Дружба начинается не со знакомства (СИ)

Сорок восьмая глава. Чем опасна ликантропия?

Шло время, тихо-мерно ползло вперед при помощи часов, которые своим тиканьем подстегивали его, как ленивую старую клячу, волокущую тяжелый обоз, груженный парадоксами. А их хватало. Каждый месяц на целую неделю куда-то исчезал профессор Люпин. Кабинет зельеварения провонял насквозь какой-то гадостью, от которой всех тошнило. И однажды опозорился Крэбб, его вырвало прямо в котел, остальные, завидев это, тут же, зажав рты руками, дружно бросились бежать из класса. До туалетов добежали почти все…

Гарри, вытирая рот, вышел из кабинки. Подойдя к раковине с зеркалом, посмотрел на бледно-зеленого Драко — общие позывы организма загнали их сюда вместе — и сдавленно спросил:

— Черт… Драко, что может так вонять?

— Носки Хагрида… — дохлым голосом отозвался тот.

— Не… — не согласился Гарри. — Это хуже.

Из двух кабинок выползли Гермиона и Ханна. Помогая друг другу, девочки доковыляли до раковин и, глядясь в зеркала, принялись приводить себя в порядок. Гарри с надеждой спросил у них:

— А вы, девчонки, не знаете?

— Я без понятия, — вяло ответила Гермиона, а вот Ханна, оказывается, знала:

— Так пахнет антиликантропное зелье в начальной стадии готовки.

Драко из бледно-зеленого стал просто белым, как рукомойник перед ним, выпрямился и с ужасом уставился на Ханну. И переспросил дрожащим голосом:

— Ты хочешь сказать, что профессор Снейп варит антиликантропное зелье? Ты уверена?

— Кристиана Аббота знаешь? — в свою очередь спросила Ханна. Драко неуверенно помотал головой:

— Н-нет…

— Это мой дядя. Он аптекарь.

— А-а-а! Знаю-знаю! Владелец сети аптек Аббота. И что?

— Он эту гадость тоже варил, на заказ. Его лаборатория точно так же воняла.

Гермиона нерешительно проговорила, покосившись на бледнючего Драко:

— Может… профессор Снейп тоже на заказ варит?

Один только Гарри оказался идиотом на вечеринке умников, он, ничего не понимая, переводил растерянные взгляды с одного на другого. Наконец, Гермиона заметила это и пояснила ему:

— Это зелье варят для оборотней, чтобы они сохраняли разум во время превращения в полнолуние.

— А… — Гарри задумался. — А полная луна сколько в небе торчит?

— Физически несколько часов, но визуально полной она выглядит семь суток: три дня предшествуют её полноте, одна ночь — это само полнолуние, и три дня после, когда луна уходит на убыль.

Выслушав Гермиону, Гарри опять задумался и тихо забормотал:

— Тридцатого сентября в четверг было первое полнолуние в этом учебном году, с понедельника профессор не пришел, а только на следующий… Второе полнолуние было в субботу, тоже тридцатого октября… профессор Люпин пришел только в среду, на четвертый день после полнолуния. Понедельник, двадцать девятое ноября, профессор снова пропал на целую неделю… Гермиона, а, Гермиона, а где профессор отсиживается во время лунных фаз?

— Н-не знаю, Г-гарри… — необычайно тоненьким голосом произнесла Гермиона, глядя на Гарри расширенными от страха карими глазищами, уж больно логичными были его рассуждения насчет исчезновений профессора.

Драко стал серым, его глаза заметались по стенам туалета, казалось, он резко передумал здесь учиться и хочет удрать отсюда без оглядки, сию секунду и прямо сквозь стены… Гарри его понимал, сам насмотрелся в свое время всяких киноужасов про оборотней и восставших из гроба. Хорошо, что в декабре его не будет в школе, он уедет домой на Рождество, и полнолуние во вторник двадцать восьмого декабря пройдет без него. А потом… а потом он подумает, стоит ли возвращаться в Хогвартс… и… и… и вообще, он записан в санаторий на второе полугодие, на курсы иппотерапии в Ганновере, вот. А Хогвартс… ну, может, на следующий год сюда вернется, но только если учителя-оборотня тут не будет. Гермиона тем не менее справилась со своими эмоциями и нерешительно спросила, заглядывая в глаза всем троим, Гарри, Ханне и Драко:

— А может, он не так уж и опасен? Он же уходит куда-то, где-то прячется и лекарство принимает, это самое, анти-лика-антропное, а?

