Друзья из Сары-Тепе

Глава XI

Приехав домой и влетев на суфу, Севка сразу почувствовал, что без него случилось что-то неладное.

Никто не смеялся, не рассказывал историй. Каждый занимался собственными делами: Борис Яковлевич писал, папа читал, Нина Георгиевна наводила порядок, Татьяна Васильевна вообще отсутствовала, Лида решала кроссворд, Лёня смотрел в небо.

— Вы что, поссорились, что ли? — спросил Севка, переводя взгляд с одного на другого.

— Ого, путешественник вернулся, — сказал Борис Яковлевич, — ну, рассказывай.

— Я-то расскажу, а вы-то что, поссорились, что ли?

— Не поссорились, а расстроились. Татьяна Васильевна руку сломала, — сказал Андрей Петрович.

— Споткнулась о ровное место, — сказала Нина Георгиевна.

— Врачи упаковали руку в гипс, дядь-Боря упаковал Татьяну Васильевну в самолёт и отправил в Ленинград, — сказал Лёня.

— Жалко Татьяну Васильевну, — сказала Лидочка, — и экспедиция теперь без художника.

— И как раз сейчас, когда обнаружены новые росписи, — со вздохом сказал Борис Яковлевич.

— Дядь-Борь, да выпишите из Ленинграда другого «мазилу», и дело с концом, — тоже со вздохом сказал Леонид. Ему здорово надоела эта тема.

— Не успеем, Лёня. Пока найдём, пока пропуск оформят. Копать-то нам осталось меньше месяца. — Борис Яковлевич снова вздохнул, потом помолчал, потом посмотрел на Севкиного папу:

— Андрей-ака, в армии тебя рисовать не учили?

Военную службу Андрей Петрович проходил в топографических войсках. Поэтому в экспедиции он не только готовил обеды, но и делал замеры, и рисовал срезы холмов.

— Нет, — ответил за папу Севка. — Рисовать отец не умеет. Пистолеты он, правда, здорово рисует, зато больше ничего не умеет. — Севка тоже вздохнул.

И тут (с ним это вообще случалось довольно часто) его как осенит:

— Придумал! — заорал он. — Есть художник! В нашем классе учится. Он овец рисует, и Катьку, и Карлсона, и облака.

— Севка, — сказал Андрей Петрович, — не шуми, пожалуйста. Карим не сможет делать точные прорисовки стен.

— А вот и сможет. Сделал же он для стенгазеты точную прорисовку космического корабля.

— Иди поешь, парень, — сказала Нина Георгиевна. — Тебе в термосе ужин оставлен.

Севка давным-давно заметил, что взрослые сначала не обращают внимания на то, что им говорят дети, а потом спохватываются. Так вышло и на этот раз. Вечером его чуть ли не высмеяли, когда он сказал про Карима, а на другой день Борис Яковлевич как миленький явился в школу и осматривал выставку акварелей. Потом, во время перемены, он отыскал Карима. Катя и Сева подошли сами.

— Скажи, пожалуйста, Карим, ты бы мог скопировать это? — Борис Яковлевич протянул Кариму фотографию. На ней был невзрачный цветок, похожий на маленькую дыньку. И стебелёк, как хвостик у дыньки, а вместо лепестков — кривые треугольники.

— Ну и цветок, — сказала Катька. — Да он вам в сто раз лучше нарисует.

Борис Яковлевич даже испугался:

— Мне лучше не надо. Рисунок должен быть точной копией того, что сделал древний художник.

— Я понимаю, Борис Яковлевич, — сказал Карим. — Наверное, смогу. Я срисовывал с картинок породы овец, дедушка говорил, что даже шерсть получалась точь-в-точь. А ты, Катя, плохо рассмотрела — цветок красивый.

— Конечно, он очень красивый, — горячо начала Тоня-Соня. — Это бутон лотоса. Он собрал вместе свои лепестки, чтобы потом на рассвете их распустить.

Борис Яковлевич с удивлением поднял глаза. Он не заметил, как их небольшую группу окружили ребята.

