Двенадцатый рыцарь

14

А теперь о ком-то совершенно другом

Ви

Я сидела неподвижно, пока Джек продолжал слать мне сообщения. Эта эйфория от того, что он снова может бегать. Я даже не могла себе представить, каково это. А потом — давление, разочарование, страх. Как я могу помочь с этим? Часть меня думала: «Хорошо, это замечательно. Идеально». Он вернется к футболу, и маленькая проблема, связанная со мной, быстро забудется. Мое вранье перестанет иметь значение. У него просто не будет времени на игры, школьные турниры или что-то из этого. Может, ему даже не придется узнать правду.

Но потом я услышала его голос по телефону — и что-то изменилось. Возможно, все.

— Парк на Мэйн подойдет? — спрашивает он, его голос звучит настойчиво. — Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. До него можно дойти пешком.

Учитывая то немногое, что я успела узнать о мире, поздняя прогулка в одиночку кажется плохой идеей для нас обоих. Может, Джек тупой. Может, я тупая. Да, это определенно я. Он даже не ответил на дурацкое сообщение с извинениями, которое я импульсивно ему отправила. Хотя оно было ни о чем и обо всем сразу.

— Я заеду за тобой.

— Ты уверена?

— Не испытывай мое терпение, Орсино, — я вешаю трубку, затем, поборов дрожь, захлопываю ноутбук, не слишком задумываясь о том, скажет ли он что-то еще Цезарио. По крайней мере, на данный момент он хочет поговорить именно со мной.

Со мной настоящей.

Я спускаюсь вниз, завожу машину и выезжаю на дорогу с выключенными фарами. Пригороды ночью кажутся такими странными: огни мелькают над аккуратными живыми изгородями и широкими тротуарами, отражаясь от почтовых ящиков и идеальных газонов.

Я подъезжаю к его дому, отправляю сообщение, и он тут же выходит, как будто все это время ждал прямо за дверью. Он открывает пассажирскую дверь, все еще в своей спортивной форме, и дрожит от холода.

— Ты хочешь поехать куда-то конкретно? — спрашиваю я.

Он покачивает коленом.

— Не знаю.

— Ты меня убиваешь.

— Неважно, просто… — Он ерзает, проводит рукой по голове и устремляет взгляд на дорогу, а затем поворачивается ко мне. — Я могу бегать, — говорит он, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять — это еще не все, поэтому слушаю дальше. — Я могу бегать, я знаю, что могу. Я могу бегать, значит, у меня есть шанс остаться в Иллирии и все сделать по-своему. Или могу ничего не делать, надеясь на чудо, что они все равно меня возьмут. — Он усмехается, словно не верит, что такое возможно. — Но если это всего лишь выбор между рисками, почему бы не выбрать тот, который может принести бо́льшую победу? Без риска нет награды, верно? — Он съезжает вниз на сидении. — Но это также означает большое поражение, если я проиграю.

Я киваю. Не то чтобы это был мой выбор, но…

— Что ты думаешь? — спрашивает он, и я моргаю.

— А какое это имеет значение?

— Для меня — имеет, очевидно же, — он бросает на меня пугающе долгий взгляд.

— Я не эксперт по травмам коленей, — напоминаю я.

— И что? Я знаю много экспертов, и они не помогают.

— Как это они не помогают?

Он снова дергает ногой вверх-вниз, затем качает головой.

— Пойдем, — он распахивает дверь. — Пройдемся пешком.

Я неохотно выхожу из машины.

— Куда?

— Никуда, Виола. Нам некуда идти. — Он засовывает руки в карманы и смотрит на меня. — Тебе холодно?

— Нет, — отвечаю я. Ну, почти нет. Где-то в глупом уголке моего мозга мелькает мысль, что это даже забавно — он беспокоится обо мне в момент тяжелого личного кризиса. Но это явно не главное. — Ладно, так что, эксперты говорят…?

— До того, как я смогу играть, еще четыре недели.

Я хмурюсь:

— Но ты все равно сегодня бегал.

— Да.

— Потому что ты… сверхчеловек?

— Может быть. — Он бросает на меня типичный взгляд Герцога Орсино. Естественно, я приостанавливаюсь, чтобы шлепнуть его по руке.

— Серьезно?

— Что? — Вздыхает… — Ладно, я знаю, о чем ты.

— Да, тебе стало лучше. Ты действительно думаешь, что твоя способность к регенерации превосходит основные законы анатомии?

