной загадке будешь рад. Вот и понеслась эта крайне интересная загадка по коридорам Хогвартса, просачиваясь во все гостиные всех четырех факультетов, крепко озадачивая умные головы студиозусов. Колечко, как и ожидалось, опознали и угадали на Слизерине. И за ужином к Поттеру за стол с двух сторон присели Драко Малфой и Теодор Нотт и весьма красноречивым молчанием заставили того поторопиться. Подстегиваемый их нетерпеливыми и жаркими взглядами Гарри спешно доел, что было в тарелке, и поднялся, вытирая губы и руки салфеткой. Видя это, заторопились и остальные гриффиндорцы, зачавкали, энергично работая челюстями, зазвякали ложками-вилками о тарелки…

В результате в коридоры из Большого зала вывалилась дружная и очень сплоченная толпа более чем в сорок душ, несколько старшекурсников и второклашек тоже имели свой интерес по причине осенней скуки. Слизеринцы привели эту дружную толпень в свои слизеринские подземелья и собрали перед портретом мрачного господина в серебристо-зеленых одеждах с пышным жабо, в котором практически утонул тяжелый квадратный подбородок. Узрев перед собой целую делегацию, мрачный господин запоздало приосанился, скрестил руки на груди и важно приподнял-откинул голову, надменно прищурив темные глаза для пущего, стало быть, эффекта. Взгляды делегации так и приклеились к его правой руке, где на безымянном пальце красовалось вышеупомянутое и искомое по всей школе кольцо. Оно было именно таким, каким и описала его Плакса Миртл, золотой ободок с квадратным камнем-украшением. Студенты приблизились вплотную, стараясь разглядеть рисунок, обмениваясь вскользь короткими репликами:

— Ну, вроде глаз…

— А почему треугольный?

— А кто сказал, что глаз? И вовсе это не глаз!

— Не глаз?.. А что же это?

— А он кто?

Услышав этот чей-то более чем справедливый вопрос, взгляды всех перетекли ниже, на бронзовую табличку, расположенную внизу массивной позолоченной рамы, на ней было написано «Корвин Мракс (ХVII–XVIII вв), последний змееуст, закрывший Тайную комнату».