Друзья из Сары-Тепе

Глава VIII

Не все жители Кушанского царства были учёными. Далеко не все знали не только индийскую, но хотя бы кушанскую письменность настолько, чтобы написать собственное имя. Говоря попросту, значительное большинство населения было неграмотным. Однако и эти неграмотные люди оставляли свои «автографы» в Сары-Тепе. Каким образом? Они окрашивали руку красной краской и, растопырив пальцы, прикладывали ладонь к стене. Таких «отпечатков пальцев» было в монастыре несметное множество. Они портили рисунок орнамента или мешали прочитать и без того едва различимую надпись. Но однажды «рука» помогла найти новый подземный ход.

От коридора, где работали Нина Георгиевна и Севка, отходил небольшой тупичок. Он был окрашен в чёрный цвет. Орнаментов не было — может быть, поэтому древние любители автографов использовали его особенно охотно.

Целый лес «рук» вздымался кверху на всём протяжении продольных стен. Словно множество невидимых людей единодушно голосовали «за». На торцовой стене «рук» не было.

— Очень странная ниша, — сказал Борис Яковлевич, когда в одно из воскресений у него нашлась свободная минутка и он «зашёл в гости» к Нине Георгиевне и Севке. — Очень странная, — повторил он задумчиво. — Совершенно не характерная… Совершенно непонятная… Слишком широкая… слишком глубокая… Хоп! Нашёл! Поздняя забутовка[18] — замурованный ход! И как это я сразу не догадался!

— Не вижу, что дало тебе повод догадаться сейчас? — спросила Нина Георгиевна.

— А вот смотри, у последней «руки» торцовая стена срезала кончик мизинца. Значит, поставили стенку позже, чем отпечатали «руку».

— И то. Как же это я не заметила? Да и Лёня хорош — пять раз стену фотографировал.

— Вот ты в наказание и заставь его расчистить пол в тупике. Дам ему дедушку Юсуфа, пусть вдвоём уберут надувной песок.

— Я им помогу, — сказал Севка.

— Хоп.

Легко сказать — расчистить пол. Хоть тупичок и небольшой — два метра в длину, полтора в ширину, — но песка надуло столько, что уровень пола повысился чуть ли не на метр, и надо было вынести три кубометра земли. Как за короткий срок справиться с подобной задачей? Нина Георгиевна думать не стала, ушла к своим рабочим.

А Лёня думал, думал и придумал.

— Вот что, старик, — сказал он Севке, — давай рассуждать согласно правилам логики. Что нас с тобой интересует в этом коридоре?

— Замурованный проём.

— Что мы хотим с ним сделать?

— Размуровать.

— Правильно. Но сначала забутовку надо расчистить, сфотографировать, замерить и сделать всю прочую археологическую муру. Так что давай сначала освободим торец, а там посмотрим.

Стали работать в три лопаты: Лёня отбрасывал песок от торца, дедушка Юсуф перекидывал песок дальше, Севка помогал и тому и другому.

Не прошло и пятнадцати минут, как Лёня свистнул. Юсуф и Севка бросились к нему. Было от чего засвистать — забутовка шла не до конца. Она не доходила до первоначального пола и обрывалась на середине толщи надувного песка.

Между ней и полом образовывалась щель, достаточно большая, чтобы сквозь неё мог пролезть не очень толстый человек.

— Старик, иди за дядь-Борей.

Когда Бориса Яковлевича удалось оторвать от каких-то дел и привести к забутовке, песок около неё был уже убран.

— Любопытно, — сказал Борис Яковлевич, осмотрев щель. — Однако этот кошачий лаз отнюдь не рассчитан на человека моей комплекции.

— Я пролезу, — сказал Лёня.

— И я, — сказал Севка.

— Нет, — возразил Борис Яковлевич. — Неизвестно, что там, за этой стеной. Первым полезу я.

— Чур, я третьим, — сказал Севка, считая неудобным опережать Лёню.

— Вы полезете только в том случае, если я позволю.

— Хоп, — уныло сказали Севка и Лёня.

Дедушка Юсуф расширил лаз, и Борис Яковлевич нырнул в чёрный проём.

— Что там? — Лёня и Севка одновременно просунули головы в щель и чуть не стукнулись лбами.

— Ничего особенного. Длинный коридор. Конца не видно. Приток воздуха есть. Стены покрыты чёрной краской, всюду «руки».

— Можно?

— Давайте. Только фонарики возьмите. Дедушка Юсуф пусть сторожит вход, никому ничего не говорит и никого не пускает.

