Две тайны Христа

Глава 43 Трансформация воззрений

Идеи ессейства в воззрениях Христа обладают широким спектром аналитических возможностей. Большинство ученых находят совпадения идеологии Кумранской общины с раннехристианскими традициями. Детальный анализ этой проблемы лежит за рамками данной книги. Хотя, на наш взгляд, в этом нет ничего необычного. Формирование общин, в основу идеологии которых положены такие тезисы, как равенство, братство и единоначалие, неизбежно происходит по идентичным законам. Большинство ветхозаветных пророков — Исайя, Амос, Михей и другие — достаточно резко обличали богатство и преступления богатых. Их социальный пафос в такой же степени тождествен взглядам христиан, как и значительно более поздней общины. Невозможно также отрицать, что все галилейские ученики Иисуса в качестве первого учителя признавали Иоанна Крестителя. Их знакомство с учением ессеев носило отнюдь не поверхностный характер. Если же говорить о сыновьях Зеведеевых, то здесь можно с огромной долей уверенности утверждать, что они, по крайней мере в молодости, разделяли ессейские воззрения.

Нас будет интересовать вопрос: в какой мере идеология христианской общины I в. перекликается с ессейством и как обязана она этим Христу либо его ученикам? Нам представляется, что рассуждения Шюре об упадке арийской расы, еврейского народа и греко-римского мира во взаимосвязи с пребыванием Иисуса у ессеев — образец великолепной художественной прозы, не имеющей ничего общего с реальностью. Достаточно простые соображения свидетельствуют о том, что Иисус не следовал традициям ессеев. В частности, он охотно пил вино, общался с женщинами, но не это главное. Филон не излагает в сколь-нибудь систематизированном виде идеологические воззрения ессеев, а отмечает только, что в области философии они оставляют вне поля своего зрения логику и физику, «зато изучению этики они уделяют очень большое внимание». При этом, как говорит Филон, они руководствуются тремя канонами: любовью к Богу, любовью к добродетели и любовью к человеку. Основной элемент технологической концепции ессеев сформулирован Филоном следующим образом: «Божественное является причиной всех благ и ни одного из зол». Возможно, эта краткая формула содержит ядро дуалистических представлений. Ведь если зло не порождено Богом, то, очевидно, оно имеет другое начало, которое в какой-то мере может быть противопоставлено божественному. Таковы основные черты, характеризующие ессеев, по трактату «О том, что каждый добродетельный свободен».

Более конкретную и яркую картину повседневной внутренней жизни ессеев дает Филон в уже названном выше отрывке из «Апологии». Ессеи, говорит Филон, — это взрослые люди, не увлекаемые уже страстями, они «вкушают несложную и поистине действительную свободу. Свидетельством свободы является их образ жизни. Никто из них не имеет ничего собственного: ни дома, ни раба, ни земельного участка, ни скота и никаких других средств приобретения богатства. Все внося в общий фонд, они совместно пользуются доходами всех. Живут они вместе, создавая товарищества по типу фиасов и сисситий и все время проводя в работе на общую пользу. Усердно занимаясь трудом, они смело соревнуются, не выставляя в качестве предлога ни жару, ни холод, ни какие бы то ни было изменения погоды. За привычную работу они принимаются еще до восхода солнца, а оставляют после заката, сохраняя при этом здоровье не меньше тех, кто участвует в гимнастических состязаниях. Они полагают, что их занятия полезнее для жизни и приятнее для души и тела, а также более долговременны, чем упражнения на состязаниях, ибо не теряют своего значения даже с наступлением зрелого возраста. Одни их них, сведущие в делах посева и обработки земли, трудятся на земле, другие ведают стадами, имея на попечении разнообразных животных, некоторые заботятся об ульях пчел. Часть же занимается ремеслом, чтобы не терпеть недостатка ни в чем, что необходимо для жизни; однако они ничего не накапливают сверх того, что необходимо для повседневных нужд. Из этих людей различных занятий те, кто получает плату, отдают ее одному казначею, избранному поднятием рук. Казначей же, взяв деньги, покупает съестные припасы и дает изобильную пищу и все другое, необходимое для существования человека. Ежедневно питаясь вместе за общим столом, они радуются одному и тому же, будучи сторонниками малых потребностей и отвергая расточительность как болезнь тела и души. Общим у них является не только стол, но и одежда. Для зимы у них приготовлены крепкие плащи, а для лета — дешевые накидки; желающий легко может взять такую одежду, какую захочет, так как то, что считается принадлежностью одного, является достоянием всех и, напротив, то, что принадлежит всем, принадлежит и каждому в отдельности. И если кто-нибудь из них заболеет, то его лечат из общих средств и все помогают ему заботами и вниманием. Старики же, если они окажутся без детей, обычно завершают жизнь не только как многодетные, но и как имеющие очень хороших детей; у них счастливейшая и прекраснейшая старость, они удостаиваются привилегий и почета со стороны большого числа людей, которые считают нужным ухаживать за ними скорее по добровольному решению, чем по закону природы. Отлично видя, что брак — единственное, что может в большей мере разрушить их общность, они отказались от него и прекрасно соблюдают воздержание. Никто из ессеев не берет себе жен, так как женщины самолюбивы, не в меру ревнивы и искусно влияют на образ мыслей мужчины, склоняя его к себе и завлекая постоянными чарами» (Philon. Apologia, VIII: 11.3-14)[243].