— Значит, ты думаешь, что нет, — произносит он, нахмурив брови и продолжая идти по тротуару. — Это твоя ставка?

— Я этого не говорила.

— Но ты думаешь, что я безответственный.

Я пожимаю плечами:

— Это не новость.

Выражение его лица меняется — от сосредоточенности к чему-то другому.

— Я думал, ты отнесешься ко мне снисходительнее, — говорит он без всякого выражения. — Знаешь, после всего.

— Ты организовал одни танцы, Орсино, — вздыхаю я. — Боги называют это гордыней.

На этот раз он тормозит, поворачиваясь ко мне, когда мы доходим до угла.

— Виола, — произносит он.

— Джекэри⁹³, — отвечаю я.

— Ты же понимаешь, что это серьезно, да?

— Ну, это футбол. Так что нет, я не понимаю.

— Но это не просто футбол. Это моя жизнь. Я понимаю, что ты не воспринимаешь спортивную индустрию всерьез, но, если честно, это немного наивно. Здесь речь идет о миллионах, даже миллиардах.

Он оправдывается, поэтому я начинаю оправдываться в ответ:

— Я всегда считала экономику нелепой. Она кажется фальшивкой. У нас больше нет даже золотого стандарта. Бумажные деньги едва что-то значат, и что дальше? Биткойны? Я тебя умоляю.

Его глаза начинают светиться от едва сдерживаемого смеха, хотя он старается сосредоточиться на другом.

— Ты серьезно не в теме, — отвечает он, тяжело дыша. — Возможно, тебе стоит немного посмотреть на это под другим углом.

Он расправляет плечи, что заставляет его (случайно?) наклониться ближе ко мне.

— Ладно, тогда объясни мне свою точку зрения.

Конечно, отлично, давай, перекладывай это на меня. Я привыкла быть «плохой», но даже в этом случае ставки намного выше, чем я привыкла. (Когда для меня стало так важно счастье Джека Орсино? Эта мысль легко превращается в раздражение.)

— Я не собираюсь принимать решение за тебя, — нервно отвечаю, поднимая подбородок.

Он снова стоит слишком близко, как будто делает это в последнее время нарочно. От него исходит запах чистоты с легким соленым оттенком.

Я ожидаю, что он сейчас начнет спорить. Оттолкнет меня или просто уйдет.

— Хотел бы я иметь твою уверенность, — признается он.

Это слишком близко. Слишком много. Мое дыхание сбивается, и я на грани того, чтобы сделать что-то, о чем, возможно, буду жалеть: потянуться к его руке. Или сказать правду.

Поэтому я отворачиваюсь и продолжаю идти.

— Я не уверенная, у меня просто есть свое мнение, — я перехожу через дорогу, чтобы немного отдалиться от той, кем я чуть не стала секунду назад. — Я ни в чем не уверена.

— И каков же твой план? — спрашивает он игривым тоном, словно для него все это забавно.

— У меня его нет. Мне он не нужен. Я знаю, что мне нравится, что для меня важно и в чем я хороша — этого достаточно. Я имею право хотеть чего-то, Джек. И менять свое мнение. И, — добавляю, оборачиваясь к нему, — не превращай меня в какую-то там девушку мечты⁹⁴, ладно? Я здесь не для того, чтобы вдохновлять тебя на выбор жизненного пути своим великодушием или чем-то подобным.

— Я должен быть сумасшедшим, чтобы мечтать о тебе, — без колебаний отвечает он, снова поворачиваясь ко мне лицом.

Его взгляд устремлен вниз, а я, наоборот, поднимаю глаза. Мы встречаемся посередине, и этот момент буквально уничтожает меня — я почти уверена, что он смотрит на мои губы. Или я на его.

Нет, нет, нет.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — резко бросаю я.

— Да, Виола, вот теперь мы подходим к чему-то! — восклицает Джек с притворным облегчением. — Пожалуйста, скажи мне, в чем моя проблема. Я уверен, ты давно уже это поняла.

Я отворачиваюсь, раздраженная.

— Если ты просто собираешься быть несносным…

— Нет, я серьезно, — он ловит меня за локоть, удерживая на месте.

Мы стоим у чьего-то дома. Кажется, я уже бывала здесь — может быть, в четвертом классе, на какой-то вечеринке у бассейна с кем-то, с кем больше не общаюсь. Боже, как я ненавижу пригороды. Хотя, возможно, я просто ненавижу это чувство, когда балансируешь на краю чего-то, что вот-вот может разрушиться.