— Правильно, бутон, — кивнул он Тоне-Соне.

Катька закусила губу — она терпеть не могла попадать впросак.

— Всё равно фотография точнее рисунка, — сказал Саттар. — Борис Яковлевич, давайте делать фотографии.

— Дорог совет старца — сверстника твоего отца, — не удержался Анвар.

— Фотографии мы тоже делаем. Только, понимаете, настенные росписи дошли до нас очень попорченными — все в пятнах, в трещинах. Иногда просто трудно различить, где линия рисунка, а где трещина лопнувшей штукатурки. Художник отберёт и срисует правильно, а фотоаппарат сфотографирует всё без разбору. Вот почему непременно надо делать прорисовки, ведь на месте виднее, как расположен узор.

Борис Яковлевич говорил с ребятами, словно со взрослыми. Всем это очень понравилось. К концу разговора четвёртый «Б» осмелел настолько, что стал проситься на экскурсию в Сары-Тепе.

— Пятые классы возили, шестые возили, а мы всё маленькие да маленькие!

— Хоп, — сказал Борис Яковлевич, — готовьте фонарики — поговорю на заставе.

Потом состоялись переговоры «на высшем уровне», в результате которых Севка долго кричал «ура»: Борис Яковлевич с разрешения Гульчехры Хасановны зачислил Карима Юлдашева в состав экспедиции без отрыва от школы.

Потом состоялись ещё одни переговоры, тайные. Они сопровождались просьбами, плачем, обидой, новыми просьбами и, наконец, поцелуями. В результате этой тайной беседы Катькин отец, доведённый, по его собственным словам, почти до инфаркта, разрешил своей дочери работать в Сары-Тепе. Катька попыталась было выклянчить пропуск на Карлсона, но тут Дмитрий Фёдорович оказался неумолим. Карлсону разрешено было сопровождать экспедицию лишь до заставы и там коротать время в обществе пограничных собак.

— Кстати, поучится у них уму-разуму, — сказал Дмитрий Фёдорович.

— Вот ещё! — От возмущения Катька тряхнула кудряшками. — Что, у нас Карлсон неграмотный, что ли?

— Ну-ка скажи, что он умеет?

— «Сидеть» — умеет, «рядом» — умеет, «голос» — умеет, лапу давать — умеет, чужих в дом не пускать — тоже умеет.

— А не вздрагивать, если над ухом в ладони хлопнут — умеет? А по следу идти — умеет?

Этого Карлсон не умел и очень хотел научиться. Стали ждать воскресенья.

Но прежде чем пришёл день, когда Севка, Катька и Карим отправились на раскоп, из Ленинграда пришло письмо. Оно бы и раньше пришло, да из-за майских праздников задержалось. На праздниках все друг друга поздравляют, и почта просто не успевает вовремя доставлять письма.

Что это было за письмо? Обыкновенное коллективное письмо, которое написал четвёртый «А» ленинградский четвёртому «Б» узбекскому. Началась переписка так.

Однажды на уроке географии Саттар Кариев поднял руку и ни с того ни с сего спросил:

— Ариф Арифович, сколько в Ленинграде памятников Петру Первому?

— Не смогу точно ответить на этот вопрос. В Ленинграде больше ста памятников. Что же касается Петра Первого, то знаю, что есть Медный всадник, ещё знаю про конную статую Петра около Инженерного замка. Больше не знаю. Самому мне Ленинград не довелось посмотреть, хоть и был совсем рядом — во время войны наш полк стоял в районе Пушкина. — Тут Ариф Арифович как-то странно хмыкнул, заулыбался, посмотрел в потолок и сказал: — Там я впервые в жизни увидел настоящую статую, а раньше только по картинкам знал. В кишлаке у нас никаких статуй в помине не было.

Четвёртый «Б» почувствовал, что может выйти рассказ.

— Расскажите, Ариф Арифович! — полетело со всех сторон.

— Что ж, дело прошлое, можно и рассказать.

