Две тайны Христа

Глава 36 Год юбилейный или субботний

Климент Александрийский полагал, что смерть Христа произошла весной 28 г.[210]

Несколькими строками выше в «Строматах» читаем:

«И относительно Его учительства, что оно должно продолжаться только один год, сказано так: Год Господа благоприятный проповедовать послал Меня» (ср.: Ис. 61:1).

В отношении длительности служения Христа Климент Александрийский допускает типичную ошибку. Некоторые ученые, например Дж. Комэй, считают, что его служение длилось 1 год и 3 месяца[211]. Хотя в наше время подобная точка зрения считается архаичной. Но не выдумал же Климент Александрийский свое утверждение! Безусловно, он заимствовал эту идею у евангелистов.

Находим у Луки ту же самую ссылку: «…проповедовать лето Господне благоприятное» (Лк. 4:19).

У Климента просто несинодальный перевод.

И ранее: «Дух Господень на мне; ибо он помазал меня благовествовать нищим и послал меня наделять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу» (Лк. 4:18; Ис. 61:1). Сравним: «И насчитай себе семь субботних лет, семь раз по семи лет, чтоб было у тебя в семи субботних годах сорок девять лет; и воструби трубою в седьмой месяц, в десятый (день) месяца, в день очищения трубите трубою по всей земле вашей; и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям ее: да будет это у вас юбилей» (Лев. 25:8-10).

Какая красивая идея! Служение Христа продолжалось 1 год. Авторитет Исайи непререкаем. И в год юбилейный Иисус своей искупительной жертвой провозглашает наступление благоприятного — юбилейного года. До настоящего времени многие комментаторы Библии вполне обоснованно считают, что «лето благоприятное» — это именно юбилейный год. Год, в котором рабов следовало отпускать на волю, прощать долги и т. п.

Остается только доказать, что 28 год был юбилейным. Описывая осаду Иерусалима Соссием и Иродом в 37 г. до н. э., Иосиф Флавий свидетельствует: «Тот год был субботним» (И.Д. 14:16.2). Авторитет Флавия для нас в данном случае непререкаем. Какой смысл ему лгать или ошибаться? 37 + 28 = 65, т. е. со времени штурма Иерусалима прошло 65 лет. Без сомнения, в этот период времени уже был один юбилей, теперь — следующий. Отняв от 65 два юбилейных года, получим 63 — число, кратное 7, прошло 9 субботних лет и два юбилея. Последний — именно в 22 г.

Мы находим удивительное подтверждение данной версии. Предыдущий юбилей был в 22 г. до н. э. Именно в этом году Ирод закончил строительство храма. Могло ли быть случайным подобное совпадение? В принципе, да, но вероятность этого ничтожно мала: слишком опытным политиком был Ирод, чтобы упустить такой шанс — освятить храм именно в юбилейном году, и он не упустил его…

Соотнесемся с предыдущей главой. Все у нас получается просто замечательно. В 28 г. Пасха приходилась на пятницу. Все четверо евангелистов свидетельствуют, что Христос был казнен именно в этот день, какие могут быть сомнения! Но попробуем опровергнуть это стройное построение. Удастся это нам или нет — судить читателю.

Это не особая Пасха — это Пасха юбилейного года. В ночь с четверга на пятницу все правоверные иудеи наверняка справляли праздничный седер… Никаких работ, никаких продаж в это время быть не могло. Но… в пасхальный праздник римские солдаты встречают Симона Киринеянина, возвращающегося с поля (Мф. 27:32). Мысль почти абсурдная.