Её даже не стали поправлять, Драко лишь покачал головой и мудро заметил:

— Это не лекарство, Грейнджер, Это Волчьелычье снадобье, смягчающее боли при обращении в волка; видишь ли, это обычно больно — ломаются кости, рвутся жилы и мышечные ткани, вытягиваются кости черепа и ног, вся эта трансформация сопровождается дикой болью и потерей сознания, так что когда ты очухиваешься уже волком, то ничего человеческого в тебе не остается, только зверь и все его инстинкты, все его потребности… Короче, ты становишься стопроцентным волком, абсолютным зверем без капли человечности. А снадобье, если принимать его перед полнолунием неделю и после, действует как простое обезболивающее, и, превращаясь в зверя без боли, оборотень остается в твердой памяти и трезвом рассудке, сохраняет человеческий разум, но это не значит, что он стал безопасным, его укус все так же смертелен.

— Э-э-э… спасибо за подробности, — поморщилась Гермиона. — А откуда ты столько про оборотней знаешь, Малфой?

— Ну, так… У папы знакомый есть, Фенрир Сивый, он оборотень.

— И… как он?

— Да так, по-разному. То нормальный человек, до полнолуния, конечно… то накатит на него, м-м-м, нечто вроде стихийного бешенства, несколько месяцев подряд психует — то депрессия у него, то просто плохой, злой делается, может руку поднять. Псих, короче. Это папа рассказывал, он Сивого ко мне не подпускает, меня бережет, говорит, что Сивый падок на детей, может взбеситься и порвать ребёнка, а может залюбить его до смерти, задушить в порыве чувств, от настроения зависит. В общем, по-любому опасен.

— А профессор Снейп куда уходит? — спросила вдруг Ханна.

Все удивленно посмотрели на неё и потребовали уточнений.

— Ну, понимаете, он каждую субботу куда-то уходит, я несколько раз видела, как профессор Снейп покидает территорию Хогвартса в разное время, но чаще всего вечером.

— Домой, наверное, выходные же… — вразумил Ханну Гарри.

— Правда? А зачем? — не поняла чистокровка.

— Ну мало ли зачем, цветочки полить, за электричество и за воду-отопление-газ заплатить. Обыкновенное дело, подписал квитанцию, кинул в ящик и свободен. Счета по понедельникам и средам приходят.

Гермиона покивала, подтверждая каждое слово друга. Малфой же добавил:

— Профессор Снейп в Коукворте живет, в маггловском доме.

Северус действительно проживал в Коукворте, в обычном доме, старом, из красного кирпича с узкими окнами, стены его поросли вьюнком и плющом, и хозяина дом действительно видел по субботам, когда тот ненадолго заходил, чтобы забрать и подписать те самые квитанции, после чего уходил до следующей субботы. Цветы Северус не поливал по причине их полного отсутствия. Правда, в последнее время хозяин всё чаще приходил, мог даже заскочить в середине недели, потом устроил уборку. Старый дом замер в тревоге и на нервной почве поскрипывал половицами и деревянными ставнями — что-то новое грядет… В свою неотразимость домишко уже не верил и печально готовился к тому, что хозяин собирается его продать и дальнейшая его судьба будет зависеть от новых владельцев, а те могут сделать с ним всё что угодно, вплоть до сноса…

Но вместо этого хозяин весьма удивил и обрадовал старый домик — он привел женщину с ребёнком. И по старым скрипящим половицам и лестницам бойко затопали детские ножки, а стены комнат зазвенели от отголосков звонкого эха женских и детских голосов и смеха. Старый дом жадно вслушивался в разговоры и с восторгом узнавал всё больше и больше свежей информации. Молодую леди звали Дженни, а её маленького славного сына звали самым чудесным именем на свете — Кеннет. От счастья дом чуть не потек, но удержался, не хватало ещё трубы чинить… Да, кстати, на широких (внутри) подоконниках появились цветы, которые Северус теперь поливал. Цветочки привезла Дженни и очень их любила, свои лютики и фиалки с геранями.