Какой-то безысходностью и предначертанностью веет от этой размеренной и монотонной идеологии. Мог ли Богочеловек, изменивший лицо мира, фатально воспринимать эту прокоммунистическую доктрину?

И еще одно: ограниченность. Такая небольшая секта, как ессеи, насчитывающая всего около 4 тысяч человек, так или иначе, должна была ограничивать свои контакты с внешним миром, сузить свой кругозор. Фанатизм Крестителя — яркий тому пример. Иисус со своим миролюбием и кротостью, широтой кругозора был полным антиподом Крестителя, чье ессейское прошлое не вызывает сомнений.

Значительно проще предположить, что Сын Божий, чье высокое предназначение было очевидно, должен был проникнуться всеми знаниями, всей многовековой мудростью избранного народа, из среды которого ему предстояло выбрать адептов новой веры. И он избрал их, первых уверовавших практически сразу и без колебаний. Вся первая тройка будущих апостолов, последовавших за Андреем Первозванным, в очень большой степени воспринимала идеи ессейства. Постоянный почти четырехлетний контакт Учителя с учениками не мог быть и не бывает односторонним. В многочисленных встречах, посещениях, путешествиях они с большей или меньшей уверенностью отстаивали свои убеждения, задавали вопросы. Их вера, выкованная и перекованная, создавалась на основе увеличивающегося разрыва в познании мира между Христом, непрерывно аккумулирующим новые знания о многообразии их духовности и формулирующим своими притчами и проповедями новую этику, и ними, решающими обыденные житейские проблемы. Их мозг медленно и неуверенно перемалывал новые знания, они робко, как бы впотьмах, на ощупь изучали друг друга. Это была еще не новая общность, а просто люди, привыкающие жить едиными интересами, целями.

Конечно, Иисус в полном объеме, особенно после крещения и многочасовых бесед с Крестителем, был знаком с учением ессеев. Он мог оценить те рациональные моменты, которые, по крайней мере, не противоречили его идеям.

Очень интересную и правдоподобную гипотезу приводит И.Р. Тантлевский[244], согласно которой в греческой транскрипции между словами «ессеи» и «звери» имеется значительное сходство, и тогда текст в евангелии, где говорится о пребывании Иисуса в пустыне (Мк. 1:13), приобретает совершенно иной смысл.

Иисус встречался с ессеями. Независимо от того, воспринимаем мы или нет эту гипотезу, предпосылки к созданию христианской общины, может быть, невольно впитывали в себя некоторые идеи ессеев. Ими буквально был пронизан воздух Иудеи. Те идеи мессианства, которые отчасти были утрачены со смертью Учителя праведности, отнюдь не были похоронены. Пророчество Даниила, безусловно, трактуемое ими как неоправдавшееся пришествие Учителя праведности (Дан. 9:24–27), вступало в альянс с другим его пророчеством — о Мессии, и тень этого Мессии неотступно следовала буквально за каждым жителем Иудеи, время от времени порождая экзальтированных пророков, провозглашавших себя бог знает кем. Безусловно, ученики Иоанна Крестителя и Христа многократно вступали в дискуссии, поскольку их идеи, как две научные школы, развивались параллельно. Не так уж важно, принимал ли сам Иисус участие в беседах. Любая дискуссия продвигает проблему вперед, апостолы обогащались новыми идеями. Но утверждение, что в основу христианства легли какие-то интерпретации идей ессеев, глубоко ошибочно. Ни один из догматов или таинств христианства не получил законченную формулировку в воззрениях ессеев, а именно воскресение Христа помогло в полной мере сформулировать и отточить доктрину. Без этого сильнейшего основного фактора христианство скорее всего ждала бы такая же незавидная участь, как множество других течений религиозной мысли. Скорее наоборот: именно необъяснимо быстрое оформление христианства в совершенную религиозную структуру позволило в последующем на этом могучем религиозном древе привить и развить самые разнообразные идеи, в том числе и идеи ессейства, вылившиеся в идеологию Иоанна Крестителя, а затем получившие воплощение в современном баптизме. А генезис развития этих аналогий вполне понятен…

На наш взгляд, совершенно неправомерно рассматривать раннее христианство как некое продолжение или развитие поздних ессейских традиций. Оба движения развивались в единой языковой и духовной среде и обладали более или менее равными материальными возможностями. Отдельные индивиды либо небольшие группировки, безусловно, общались между собой, и далеко не всегда их встречи носили характер антагонизма. Скорее наоборот, как и любые живые люди, в конкретной исторической ситуации они могли встречаться на застольях, просто столоваться, вести многочисленные дискуссии и, что вполне естественно, менять или уточнять свои убеждения. Ученики Иоанна Крестителя — яркий тому пример, через несколько десятков лет ученики апостола Павла обратили в христианство некоего Аполлоса, стоявшего до встречи на убеждениях, очень близких к ессейским. Вероятно, часть учеников апостола Павла тоже изменила свои воззрения, о чем он сообщает в своих посланиях.