Случилось это зимой тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Время напряжённое. На нашем участке фронта со дня на день ждали больших боёв. Тут-то и вызвал командир роты меня и Семёна Лисеева. «Отправляйтесь, — говорит, — в ближайший тыл немцев и перережьте линии связи».

Задание ясное, готовиться долго не надо, дождались мы ночи — и поползли. Ночь подходящая, тёмная, небо облаками затянуто — ни луны, ни звёздочки. Одна беда — осветительные ракеты. Вспыхнет — мы в укрытие; погаснет — дальше ползём. Худо-бедно вперёд продвигаемся. Миновали нейтральную полосу, углубились в тыл противника, тут почти сразу и линию связи обнаружили — от переднего края к штабу немецкого полка она шла. Перерезали мы её и назад поползли. Оттого что задание выполнили, на душе так радостно сделалось, что и про ракеты думать забыли. Вдруг, видим, фашист стоит и руку с гранатой занёс.

— Хорошо бы его живьём взять, — шепчет Сёмка.

— Хорошо бы, — шепчу я в ответ.

Бросились мы в воронку, взвели курки. Лежим, лежим — тишина, ни выстрелов, ни шагов. Дождались очередной ракеты, смотрим — наш немец всё в той же позе стоит.

Что за чудо такое?

Велел я Семёну на месте оставаться (я за старшего был), а сам вперёд двинулся. Десяток-другой шагов прополз и чуть не расхохотался: бронзовую статую мы за фрица-то приняли! Да добро, если б статуя хоть воина какого-нибудь изображала, так нет — была это красавица девушка, тоненькая, словно принцесса из сказки. Как она в этом аду уцелела, сказать не берусь. Земля снарядами перепахана, деревья в щепы расколоты, кругом битые камни валяются. А она одной рукой за край юбочки держится, другую, с бубном, над головой подняла. Жаль мне её стало. «Не уцелеть тебе, красавица, уничтожат тебя снаряды», — говорю. Ничего она не понимает, знай себе в бубен поигрывает.

Подполз я к ней вплотную, сдвинул с пьедестала и, хоть килограммов двести в ней было, осторожно на землю уложил. Нелегко пришлось, да ничего. Я у нас в кишлаке в богатырях ходил — мешки в сто пятьдесят килограммов перетаскивал.

Двадцать четвёртого января ворвались мы в Пушкин. И надо же такому случиться, что оказался я рядом с девушкой. Бой так сложился, что мимо пробегал. Вижу, лежит моя принцесса, улыбается, глаза в небо смотрят, тоненькие пальцы подол юбочки перебирают. Словно и нет никакой войны.

Как никогда я в этом бою фашистов бил. Очень хотелось мне, чтобы скорей наступило время, когда встанет красавица с земли, поднимется на пьедестал и будут смотреть на неё счастливые люди и улыбаться так же радостно, как улыбается она.

Наградили меня медалью «За отвагу». Ребята в полку смеялись и говорили: «Это тебе, Ариф, за то, что ты невесту из бронзы в бою добыл». Семён им всё рассказал. Один командир не смеялся. Он пожал мне руку и такие слова произнёс: «Молодец, Умидов, ты поступил как настоящий культурный человек».

Ариф Арифович замолчал.

— А дальше что было?

— Потом меня ранило. Четыре месяца в тылу, в госпитале пролежал. Догнал свой полк уже в Эстонии. Вот и вышло, что в Ленинграде не был. Однако давайте продолжим урок.

Но тут снова поднялся Саттар.

— Где же мне узнать про статуи Петра Первого?

— Спросим у нашего ленинградца. Клюев?

Севка предчувствовал, что без него не обойдутся. В Ленинграде к нему с Узбекистаном приставали, здесь с Ленинградом пристают. Надоело.

— Не знаю. Знаю только две, которые вы перечислили, а других не знаю.

Вечером Сева спросил:

— Борис Яковлевич, сколько у нас в Ленинграде статуй Петра Первого?

