Событие двадцать второе
Вернее достигнуть счастья, ожидая его у себя дома, нежели рыская.
Пьер Буаст
Событие двадцать второе
Первым делом в баню. Что можно про Машку сказать? А сказать можно, что лучшей домоправительницы в природе не существует. Не очевидный же факт, что раз полицейский укатил, то барчук сразу заявится. Всё приготовлено оказалось, и баня натоплена и пельмени настряпаны, и перины взбита и накрахмаленные простыни застелены. Крахмал только начали получать. Картофеля ещё не лишку, и он стоит на рынке прилично, так для пробы истратили пять мешков, получили ведро довольно серого вещества. Как его белить Кох не знал. Рассказал Машке про крахмальные простыни. Она теперь его на них и изводит. Барствует.
Проснулся Сашка утром, за окном малиновка или другая какая пичуга из отряда воробьиных трели разводит. Форточка открыта, и птичка села на веточку рядом и посвистывает. Красота. Хорошо дома.
Сашка снова закрыл глаза и попытался дальше заснуть, но тут стали в голову чужие дуэли лезть. Не много таких было. Как-то всё не те книги попадались, не великий был специалистом по этой части русской истории Кох. Одну дуэль запомнил, так как прикольная была. Рассказывал про неё гид в Кишинёве, куда как-то занесло Коха по работе, ездил за саженцами, которые всё не отправляли из бывшей братской республики. Не получилось. Кинули их в Молдове. Но пока ждал, пока пытался выправить ситуацию, сидел в гостинице и записался на экскурсию от отеля по историческим местам Кишинёва. Гид был мужик и рассказал в том числе про предпоследнюю или пред-предпоследнюю дуэль Пушкина. Гид сказал, что настоящих дуэлей у Пушкина было четыре, вроде. Остальные только вызовы, а потом примирения, а чтобы бабахали, четыре. Вот про одну из них произошедшую в Кишинёве и рассказал товарищ.
Был бал, и Пушкин всё домогался до девицы какой-то, которая сказала, что любит мазурку. Наше всё подошло к музыкантам и оплатило семь мазурок. Потанцевало с девицей две, а потом она хвостиком махнула и с другим офицером устроила скачки по паркету. Но чёрт с ней девицей. Она дальше ни причём. Играют четвёртую подряд мазурку и главный офицер, присутствующий на балу сём, пусть будет полковник, и говорит, ну, не запомнил Кох, пусть будет, поручику, мол сколько можно одну пластинку гонять, сходи дорогой к музыкантам, пусть вальс там изобразят, али польку — Еньку. Поручик подошёл к главному усатому дядьке с палкой и говорит, что репертуар у вас хреновый, батенька, вальс умеете, а то я напою вам.
«Так оплачено вперёд-с ещё пять мазурок вон тем мелким чернявым господином», — ткнул палкой в Пушкина капельмейстер.
«Милостивый государь, а не могли бы вы сменить заказ, раз один хрен не танцуете, вам видно штиблеты жмут-с»?
«Не, любезный, я тут даму-с в силки заманиваю», — отвечает повеса этот.
«Но господа офицеры, да сам полковник…ицкий меня попросил сменить репертуар», — настаивает молодой офицер.
«А мне по».
«Тогда стреляться»⁈ — напирает поручик.
«Извольте, но мазурку не отменю».
Утром в страшнейшую метель пришли они на место дуэли. Должны стреляться, пусть будет с двадцать шагов, а не видно ничего с такого расстояния. Решили подойти поближе. Ну с трудом с десяти шагов силуэты видны. Пушкин в вверх бабахнул, поручик тоже. Нормы чести соблюдены. Все живы. А на следующем балу Пушкин и говорит обступившим его повесам, что поручик этот самый смелый человек, и кто скажет иначе, с тем он будет стреляться.
С чего вспомнилась та дуэль, а потому, что ничего за неё Пушкину не было. А тут такой ажиотаж. Ну, хотя там все живы. Но ведь дуэли запрещены, а не убийства на них. Притом, секунданты тоже подлежат суду. Вот почему вспомнилось, он тут лежит на накрахмаленных простынях. А Николай Иванович в Туле в казематах клопов кормит.
— Анька, — растолкал Сашка посапывающую рядом кикимору, мне срочно нужно в Тулу.
— Бу-бу-бу, — а чего устала девка, за десять дней больше двух сотен километров быстрым шагом, а где и бегом отмеряла.