Прежде чем более детально рассмотреть параллелизм двух движений, проведем некое обобщение.

«В одном из самых оригинальных исследований Фридриха Энгельса, опубликованном в 1884 г., за год до его смерти, в теоретическом журнале немецких социалистов „Neue Zeit“, самые ранние христианские общины, о которых пишет Ренан, сравниваются с местными секциями I Интернационала в первые годы его существования. В самом деле, их сближает народное окружение бедняков и бесправных и сходная структура, выделенная из совокупности общества; тот же порыв новообращенных при незначительных организационных возможностях; в одно и то же время передовые и наивные формы взаимопомощи и солидарности в противопоставлении привилегированному и эгоистическому миру. Сравнение, по-своему, несомненно справедливое»[245].

Можно привести в качестве мотивации и первые шаги французской и русской революций, питаемых едиными идеями.

П.А. Кропоткин, анализируя народное действие, его идею периода Французской революции, пишет: «Мысль народа выражалась в формах чисто отрицательных… Но если в смысле положительном идеи народа оставались неясными, то в смысле отрицательном они были в некоторых отношениях вполне определены. Во-первых, ненависть бедняка ко всей праздной, ленивой, развращенной аристократии, господствовавшей над ним, в то время как гнетущая нужда царила в деревнях, в темных закоулках больших городов; эта ненависть была совершенно определенна. Затем, ненависть к духовенству, потому что оно сочувствовало скорее аристократии, чем кормившему его народу. Ненависть ко всем учреждениям старого порядка, которые, не признавая за бедными никаких человеческих прав, делали их бедность еще более тяжелой»[246].

«Вы хотите свободы без равенства, а мы хотим равенства, хотим, потому что без равенства мы не можем представить себе свободы»[247]. Здесь необходимо небольшое уточнение: любое богатство — духовное либо материальное — создается на почве состязательности или конкурентности идей отдельных индивидов, институтов, фирм, компаний, объединений. Таким образом в конкретный период времени происходит обогащение отдельных групп людей. Богатство в человеческом обществе вообще является некой категорией неравенства. Равенство бедных — категория значительно более доступная и понятная.

Третьим основным компонентом революционизирующих идей является фетишизация некоего признака. В случае более поздних движений — это некая абстрактная идея. В ессействе и христианстве — это мессианство. В отличие от маккавейских войн либо восстания Бар-Кохбы — фактор отрицания у этих движений был ослаблен и пассивен.

Но местный колорит потребовал еще неких второстепенных категорий: мистицизм, волховство, врачевательство, сверхъестественное и ритуал. Причем различия ессейства и христианства в этих категориях были не столь явственны. Ессеи волховали, предсказывали, врачевали; христиане же не занимались волховством. Отрицание трюкачеств и волховства существенно осложнило задачу христианства, поскольку воздействие этих категорий в ту эпоху, как, впрочем, и в нашу, очень велико. «А чтобы доказать, что он действует по указанию свыше, он спрятал во рту орех, обмазанный тлеющей серой, и во время речи слегка дул на него, испуская пламя. Это чудо привлекло к нему сначала две тысячи (рабов) из встречных…»[248]

В отношении ритуала следует упомянуть хотя бы совместные трапезы…

Традиции ритуалов оказывают сильнейшее влияние на людей на протяжении тысячелетий. Эми Пальмер, французский католик, так описывает свои впечатления от праздника Иом Кипур, который он посетил накануне принятия сана. «То, что открылось мне в тот момент, вовсе не было еврейской религией. Это был еврейский народ. Зрелище множества людей с талитами на плечах внезапно открыло предо мной картину далекого прошлого… Как только я увидел молитвенные накидки на всех участниках службы, я почувствовал, что все они так или иначе совершают богослужение… Мне показалось, что это молчаливое собрание находилось в ожидании чего-то… весь культ отмечен особой печатью ожидания и веры в будущее… Так ритуалы и символы часто способны выразить большее, чем самые лучшие объяснения»[249].

Общие идеи ессейства и христианства:

— пассивное отрицание;

— равенство бедных;

— мессианство;

— врачевательство, предсказательство;

— ритуал.

После смерти Учителя идеология христианской общины в первые годы должна была находиться под довлеющим влиянием ессейства. Необходимо было на пустом месте формировать хозяйство. В условиях острой нехватки средств только уравниловка при скудном финансировании могла помочь выживанию. Но в этом случае ничего не надо было изобретать, испытанные десятилетиями идеи ессеев лежали на поверхности. Выдающиеся организаторские способности Петра помогли ему постепенно придать Иерусалимской общине относительную финансовую стабильность. Однако на протяжении, по крайней мере, первых 20 лет она очень нуждалась. Об этом свидетельствуют Деяния, Павел, Варнава, да и другие быстро растущие общины в меру возможностей помогли Иерусалимской Церкви и, думается, к началу зелотских волнений 66 г., т. е. ко времени гибели Иакова Праведного, она достигла вершины своего финансового расцвета.

