Двенадцатый рыцарь

15

Все пытаются тебя убить

Джек

Все вокруг только и гудят о предстоящем чемпионате штата. Нам это предрекали c первого курса: Джек Орсино — лучший раннинбек штата; запомните наши слова, команда Мессалины — команда, которую все хотят победить на протяжении последних четырех лет. И вот, наконец, этот момент настал. Вначале было трудно смириться с тем, что я не смогу реально повлиять на исход игры, но мне удается справиться со своим эго, помогая отцу проводить тренировки и подготавливая Курио к самой важной игре в его жизни.

— Не понимаю, чем это помогает, — высказывается он, когда я включаю какой-то дисс-трек в колонках.

— Публика будет громкой, — отвечаю я, перекрикивая шум. — Привыкай к тому, что не сможешь сосредоточиться.

— Ты помогаешь мне или мучаешь?

— И то, и другое, — уверяю его я, пока он качает головой и долго пытается связаться с Эндрюсом.

Это первый раз, когда я не могу погрузиться в «Двенадцатого рыцаря» или в свои ухаживания за Ви. Хотя, надо признать, Ви — не тот человек, которого нужно «добиваться».

— Придешь на игру в субботу? — интересуюсь я, пока мы разбираемся с кабелями проектора, и раздумываю, разочарует ли меня ее ответ.

— Ха, — отвечает она, и меня это слегка расстраивает. Я всегда знал, что Ви — не чирлидерша, как Оливия, и это ни на что не влияет. И, конечно, это не влияет на мои чувства к ней или время, в течение которого я готов ждать.

А еще я получил письмо от Иллирии, потому что беда, конечно же, не приходит одна. Тренер нападающих Уильямс не сказал много, только что хотел бы пообщаться со мной лично на чемпионате. Чемпионат штата пройдет на стадионе Иллирии, и мне интересно, попытается ли он отговорить меня или, наоборот, убедить. Хотя я все больше смиряюсь со своим решением — с каждым днем все больше.

Трибуны Иллирии переполнены людьми, энергия вибрирует в воздухе, как электричество от прожекторов. Я продрог от холода, и это потрясающе.

— Орсино! — кричит отец, и да, он снова в «режиме тренера», но сегодня я рад быть частью команды любым возможным способом. Я ожидаю, что он попросит меня разогревать руку Курио или помочь ресиверам с передачами до начала игры, но вместо этого он машет кому-то в мою сторону.

Ах, так вот что будет дальше.

— Тренер Уильямс, — я приветствую координатора нападения из Иллирии, протягивая руку.

— Мистер Орсино, — отвечает он. — Как колено?

Сразу вопрос с подвохом.

— Уже лучше, сэр. Готов начать пробежки на следующей неделе.

Он кивает:

— Хорошо себя чувствуешь?

— Очень хорошо. — Мне бы так этого хотелось. — Я готов.

— Ты собираешься оставаться с тем же планом реабилитации весной?

Я киваю:

— Думаю, да. У моего ортопеда много планов, связанных с футболом, так что…

— В противном случае ты можешь перейти на тренировочный план Иллирии, — перебивает Уильямс, что меня удивляет.

— Извините, я…?

— Ну, нам нравится думать, что у нас лучшие тренировки, — шутит он. — Здесь, на нашем скромном многомиллионном тренировочном центре.

— О, это… — Это сбивает с толку, да? — Спасибо, просто… Я не думал, что…

— Джек, у тебя уже есть место в Иллирии, — говорит Уильямс, удивленный моим колебанием. — Разве ты не знал?

— Я… нет, не совсем…

— Мы ценим твою честность и преданность тренировкам, Джек. Не каждый школьник так хорошо отстаивает свои долгосрочные интересы.

Я нахмуриваюсь.

— Но если я действительно потрачу все восемнадцать месяцев на восстановление…

— Ты можешь использовать «красную футболку⁹⁹» в первом сезоне, — просто отвечает Уильямс, что означает, что я смогу учиться, но не буду активным игроком в первый год — целый год тренировок с командой, не рискуя травмированным коленом. — Вернешься в следующем сезоне, когда будешь готов выступать за нас, если ты все еще будешь этого хотеть.

