Дурень. Книга вторая. Позывной "Калмык"

Глава 23

Событие шестидесятое

Пожарные должны проявлять мужество, смелость, находчивость, стойкость и, невзирая ни на какие трудности и даже угрозу самой жизни, стремиться выполнить боевую задачу во что бы то ни стало.

Из Боевого Устава пожарной службы

Александр Иванович Блок — управляющий Собственной Его Императорского Величества конторой при Собственном Его Величества дворце, гофмейстер и Тайный советник, ходил за Анькой по дворцу словно не с красивой девушкой прогуливается, а козу по залам водит. Всё время ей на зад посматривал. Анька сначала думала, что этот старый хрыч на её выпуклости пялится, но вспомнила потом, что выпуклостей-то особо и нет. Как Сашка выражается шкирля — шкирлёй, и ещё какой-то Наомой Кебел обзывает. Этот гад весь в золотом шитье на зад тогда, должно быть, смотрит, так как опасается, что после неё, как после той козы, орешки останутся на навощённой чудесном паркете.

Аньке и самой, хоть уже второй раз гуляет по царскому дворцу, боязно было. А ну как после неё на паркете и правда грязь останется, она же от крыльца до кареты по снегу шла и потом от кареты по дворцовой площади до входа под арку и там ещё. Всё по снегу. А там и конские яблоки вперемежку со снегом свежевыпавшим. Так что вместе с Блоком и сама себе под ноги сначала посматривала, не отвалилось ли чего от подошвы сапог.

— А где аптекари сидят, выше превосходительство? — пройдя по залам первого этажа, решила поинтересоваться кикимора.

— Аптекари, пройдёмте, госпожа Серёгина. К тайному советнику и гофмейстеру нужно обращаться «Ваше Высокопревосходительство». Не забывайте.

— Конечно.

— Конечно, Ваше Высокопревосходительство.

— Не забуду, Ваше Высокопревосходительство.

— Вот аптека, — они по винтовой лестнице спустились в подвал.

В одном из помещений сидело трое бородатых мужиков на лавке.

— Это дровоносы, — пояснил вице-президент гофинтендантской конторы Щербина, или как то похоже, возможно Щербинин, когда его представляли госпоже Серёгиной, у неё от обилия золотых мундиров голова закружилась.

Анька решила, что кашу маслом не испортишь, да как гаркнет на мужиков и до того стоящие как солдаты — навытяжку.

— Где рогожка? — оглядела злобных взглядом кошачьих жёлтых глаз всех троих.

— Ик.

— Рогожка где?

— Эвон. Туточки, — один из мужиков, судя по долгой бороде — самый главный, приоткрыл фальш-панель и из вентиляционного отверстия рядом с дымоходом достал кусок овчины.

— Донерветер! — возопил Блок увидев её. Овчина тлела, воняла палёной шерстью и искры посыпались, когда её из дымохода мужик извлекал.

— Что это! — заорал на мужиков этот самый вице-президент.

— Выстужат сильно. В дырку эту. Чтобы не замёрзнуть мы и затыкаем.

— Что это, Михаил Иванович? — из-за спины мужиков появился высокий дядька в сером поношенном сюртуке с прожжённым в двух местах рукавом.

— Вентиляция, Ваше Высокопревосходительство. Некоторые растворы воняют преизрядно…

— Сорок плетей каждому. Вам же, господин аптекарь, надлежит написать рапорт лейб-медику Государя.

— Помилуй, Вашество! — бросились на колени дровоносы. И поползли к Блоку на коленях, вздымая руки.

— Пятьдесят плетей и рассчитать. Александр Андреевич! — Блок повернулся к Щербинину, — проведите инструктаж пожарной команды, печников и дровоносов. Сюда приведите и в эту рогожку всех носом натыкайте.

Золотые начали разбегаться, как тараканы, когда хозяин свечу зажигает.

— Благодарю вас, Анна Тимофеевна, должник ваш. В случае нужды обращайтесь…

— Нет. Ваше Высокопревосходительство.

— Что нет? Не понимаю вас, госпожа Серёгина.

— Я говорю, что во сне моём были две картинки. Где можно увидеть портрет Кутузова? — Анька растерялась. Не знала правильно ли поступает, вроде нашли причину пожара и виновников даже, но ведь Сашка говорил про зал с портретом Кутузова. Ну, почему эти тупые царедворцы золотые его не согласились взять.

— Это «Фельдмаршальский зал» на третьем этаже рядом с «Петровским залом», его только в этом месяце доделал Монферран, — опять подозрительно стал смотреть на Аньку гофмейстер.

— Ведите.