Вероятнее всего, в конце 29 г. Стефан был убит. «В те дни прошло великое гонение на Церковь в Иерусалиме, и все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии» (Деян. 8:1). Трудно объяснить, чем руководствовались апостолы, когда принимали подобное решение. Возможно, они хотели сохранить вместе ядро общин, а чувство локтя придавало им уверенности. Однако по прошествии нескольких недель или месяцев это решение было изменено. «Находившиеся в Иерусалиме апостолы, услышав, что Самарине приняли слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна» (Деян. 8:16). Знаменателен этот стих. Во-первых, он свидетельствует о гибкости и высоких управленческих способностях руководителей общины. Решение было принято и через короткий промежуток времени изменено. Можно назвать огромное количество причин, в силу которых началось великое рассеяние апостолов, возможно, это были усиливающиеся гонения либо поиск новых источников финансирования. Не так уж важно. Событие состоялось.

Момент ухода первых апостолов почему-то обойден вниманием исследователей, а ведь он чрезвычайно интересен, поскольку характеризует их личностные качества, интересы, привычки, да и отношения внутри этой элитной группы. Не позже конца 29 г. часть из них уже покинула Иерусалим, и, вероятно, в 30 г. там оставалось лишь четверо, которые, конечно, ненадолго покидали его, но они были, как бы принимаемы в главной общине, — это Петр, Иаков Праведный, Иоанн и Иаков Зеведеевы. Тому есть документальное свидетельство Павла. «И узнав о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным» (Гал. 2:9). Так пишет Павел о событиях 49 г. Иаков Зеведеев к этому времени был уже мертв, а через несколько лет Петр и Иоанн покинут Иерусалим. Петр направится в Рим. Рок и предсказание Христа ведут его в Вечный город, а Иоанна — в Эфес, где продиктует он свое знаменитое четвертое евангелие. Велика доля вероятности, что они покинут Иерусалим одновременно.

Скучно и неуютно становится в этом городе. Окончилась эпоха голода 41–48 гг. Прокураторы, назначаемые Цезарями, в особенности Нероном, в своей свирепости далеко превосходят своих предшественников. Создается впечатление, что отблеск деяний этого жесточайшего тирана падает на Иудею. Община напоминает сонное царство. Идут малозначащие споры о том, о сем. От многих, давно унесших в мир Благую весть, нет никаких сведений. Пожалуй, только небольшая, но крепкая и уверенная в себе экклесия[250]Кипра, ведомая Варнавой, процветает, и как грибы после дождя множатся Церкви, создаваемые Павлом.

В эти первые годы Петр и Иоанн идут рядом. Они по-прежнему дружны, они — явные лидеры общины. Иаков же выполняет роль символа: он родной брат Учителя, но не более того. Только один раз в начале пути семья Иисуса собралась вместе. «После сего пришел Он в Капернаум, Сам и матерь Его, и братья Его, и ученики Его; и там пробыли немало дней» (Ин. 2:12). Он не исходил с остальными одиннадцатью всю Палестину, не вдыхал вместе с ними запах ночи. Он чужак. Взгляды его только начинают складываться. Но ему нравится его положение. Он достаточно умен, чтобы не претендовать на роль лидера. Придет время, и Петр, направившись в Рим выполнять ведомое только ему и Учителю Предназначение, добровольно отдаст ему роль единоличного вождя. Кстати, отъезд Петра в Рим вполне мог быть вызван разногласиями между ним и Иаковом. Уж слишком разными они были. Уместно процитировать одну апокрифическую фразу: «Те, кто со мной, не понимают меня» (Деяния Петра, Аграфа). Между 29 и 30 гг. у Иакова уже было довольно много приверженцев. Многим новоявленным членам общины импонирует, что рядом с ними брат Мессии, ярый сторонник веры отцов, до боли знакомой и чтимой ими. В евангелии евреев эта мысль уже приобретает главенствующий оттенок: именно Иакову первому явился Иисус после Воскресения, что само по себе значит очень много. Итак, Петра все меньше понимают в Иерусалиме. Если принять во внимание наше допущение, что Петр и Иоанн практически одновременно покидают Иерусалим, мы можем попытаться приблизительно оценить дату этого события.

В конце 49 либо начале 50 г. Петр приезжает в Антиохию, где состоялась его знаменитая дискуссия с Павлом. На встрече непременно присутствовали Варнава, Иоанн-Марк и Сила. Наверное, только Павел был вполне доволен случившимся, где он в полной мере дал волю своему темпераменту. Варнава, Сила и Иоанн-Марк испытывали дискомфорт, а Петр пережил стресс. К тому времени у него уже есть огромный опыт апостольской деятельности, и хотя его успехи скромнее, чем у Павла, число его сторонников и последователей, в особенности за пределами Иерусалима, велико. Он возвращается в Иерусалим, чтобы через несколько лет покинуть его навсегда.

В начале лета 54 г. Павел отправляется в третье путешествие. В этом путешествии нас интересует Эфес. В первое свое посещение Эфеса он только один раз побывал в синагоге, один раз беседовал с прихожанами. Возможно, из-за спешки у него не сложилось четкого мнения об этой Церкви. Его близкие и неизменные друзья, Акила и Прискилла, оставались в Эфесе. Неизвестно, где застала его весточка с призывом о помощи, скорее всего во Фригии.

