Две тайны Христа

Глава 13 Иоанн Креститель

На западной кромке долины Ал-Мирд расположен пологий холм, напоминающий конус, который венчает огромная крепость — Гиркания, или Гирканион. Крепость была построена жрецом, соединившим с религиозным званием религиозную власть, — Иохананом Гирканом, и получила его имя. Длительное время она служила прибежищем маккавейских царей, пока не была в 57 г. до н. э. разрушена Габинием — наместником провинции Сирии. Сделано это было в отместку Александру, сыну Аристовула, укрепившему ее против воли римских сюзеренов. Антигон, опекаемый парфянами, в пику Риму несколько подновил крепость в 40–31 гг. до н. э., а в 31 г. до н. э. она была захвачена Иродом, затем реконструировавшим ее с присущим ему талантом, блеском и расточительностью. Во всяком случае, она была полностью готова к 22 г. до н. э., когда Ирод демонстрировал ее своему другу Марку Агриппе. Впоследствии грозный иудейский царь превратил ее в тайную тюрьму, отправляя туда своих мнимых и действительных врагов, для которых крепость являлась весьма кратковременным пристанищем. Ирод был скор на руку. Подобно многим другим деспотам, правившим после него, Ирод издал приказ, запрещающий публичные и частные сборища, тем самым парализовывались всякие действия, направленные против власти. Наличие крепости-тюрьмы в какой-то мере служило напоминанием и ессеям.

Недалеко от Гиркании, в Кумране, на берегу Мертвого моря, находился монастырь. Монастырь этот пережил несколько пиков и падений в своей активной деятельности. Первое падение началось, вероятно, во времена Александра Я иная — жреца-правителя Иудеи и гонителя ессеев. Один из лидеров ессеев — Учитель праведности — был подвергнут им истязаниям в присутствии свидетелей, отказавшихся прийти ему на помощь. Мало того, часть из сторонников Учителя переметнулась к Александру, полностью поддержав его. С этой точки отсчета начинается хронология первого падения Кумранского монастыря, когда отступники ушли в небытие, а сторонники Учителя свято хранили память о нем, возможно, часть этих преданий так или иначе окрасили сказания евангелистов, описавших образ Христа. Во времена Ирода деятельность Кумранской общины еле-еле теплилась, однако после смерти Ирода дела ессеев быстро пошли в гору, и до того времени как крепость захватили вначале зелоты, а затем уже и римляне и окончательно ее разрушили в 68 г., голос ессеев был слышен и почитаем в народе.

Возможно, сразу же после смерти Архелая Иоанн Креститель ушел к ессеям. Было их в ту пору несколько сотен человек. Движение их только начало возрождаться после страшного землетрясения. В пору расцвета, примерно через 50 лет, их было уже около 4 тысяч.

Мальчику было вряд ли более 14 лет. Суровая праведность общины пришлась ему по сердцу, заставляла думать и приучала к аскетизму. Мертвое море даже в наши дни не лучшее место для существования. Там нет осознанной человеческой деятельности, там безжизненная гладь соленого моря, характерный запах, каменистые берега, точно такие же, как и гряда около Кумранской общины.

Учение ессеев, когда справедливость ставится во главу утла, а Учитель праведности — предмет поклонения, симптоматично для ищущих идеала. Впрочем, справедливость — слишком общее понятие, и не будучи ограждено сводом этических норм это определение мало что значит. Ессеи так и не успели в полной мере осознать, оградить и узаконить свою философию. Падение Иудеи, а с ней и этой нарождающейся философской школы — тому причиной.

Три ключевых момента было заложено в их мировоззрении: первобытный коммунизм — общность имущества между членами общины, отказ от жертвоприношений и, как следствие, поиск альтернативных способов очищения и отказ от женщин и рабов. Женщины, как считали ессеи, ведут к несправедливости, рабы — к недоразумениям. То немногое, что мы знаем о Крестителе, полностью подтверждает его воспитание у ессеев, его мироощущение. Дипломатия была чужда ему, хотя возможно, что даже незначительное ее проявление помогло бы ему избежать того страшного и закономерного финала, к которому совершенно непонятными тропами стремились бывший ессей и царственная внучка Ирода.

Другая сторона проблемы — доктрина ессеев в отношении женщин. У Крестителя не было никакого опыта в общении с прекрасным полом. И его магическая привлекательность для женщин была ему малопонятна. С другой стороны, он не только не знал приемов галантного обхождения, он воспринимал женщин как проблему, решения которой не знал.

Он был любопытен, но какое любопытство в пустыне у аспида, лениво греющегося на солнце! Фламинго, парящие в небе подобно шалям из розового шелка, — вот немногие его спутники. И юноша жадно впитывал знания и слова древних, он систематизировал их, как умел, и первая строфа, легшая в основу его понимания сути вещей, была такой: «Начало всякого дела — размышление, а прежде всякого действия — совет» (Серах а-Яхад. 37:20).