Сашка почти вскочил, чтобы кинуться на конюшню, но передумал. А ну как его и в Туле ждут? Нужно кого-то послать. Не просто. Воины его престарелые на примете, пацаны ещё дров наломают. Сашка лёг назад на простыни, повернулся на спину и задумался. И тут вместо решения ему вспомнился один далеко не смешной, а даже поучительный эпизод из жизни дуэлянтов. Где-то читал Кох про Мартынова, который Лермонтова застрелил, что тот прожил довольно долгую жизнь, и умер почтенным отцом семейства в Москве. Или в Подмосковье. Не важно. Запомнилось из того прочитанного два эпизода. Первый прижизненный. Мартынов — это друг Лермонтова, учились вместе, жили рядом, гостили один у другого, даже ухлёстывал Лермонтов за сестрой «Мартышки» и стреляться тот не хотел и выстрелил наугад, так как был плохим стрелком и имел очень плохое зрение. Ну, да ладно, убил. Так вот, к концу жизни стал поклонником спиритизма Мартынов и всегда при спиритических сеансах пытался вызвать дух Лермонтова и попросить у него прощения. А дух не приходил. Обиделся.
А второй эпизод совсем поучительный. В первые послереволюционные годы в доме или имении Мартынова в Москве была детская коммуна. Пионерия — Республика Шкид. И пионеры узнали, что среди могил есть могила убийцы революционного поэта — рупора Великий Октябрьской революции Лермонтова. Возбуждённые пионеры на всякий случай раскопали все могилы, чтобы точно не промахнуться, в семейной усыпальнице Мартыновых и все скелеты утопили в реке местной. Что уж там была за река, Кох не помнил, Москва или Яуза. Вот такая месть спустя сто лет почти настигла бедного Мартынова. Кстати, его приговорили именно к лишению дворянства и всех благ, а потом Николай смягчил приговор отбыванием и замаливанием проступка в монастыре на какое-то время. В Киеве. А секундантов вообще простил.
Бамс. А ведь Сашка может сейчас предотвратить обе дуэли. Нет, сейчас-то рано. До дуэли Пушкина с Дантесом ещё полтора года, а до дуэли Лермонтова вообще куча времени, но предотвратить можно, а то и нужно.
Событие двадцать третье
— Если кто-то хочет сделать нам подарок, мы не должны лишать его этой радости.
Друзья (Friends)
Не просто кое-что, а кое-что из чего-то лучше любого чего-нибудь…
Повезло. Просто повезло. Не! Не просто повезло, а ужасно повезло. Чем бы всё закончилось неизвестно? Но теперь не узнаешь, так как повезло.
Два события случились с разницей в час, ну никто не засекал, так себе сейчас с секундомерами, возможно и полтора часа, а возможно и половинка. Часы в доме были. Каминные потом будут называться, а может и сейчас называются, стояли они не на камине, так как не было в тереме камина, стояли на полке в гостиной. Рядом с красным углом. И не работали. Снизу была надпись «Жак де Вокансон», если Кох правильно перевёл с французского. Он пять лет с самоучителем его учил. Дворянин в этом времени, не владеющий французским — это пипец. Или дурень. Сашка пытался шилом чего-то там пошевелить, вдруг шестерёнка просто застряла, песчинка попала, но чуда почему-то не происходило. Шило оно в заднице стимулирует, а в часовом механизме видно не всегда.
Так случилось первое событие сразу после обеда. И случилось не в Болоховском, где часы не желали ходить. А в Басково, где вообще часов не было. Прошло с момента окончания засады больше недели и Сашка успокоился и занялся проблемами. Был уже конец августа и нужно было копать картошку. Главное семенное поле было в Басково туда после завтрака, захватив с собой пирожков от Аксиньи, Сашка и отправился на Вороне верхом. Приехал объяснил в очередной раз присланным старостой детишкам с тремя мужиками, что мол как увидите куст, где много картофелин, так его чтобы звали. И если увидят куст с огромной картофелиной, то тоже пусть не стесняются. Огромная картофелина — это гипербола. На самом деле картофелину с кулак взрослого мужика иногда и на целом поле не сыскать. В основном картошка мелкая, с куриное яйцо уже считается крупной. Так и яйца эти в полтора, а то и два раза меньше тех, к которым Виктор Германович привык. Коха и раньше вопрос интересовал, вот выращивали эти инки с ацтеками картошку, а почему, сволочи, не занимались селекцией, почему крупную и высокоурожайную не вывели?