— Мне кажется, — говорю я, удивляясь тому, как хрупко звучит мой голос, — что ты сам не знаешь, чего хочешь, Джек. Потому что какая-то часть тебя уже знает правильное решение, но по какой-то причине оно тебе не нравится. Ты говоришь, что хочешь двигаться вперед, — я делаю шаг на пустую улицу, направляясь к парку, — и говоришь, что хочешь быть чем-то большим, чем просто футбол. Но на самом деле ты боишься признаться себе, что не знаешь, кто ты без него. И, честно говоря, знаешь что самое смешное в этом? — я поворачиваясь к нему лицом.

Он стоит посреди дороги, засунув руки в карманы, и ждет.

— Тебе пришлось пройти через боль и почти все потерять, чтобы позволить кому-то увидеть тебя, — с горечью говорю я, выдыхая тонкую струйку пара вместе c правдой. — Но кем бы ни был Герцог Орсино, кем бы он ни стал, какие бы трофеи ни завоевал или какие бы чемпионаты ни выиграл, какое бы наследие ни оставил, он никогда не будет для меня тем, кем являешься ты…

— Кем же?

Я замираю, боясь зайти слишком далеко.

— Забудь. Это неважно. Я просто хочу сказать…

— Кто я, Виола? — настаивает он, делая шаг ближе.

Я смотрю на свои ботинки, на ухоженный круглый сквер, на пустую дорогу.

— Я просто говорю, что глупо ставить на карту всю жизнь из-за страха начать все сначала. — бормочу я, преодолевая болезненную резкость своего почти признания, — Что, если ты снова получишь травму, Джек? А если в следующий раз все будет хуже? Стоит ли так рисковать своим здоровьем в семнадцать лет?

— Ви, — его голос мягкий, глаза полны тепла, а я чувствую себя несчастной.

— Ты был больше, чем это колено, Джек, еще до того, как его повредил. И остаешься таким, — Я смотрю на что-то за его спиной, в пустоту. На блик от хромированной детали машины, я не знаю. На что угодно, только не на его лицо. — Ты… ты больше, чем просто набор работающих или неработающих частей тела, ты…

— Ви.

— Я просто думаю, — начинаю я, и вдруг замечаю, как начинаю шмыгать носом; воздух слишком холодный, и, судя по моим словам, я, очевидно, глубоко больна. — Я просто считаю, что это твой выбор. И, честно говоря, не очень красиво с твоей стороны перекладывать на меня решение, которое ты должен принять сам.

Я отворачиваюсь, чувствуя смесь ярости, жара и чего-то еще. Но он тянет руку и касается моей щеки, как будто ему не все равно.

— Да, ты права.

И, может быть, я действительно хочу, чтобы ему было не все равно.

— Ты должен поступить так, как считаешь правильным, — мой голос звучит мягче, чем я рассчитывала.

— Да, — его пальцы нежно касаются линии моей челюсти, скользя к затылку, и он начинает играть с моими волосами, собранными в хвост. Я вздыхаю, не в силах сдержаться.

— Я не могу указывать тебе, что делать, Джек, — он наклоняется ближе, и мои глаза предательски закрываются. Его теплая щека касается моей, успокаивая и убаюкивая.

— Нет, не можешь, — шепчет он мне на ухо.

— К тому же, я едва тебя знаю.

— О, Виола, перестань. — Я чувствую, как вздрагивает его горло, когда он сглатывает. — Это неправда, и ты это знаешь.

Я не знаю, как или когда я тянусь к нему. Как мои пальцы вдруг оказываются на его толстовке, а мои предплечья прижимаются к его груди. Почему я дышу с ним в унисон, как будто мы это репетировали. Как будто каждый предыдущий контакт был лишь подготовкой — репетицией этих ощущений и того, насколько близкими мы могли бы стать в один прекрасный день.

— Это глупо, — выдыхаю я, сама не зная, говорю ли я о том, что мы стоим посреди улицы, или о чем-то другом.

— Да, — соглашается он серьезно. — Очень.

— Ты знал, когда звонил мне…?

— У меня были чувства. Много чувств. Но я не был уверен насчет твоих.

— А какие у тебя?

Он поднимает мой подбородок, почти касаясь моих губ.