— Медный всадник, конная статуя у Инженерного замка, бюст у домика Петра. — Борис Яковлевич загнул три пальца и остановился. — Больше не припомню. Нина, сколько у нас статуй Петра Первого?

— Вообще?

— Нет, в Ленинграде.

— Три, — уверенно сказала Нина Георгиевна.

— Может быть, и правда три, — сказал Борис Яковлевич не очень уверенно.

— А может быть, больше? — усомнился Севка.

— Может быть.

— Придётся маме писать, а то этот Саттар теперь не отвяжется.

— Зачем маме? Напиши лучше ребятам в школу. И напиши не один, а вместе со всем твоим новым классом.

— Неплохая мысль, — согласился Севка.

Сказано — сделано. Через день в Ленинград полетело письмо.

Вот на него-то и был наконец получен ответ.

Письмо из Ленинграда читали вслух. Читал, конечно, Сева Клюев: кому, как не ему, знать почерк своих одноклассников.

Начинала письмо Римма Малик.

«Дорогие ребята, — читал Севка, — мы очень обрадовались, когда получили ваше письмо. Оно очень интересное, так как вы пишете о своей жизни и о том, как вы работали на хлопковом поле, и что хлопок начали возделывать в Индии пять тысяч лет тому назад. Мы очень хотим с вами дружить и писать друг другу письма. Все ребята нашего класса хотят написать вам про статуи Петра Первого, поэтому мы будем писать коллективно, то есть все по очереди. Я сижу на первой парте, в первом ряду и потому пишу первая. Сейчас у нас природоведение. Когда Марта Фёдоровна отвернётся, я передам письмо Люсе, а она напишет вам дальше. Римма Малик».

«Дорогие ребята! Вчера у нас была экскурсия по городу. Мы узнали много интересного. В Ленинграде пять памятников Петру Первому. Дальше вам расскажет Света. До свидания. Люся Овечкина».

«Дорогие ребята из далёкого Узбекистана! Одним из лучших украшений Ленинграда является Медный всадник. Он стоит у берега реки, на площади, где было восстание декабристов. Это замечательное произведение искусства сделал французский скульптор Фальконе. Светлана Грибова».

«Ребята! Медный всадник стоит на Гром-камне, по камню извивается змея, а Пётр Первый топчет её конскими копытами. Сидорчук».

«Дорогие ребята, высота всадника вместе с конём — пять метров тридцать сантиметров; вес всадника вместе с конём — двадцать с половиной тонн; в круп[22] и хвост коня вложено для устойчивости более четырёх тонн бронзы. Коля и Толя Савины».

«Толька-Сколько — математики. Прочитал — передал дальше. Владимир Юрьевич Романов».

«Дорогие ребята, не обращайте внимания на Вовку Верзилу. Он у нас „пан спортсмен“. Володя Гуляев».

«Здравствуйте, далёкие друзья. Открытие Медного всадника состоялось седьмого августа 1782 года. Никитина Любовь».

«Здравствуйте, дорогие друзья из четвёртого „Б“, я вам пишу про другую конную статую Петра Первого, созданную русским скульптором Растрелли. Скульптор изобразил Петра в виде римского императора с лавровым венком на голове и жезлом полководца в руках. Вадим Александров».

«Статуя стоит перед Инженерным замком. Осторожнее, учила смотрит. Рома Локтев».

«Дорогие ребята, высота статуи Петра Первого перед Инженерным замком около одиннадцати метров. Ира Старикова».

«Дорогие наши друзья! Вы пишете, что во время Ленинского субботника работали на хлопке, а мы убирали сад и другой мусор вокруг школы. Сад стал чистым, а мы очень запачкались. На груди конной статуи Петра очень красивый кружевной шарф. Леночка Маркова».

«Леночка всё перепутала. Шарф совсем на другой статуе. Марина Ростович».

«Ничего не на другой. Леночка Маркова».