Втроём они пошли по бесконечно длинному коридору — первым шёл Борис Яковлевич, вторым Севка, Лёня был замыкающим. Фонарик Бориса Яковлевича скользил по правой стене и по потолочному своду. Лёня просматривал левую стену. Севка светил под ноги. Пол был чистым, без надувного песка; на чёрных, словно бархатных стенах алели отпечатки кроваво-красных рук.

Сначала руки были наляпаны густо, потом реже, потом пропали.

— На редкость бездарный коридор, — сказал Лёня, — ни росписей, ни надписей.

— Очевидно, его использовали только для связи с другими помещениями монастыря.

— Куда же мы выйдем?

— Скоро станет ясно.

Голоса Бориса Яковлевича и Лёни звучали приглушённо, таинственно. Севке казалось, что свод прибивает звуки к земле, они стелются на полу, плывут на луче его фонаря. Вдруг луч вздрогнул, словно споткнулся, а Севка замер на месте.

Поперёк коридора лежал скелет, страшный, со скрюченными руками. Провалы чёрных глазниц уставились прямо на археологов. У Севки даже дух захватило от такой встречи. А Борис Яковлевич уже склонился над мертвецом.

— Кто ты, приятель? — спросил он, разглядывая скелет. — Какая смерть привела тебя под эти своды? Устал ли ты от длинной дороги, или полоснула тебя кривая сабля, или замучила чёрная немочь?

— Заблудился, не смог найти выхода и умер от голода, — предположил Севка, в свою очередь, склоняясь над мертвецом.

— Чепуха, — сказал Лёня. — Как можно заблудиться в прямом коридоре? Наверное, змея ужалила.

— Скелет сию минуту не откроет тайну. Пошли, — сказал Борис Яковлевич.

Они перешагнули через скелет и двинулись дальше. Два фонаря прощупывали стены, третий — светил под ноги.

— Близко выход, — сказал Борис Яковлевич через некоторое время и шумно втянул воздух.

Севка посветил вперёд. Никакого выхода не было — коридор упирался в глухую скалу.

— Светите, — сказал Борис Яковлевич.

Он вынул из-за пояса небольшую мотыгу, с которой вообще никогда не расставался, и ударил прямо перед собой. К ногам покатилась земля. От второго удара в пещеру брызнул дневной свет. Все вместе они расширили отверстие и высунулись наружу. Прямо под ними неслась вспененная масса воды. Она вспрыгивала, клокотала, с размаху обрушивалась на камни и, покружившись на месте, летела дальше — жёлтая от ила, мутная от глины и песка.

— Здравствуйте, товарищи, — раздалось откуда-то сверху.

От неожиданности они даже вздрогнули, потом посмотрели наверх. Над их головами стоял Володя Нацваладзе, хорошо знакомый Севке пограничник, со своей медалисткой Жанеттой.

— Мы так и решили — не иначе археологи сквозь землю движутся. Жанетта хвостом виляла, говорила: «Не беспокойся, свои идут». Ну, вы хоть и свои, да по реке государственная граница проходит, поэтому прошу вас, товарищи, вернуться к месту ваших обычных работ и не появляться здесь без специального разрешения.

Пока Володя говорил, Лёня успел шепнуть Севке:

— Смотри, Афганистан. Видишь их сторожевые вышки?

— Вижу! — крикнул Севка. Он хотел крикнуть ещё что-то, но был за ноги втянут в пещеру.

— До свидания, — сказал Володя им вслед.

— До свидания, до встречи на заставе.

Обратный путь они проделали значительно быстрее. Коридор теперь не казался таким мрачным, а свод таким низким, и даже скелет выглядел не таким уж страшным.

Дома, лишь только Севка сунулся в ичкари, его перехватил старик Садулла.

— Салам алейкум, молодой археолог.

— Салам, салам.

— У доброй вести быстрые ноги. Говорят, вы сквозь землю прошли, до самой реки дошли.

— Ой, некогда мне, Садулла Насырович. Наши воды ждут. Мыться надо.

— Что нашли под землёй?

— Ничего не нашли. Пустой коридор — ни надписей, ни росписей, ни одной находки.

Любопытный был этот старик, поэтому Севка, на всякий случай, не стал рассказывать ему про скелет.

Но своим он, конечно, рассказал. Сразу же после обеда помчался к Катьке, а не застав её дома, помчался к Кариму.