— Ну что ж, — его голос становится тихим, губы на расстоянии миллиметра. — Ты почти все поняла правильно, Виола. Но я не так боюсь начать все сначала, как ты думаешь.

— Забавно, — проглатываю ком в горле. — А я немного в ужасе.

— Ты? — Он качает головой. — Ты ведь ничего не боишься. Никого.

— Хочешь сказать, что я ни для кого не бываю приятной?

— Нет. Ты просто не пытаешься никому понравиться. Это не одно и то же.

Его нос касается моего, и я едва приоткрываю губы, но тут же закрываю их.

— Ты ждешь, — замечаю я, осознавая, что он ни на шаг не двигается вперед. Он просто стоит, держа меня в объятиях, почти касаясь губами, но не совсем. Не до конца.

Он только пожимает плечами:

— Не думаю, что ты уже достигла того же уровня, что и я.

— И где именно это находится?

— Встретимся на середине и выясним.

Я резко выдыхаю, и напряжение между нами искрит, словно статическое электричество. Но он не знает о Цезарио. Не догадывается, с кем на самом деле все это время говорил.

«Просто скажи ему», — шепчет мне в голове голос Баша. — «Скажи, пока не стало слишком поздно».

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я, пытаясь рассуждать здраво. — С коленом? С Иллирией?

— Поразмысли об этом, — пожимает плечами Джек.

— Ты серьезно?

— Конечно, нет. Ты права, выбор за мной, — говорит он, наклоняясь ко мне, слегка покачиваясь, словно волны прилива толкают его вперед, но затем передумывает.

— Ты не готова, — говорит он, отстраняясь.

Я невольно тянусь к нему, словно притянутая гравитацией на его орбиту.

— Но я буду рядом, — добавляет он. — Если и когда ты будешь готова. Это не разовое предложение, знаешь ли.

— Собираешься нанять кого-то еще, чтобы он попытался заглянуть мне в голову? — шучу я, чувствуя раздражение, но скорее из-за самой себя.

— Нет. Я знаю, что у тебя на уме. И я хочу чего-то другого.

Это ранит меня. Я разрываюсь на части. «Джек, я должна тебе кое-что сказать…»

— Джек… — начинаю, но он качает головой. Его рука осторожно отпускает мои волосы, а пальцы скользят вниз, легко касаясь моего плеча, затем задерживаются на моих костяшках. Это движение такое внимательное, такое терпеливое, что у меня щемит в груди.

— Я ценю твою помощь, — говорит он. — Мне кажется, ты уже открылась мне больше, чем обычно, и для меня это многое значит. Но… — он касается края моей ладони, затем слегка пожимает плечами. — Я не хочу давить на тебя, заставляя делать то, чего ты не можешь мне дать.

Я не знаю, как это объяснить, но я понимаю: он имеет в виду меня, настоящую меня. Не меня-Цезарио, не меня — члена студенческого совета. Не меня в хорошие дни, когда я сговорчивая и улыбаюсь. Не частичку меня.

Он имеет в виду меня всю. Все версии.

— Джек, — говорю я отчаянно, — ты же знаешь, что я такая … стерва, верно?

Он тихо фыркает:

— Конечно, Ви. Если это означает, что ты никогда не сдаешься. Никогда не признаешь поражение. Никогда не уступаешь только потому, что кто-то этого от тебя ждет. — Его рука все еще рядом с моей. — Если это делает тебя стервой, Ви, тогда ладно, я надеюсь, что ты никогда не изменишься. Более того, я надеюсь, что ты изменишь меня. Мне нравится думать, что ты уже это сделала.

Эти слова пронзают меня, как удар.

— Но знаешь, — говорит он, собираясь меня отпустить, — давай просто уйдем с дороги, а потом…

Я сжимаю его руку и тяну обратно. Он резко поворачивается, чуть не падая:

— Ви, ты…

Это неуклюже, я знаю. Я обвиваю его шею руками и практически касаюсь его губ своими — и то, что я делаю, — так беспорядочно. Несмотря на все, что я знаю о романтических сюжетах или жизненных аспектах в теории, на деле я не умею целоваться. Не так, как мне бы хотелось поцеловать Джека Орсино — всем сердцем.

Смех, который вырывается из его губ прямо в мои, почти ошеломляет меня своей нежностью. Он мягкий и пронзительный, искренний и свободный. Он обнимает меня за шею, испытывая облегчение, удивление и беспомощную нежность, и я чувствую радость, перетекающую от него ко мне.