По поводу Симона Киринеянина хочется поговорить особо. Д. Флуссер пишет: «По пути к месту казни римляне принудили одного проходящего мимо еврея, по имени Симон из Кирены, что в Северной Африке, нести крест Иисуса (Мк. 15:21). Для римских оккупационных войск использование в иудейские праздники паломников в качестве рабочей силы было обычным делом»[212]. Флуссер ошибается. Симон Киринеянин не был паломником, и вся версия рассыпается в прах. О нем глухо пишет Матфей, наименее оригинальный из всех евангелистов. Кирена была известным центром иудаизма, и в том, что иудей из Кирены переселился в Иерусалим, не было ничего необычного. Симон Киринеянин, почтенный отец Александра и Руфа, возвращается с поля (Мк. 15:21). Ему вторит Лука (23:26). Паломничество вряд ли совершают с детьми. А если он паломник, что ему делать на полях?

В первый день Пасхи женщины, похоронив Христа, «приготовили благовония и масти» (Лк. 23:56). Вероятность этого события существует, но она мала. Все лавки в это время закрыты. А в день смерти Спасителя Иосиф Аримафейский тоже находит лавку, чтобы купить плащаницу (Мк. 15:46).

«Пришел также и Никодим… и принес состав из смирны и алоя, литр около ста» (Ин. 19:39). Не хранил же дома Никодим такое количество благовоний.

Против трех последних соображений мы просто не смогли найти контраргументов. Иисус испустил дух около 9 часов (Лк. 23:4446). По современному счету времени, около 6 часов вечера, промучившись на кресте около 6 часов. На этом первый день Пасхи был окончен. И теоретически лавки могли открыться. Это могло бы произойти в любой день, но не в пятницу после захода солнца, когда у иудеев началась суббота. Лавки были бы закрыты и в пятницу, и в субботу.

Еще один веский аргумент: можно ли было в пасхальную ночь или под утро собрать 71 человека, т. е. Большой Синедрион, на котором должен был решаться столь важный вопрос, как жизнь человека?

X. Коэн в своей интереснейшей книге «Иисус — суд и распятие» приводит многочисленные аргументы о невозможности в этот период еврейского суда над Иисусом[213]. Смысл их сводится к юридическим тонкостям: невозможно заседание Синедриона ночью в частном доме, вне территории храма. Подобное разбирательство не могло проходить ни в праздник, ни накануне праздника.

На наш взгляд, подобные аргументы действительно имеют место, но они хороши для штатных ситуаций. В экстремальных ситуациях все возможно.

Была или нет тогда «нештатная», экстремальная ситуация?

Ключевую фразу находим у Марка: «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи, и искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущение в народе» (Мк. 14:1–2).

Матфей допускает некоторое перефразирование и вкладывает эти слова в уста Иисуса (Мф. 26:1–2), от этого информативность сообщения практически нивелируется.

Основные события разворачиваются в среду.

Накануне Пасхи Иисус въезжает в Иерусалим. Тысячи людей приветствуют его. «…Весь город пришел в движение…» (Мф. 21:10). О нем говорили: «Это Иисус, пророк из Назарета Галилейского» (Мф. 21:11). Толпа все более экзальтируется. «И предшествовавшие, и сопровождавшие восклицали: Осанна! Благословен грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!» (Мк. 11:9-10).

Попытка дискуссии в храме не удалась. На вопросы первосвященника и старейшин «Какой властью ты это делаешь? И кто Тебе дал власть делать это?» (Мк. 11:28) Иисус уходит от ответа.

Можно ли в этой ситуации рассуждать, как это делает X. Коэн, об антагонизме между иудеями и римлянами?

И римская, и иудейская власти должны, просто обязаны с нарастающей тревогой относиться к этому явлению. Бессмысленно рассуждать, кто обеспокоен больше, — возможно, римляне.

За несколько дней до этого на вопрос «Дозволено ли давать кесарю или нет?» Иисус двусмысленно ответил: «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие — Богу».

Внешняя красивость и правильность ответа далеко не очевидна, в особенности для римского чиновника. Представьте себе ситуацию, когда к вам на концерт приходит налоговый инспектор и спрашивает, нужно ли платить налоги, а вы при большом стечении народа отвечаете: «Государству то, что ему положено, остальное — Богу». Ваш ответ может принимать несколько иную фразеологическую окраску, но суть его остается понятной налоговому инспектору. Для себя он выносит одно: «Государство недополучит часть доходов». Другой трактовки просто не существует. Причем эта фраза произнесена прилюдно. Она провокационна. От нее веет запахом серы, потому что сам по себе даже косвенный призыв не платить налогов, безусловно, одобряется иудеями, и он может привести к волнениям.