Затем, когда он уже много путешествовал, перемещаясь главным образом от сурового и пустынного Кумрана до цветущего и полюбившегося ему Иордана, главными для него стали слова: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (Ис. 40:3). Слова эти сами вселились в него, вызывая определенный дискомфорт.

Приветливость его и частые походы наряду со своеобразной внешностью начинали приносить ему известность и имя, новое имя — Пустынник.

И еще одна, возможно, ключевая строфа, положившая начало проповедям Крестителя: «Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло» (Ис. 1:16).

Выпуклые и прозрачные звезды клешнями лучей цепляли за густую сметану Млечного пути, раскачиваясь то быстро, то медленно. Огромная всепоглощающая протяженность этой, сегодня как никогда тягучей, сметаны удерживала звезды, ограждая их от остального неба, черного и неведомого. Легкий ветерок смешал прохладу ночи со зноем дня, теплый, не жгущий, он был приятен. Человек любил смотреть в небо. Сотни раз, останавливаясь в пути, он делал одно и то же: ложился и смотрел в звездное небо. Природа заменила ему знания в тех областях, о которых не говорили старики, и эти знания были системными и бессистемными одновременно.

Предвкушение чего-то необычного, озарение, которое в той или иной мере посещает любого живущего, созерцающего и воплощающего. Вопрос один: хватит ли чутья, чтобы почувствовать и осознать это озарение?

Сначала эту реку сияющей ночи пересекла одна звезда, потом другая, третья. Звездопад, почти перпендикулярно пересекавший Млечный путь, образовал в небе мерцающий крест. Видение длилось несколько минут, потом исчезло. Но человек забылся тревожным и непонятным сном только на рассвете.

Он пропустил утреннюю прохладу, чего с ним не было много лет. И проснулся, когда тепло светила уже стало причинять неудобства. Первой его реакцией было зажмуриться от яркого солнца, он попытался продлить мгновение просыпания на секунду больше, чем требовала обычная реакция, он старался поймать что-то ускользающее, но солнечный свет, легко проникающий через веки, упрашивал его: открой глаза, взгляни. Он выполнил просьбу. Яркий и прекрасный мир расстилался перед ним, но жажда пересилила другие чувства. Он направился к воде. Иордан, как всегда, был спокоен, величествен и уютен, он был домашен и, журча, как сытый кот, встретил путника. Человек зашел в воду по щиколотки, затем, повинуясь внутреннему порыву, вбежал в воду, погрузился в нее, холод обнял его, он зажмурился. Звездный крест зажегся у него в мозгу яркой, едва уловимой вспышкой и исчез. Он выбрался из воды, озяб, тело покрылось мелкими пупырышками. Оцепенение холода длилось недолго, оно таяло под лучами уже высоко поднявшегося солнца. Средний палец его правой руки как бы нечаянно зацепился за указательный и не желал с ним расставаться. Мужчина удивленно посмотрел на них, развернул ладонь со сцепленными пальцами к себе, средний палец соскользнул с указательного, остался рядом с ним, и, как бы завидуя или ценя эту дружбу, большой и безымянный пальцы присоединились к ним. Человек чуть развернул ладонь и растопырил пальцы, они напомнили ему голову того аспида, который коротал с ним годы в пустыне. Рука хищно повернула собранные пальцы в направлении реки и неуверенно, словно ощупывая неведомое пространство, начертила сначала вертикальную линию, а затем горизонтальную — крест. Потом путник пошел добывать пищу. Время от времени идея креста яркой точкой вспыхивала, гасла, исчезала и вновь сияла — зовущая и таящая что-то. Так продолжалось несколько месяцев. И Креститель ушел от ессеев, ушел в иное измерение.

Долог был путь его к новому миру. Мир этот был чужд и враждебен. Он допускал смешение молока с кровью. Любимое кушанье галилеян — козленок, отваренный в молоке. Они блудили, меняли женщин, не чтили Единого. Мало того, грех в какой-то степени был узаконен, поскольку в храме постоянно приносились в жертву животные. Но было ли это искуплением? Ессейское воспитание заставляло его постоянно вспоминать древний текст: «Те, кто пребывает в Израиле и исполняет все эти законы в общине Святого Духа и Вечной Истины, чтобы искупить вину преступления действеннее, нежели храмовые жертвы, определенные за грех, и умилостивить Бога за оскверненную страну Израиля; действеннее, нежели мясо всесожжений и жир закланных животных, — молитвенное возношение уст их подобно фимиаму праведности и непорочность поступков — вечерней умилостивительной жертве» (Серах а-Яхад. 9: 3–5). Это все было понятно и просто. Левиты заблуждались. Бессмысленно было взывать к ним, наделенным властью и чинами, но воздействовать на мировоззрение через массы, по-видимому, было вполне возможно. Его путь не предусматривал насилия. «Не воздам никому злом, с добром буду относиться ко всякому, ибо суд всего живущего в руках Божиих, и Он воздаст каждому по делам его» (Серах а-Яхад. 10:18–20).