— Хм. Что ж, у меня приказ императора. Следуйте за мной, госпожа Серёгина.

Шли долго. Как люди живут в этих дворцах, тут запутаешься и заблудишься, а ещё устанешь ходить. Ну, да и это не самая главная беда. Тут везде люди. Это не дом, а рынок какой-то, в каждом зале почти люди и у многих дверей стоят гвардейцы. Захочешь побыть один, книгу почитать, кофею выпить, а кругом люди шастают. То ли дело в их тереме, там кроме Машки и не шастает никто, да и она не особо. Есть у неё своя комната, там большую часть времени и проводит. Тоже книжки читает.

Наконец, через очередную анфиладу комнат, с гвардейцами у дверей, дошли до этого «фельдмаршальского зала». Тут опять гвардейцы в белых мундирах по двое у каждой двери с ружьями. А по залу офицер гвардейский расхаживает. Зал огромный. И на стенах справа огромные картины батальные, а слева, ну, и справа тоже, как Сашка и говорил, портреты фельдмаршалов в нишах между огромных белых колонн, вверху золотыми узорами украшенными. Зал совершенно пустой, ни одного стула или дивана. Зачем вообще такая комната в доме нужна. В нишах портретов фельдмаршалов было шесть, а в двух были просто золочёные рамы в красивой резьбе, затянутые зелёным материалом. Анна остановилась возле одной из них.

— Это для будущих полководцев оставлены Монферраном места, — пояснил Блок, переминающийся с ноги на ногу, видимо хотел на горшок, но не бросишь же эту купчиху непонятную.

— А где здесь печи, Александр Иванович? — покрутила Анька головой.

— Печи? Я же просил обращаться ко мне Ваше Высокопревосходительство. Ну, хотя ладно, давайте без чинов. Александр Иванович, так Александр Иванович. Печи этажом ниже, а здесь только дымоходы. Тепло…

— Где?

— Хм, понятие не имею. Сейчас позовут истопника.

— А можно стул, ноги гудят.

— Хм, любезный, принеси стул из Петровского зала, — вокруг них целая толпа крутилась. Одному из них Превосходительство и гаркнул. Стул принесли быстро, а истопника не очень. И от него преизрядно так водочкой попахивало и на физии следы красные и глаза соловые.

— Спал, мерзавец. Пьян к тому ж! Сорок плетей! — серьёзный дядька этот гофмейстер.

— Подождите. Успеете с плетями. Где тут дымоходы в стенах? — остановила Анька подскочивших гвардейцев в белых мундирах.

— Ну, туточки вот у Кутузова с обеих сторон. Тама ещё… Вона на балконе видны решётки, тама воздух тёплый дует, — мигом протрезвевший мужик, с куцей раздвоенной бородкой, ткнул пальцем в один из занавешенных портретов, ну, рам, а после на красивый с балясинами всякими балкончик нависающий над всем залом.

— Ваше Высокопревосходительство, нужно осмотреть дымоходы… у портрета Кутузова, — набравшись смелости, выпалила Анька. Не может же её Сашка ошибаться.

— Это как? В ту дырку заглянуть на балконе? — поморщился Блок. Анька прямо чувствовала, что этот золочёный превосходительство хочет от неё отделаться, нашли же причину пожара. Чего ещё. У него дел полно. Сегодня в Большой вечером идти, там одна из балерин кордебалета… Хм.

— Александр Иванович?

— Александр Андреевич, найдите человека с лестницей пусть посмотрит, что там за решёткой на балконе, — Я подойду через десяток минут.

Ну, точно на горшок побежал, решила Анька и ошиблась. Гофмейстер и точно вернулся через десять минут, но не один, а с Государем. Тот был по-прежнему в том же зелёном мундире с эполетами и аксельбантами.

К этому времени лестницу нашли. Решётку вскрыли, и тот самый полупьяный истопник уже нырнул в неё, только ноги наружу торчат.

— Что там?

— Здравствуйте, Ваше императорское Величество, — присела от испуга Анька.

— Госпожа Серёгина? Мне доложили, что вы уже нашли причину пожара. Сбылся сон. Благодарю вас, будете награждены. А сейчас, что происходит? — говорил Николай по-французски, потом опомнился и на русский перешёл.

— Ваше императорское Величество. Во сне было две части. Вторая про портрет Кутузова. За ним причина пожара, — как в прорубь бросилась Анька, ну не может её Сашка ошибаться.

— Что там? — гаркнул Николай на пьяненького истопника.

— Дымом и горелым пахнет, но слабо, — тот только вылез из дыры в стене и не видел, кто к нему обращается задом спускался по лестнице.