«Нет, на другой. Марина Росто…»

«Дорогие ребята. Продолжаем вам писать на уроке истории. Природоведша отняла у Ленки и Марины письмо, а отдала его только на перемене. Занимаетесь ли вы плаванием и греблей? А я хожу с папой в яхт-клуб. Там стоит третий памятник Петру Первому. Его установили в 1873 году, к двухсотлетию со дня рождения Петра, который был основателем русского флота. Аркадий Кунин».

«Я тоже занимаюсь спортом, только фигурным катанием. Умею делать „ласточку“, „пистолетик“ и перекидной прыжок. Напишите, катаетесь ли вы на коньках? Елена Мартынова».

«Ребята! Напишите, кем вы хотите быть, когда станете взрослыми. Я буду морским офицером-подводником. Сухарев».

«Моряк, а забыл написать про бронзовый бюст Петра на здании Нахимовского училища. Этот памятник стоит в нише, где окна третьего этажа. Привет. Толик Варапет».

«Знаете ли вы, ребята, что рядом с Нахимовским училищем стоит легендарный крейсер „Аврора“, давший исторический выстрел, а теперь поставленный на вечную стоянку, потому что это памятник Великой Октябрьской революции. Лаврова Лидия».

«Мы долго смотрели на легендарный крейсер „Аврора“, а потом пошли к домику Петра Первого. Там стоит пятый памятник».

«Ребята, знаете ли вы испанского певца Рафаэля? Я очень люблю слушать прекрасные испанские песни и самостоятельно учу испанский язык. Салют камарадо. Наташа Бойко».

«На памятнике перед „домиком“ доспехи, кружевной шарф, про который перепутала Ленка, и орденская лента через плечо. Всё сделано из бронзы. Филипп Кеслер».

«Это орден Андрея Первозванного — самый первый орден в России. Пётр был награждён им за взятие шведских кораблей в устье Невы, где потом был заложен город Петербург. Саня Калыгин».

«Дорогие ребята, наше звено решило изучать историю Узбекистана. Напишите: что вы знаете из истории Ленинграда? Звеньевой второго звена Ю. Шуринов»

«Подумаешь, второе звено! Мы всем классом будем изучать Узбекистан. Звеньевая третьего звена Лариса Белых».

«Бюст Петра Первого около „домика Петра“ стоит на четырёхугольной колонке из красного гранита. Вокруг него очень красивая решётка. Валя Анисюткин».

«Они всё написали, про все пять памятников, а нашему ряду ничего не оставили. Дорогие ребята, когда мы будем писать другое письмо, то начнём с нашего ряда. Нюся Блохина, Наташа Юрченко, Люба Кривицкая, Ксения Мавродина».

«Присоединяюсь к ансамблю солисток. Саша Медведев».

«Ребята, напишите нам, знаете ли вы, почему Пушкин назвал Петра академиком, героем, мореплавателем и плотником? Костя Веточкин».

«Ребята! Лучше приезжайте к нам в гости. Мы вам всё покажем. Все пять памятников Петру и памятник Михаилу Ивановичу Калинину, недалеко от нашей школы. Мы всюду будем ходить вместе, и будет очень интересно. Ваш Андрей Рябов».

«Ребята! Андрюха правильно написал. Приезжайте в Ленинград! Игорь Князев».

«Дорогие ребята! Я пишу последняя. Наше письмо мы написали очень быстро, всего за два урока (природоведение и история). Вот что значит писать коллективно! Теперь будем ждать ответа. Напишите нам скорее. Кира».

Четвёртый «Б» очень обрадовался письму. Как сказал Анвар Уйгунов, «головой неба коснулись от счастья». А через три дня из Ленинграда пришло второе письмо: в нём ребята предлагали назначить пятнадцатое мая днем нерушимой дружбы их классов и праздновать каждый год.

— Ура! — закричал четвёртый «Б».

Ещё четвёртый «А» сообщал, что на деньги, вырученные за сбор макулатуры, они купили два набора репродукций картин Верещагина про Среднюю Азию. Один набор оставили себе, а второй послали четвёртому «Б» в подарок.

Вот это друзья! Спасибо!