Рудольф Штайнер, много размышлявший над духовными проблемами евангелий, пишет: «Римские Цезари требовали для себя божественного почитания. Иисус из Назарета тем словам (кесарю — кесарево) дал следующее значение: „Отдавайте цезарю цезарево, а нечто сохраняйте для Бога, которого вам надлежит искать в другом существе, а не в цезаре“»[214]. Это другая трактовка все той же крамолы.

Иисус постоянно собирает вокруг себя огромную аудиторию. В город начинают стекаться паломники, число их растет, соответственно возрастает число слушателей Иисуса.

В четверг Пилат призывает к себе Каиафу, возможно, и других представителей иудейской элиты и говорит следующее:

«Рабби, я призвал вас для того, чтобы выразить свою обеспокоенность вашим бездействием. Ваш молодой проповедник при вашем попустительстве и любви к дискуссиям собирает огромное число почитателей, а от его проповедей несет бунтом. А я — старый служака и бунт чувствую за много дней. Мы, римляне, прекрасно осведомлены о вашем отношении к власти Цезаря. После смерти Ирода радостный настрой толпы без всякого на то повода перерос в бунт против римлян. Случилось это, если вы помните, на Пасху. Я вовсе не хочу крови, ни вашей, ни, в особенности, римской, слишком много я ее видел, но мой долг предупредить вас, что если меры не будут приняты, то любые публичные выступления будут жестоко подавлены. Я все сказал».

Иудеи откланиваются. Пилат все сделал правильно, он их предупредил.

Каиафа срочно собирает совещание. «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каиафа» (Мф. 26:3). Первосвященник просто обязан был выступать первым. Он докладывает собранию, что сказал Пилат. Свою речь он заканчивает фразой, под которой мог бы смело подписаться любой из первосвященников Иудеи: «Лучше одному человеку умереть за народ».

Участь Иисуса предрешена, никто не решается да и не видит необходимости выступать в его защиту. Наоборот, в такие минуты вспоминается все: и богохульство, и непонятные слова о разрушении храма, и многое другое. Их беспокоит только одно: «Только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Мф. 26:5). То же самое говорит и Марк (14:2). «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить…» (Мк. 14:1). Марк вкладывает эти слова в уста Иисуса, но это только литературный прием.

Совещание должно было окончиться поздно вечером в четверг, или, по иудейским меркам, уже в пятницу, которая наступила после захода солнца. Откладывать поимку Иисуса просто нет времени. И тут наступает время отмести две несуразности, о которых написано так много. Иисус не скрывается, и не думал скрываться. Он ничего не ведает о решении, а если и обладает даром предвидения, то все равно не предпринимает никаких действий. Импульсивного предательства Иуды либо нет вообще, либо оно носит, так сказать, очень ограниченный характер. Если б Каиафа и священнослужители приняли решение арестовать Иисуса на следующий день, они могли бы сделать это без всяких треволнений. Но у них нет времени. Арест Иисуса в пятницу влечет за собой перенос суда на субботу, чего допустить нельзя.

Донос Иуды в этих условиях выглядит как-то слишком лакированно, что ли. Только что вынесено решение об аресте возмутителя спокойствия, и тут же донос о его местонахождении. Слишком необычное совпадение. Скорее всего, Иуда был соглядатай, давно следивший за перемещениями Иисуса. Когда священнослужителям срочно понадобилась информация, они получили ее.