— Александр Андреевич, это же фальш-дверь? Можно её снять? — Николай ткнул пальцем в дверь рядом с портретом Кутузова.

— Не просто, Ваше…

— Быстро! — как зарычит на него император, что даже Анька присела.

Быстро получилось не быстро, пока нашли плотника, пока он инструмент притащил, потом оказалось, что сначала надо часть паркета снимать, так как фальш-дверь заглублена. Часа три всё это действо длилось. Николай ушёл настолько злой, что Анька за своё будущее опасаться стала. Ну, плетей ей не положено по двум причинам — купеческое сословие не порют, а ещё её за лечение от холеры людей в Туле назначенный временно военный губернатор произвёл в почётные граждане, а им тоже плетей не полагалось. Но могут и в крепость закатать или в Сибирь сослать, как бунтовщиков.

Когда дверь наконец сняли и отодвинули, то Николай вернулся. Анька так устала, что голова уже не соображала почти. А ещё гарь от свечей. Уже стемнело и зажгли свечи и со всего дворца сюда принесли, а потом и свечи на всех восьми огромных люстрах под потолком зажгли. Светло стало как днём, но гарь от свечей… першило в горле.

— Александр Андреевич, что там? — из проёма в стене показалась фигура того самого вице-президента.

— Плохо всё, Ваше Императорское Величество. Дерево в этом месте хоть и не горит, но тёплое и есть следы обугливания.

— Анна Тимофеевна? — Анька подпрыгнула, чтобы её видно было из-за спин гвардейцев в белых мундирах, окруживших императора, — Вот вы где? Анна Тимофеевна, ещё раз благодарю вас. Вы будете достойно награждены. Я подумаю над вашим будущем. Говорите Асбест? Что это?

— Горный лён, Сашка сказал, что его демидовские мастера…

— Понятно, я знаю, что такое горный лён, про асбест не слышал. То есть, надо изолировать трубы от дерева горным льном. — Это Николай уже гофмейстеру приказывал, отвернувшись от Аньки. — Озаботьтесь, Александр Иванович. Отправьте на демидовские заводы фельдъегерей и экспедицию. Тут много его нужно. Да, и не забудьте и вы поблагодарить Анну Тимофеевну Серёгину. От большой беды она и меня и вас сегодня спасла. Я пойду успокою семью. Все на взводе. Даже младшие не дерутся, тихо сидят. До свидания, господа. Доклад в восемь утра.

Событие шестьдесят первое

Гвардеец стоек, он десятерых стоит.

Гвардейцам страх неведом.

Гвардии воин славы достоин.

Гвардеец умирает, но оружия из рук не выпускает

Сашка ходил по залу и тыкал пальцем в военных в белых мундирах. Народу было прилично. Человек семьдесят, ну, может чуть поменьше. Приврал немного, в залу метров двадцать на десять семьдесят и не вошло бы. Вечер… дуэли дархана Дондука с Александром Сергеичем Пушкиным на шахматах и стихах, из-за обилия желающих поприсутствовать, перенесли из небольшого дома княгини Софьи Сергеевны Мещерской в большущий дворец князя Вяземского. Пётр Андреевич, как Сашке сказал Виельгорский, передавая приглашение,служит вице-директор департамента внешней торговли, а фактически возглавляет сей департамент и держит в своих руках всю внешнюю торговлю Российской империи. И, кроме того, он очень модный поэт и участвует в создании журнала «Современник» и является одним из его идейных вдохновителей, совместно с Пушкиным. Скоро обещают выпустить первый номер. Весь высший свет в ожидании.

Сашка с Анькой прибыли на поэтический вечер одними из первых. Ну, Кох же какой никакой немец и привык к пунктуальности. Если сказано к шести вечера, то к шести и подъехали. Ваньку не забыв с собой прихватить.

— Наймешь извозчика через пару часов и пусть он стоит ждёт, если эти товарищи будут на вечере, то я выйду вместе с ними и укажу на них. Нужно узнать, где живут, — для надёжности повторил задание пацану Виктор Германович. Нет, Ванька младший не дурак и с памятью у него всё нормально. Но он… увлекающаяся натура. Может, думая, что «Вашество» именно так бы велел поступить в изменившейся ситуации, такой отсебятины наделать, что при выслушивании о результате, думать начинаешь, а чего просто не перегрыз горло. Проще же.

— Замёрзнем, Вашество, — изрёк правду матку Ванька. На улице был не так чтобы прямо минус сорок, но холодно и ветер пронизывающий с моря.