— Просто, чтобы ты знал, — говорю я, отрываясь на секунду, чтобы упрекнуть его, — это не значит, что я…

— Значит, — прерывает он и целует меня снова.

На этот раз это происходит медленно и серьезно, как будто он точно знает, что это значит для нас обоих, и планирует сделать это правильно. Его пальцы касаются моих щек, скользят по линии подбородка, запутываются в волосах, а после замирают на шее. И только когда вдали вспыхивают фары, я возвращаюсь в реальность, дергая его к тротуару, и мы едва успеваем убраться с дороги.

Я задыхаюсь от смеха, хохот Джека разрывает тишину ночи.

— Пойдем, — говорит он, обнимая меня за плечи. — Я провожу тебя до машины.

— Что? Но…

— У нас есть завтра. И послезавтра. И еще день после. — Мы спотыкаемся на ходу, и он целует меня, безнадежно пытаясь подобрать слова между поцелуями.

— Джек, мне надо тебе кое-что сказать…

Но слова застревают у меня в горле. Я не могу так с ним поступить.

Я не могу быть той, кто расскажет ему, что все это было нереальным. Не сейчас.

— Я знаю, — говорит он, но на самом деле это не так. Он не может знать. Он никак не может почувствовать все то, что творится у меня в груди — уродливое, громкое и яркое. Но потом он открывает дверь моей машины, шутливо пристегивает меня ремнем безопасности и выводит на влажном стекле: «ТЫ МНЕ НРАВИШЬСЯ, ВИ РЕЙЕС».

Я знаю, что эта надпись будет там утром, и так будет до тех пор, пока я не сотру ее начисто. До тех пор, пока не испорчу ее, что, конечно, рано или поздно произойдет.

Потому что я собираюсь ему сказать. Я должна ему сказать.

Но не раньше, чем он поцелует меня через окно в последний раз, и я подумаю: «Ладно, мам».

Ладно, может быть, ты была чуть-чуть права.

Джек

— Черт, меня убили, — хмурится Курио, когда его рыцарь (которого я, имея некий опыт, посоветовал ему не называть своим именем) получает удар в грудь посохом мага. — Черт, это было жестоко.

— Я же тебе говорил, — вздыхаю я, — если бы ты просто кликнул мышью, чтобы увернуться…

— Ты нихрена мне не сказал, Орсино…

Подняв взгляд, я замечаю, как Ви наблюдает за мной с ее обычного места за лабораторным столом. Я подмигиваю, и она издали тихий вздох, хотя я все равно замечаю на ее губах легкую улыбку.

— Удивительно, что это не запрещено на школьных компьютерах, — комментирует Курио будничным тоном, не подозревая, что с момента, как я поцеловал Ви Рейес два дня назад, вся Вселенная изменилась. — Значит, Твиттер заблокирован, но в игры можно играть сколько угодно?

— Ну, это познавательно, — отвечаю я. — Практически введение в компьютерные науки.

— Ты же знаешь, что у нас есть курс по компьютерным наукам, да?

— Что, серьезно? — Черт, наверное, мне стоило внимательнее выбирать факультативы. — Впрочем, это ведь не ракетостроение, Курио.

— Может, для тебя и нет. — Он вытягивает ноги и поворачивается ко мне. — Но это не совсем то, о чем я говорил.

— Ты же сказал, что хочешь отвлечься от всего. — Он поймал меня на пути в комнату для совета, где я работал над нашими турнирными плакатами. — И, кстати, — добавляю я, указывая на его аватар, возвращающийся в Камелот, — я не могу позволить тебе позорить меня на турнире.

— Я точно опозорюсь, — уверяет Курио, — но если это ради благой цели…

— Ради моего эго? Определенно.

Он смеется:

— Приятно видеть, что ты немного расслабился. Я так понимаю, ты уладил вопрос с Иллирией?

Издалека я замечаю, что Ви перестала лихорадочно щелкать клавиатурой ноутбука.

— Честно? Пока нет. — Я стараюсь говорить бодрым тоном, что оказывается даже проще, чем я ожидал. — Но посмотрим, что они мне ответят.

— Что ты им написал?

— Правду. — Я хочу, чтобы это звучало спокойно, хотя на самом деле чувствую себя не так. В ответе я написал, что реабилитация идет неплохо, но прогресс все еще медленный, и я не уверен, что буду готов к плей-офф. Я приложил письмо от Эрика и доктора Барнса, в котором говорится, что я, вероятно, смогу вернуться в форму через восемнадцать месяцев. Добавил, что если этот срок слишком долгий для них, что ж, я понимаю и желаю им удачи.