Карим жил у той самой Анзират, которая когда-то вышла замуж за молодого пулемётчика. С тех пор прошло много лет, и Анзират, конечно, состарилась, но бабушкой её всё равно никто не называл. Была она быстрая и весёлая, и глаза у неё были совсем молодые.

«Когда Анзират Зиямовна смеётся, всем на белом свете становится хорошо», — говорила Катька.

Севка с ней соглашался. Это был один из немногих случаев, когда он соглашался с Катькой. Обычно они всегда спорили.

Как Севка и предполагал, Катька с Карлсоном были у Карима.

Карим рисовал натюрморт — поднос с изюмом и три пиалы. Катька сидела просто так.

— Гостя ждёте? — спросил Севка, входя в мехмонхону.

— Тебя ждём. Снимай кеды, садись, — ответил Карим.

— А где апа?

— У неё люди.

Анзират Зиямовна была депутатом Горсовета, к ней все ходили за делом и без дела — поговорить, посоветоваться.

— Вечно люди, — пробурчал Севка, огорчившись, что апа не услышит, как он будет рассказывать про скелет.

— Анзират-апа говорит, что если не для людей, для чего тогда жить? Нашли сегодня чего-нибудь?

— Ещё какую находку нашли!

Севка стал рассказывать про чёрный коридор, и про скелет, и про то, как Борис Яковлевич разговаривал с мертвецом. В лицах всё рассказывал, прямо — артист.

— Кто ты, приятель? — выл он страшным голосом. — Скажи, кто ты? Умер ли ты от древнего вирусного гриппа, или перерезали тебе глотку от уха до уха?

— Ничего не от древнего гриппа, а просто от пуль, — перебила Катька. Весь рассказ испортила.

— Ты откуда знаешь?

— Просто умею рассуждать логично.

— Интересно…

— Интересно, так слушай. Если бы этот человек умер от древнего гриппа в древние времена, то монахи похоронили бы его, а не оставили валяться посреди коридора. Логично? Вот и значит, что его убили в новое время.

— Логично, да не очень. Монахи покинули монастырь давным-давно, ещё в третьем веке, а потом туда приходили всякие люди — торговцы и так, путешественники, вроде туристов. Они считали Сары-Тепе святым местом. Вот один такой пришёл молиться, забрался в коридор и умер. Может быть, никто и не знал, что он там валяется, раз в монастыре никто не жил. Это тебе логично?

— Логично, да не очень. Если никто не жил, то кто ж перегородил коридор? Ты же сам сказал, что Борис Яковлевич сказал, что стена новая. Кто её сделал?

— Не знаю.

— Не знаешь, а споришь.

— Про стенку не знаю, а про скелет знаю. Мне Борис Яковлевич разрешил списать, что он про мертвеца в своём археологическом дневнике написал.

Севка стал читать: «Скелет лежит на спине, головой к востоку. Сохранность костей хорошая. Анатомический порядок выдержан. Глазницы большие, их форма круглая, лоб резко выпуклый. Кости скелета крупные, полностью сформированы. Суставные поверхности без признаков старения. По размерам костей и черепа скелет принадлежал мужчине. Отсутствие признаков старения суставов, полная сохранность черепных швов позволяет определить его возраст в тридцать — тридцать пять лет».

— Ин-те-рес-но, — протянула Катька, когда Севка закончил читать.

— Очень, — подтвердил Карим.

Севка и сам знал, что это интересно. И вообще жить было здорово интересно.

На другой день после находки скелета Гульчехра Хасановна сказала, что так как четвёртый «Б» не проявил себя никакими особыми беспорядками, а, напротив, вполне прилично учится, то на майские праздники они поедут в Самарканд.

Стоит ли говорить, что четвёртый «Б» встретил это сообщение громогласным «ура»!

Радоваться в одиночку не так интересно. Но всё же дома Севка, стоя на голове, сам себе пел песню:

— У молодого пионера праздник. Уж не нашли ли чего почтенные археологи? — спросил хозяин.

Он возился в саду. Надевал на виноградные гроздья мешочки, чтобы защитить ягоды от птиц.

— Наш отряд едет в Самарканд! — пропел ему Севка, а потом пояснил: — Мы на праздники в Самарканд едем, всем классом.

— Хорошее дело, хорошее дело. Когда едете?

— Двадцать девятого уедем на автобусе. Обсерваторию Улугбека посмотрим. Знаете Улугбека?

— Как не знаю? Великий эмир был.

— Учёный, астроном.

— Так, так. Значит, вы поедете в Самарканд?

— Поедем, бобо, к Улугбеку в гости.

— Хорошее дело, хорошее дело.