Раз его окликнула пацанва, он подлетел. Да, вполне себе куст, почти два десятка средних картофелин. Два окликнула, тоже хороший куст попался. И тут свист раздался, словно Соловей — разбойник решил народ позабавить. Шепелявый такой свист, как из мультика.
Сашка оглянулся. Через поле к ним на чёрном великане трусил Ванька младший. Сразу и природа свиста необычного понятна стала, у пацана вырвала Анька на днях два последних молочных зуба. Заставить шайра бежать — это нужно постараться. Этот же мелко рысил, знает пацан видимо волшебное слово.
— Едуть! Едуть! — Ванька спрыгнул с великана и понёсся напрямик через убранное почти поле.
— Ванька, мы же с тобой в Пигмалиона играли? — свёл брови Кох.
— Разрешите доложить, Ваша Светлость, к Басково со стороны Тулы едуть… едет большой табор по дороге.
— Цыгане что ли? — недовольно поморщился Сашка, только цыган ему и не хватает для полного счастья. Песни петь⁈ Самое время.
— Не, не цыгане, незнамо кто. Башкиры? — закатил глаза разведчик.
— Может калмыки. Поскакали назад, Ванюха. Ерофей, — подозвал Сашка старшего из взрослых, — продолжайте в том же духе. Большие кусты складывать отдельно. Большие картофелины тоже отдельно. Кусты с самой мощной ботвой, тоже отдельно, вместе с картошкой. Я… М… могу и не вернуться. Тогда… Нет. Вернусь. Без меня не уходить. Покажете мне всё, проверю, тогда отпущу.
Сашка уже к этому времени привык. Никто не будет работать на барщине даже посредственно, если не будет личного контроля. Его крестьяне не обманывали, а вот грека так и норовили объегорить. Соревнование у них с Андрюхой, заметит тот обман и плохую работу или нет.
В аллеи, что радиально подходят к барскому дому в Басково въехали, они с Ванькой и калмыки, одновременно с разных сторон. Сашка и Ванька с юга, со стороны полей, а калмыки с севера, со стороны Тулы. Что это именно заказанные им калмыки прибыли Сашка увидел сразу и не потому, что ехавший первым мужик был на него похож, а потому, что рядом с ним на неказистой лошадёнке мохноногой ехал его посланец — Олег Владимирович Иваницкий, ни с кем не спутаешь, как всегда господин сей одет в коричневый ментик ахтырских гусар.
— Принимайте гостей, Александр Сергеевич! — чуть вырвался вперёд бывший гусар, и картинно развёл руками, повернувшись в седле.
Посмотреть было на что. Как уже говорилось, само имение бывшее грузинского князя находилось в низине. В котловине такой с диаметром в километр. Следовательно, радиусы были с полвертсты, и вот весь радиус был занят повозками и животными, и из-за горизонта, что ли, тоже пыль подымалась. То есть, «гости» растянулись на шестьсот с лишним метров. Кибиток или телег было не сильно много, а вот лошадей хватало и между ними сновали небольшие отарки овец. Смотрелись они паршиво. Не калмыки — овцы. По крайней мере, с этого расстояния. Какими-то клочками шерсти на них кудрявилась, тут есть, а вон, весь бок лысый. В промежутках между кибитками и телегами ехали всадники на таких же, как и у Иваницкого, мелких лошадках. Прямо переселение народов. Правильно Ванька это табором назвал.
Иваницкий спрыгнул с мохноногого транспорта и спустившейся с небес (на шайре же вдвоём рысили) Кох, пошёл вперёд, разлапив руки, чтобы обняться с долгожданным гостем. На самом деле долгожданном. Напокупали больших лошадей, а они не стоят и не смотрят друг на друга красивыми глазами. Они, чёрт бы их подрал, дерутся, рожают, снова дерутся, и тонны навозы производят. Один конюх и трое его старичков, на время прикомандированные к гигантским коняшкам, уже забастовку хотят сидячую объявить. А новых конюхов Сашка не нанимает в надежде на калмыков.
Вот надежда и сбылась. Прибыли.
Рядом с Сашкой спрыгнули с коней двое калмыков в стёганных халатах и меховых, подбитых волком явно шапках. Один что-то снял с вьюка своей лошадки и поспешил к Коху, поняв, что он тут и есть главный.
— Подарок хотят тебе вручить, Александр Сергеевич, — перевёл сказанные слова Иваницкий.