Остановимся еще на одной небольшой частной проблеме, на которую впервые обратил внимание К. Каутский. Он пишет: «Надо вспомнить, что это та самая толпа, которая вчера еще кричала: „Осанна“ (как царю, которая вчера еще устилала путь его своими одеждами и единодушно, без малейшего протеста приветствовала его). Именно эта привязанность к нему массы была, согласно евангелиям, главной причиной, почему аристократы искали смерти Иисуса, почему они боялись схватить его днем и выбрали для этого ночь.

И вот эта же самая толпа так же единодушно охвачена теперь чувством дикой и фанатической ненависти к Иисусу, к человеку, обвиняемому в преступлении, которое в глазах всякого иудейского патриота делает его объектом самого высокого уважения, т. е. в попытке освободить иудейское государство от иноземного владычества.

Что случилось, что могло вызвать такую внезапную перемену настроения? Чтобы сделать ее понятной, необходимы были очень сильные основания»[215].

Интересное соображение, не правда ли? А ровным счетом ничего не случилось. Город накануне Пасхи наводнен паломниками, среди которых огромное число почитателей Христа.

Пилат уже столкнулся с еврейским фанатизмом несколько месяцев назад, когда фанатики предпочитали смерть доставке штандартов в храм. Не мог он не понимать, что арест Иисуса вызовет вспышку фанатизма. Прекрасно знала настроение толпы и храмовая элита. У нас нет никаких сомнений в том, что при аресте Христа обе ветви власти действуют заодно. «Итак, Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием» (Ин. 18:3). «Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его» (Ин. 18:12).

Совещание у Каиафы. Суд Синедриона и суд Пилата проводились в неурочное время, спешно. В этих условиях и Пилат, и Каиафа просто обязаны были сделать всё возможное, чтобы не допустить на суд паломников, настроением которых манипулировать было невозможно. Они могли разбудить, привлечь на свою сторону только жителей Иерусалима, своих приверженцев, фанатиков. Вряд ли их было больше, чем несколько сотен человек. У нас есть свидетельство Иоанна, что через 6 часов после казни около распятых осталось всего несколько человек (Ин. 19:25).

Могло ли подобное произойти в первый пасхальный день при стечении многотысячной толпы?

Все приведенные нами доводы заставляют нас усомнится в очевидности того, что пятница была первым пасхальным днем, но мы должны отдавать себе отчет, что, сдвигая начало Пасхи на любое число дней (непринципиально, на сколько), мы столкнемся с ожесточенной критикой, зачастую эмоциональной. Предпасхальной Тайной вечери не было.

Разумеется, вечеря была, и была, может быть, тайной, хотя, скорее всего, ничего тайного в ней не было, но она не была пасхальной. Для того чтобы заставить себя слушать, необходимо найти более веские аргументы в пользу того, что пятница не была первым пасхальным днем.

Наш самый сильный аргумент — свидетельство апостола Павла. Примерно за 15 лет до написания Евангелия от Марка в 1-м Послании к Коринфянам он много времени посвятил обсуждению вечери — факте бесспорном. Но… она не была ни тайной, ни пасхальной.

«…Вы собираетесь так, что это не значит вкушать вечерю Господню» (1 Кор. 11:20). «Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: „Примите, едите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое, сие творите в Мое воспоминание“. Также и чашу после вечери, и сказал: „Сия чаша есть новый завет в Моей крови; сие творите, когда только будете пить в Мое воспоминание“» (1 Кор. 11:25). «Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите» (1 Кор. 11:33).

Назидания Павла в сравнении с евангелиями не менее убедительны, но в них ничего не сказано о том, что вечеря была тайной. Мог ли Павел упустить этот факт? Создается впечатление, что при написании евангелий факт этот был сильно беллетризован, и вечеря стала тайной, пасхальной и в сюжет был введен Иуда. Павел ничего об этом не знал…

Вторым на чашу весов ложится свидетельство Иоанна: «…тогда была пятница пред Пасхою, и час шестой» (Ин. 19:31).

Иоанн дублирует сообщение, что Пасха еще не наступила. «От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху» (Ин. 18:28). Какая информативная фраза! Во-первых, они, т. е. фанатичные, богобоязненные иудеи, не ели пасху, а Иисус с учениками ел, вернее, уже съел. Немного странно.