«Иллирия — моя мечта», — написал я. — «Это не изменилось, но я понял, что не могу давать обещаний в отношении того, что не могу контролировать. Я буду придерживаться плана тренировок, назначенного моими врачами, и продолжу проходить курс физиотерапии с такой же самоотдачей, с которой я выступал в течение четырех сезонов в команде Мессалины. Я могу обещать лишь, что если Джек Орсино — тот игрок, который вам нужен, я останусь им и вернусь следующей осенью. Но если вы предпочитаете судить обо мне по состоянию колена или по рискам, связанным с ним, я пойму, если вы решите пойти в другом направлении».

Можно сказать, я дал им возможность от меня отказаться. Надеюсь, что они ей не воспользуются, но теперь эта мысль не кажется мне такой пугающей, как раньше.

— Хм, — говорит Курио. Не грубо, а скорее задумчиво. — Что ж, я здесь, c тобой. Если тебе это нужно.

— Возможно, мне понадобится твоя помощь. — Отец принял мое решение молча. Брат немного разозлился. Он поинтересовался, о чем я думаю, добавив, что в колледже на кону реальные деньги, реальные ставки, и дело тут вовсе не в том, чтобы быть бойскаутом⁹⁵. Думаю, его гнев связан с тем, что он выбыл из гонки за участие в плей-офф NCAA и не попал в окончательный список кандидатов на участие в Heisman⁹⁶. Но это все равно обидно. Больше, чем я думал.

Ник поддерживает меня, хотя сейчас он наконец-то освоился в колледже и теперь не так часто бывает дома. Он занят подготовкой к финальным экзаменам и пытается поступить на архитектурную программу, которая, как я понимаю, отнимает у него много времени. Он проводит в лаборатории дизайна больше часов, чем когда-либо проводил на поле — и это, возможно, даже к лучшему, потому что он говорит, что это его не утомляет. Напротив, все кажется новым и захватывающим.

Что касается Ви… Я даю ей передышку. Нет смысла заставлять ее жизнь вращаться вокруг моей — я усвоил этот урок с Оливией. Теперь я жду, пока она сама решит, чего хочет от всего этого, если вообще хочет. После того, как мы поцеловались, я отправил ей сообщение, что мяч на ее стороне, но она не ответила. Точнее, она написала вот что: спортивная метафора, серьезно?

С тех пор мы ходим кругами друг вокруг друга. Я подозреваю, что она находит предлоги оказаться рядом, но я хочу, чтобы она сделала это напрямую. И когда она будет готова сказать что-то важное, я буду здесь.

А пока могу сказать одно: за этот год я многое узнал о терпении.

— Хочешь сыграть еще? — спрашиваю Курио.

— Думаю, на сегодня я потерпел достаточно поражений. Давай посмотрим, как ты играешь. — Он встает из-за стола, меняясь со мной местами, и я вхожу в систему.

— Ты говорил, что на это тебя подсадил Валентайн?

— Ясное дело, и это то, что нужно, когда получаешь травму.

— Я буду иметь в виду. — Курио барабанит пальцами по сиденью. — Эй, просто чтобы ты знал, я не то чтобы… Я не в восторге от Волио.

— М-м? — Я почти не обращаю на это внимания.

— Волио и Оливия… Я просто… О, черт, это твой персонаж? У тебя шикарные драгоценности.

— Реликвии, — поправляю я. — И вообще, у Волио свои недостатки. — Если я что-то и понял об Оливии, так это то, что она не та дева, которую нужно спасать. Не знаю, как на нее повлияла дружба с Ви Рейес, но не думаю, что у нее возникнут проблемы с тем, чтобы его отшить.

— Конечно, но я просто… Ого, — говорит Курио, наклоняясь ближе к экрану. — И ты играешь всего пару месяцев?

— Ну, так, по чуть-чуть, — вру я, как будто не жертвовал сном ради этого квеста в Камелоте. Мы почти закончили — осталось всего два королевства, включая текущий крестовый поход за Святым Граалем. Я был удивлен, узнав, что это не финальная реликвия и даже не решение загадки так называемого Черного Рыцаря. Я спросил Цезарио, знает ли он, как на самом деле пройти игру, но он ответил, что нет, и это, по-видимому, большая тайна. Так что, кто знает, что произойдет, когда мы доберемся до Авалона.