Вот как разворачивались события в Эфесе: «Некто иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в писаниях, пришел в Эфес; он был наставлен в начатках пути Господня и, горя духом, говорил и учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново» (Деян. 18:24–25). Нет сомнения в том, что, будучи выходцем из Александрийской школы, Аполлос был хорошо образован. Удивляет другое — широкое распространение идей Иоанна Крестителя, вступающих в диссонанс с учением Павла. Акила и Прискилла начинают дискуссию с Аполлосом, и, вероятно, они достигают некоего компромисса. Аполлос, по крайней мере, частично воспринимает новые идеи. Однако у новых адептов нет ни образованности, ни страстности Павла. Учение, которое преподносит Аполлос, даже после бесед все равно имеют Иоаннов, ессейский уклон. Акила и Прискилла чувствуют это, но сделать ничего не могут. Тогда они избирают самый правильный вариант: по взаимной договоренности Аполлос уезжает в Коринф. «Во время пребывания Аполлоса в Коринфе Павел, прошед верхние страны, прибыл в Ефес и, нашед там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святого Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святой. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение. Павел сказал: Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса. Услышав это, они крестились во имя Господа Иисуса, и когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святой, и они стали говорить иными языками и пророчествовать. Всех их было человек около двенадцати» (Деян. 19:1–7). Итак, в Эфес вползла ересь, на первое посещение Павла пришло только 12 человек. С такой обструкцией он встречался впервые. Но не в правилах Павла идти на попятную. «Придя в синагогу, он небоязненно проповедовал три месяца, беседуя и удостоверяя о Царствии Божием. Но некоторые ожесточились и не верили, злословя путь Господень пред народом, то он, оставив их, отделил учеников и ежедневно проповедовал в училище некоего Тиранна. Это продолжалось до двух лет…» (Деян. 19:8-10). Павел встречает очень сильную, укоренившуюся оппозицию, действует оперативно и быстро. Три месяца он проповедует всем, затем из слушателей отбирает костяк и занимается только с ними, остальные подвержены другим идеям. Почти 3 года уходит у Павла на эфесскую эпопею. В городе слишком много его противников.

«А из занимающихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли пред всеми; и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм» (Деян. 19:19). Конечно, в полной мере ересь Павлу искоренить не удалось. Проблема усугублялась как разностью позиций, так и несклонностью Павла к каким-либо компромиссам. Осенью 57 г. он навсегда покинул Эфес. В конце июня либо в начале июля 58 г. он вступает в Иерусалим. Здесь уже повествование очевидца — Луки. «На другой день Павел пришел с нами к Иакову; пришли и все пресвитеры» (Деян. 21:18). Ни Петра, ни Иоанна в Иерусалиме нет. Слишком уважаемы их имена. Лука не мог бы пропустить такое. В период между осенью 57 и летом 58 г. Иоанн и Петр покидают Иерусалим. Петр направляется в Рим, а Иоанн — в Эфес, где и остается. Иоанново слово не чужеродно ему, он очень быстро находит компромисс между группами. Он здесь на своем месте…

Для большинства новых членов экклесий Иисус занимает место если не на уровне Моисея, то уж наверняка не ниже старозаветных пророков. Живой пророк только недавно был с ними! Многие лично знали его. И они готовы с радостью принять в члены общины любого иноверца. Правда, с известными оговорками. Он должен чтить Закон и подвергнуться ритуалу. Братство адептов Христа, сохраняющих в своей среде традиции ессейства, начинает сдавать позиции. Именно в этом году произошла та первая стычка между никогда не ладившими Петром и Иаковом, которая положила начало их неприязни и конца которой не было до одновременной смерти обоих.

Иаков одержал безусловную победу. Но именно это поражение Петра дало огромный толчок развитию христианства на новых территориях.

Причудливая архитектура нового вероучения стала возникать на основе сплава ессейства с мессианским иудаизмом, но этот симбиоз длился очень недолго, уже в 49 г. в него вмешался фактор огромной разрушительной силы. Апостол Павел, прибывший со своими приверженцами на первый Иерусалимский собор, привез с собой не только перечень, традиции и пожертвования вновь образованных Церквей, он, подобно ярчайшей комете, притащил за собой хвост свершений, проблем и поступков, которые были столь тесно переплетены, что вместе с самим Павлом создавали одну новую проблему, решения которой не было вообще. Он создал огромное количество новых Церквей, и успех миссии Павла оспаривать мог разве только сумасшедший. Причем все эти общины верили в истинного Бога — в Иисуса Христа. Те пожертвования, которые уже сделали и еще сделают в будущем новые епархии, были совершенно необходимы Иерусалиму. Без финансовых донорских вливаний община не могла жить. К роскоши, пусть и относительной, привыкаешь. В понимании многих блюстителей традиций, на этом и кончилось все хорошее, что привез Павел. Он не обладал чувством юмора, в отличие от Петра был никудышным дипломатом, упрям, горд, своеволен, неконтролируем. Вопрос приема в Церковь необрезанных был деликатно обойден стороной. Всем было понятно, что Павел не пойдет на компромисс. В некоторых новых общинах число прозелитов было велико и имело явную тенденцию к еще большему увеличению. Из этого тупика не было видно выхода. Павел считал себя апостолом, равным другим, а могущество новых епархий, в которых его безоговорочно почитали, давало ему на это полное право. Нет, он не отрицал авторитет руководителей Иерусалимской Церкви, но признавал их авторитет не как индивидуумов, как личностей, а только как людей, отмеченных Христом.

«Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть что Христос умер за грехи наши, по Писанию. И что Он погребен был и воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; Потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые почили; Потом явился Иакову, также всем Апостолам; А после всех явился и мне, как (некоему) извергу. Ибо я наименьший из Апостолов и недостоин называться Апостолом, потому что гнал Церковь Божию. Но благодатию Божею есмь то, что есмь; и благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился; не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною» (1 Кор. 15:3-10).

Вот, собственно, кредо Павла. Он знает, что сделал больше, чем все остальные апостолы, и эта внутренняя убежденность и раскрепощенность придают его болезненному телу огромную духовность и силу.

Павел настойчив. Без устали он проповедует верность Писанию и вносит в мир две новые концепции: богословскую — «Мессия жив, он воскрес, он с нами» и фактор вины и покаяния. На глазах изумленных сподвижников в немыслимо короткое время эти концепции обрастают ритуалами и сами становятся ритуалом — радостным, зовущим, сияющим бесконечным очарованием неведомого. Периферийные языческие Церкви без труда усваивают новые идеи. Их предшествующее религиозное рвение очень невелико и не подкреплено стержневой идеей. Павел понимает, что идеи новой общины во многом совпадают с воззрениями ессеев, и это не может не раздражать его. Часто, очень часто ему приходится вступать в борьбу с лжепророками, с ессеями (1 Кор. 15:32). (Информация И.Р. Тантлевского).

Тяжелее всего новые идеи прививаются в Иерусалиме. Каждый приход Павла — это эффект гусеницы, брошенной в муравейник. Многие из них, с молоком матери впитавшие ортодоксальные идеи иудаизма, с трудом воспринимают позиции ессейства, а уж к воззрениям Павла у них явная аллергия. Они рады бы втянуть его в бесконечные дискуссии, но Павел уже умудрен опытом. Он не хочет без необходимости расходовать силы своей благородной и возвышенной души. В полной мере он осознаёт тщетность усилий. Интуиция заставляет его действовать словно опытного фехтовальщика. Он делает выпад, всегда эффективный, и исчезает. Краток срок его пребывания в Иерусалиме. В растерянности оставляет он своих недругов и оппонентов. Он был, и его нет. А с миражами не ведут дискуссию. Никто в Цитадели не может похвастаться, что Павел хоть в чем-то уступил свои позиции, пошел на компромисс. И эта неопределенность в большей степени, чем что-либо другое, расшатывает бастионы Цитадели. Посещение Павлом Иерусалимской экклесии положило начало четкому и быстрому разделению общин, хотя, может быть, на этом этапе основные действующие лица этого процесса — Петр, Иоанн и Павел — этого и не подозревали.

Итак, Павел и Варнава приходят в Иерусалим, где начинаются яростные дискуссии между их сторонниками и противниками, «Тогда восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать соблюдать Закон Моисеев. Апостолы и пресвитеры собрались для рассмотрения сего дела» (Деян. 15:5–6).

Петр, со дня основания общины ее непререкаемый лидер, принимает сторону Павла. Делает это он после многочисленных дискуссий, и наверное, у него есть определенные соображения, когда он, начиная свою речь, напоминает о своем лидерстве. «По долгом рассуждении Петр, встав, сказал им: мужи, братья, вы знаете, что Бог от дней первых избрал из вас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали» (Деян. 15:7). Он сразу же направил собрание в нужное русло. Иаков поддержал его. Но это была последняя победа Петра в общине. После отъезда Павла дебаты в ней не прекращались, и есть все основания считать, что ортодоксы стали брать верх. Мы не в состоянии в полной мере оценить то возмущение, которое в это время испытывал Петр. У сторонников Иакова было более чем достаточно причин, чтобы либерализм Петра превратить в объект насмешек и издевательств. Чувствует он себя в роли вождя уже далеко не так уверенно. Происходит гласное и негласное размежевание его с Иаковом, чья позиция неизменна. Петр приезжает к Павлу в Антиохию, столицу христиано-языческой веры — вотчину Павла. Встреча, которую устроил ему Павел, ошеломила Петра. Павел говорит ему все, что думает, он не склонен к компромиссам, он прямо обвиняет Петра в двуличии. Горечь и растерянность Петра в эти минуты не поддаются описанию. В Иерусалим ему нет возврата. Церковью стал управлять Иаков, с Павлом у него нет общих точек соприкосновения, и Петр направляется в Рим. Явного противостояния между Иерусалимом и периферией нет. У Иакова хватило мудрости сказать: «Ведомы Богу от вечности все дела Его. Посему я полагаю не затруднять обращающихся к Богу из язычников. А написать им, чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови, и чтобы не делали другим того, чего не хотят себе» (Деян. 15:18–20).