— Прямо с порога? У меня ответного дара нет, — удивился Сашка.
— Потом отдаритесь, обычай у них, как приезжают в гости, сразу подарок дарят, — улыбнулся устало бывший гусар.
Кох его понимал. Чуть не три месяца его поручение выполнял. Дома не был, вечно в дороге ни помыться толком, ни поесть с толком с расстановкой. Всё на ходу. Ничего. Сашка ему зарплату положил пятьсот рублей в месяц, не считая расходы на дорогу, а это полковничий, а то и генеральский оклад.
Между тем двое калмыков разобрались с подарками и окружили Сашку, один надел ему на плечи халат, а второй водрузил шапку, отороченную мехом красной лисицы. Шапка прикольная. Она не круглая, а квадратная, как у улан современных, эти самые «уланы с пёстрыми значками». Халат был парчовый. Не весь прямо золотом шитый, победнее, но нитки золотые виднелись и узоры синей вышивки по синему фону смотрелись красиво.
— Вашество! Беда! — к ним вопя на всю Ивановскую нёсся на вороном фризе Ванька старший.
Событие двадцать четвёртое
Наша жизнь зависит от способности убеждать, что мы те, за кого себя выдаем.
Чарльз Баркер
Сашка как был в халате и значке этом калмыцком, так и поспешил к Ваньке. И сразу понял, чего за беда такая, за ним по пятам по краю, занятой стадами калмыцкими, дороги скакали с десяток полицейских в мундирах темно-зеленого цвета с отворотами и манжетами красного цвета с золотой нитью Брюки полицейских были в тон мундира, сапоги со шпорами. Дополняла форму треугольная шляпа черного цвета. Издали можно спутать с семеновцами или преображенцами, с них мундиры для полиции рисовали, но Сашка уже полицейских навидался и за гвардию их точно не принял.
Кох запаниковал, как всегда, в глазах всё стало серой пеленой покрываться и начало в жар бросать. И тут его калмык старший, что халат на него надевал хлопнул по плечу и что-то спросил. Звук этого гортанного языка и прикосновение к плечу Сашку из ступора вырвали. И тут ему в голову пришла замечательная идея, изменившая его жизнь навсегда.
Виктор Германович запахнул халат поплотнее, надвинул на глаза квадратную синюю шапку с лисьим мехом по кругу и подошёл к Иваницкому, дёрнув за рукав спрыгнувшего с коня Ваньку старшего.
— Олег Владимирович, потом всё объясню. Я — калмык. Просто один из тех, кого вы привезли. И калмыкам это переведи, — Кох повернулся к Ваньке. — Лезь назад на коня и двигай в господскому дому кричи то же самое, как будто я там. Ясно⁈
— Сделаю! — А чего шестнадцать лет пацану скоро, вполне разумен.
Иваницкий вздёрнул бровь, посмотрел в сторону подъезжающих полицейских. С десяток примерно их. Теперь уже не мчались во весь опор. Всю дорогу заполнили телеги и овцы с лошадями, так что почти встали блюстители закона.
— Хорошо. Надеюсь, у меня не будет проблем с законом. Не бунтовщик вы, Александр Сергеич?
— Нет. Всё из-за дуэли. Утрясётся чуть позже. Подыграйте сейчас. Сразу после всё расскажу, — скорчил просительную рожицу Сашка. Наверное, не получилось, так как бывший гусар улыбнулся, кхекнул, и заржав, пошёл к скучковавшимся калмыкам. Пятеро взрослых мужчин стояли спина можно сказать к спине и оглядывали оценивающе подбирающихся к ним полицейских.
Минут пять оказалось у Иваницкого, в настоящую пробку встряли товарищи в зелёно-красных мундирах. Он горячо что-то растолковывал калмыкам, активно руками себе помогая. Потом оглянулся на Сашку и поманил его.
— Они говорят, что выдадут тебя за хана Дондука. Иди вот с Аюком к повозке и делай, что он говорит.
— Спасибо, — Сашка пожал руку гусару и пошёл за тянувшим его за рукав главным видимо у приехавших пастухов. Дондук звучит прикольно. Почти как Дундук. А это вроде и есть — дурень. Никуда от этого не уйти.
— Стоп! Как говорит, я их язык не знаю! — дернулся Сашка назад к Иваницкому, сообразив, что выполнять советы, произнесённые на калмыцком языке ему, будет не просто.
— Я мал-мал говорыть на рускы, — потянул его мужик дальше.