— С кем ты играешь? — спрашивает Курио.

— М-м?

— Ну, ты играешь один или…?

— А. — Хм, как бы это объяснить. — Ну, вроде как, у меня есть напарник.

— Кто-то из знакомых?

Я замечаю, что Ви снова подслушивает, и мне хочется рассмеяться. И это при том, как она делает вид, что ей все равно…

— Эй, прости, только что вспомнил, что должен закончить кое-какое дело для Боуэна, — говорю я, закрывая ноутбук. — Не возражаешь, если мы отложим на другой раз?

— О да, конечно. Мне все равно уже пора. — Он закидывает рюкзак на плечо и отдает мне честь. — Увидимся на тренировке?

— Ты же знаешь.

Когда он уходит, я лениво направляюсь к Ви, сверлящей взглядом экран ноутбука.

— Занята? — спрашиваю я, останавливаясь позади ее стула. Если бы она хоть на дюйм откинулась назад, ее спина соприкоснулась бы с моей грудью, и чтобы она это поняла, я кладу руки по обе стороны спинки, делая вид, что это происходит случайно.

— Очевидно, — отвечает она.

— Это что? Реферат по английскому?

— М-м.

— Похоже, он уже закончен.

— Ну, — начинает она в своем саркастичном тоне, — для неопытного взгляда…

Я наклоняюсь ближе, делая вид, что еще раз внимательно просматриваю работу, мой подбородок касается линии ее плеча. Она так резко втягивает воздух, что сама себя пугается.

— Нервничаешь? — шепчу на ухо, и она толкает меня локтем.

— И все это только для того, чтобы не признаваться в своей тайной геймерской жизни? — бормочет она, заставляя меня скрутиться от смеха и — что иронично — обнять ее крепче.

— Нет, просто решил, что давно не дразнил тебя.

— А что случилось с мячом в моей зачетной зоне⁹⁷?

— На твоей стороне поля⁹⁸. Но ты и так это знаешь, просто нарочно все усложняешь.

— Нет, это естественно.

Я чувствую, как она постепенно сдается — буквально позвонок за позвонком, вдох за вдохом. Она словно просчитывает, до какой степени может расслабиться рядом со мной, и я этим наслаждаюсь. Некоторое время. Затем я отстраняюсь, и она спохватывается:

— Придурок.

— Напоминаю, — замечаю я, — ты можешь получить меня, если захочешь.

Она приподнимает бровь:

— А разве у качков не существует каких-то неандертальских правил, запрещающих признаваться в подобных вещах?

— Возможно. — Я поднимаю ее подбородок, изображая на лице такое же раздражение, как и у нее. — Мило.

— Разве тебе не нужно работать? — вздыхает она.

— Да. — Я наклоняюсь, делая вид, что собираюсь ее поцеловать, но останавливаюсь, ожидая того едва заметного сбоя в ее дыхании, который подскажет, что она этого хочет. — Увидимся позже, — я отпускаю ее и отхожу в сторону. Затем поворачиваюсь, чтобы схватить свою сумку и вернуть одолженный ноутбук на место для зарядки.

— Придурок, — кричит она мне вслед, и я прячу улыбку.

ГЕРЦОГОРСИНО12: у тебя все хорошо?

Ц354Р10: было бы лучше, если бы у нас был чертов грааль

Грааль, по слухам, находится где-то внутри огромного замка, и я подумал, что для квеста пригодилось бы Кольцо Рассеивания — реликвия, которую Цезарио уже использовал. Но, конечно, это было бы слишком просто. Вокруг полно магических ловушек, и наш единственный источник света — Корбеникский меч с ярко-красным светящимся клинком, который нам пришлось отвоевать у особенно злобного мага.

Хотя я и не для этого спросил, как у Цезарио дела, мне все еще странно вспоминать вещи, которые я замечаю в реальной жизни. Например, я видел, как Баш и Ви Рейес ругались в машине на парковке. Не знаю, что это, но последнее время я гораздо больше внимания уделяю тому, что делает Ви. Будто мой мозг тут же фокусируется на ней, как только ее профиль мелькает в поле моего зрения.