Иаков произнес гениальную фразу, приписываемую деду учителя Павла Галлелю: «Не делай другим того, чего не хочешь себе», — фразу по своей насыщенности и информативности не менее значимую, чем любая из десяти заповедей. Он не стал предлагать никому из новообращенных придерживаться всех заповедей Моисея, видимо, считая это слишком тяжелым бременем. Однако к универсальной заповеди он добавил четыре ограничения, позволяющих отличить язычника от Познавшего. Конечно, это не было изобретением Иакова (Лев. 7:24–27), однако эти слова, сказанные исключительно вовремя, положили начало тому хрупкому дружелюбию между Иерусалимской и другими новыми общинами, которое просуществовало вплоть до падения Иерусалима. Члены общины, жившие за пределами Иудеи, а также оставшиеся в живых в периферийных городах и селениях Иудеи, через некоторое время почувствовали необходимость в воссоздании письменных традиций. Использовали весь материал, который был под рукой, однако гибель Иерусалима почти полностью уничтожила все базовые (первичные данные) общины. Идеи равенства, столь почитаемые как ессеями-кумранитами, так и христианами, причудливо сплелись в единый клубок воспоминаний, который в свете недавней страшной трагедии, потрясшей их устои, катился в одном направлении, альтернативы которому не было, — в сторону мессианства и искупления за грехи. Создатели письменных традиций не могли да никогда бы и не сумели четко разделить эти идеи — они, совершенно не искажая ясный лик Христа, начали вместе с ним свое долгое и нескончаемое шествие.

Новозаветная литература, создавая свои специфические литературные формы — послания, евангелия, не заимствовала и не использовала формы и жанры кумранской литературы. Наряду с многочисленными чертами сходства между кумранской и новозаветной литературами можно обнаружить немало существенных различий. Основное и решающее отличие заключается, в том, что Кумранская община ограничивалась верованием в грядущий приход Мессии, в то время как само возникновение христианства связано с верой в уже состоявшийся приход Мессии — Иисуса Христа.

Вернемся чуть назад, к первым годам общины. Официальная Церковь после гибели Христа вполне справедливо посчитала, что движение обезглавлено. В его окружении не было да и не могло быть равной ему по масштабу фигуры. Это непонятная леность ортодоксов дала молодой общине то, в чем она больше всего нуждалась, — время на становление. Как ни странно, убийство Стефана, совершённое скорее всего группой молодых фанатиков во главе с Савлом, должно было бы привлечь в общину новых членов. Синедрион, ладивший с римлянами, не пользовался особой любовью народа. Официальные власти ни в коем случае не хотели доводить дело до кровавых столкновений, прекрасно понимая, что вероятность трансформации любых междоусобиц в антиримское движение очень велика. Даже судилищу над Христом был предан некий оттенок законности. Власть ограничивалась превентивными мерами. «А Савл терзал церковь, входя в дом, и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (Деян. 8:3). Во всяком случае, апостолы могли совершенно свободно передвигаться по Иудее, Самарии, другим провинциям, проповедуя и вовлекая в общину новых членов. После Стефана следующая гибель одного из лидеров христианства произошла через 16 или 17 лет в 43 либо 44 г., когда Иродом Агриппой I был казнен Иаков Зеведеев. Деяния молчат о причинах казни, но, зная эмоциональный характер братьев, можно допустить, что в его энергичных проповедях были затронуты личные мотивы.

Иосиф Флавий много и обстоятельно пишет об Агриппе, о его римской школе. Это был просвещенный, проницательный и дальновидный политик, с широким кругозором. Вряд ли только из-за религиозных разногласий он бы решился предать апостола смерти. «В Иерусалиме в это время жил иудей, считавшийся особенно глубоким знатоком законов. Его звали Симоном. Когда однажды царь уехал в Цезарею, он собрал народ на сходку и решился выступить тут с обвинениями против Агриппы, говоря, что последний не религиозен и что ему следовало запретить доступ в храм, куда могли входить лишь природные иудеи. Эти речи Симона к народу были (немедленно) письменно сообщены царю военачальником города. Тогда Агриппа послал за Симоном и по прибытии его велел ему сесть рядом с собою (Агриппа в это время был в театре). Затем он мягко спросил его: „Скажи мне, что делается тут противозаконного?“ Симон не нашелся, что ответить на это, и стал просить у царя прощения. Царь простил его раньше всякого другого; вообще он считал мягкость особенно царственным качеством и понимал, что великим мира сего более приличествует доброта, чем гнев. Затем он дал Симону еще кое-что из подарков и с этим отпустил его» (И.Д. 19:7.4). Этот эпизод характеризует отношения Агриппы с ортодоксами, однако справедливости ради следует отметить, что к вере он относился вполне серьезно. В Талмуде сказано много лестного об Агриппе I, в частности, он возобновил упраздненное Иродом чтение Второзакония в конце субботы. И однажды в храме, читая стих: «Из среды твоих братьев выбери себе царя», — он заплакал: наполовину он был иудей. Народ, тронутый словами царя, быстро его успокоил, говоря: «Ты наш брат, ты наш брат». Возможно, что в своей заочной полемике с царем Иаков, чьи ессейские воззрения абсолютно противоречили поступкам Агриппы, высказывал мысли ортодоксального толка. Нечем ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу.