— М… Ну, хорошо. Сейчас едете домой, три часа сидите в тепле. Потом тепло одеваетесь и возвращаетесь. Ну и дальше, как сказал. Ноги кроме портянок в газеты заверни, прежде чем в валенки совать. Говорят, помогает.

Приехали, они с Анькой, зашли в залу по роскошной мраморной лестнице, а там пять человек. И Пушкина нет. Так-то явно не немцы собираются. Ну, хоть Михаил Юрьевич Виельгорский имелся в наличие. К нему Сашка с Анькой и подошли.

— Анна Тимофеевна, весь двор, да чего там, весь Петербург, только о вас и говорит, — увидев их щелкнул каблуками и склонился поцеловать ручку и купчихи главный конюший империи.

— Твой знай, где Пускин? — обвел пустой зал руками Дондук.

— Ах, это⁈ Не переживай, дархан, в Петербурге принято опаздывать. Это как правило хорошего тона. Но уверяю тебя, силы воли у господ пиитов и других любопытных надолго не хватит, в течении часа все соберутся.

— Мине надо Глинка, — на самом деле нужен был. Сашка не совсем стих сочинил он… Ну чего смог и помнил.

— Мишель? Он здесь. Я его видел. Сейчас появится, может зашёл к Вяземскому в кабинет.

— Сильно нужен! — надавил Сашка.

— Хорошо. Пойду поищу, всё же я как бы чувствую себе немного организатором. Надеюсь, вы и теперь нас удивите. Как Анна Тимофеевна весь Свет в шок повергла.

Вернулся шталмейстер с композитором через пару минут.

— Твоя холосый музыкат? — насупился, оценивающе оглядывая Глинку Сашка.

— Не мне судить.

— Чего судить? Ты играть, она петь, смозесь. Нет нот, с голос.

— Подобрать мелодию к песне? — понял Глинка. — Я попробую.

— Пойдём пробовать, где рояля?

— В кабинете Петра Андреевича есть клавесин.

Пришли выгнали всех, но хозяин вернулся и такую рожу на своём очкастом лице соорудил жалобную, что Глинка решил её повторить, и теперь вдвоём смотрели умоляюще на дархана Дондука.

— Твоя молчать?

— Моя молчать? Моя — могила! — перекрестился троекратно князь Вяземский.

— Вот слов. Последний две строчки два раза с повышением голос. Поняли? Гломко. Пафасна.

Листка два. Один у Аньки. Она хоть и выучила песню, но трусит. А эти в шесть газ, у Вяземского очки прикольные, уставились.

На поле пушки грохотали,

Гвардейцы шли в последний бой,

А молодого капитана

Несли с пробитой головой.

По пушке вдарило картечью,

Прощай, гвардейский эскадрон!

Четыре трупа, два увечья

Им не пройти сквозь наш заслон.

Все флеши пламенем объяты,

Сейчас рванет боекомплект,

А жить так хочется, ребята,

Но выбираться сил уж нет.

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас,

И залпы тысячи орудий

В последний путь проводят нас.

И побегут тут почтальоны

Родных и близких известить,

Что сын их больше не вернется

И не приедет погостить.

В углу заплачет мать-старушка,

Слезу рукой смахнет отец,

И дорогая не узнает,

Каков у парня был конец.

И будет твой портрет пылиться

На полке пожелтевших книг —

В парадной форме, при наградах

И ей он больше не жених.

Анька спела вполне. На твёрдую четвёрку. А Виктор столько раз орал эту песню, начиная с танкового училища, и потом, встречаясь с друзьями на День Танкиста, что и не сосчитать. Так что лучше его только Чиж и мог сметь. Кох знал и первоначальный длинный вариант песни, может не так хорошо, но знал. И не стал его даже вспоминать. Слишком длинный. Начинает надоедать. У Чижа правильней. Песня не должна быть на десять минут.

У Глинки получилось подобрать мелодию быстро. А эффект не тот. Нужна гармонь. Песня специально под гармонь или аккордеон написана. Но, надо понимать мужичка с гармошкой вечером в Петербурге на улице не поймаешь.

— Анна Тимофеевна! Это вы написали? — Глинка прервал второе исполнение. По лицу слёзы рекой текут и то же самое у Вяземского. Он очки снял и уткнулся в платок.

— Это Са… сам дархан Дондук написал. Я только перевела с калмыцкого. А мотив его, — чуть опять не прокололась кикимора.

— Но это ведь гимн настоящий. Это уже завтра будут орать господа офицеры во всех полках. А конногвардейцы вас зальют шампанским. Это же про них песня. Я так понимаю. Только у них были гвардейские артиллерийские эскадроны. Да тяжело придётся Обезьяне. Против такого ни одно стихотворение не вытянет.