Но ненасилие не означает отсутствия эмоций, через край переполнявших Пустынника. Именно та страстность, которая привлекла к нему тысячи сторонников, и служила путеводной нитью его пророческому дару, в конце концов она же и привела его к гибели. Это утверждение мы находим в одной из кумранских рукописей. Дамасский документ называет древний обычай жениться сразу на двух женах при их жизни — блудом (Брат Дамесек. 4:20–21). Ирод Антипа сделал именно это. Он совершил блуд. Он мог отказаться от блуда и не сделал этого. Но он был тетрарх, сын Ирода, и это что-то да значило, он управлял Галилеей и Переей многие годы, и для этих времен это что-то значило. Впоследствии Креститель, уже обличая Ирода, не выходил за рамки дозволенного. Только этим можно объяснить свидетельство Марка. «Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный, святой, и берег его, многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6:20).

Впрочем, эта побочная проблема, которая вовсе не составляла основу высокой миссии Крестителя, как-то незаметно выдвинулась на первый план, раздвинув многие основные деяния. Она стала вначале одной из ключевых фигур, а затем и вовсе узурпировала власть, приведя Крестителя к смерти.

Стечение обстоятельств, страстность Крестителя, его постоянное стремление к совершенству, к идеалу, наконец, его фанатизм и юношеские годы, проведенные в пустыне у ессеев, придали глубокий смысл его служению, но не научили дипломатии, не привили житейской мудрости, и скорый конец его, скорее всего, был неизбежен по той или иной причине. Понимал ли это Креститель? Скорее всего — да. Но в Библии нет свидетельств этому. Наоборот, те беседы, которые вели Ирод Антипа и Креститель, свидетельствуют, что Пустынник находился на положении «почетного» узника. Антипа испытывал какое-то сладостное удовлетворение от их встреч. Мы никогда так и не узнаем, что делал он по результатам их бесед. Относится это к каким-то конкретным деяниям или к изменениям ритуалов, — вероятнее всего, второе. Равнодушие Пустынника к земным благам было общеизвестно. Но, странный факт: ни он сам, ни Христос не предполагали, не предчувствовали такую скорую и ужасную кончину Крестителя. Никто не узнает, было ли решение Иродиады экспериментом или хорошо подготовленной местью. Это не так важно. Интересно другое. Накануне гибели Иоанн же, услышав в темнице о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: «Ты ли тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?» (Мф. 11:2). Ни слова о своей участи, ни намека на свою казнь. Иисус детально отвечает ученикам, в том числе говоря им фразу: «И если хотите принять, он есть Илия, которому должно придти. Кто имеет уши слышать, да услышит» (Мф. 11:14–15). Странно это. А может быть, и нет. Возможно, Христос был слишком отрешен, чтобы получить подобную ментальную информацию. Возможно, пророческий дар Крестителя и не позволял ему ничего знать о себе. Прогноз даты своей смерти является табу во многих фантастических произведениях. Но почему об этом не знал Христос? Судя по всему, эта ситуация была совершенно неожиданна для Антипы. Он дал клятву падчерице, он должен был сдержать ее, пусть против воли: «И опечалился царь, но ради клятвы и возлежащих с ним повелел дать ей, и послал отсечь Иоанну голову в темнице» (Мф. 14:9-10).

«И услышав, Иисус удалился оттуда на лодке в пустынное место один» (Мф. 14:13). Как это часто бывает в таких случаях, ему необходимо было на несколько часов остаться одному. Но как мы уже говорили, смерть Крестителя была абсолютно внезапной для всех, кроме Иродиады.

Но дело не в Иродиаде, а в случае. Рок управлял судьбой Крестителя. Вероятно, он выполнил все свое назначение: он Известил и Окрестил. Как самостоятельное или конкурентное его учение не имело смысла. «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом» (Ин. 1:3536). Ученики ушли, он стоял и смотрел вслед уходящей толпе слушателей Иисуса, его ученикам. Тихая грусть охватила его. Впрочем, ушли от него только двое. Креститель свято чтил обычаи ессеев. «Основную ячейку общины составляют десять человек. Они вместе трудятся, и вместе вкушают, и вместе посвящают треть ночи для чтения Торы и молитвы» (Серах а-Яхад. 6:4–8). Ушли двое. Важен сам факт их ухода. Ибо многогранное, масштабное Учение Христа входило в противоречие со взглядами ессеев, самого Крестителя. Оно имело так много преимуществ, что было обречено на успех, хотя бы на первых порах из самых обыденных человеческих побуждений. «Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Лк. 7:33–34). Трудно было Иоанну в этой неординарной ситуации. Рано или поздно динамичные и демократичные взгляды Христа должны были привести к конфликту с ним, с его знанием мира. Ибо сказано: «То, что ненавистно тебе, не делай другому — в этом вся твоя Тора, а остальное — ее толкование. Иди и учи» (Трактат Шаббат, 31а). Чему он мог учить? Он выполнил свою миссию, он произвел крещение, и он первым Известил, Признал.

В греческой мифологии даже Зевс не мог противостоять Мойрам — богиням, ткавшим нить земной судьбы человека. Возможно, и здесь ни Иисус и никто другой не могли ничего сделать. Рок.