Итак, по списку Деяний в Иерусалиме в момент образования общины находились: Петр, Иаков Праведный, Иоанн и Иаков Зеведеевы, Андрей, Филипп, Фома, Варфоломей, Матфей Алфеев, Симон Зелот, Иуда и только что избранный Матфей. Только через несколько сотен лет после описываемых событий сложились предания, поэтому все наши построения об этом периоде будут носить чисто умозрительный характер.

Первыми ушли трое. Произошло это между концом 29 и серединой 30 г.

Еще во время странствий Христа Андрей начал выпадать из ансамбля четырех. Причин этого мы никогда не узнаем. Благодаря Иоанну нам известно, кто стал другом Андрея, — это апостол Филипп. Как и Андрей, он был уроженец Вифсаиды. «Из одного города с Андреем и Петром» (Ин. 1:44). Когда эллины изъявили желание встретиться с Иисусом и просили об этом Филиппа, он не осмелился сам просить Учителя о встрече. «Филипп идет и говорит о том Андрею; и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу» (Ин. 12:22).

Апостол Варфоломей, именуемый так по отцу, имел собственное имя Нафанаил, чем и объясняется разночтение евангелий. Он также был уроженец Каны Галилейской (Ин. 1:45–49; 21:2). Эти трое и братья Зеведеевы, уроженцы одной местности, несомненно, составляли обособленную группу в окружении Петра, образуя ядро ессейского толка. Симон Зелот, также происходивший из Каны Галилейской, принадлежал к другой партии и никогда в полной мере не проникся мировоззрением ессеев. Они пошли, вероятнее всего, знакомыми местами, по которым не раз проходили вместе с Учителем. Светлая грусть воспоминаний только укрепила их веру в Божественную Сущность Христа. Конечным пунктом их совместного странствия, видимо, был Дамаск. Здесь их пути разделились. Апостолы совершили скромную совместную трапезу и простились. Варфоломей направился в малоазийские области, затем в Аравию. Существует предание, что он проповедовал в Эфиопии, Индии и Армении, где и погиб мученической смертью, однако челночный путь его от Эфиопии до Индии и возвращение в Армению более чем сомнителен.

Андрей и Филипп направились в Скифию тем же путем, которым несколько месяцев назад прошел один из их новоявленных братьев — апостол Фаддей, посланец общин к царю Авгару.

Вместе они несли христианство в Скифию, затем Филипп направился во Фригию. Предание гласит, что при Домициане он был распят на кресте в Иерасполе.

Андрей Первозванный после Скифии направился на северо-запад, дошел до Киева, где на одном из холмов водрузил крест с пророческой надписью: «Видите ли горы эти? Поверьте мне, на них воссияет благодать Божия». Недолго пробыв в этих местах, он направился на юго-запад и мученически погиб в Ахайе.

Примерно в одно время с галилеянами либо чуть позже Фома (Дидим) Близнец выбрал для своих проповедей Индию. На Малабарском берегу долгое время существовала община христиан, именующая себя христианами апостола Фомы.

Симон Зелот, или Канаит, по крайней мере, до встречи с Христом принадлежал к наиболее националистической партии Иудеи — фарисеям, ревнителям веры. В основном их деятельность привела к роковой войне Иудеи с Римом и уничтожению храма. Пацифистские воззрении апостолов Ессейской школы никак не совмещались со взглядами зелотов. Под влиянием Христа мировоззрение Симона чудным образом претерпело изменение, объединив всепоглощающую любовь к Учителю с ортодоксализмом. В этот странный и своеобразный мир Симона Зелота никто не мог достучаться. Он был молчалив и замкнут. Ни старый ортодоксальный мир, ни новая, создаваемая при нем религия, где образ и действия Учителя обсуждались и трактовались, причем не всегда трепетно, не привлекали его более. Он хотел остаться с Учителем один на один. Он направился на юг, в Африку, проповедуя в Египте, Киринее, Ливии, Нумидии и Мавритании. Первую часть пути он преодолел с новым апостолом Матфеем. Тот также не был многословен, значимость предстоящей миссии давила на него. В Египте они расстались. Путь Матфея лежал еще дальше на юг — в Эфиопию.

Иуда долгие годы оставался в Палестине, проповедуя евангелие в Иудее, Галилее, Самарии, Идумее. Иаков не отпускал надолго апостола. Поддержка брата в многочисленных дискуссиях была ему совершенно необходима.

Матфей первые годы проповедовал преимущественно иудеям. Возможно, первоначальные знания о Христе утеряны при гибели Иерусалима. Логии создавались при его непосредственном участии. Из всех оставшихся в Иерусалиме апостолов он наиболее подходил для этой цели.

Эта глава дает лишь приблизительное представление о чаяниях и устремлениях апостолов вскоре после гибели Христа.