Мы почти явственно видим, как небольшая группа фанатиков стоит перед входом в преторию, что-то чуть слышно бубня и переминаясь с ноги на ногу. Прохладно, раннее утро, хочется спать.

Содеянное не бодрит, а устрашает их. Войти в преторию они боятся по нескольким причинам. Вспомним слова Петра к благочестивому сотнику Корнелию: «…вы знаете, что иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником…» (Деян. 10:28). Пилат не просто нечестивец, он предводитель нечестивцев.

У Иоанна есть прямое указание на то, что Пасха должна наступить в субботу: «Но так как тогда была пятница, то иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу (ибо та суббота была день великий), просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их» (Ин. 19:31).

На первый взгляд все ясно. Тела распятых не должны осквернять начало пасхальной субботы, т. е. Пасха должна начаться в субботу вечером.

Закон Моисеев гласит: «Если в ком найдется преступление, достойное смерти, и он будет умерщвлен, и ты повесишь его на дереве, то тело его не должно ночевать на дереве, но погреби его в тот же день» (Втор. 21:22).

Выясняется, что суббота здесь ни при чем. Закон предписывает снять тела распятых с деревянного креста до захода солнца. А оставлять тело на субботу — грех вдвойне.

Свидетельство Иоанна не уступает по весомости сообщениям синоптиков, и мы полагаем, что чаша весов склоняется в пользу того, что пятница не была первым пасхальным днем.

Два свидетельства из Талмуда: «Накануне Пасхи повесили Иисуса» (Санг. 43а — барайта, имеющаяся в древних рукописях, но изъятая из позднейших изданий); «И его (бен Стада — Иисуса) повесили накануне Пасхи» (Санг. 67а).

Это единственные источники Талмуда, свидетельствующие о времени казни Иисуса. Оба подтверждают версию Иоанна. На наш взгляд, это уже весомо.

И наконец, мы находим удивительное доказательство правоты Иоанна. Евангелия, а в особенности псевдоевангелия и апокрифы, были направлены против религии и этики евреев. Вполне естественно, что в их среде ходили некие памфлеты, высказывания, противодействующие евангелиям. Литературное воплощение этого антиевангелия носит название «Тольдот Иешуа» («Родословие, или происхождение, Иисуса»). Находка в Каирской генизе фрагмента этого произведения, относящегося к V в., позволяет предположить, что это произведение по времени своего написания примыкает к эпохе создания Талмуда.

Цитируем «Страсбургскую рукопись»:

«Ибо тогда же повели его на казнь. Это было в пятницу, за день до субботы, когда надлежало быть Пасхе». Ничего нового в этой информации нет.

«И вот узнали отщепенцы (из народа), уловленные им, что его хотят побить камнями из-за ненависти к нему. Напуганные этим, они взяли его и, предводительствуемые им и триста десятью его учениками, ушли в город Антиохию, где стали готовиться к Пасхе. Пасха эта пришлась на субботний год.

Тогда он (Иешуа) в образе Сына (Божия) явился в Иерусалим справлять праздник»[216].

Первое указание на субботний год, который предшествовал юбилейному. Это 27 год. В этом году Пасха пришлась на воскресенье или на субботний день после заката солнца. И мы считаем свои доказательства исчерпывающими.

Луке очень хотелось совместить три события:

1) Начало отсчета его хронологии — начало правления Тиберия, правильнее было бы сказать «соправления». Это день сенатского постановления — 10 г., 27 августа;

2) длительность служения Христа, где реальность его путешествий вступила в противоречие с заветом Исайи;

3) дату смерти, которая пришлась бы на юбилейный «святой» год.

В какой мере удалось это Луке, судить читателю, но отзвуки его записей, которые были впоследствии отредактированы в угоду официальному канону, дошли до нас в изложении Климента Александрийского.

А смерть Христа произошла не в юбилейном, а в субботнем году…