Что поделать, это был обычный дом, но дом с историей, живой. Его старые стены хранили память обо всех поколениях Снейпов. Помнили Тобиаса Снейпа и его жену Эйлин, помнили и маленького Северуса и его гостью, рыжую и смешную Лили. Эти глубокоуважаемые стены помнили даже дедушку Северуса, Грехэма Сайруса Снейпа. Который заставил дурака Тобиаса принять в семью Эйлин Принц, осиротевшую бедняжку при живых родителях, что выгнали её из дома и отлучили от рода… Всё это помнил старый дом и жил теперь в предвкушении новых воспоминаний, приятных и не очень, но он не болтлив, он как честный священник будет хранить все семейные тайны. У него есть уши и есть глаза, но нету рта.

Только в ноябре Люциусу удалось оторваться от дел семейных и министерских и выбраться наконец-то в Хогвартс, где он смог передать Северусу чашу Пенелопы Пуффендуй. Получив желаемое, Северус запер чашу в стол и отправился в Большой зал на ужин, рассчитывая перехватить Поттера после него.

Гарри ел и давился, куски просто застревали в горле при взгляде на Люпина, сегодня он сел как-то особенно неудачно, так, что Люпин все время был на виду. И каждый раз при виде него горло словно охватывал паралич и Гарри не мог ничего проглотить. Впрочем, не только он давился кашей, Ханна, Драко и Гермиона тоже сидели как замороженные и во все глаза следили за Люпином, нервно вздрагивая от каждого его малейшего движения.

Северус это приметил и заметно встревожился — неужели прознали? Вот нелады… Хоть бы не проболтались остальным… Хотя… а может, пусть? Быстрей уволится… если никто не будет к нему на уроки ходить. Сам-то Римус Люпин, может, и хороший с точки зрения Дамблдора, МакГонагалл и других, но природа оборотня — это природа оборотня. Волчьелычье можно забыть принять, можно просто ушибить пальчик на ноге об угол тумбочки, заработать плохое настроение и оттого стать смертельно опасным, что бы там ни пел директор: «Ах, мой мальчик, Люпин такой хороший, такой скромный, добрый и тихий юноша…» Хе, не смешите мои черные тапочки, хороший волк водится в лесу, где он знает каждый кустик и пенек, его звериный ум ничем не омрачен… ну разве что охотники погонятся, с гончими собаками да облавами, но и тогда волк не сходит с ума, а четко и ясно представляет себе окружающую картину и действительность, хитрит, изворачивается, путает след, прячет волчицу и волчат и благополучно уходит от погони. А каково приходится лунному волку, новорожденному и во взрослом теле? Вокруг мало того что стены каменные, так ещё и запахи непонятные ощущаются, а он ничего при этом не помнит, потому что только что родился и помнить ему нечего, ни детства волчонькового, ни подростковых приключений с первой охотой и первой добычей, ни даже того, как он вообще тут, в этой квадратной пещере, оказался! Зверю непонятно, зверю страшно, очень страшно, время идет, зверь ждет, что хоть что-то изменится, но ничего не меняется, страх перерастает в досаду, та в злость, а разъяренный волк — это… сами знаете что. Тут даже обыкновенного волка в зоопарковой клетке пристреливают при малейшем намеке на бешенство, а вы — «Люпин хороший!» Согласен, хороший, но только если он далеко. И на цепи.

Так, пора. Северус встал и заторопился за Поттером, который, нервно озираясь, спешил прочь в странноватой компании из Гермионы, Драко и Ханны. Окликнул:

— Мистер Поттер!

Все четверо буквально подпрыгнули, резким рывком разворачиваясь к нему. Хм-м… непорядок, эдак и до паранойи недалеко, с такими-то нервами… Северус как можно более спокойным и ровным голосом обратился к Поттеру:

— Вы помните чашу, мистер Поттер?

— Какую?.. Ой, да, помню, сэр, она у вас?

Северус коротко кивнул, лишние слова здесь были необязательны, а Гарри радостно рассиялся и посмотрел на друзей:

— Ребята, как насчет экскурсии к Королю змей? Я давно хочу познакомить вас с Залзаном Соланом, самым потрясающим и мудрым василиском в мире.

— Василиск?! — дружно поразились друзья.

— Да! Ступайте по своим факультетам и сообщите всем, чтобы собирались в Зале наград через полтора часа, и отправьте кого-нибудь в Когтевран, они тоже приглашаются.

Гермиону, Драко и Ханну буквально сдуло с места, миг, и они унеслись прочь по коридору. Проводив их взглядом, Гарри глянул на профессора:

— У нас полтора часа на то, чтобы уничтожить чашу, сэр.

— Прекрасно, Поттер. Встретимся в Зале наград.