ГЕРЦОГОРСИНО12: я серьезно

Ц354Р10: я серьезно в порядке

Ц354Р10: немного зол из-за новой серии ВТ, но в порядке

Это предпоследняя серия перед финалом сезона, который обещает быть эпичным. Ник собирается приехать домой на зимние каникулы, поэтому он спросил, не хочу ли я прийти и посмотреть финал у него дома. Я пока не решил, пойду ли: я хочу, но я также хотел бы посмотреть это вместе с Ви. Я еще не говорил ей, но есть ощущение, что она не захочет находиться в доме Антонии.

ГЕРЦОГОРСИНО12: все еще злишься, что сценаристы отправили Цезарио на этот рандомный побочный квест?

Ц354Р10: на этот раз я злюсь из-за Лилианы

Ц354Р10: отстойно, что единственную интересную героиню женского пола сделали ~ злой~

Ц354Р10: ну ты понимаешь о чем я

Ц354Р10: они заставляли ее так долго страдать, а теперь, держу пари, они точно убьют ее ради арки Родриго

Ц354Р10: или даже Цезарио

ГЕРЦОГОРСИНО12: ни за что. они не могут просто убить ее

ГЕРЦОГОРСИНО12: она слишком важный персонаж

Ц354Р10: ага, сценаристы всегда считают, что убийство женского персонажа это так «ново» и «дерзко»

Ц354Р10: так как в этом случае она никогда не раскроется до конца

ГЕРЦОГОРСИНО12: у тебя много эмоций по этому поводу

Ц354Р10: у меня нормальные чувства по этому поводу

Ц354Р10: это плохое повествование

ГЕРЦОГОРСИНО12: этого еще не произошло!

Ц354Р10: но случится

Ц354Р10: просто наблюдай

ГЕРЦОГОРСИНО12: если так, Ви взорвется от злости

Ц354Р10: определенно

Мысль о том, что Ви в кои-то веки разозлится не на меня, почти вызывает улыбку. Я достаю телефон и отправляю ей сообщение: что думаешь о том, чтобы посмотреть со мной финал ВТ?

Это будет на выходных после турнира. А турнир — через неделю после чемпионата штата. Так что, к тому времени я уже буду знать, планирует ли Иллирия меня взять.

Прежде чем я успеваю как следует обдумать, она отвечает: ок

Многословная женщина. Я закатываю глаза и добавляю: Ник предложил посмотреть у него дома, но я полагаю… нет?

Она отвечает так же кратко: нет

ты когда-нибудь расскажешь мне, что произошло между тобой и Антонией?

Она печатает около секунды: это была моя вина

я в это не верю, — пишу ей.

на самом деле я не такой уж замечательный человек, Орсино, — отвечает она.

опять же, сомнительно — пишу я, потому что, какой бы злой она ни хотела казаться, я не верю, что она способна причинить кому-то вред. Я видел ее в деле — да, она нетерпеливая, колючая, грубая, но она никогда не бывает жестокой. Я собираюсь напомнить, что действительно ее знаю, как вдруг экране вспыхивает красным, и я испуганно поднимаю глаза.

Ц354Р10: эй, привет? у нас квест!

«Черт», — вырывается у меня вслух, когда я осознаю, что это засада. Нет, не бой с другим игроком, а ловушка самого мира c неигровым персонажем, встроенная в квест. Игра атакует нас, но, с другой стороны, это значит, что мы близки к Граалю.

Перед нами появляется маг — странный и, возможно, одержимый. Мерлин? Мы должны его убить? А вдруг он что-то знает?

ГЕРЦОГОРСИНО12: а разве у нас нет для этого какой-нибудь реликвии?

ГЕРЦОГОРСИНО12: что-то, чтобы заставить его заговорить

И тут меня осеняет — нужно использовать Кольцо Рассеивания. Как только Цезарио его активирует, колдовская завеса спадает, и, словно по волшебству, облик мага резко меняется. Игра сообщает, что он освобожден от проклятия. Хотим ли мы его о чем-нибудь спросить?

Правда? Конечно же, хотим.

где Святой Грааль? — печатаю я.

Маг молча отступает в сторону, открывая каменный проход, который мы, вероятно, никогда бы не нашли сами.

Ц354Р10: ну что ж, Орсино, надо отдать тебе должное

Ц354Р10: ты вовсе не так бесполезен, как кажется

Забавно, но я почти слышу в этом голос Ви. Наверное, это потому, что я думаю о ней, хотя сейчас полностью сосредоточен на том, чтобы убраться к чертовой матери из этого замка.