Это идеальное решение, настолько простое и идеально, что я едва могу поверить, что существует. Конечно, я знал, что положение «красной футболки» теоретически существует, но чтобы он предложил это мне сейчас, после всех моих мучений и размышлений…

— Да, да, безусловно, да, — выпаливаю я, и на мгновение полностью теряю контроль над собой. — Это… Это невероятное предложение, спасибо…

— Послушай, великий игрок — это больше, чем просто ноги. Мы знаем, что ты сделаешь большие дела, когда придет время, иначе мы бы не подписали тебя, — говорит Уильямс. — А теперь я позволю тебе вернуться в игру. Я уверен, что ты хочешь быть там со своими товарищами по команде.

Я все еще с трудом могу в это поверить.

— Спасибо! То есть… — я прочищаю горло, пытаясь говорить более профессионально или хотя бы спокойно. — Спасибо, я действительно ценю это…

Он кивает мне, издали кивает моему отцу, а затем уходит как раз вовремя, чтобы я успел перехватить взгляд Оливии. Ее трудно не заметить — она и другие чирлидерши увешаны блестками, как живые диско-шары. Она подбегает, размахивая помпоном прямо перед моим лицом.

— Похоже, хорошие новости, — говорит она, буквально подрагивая. — Ты все еще деле?

— Я все еще в деле. — Я мог бы покричать это или даже заплакать от счастья. — Он сказал, что все в порядке. Я не могу поверить. Это, типа, слишком просто.

— Ну, уж нет, Джек. Для тебя ничего не было простым. — Она тычет помпоном мне в лицо, пока я со смехом не уворачиваюсь от него. — Давай, вперед, побеждай! — кричит она, и мне приятно видеть Оливию такой счастливой. И такой расслабленной..

— Как у тебя дела? — спрашиваю я. — Как проходит подготовка к прослушиванию?

— Ох, Баш Рейес — настоящий сержант по строевой подготовке, — закатывает глаза она. — Он заставил меня репетировать одну строку в монологе, типа, до полуночи. А вот и он! — говорит Оливия, махнув в сторону оркестра на трибунах. — Помяни дьявола.

— До полуночи? — Странно. Ведь мы с Цезарио оба были в сети в полночь. Я не совсем понимаю, как кто-то может одновременно сражаться с магами и репетировать монологи… Хотя, честно говоря, я не особо представляю, как это обычно происходит.

— Да, ну… О, боже мой, посмотрите, кто пришел! Ви… ВИОЛА! — кричит Оливия, сложив ладони в форме рупора, и я резко оборачиваюсь от удивления.

Вот она.

Выглядит нелепо: закутана в шерстяную шапку и шарф и кривляется. Рядом c ней стоит, скорее всего, ее мама и мужчина в таком же свитшоте, как у Андрюса, так что я понимаю, что это пастор Айк. Оливия дико размахивает руками, а Ви отвечает ей выражением «о боже, остановись», наполовину «уф, ладно» и неохотно машет в ответ.

Я поднимаю руку, и ее, и без того розовые щеки становятся еще краснее.

Тогда я подмигиваю, и она тут же отворачивается.

— Знаешь, что? Мне это нравится, — комментирует Оливия, возвращая мое внимание к себе, и в ее голосе сквозит нотка веселья. — Ты не мог выбрать кого-то еще более непохожего на меня, да?

Ой.

— Ты ведь не злишься, правда? — Осторожно спрашиваю я.

— Нет, конечно нет, — она закатывает глаза, и это очень похоже на замашки Ви. — Я думаю, она гораздо больше тебе подходит.

— Думаешь, в наших отношениях с Ви Рейес есть смысл?

Прежде чем она успевает ответить, ее окликает одна из чирлидерш, и Оливия, вздохнув, в последний раз машет Ви помпоном, а после бросает на меня многозначительный взгляд.

— Что? — требую я ответа.

— Ты сам знаешь что. — Она отступать назад и скандирует: — Ор-си-но, Ор-си-но!

И по какой-то причине — наверное, именно из-за этого безумия — толпа подхватывает мой старый клич так, как умеет лишь она.

Герцог! Герцог! Герцог! Герцог!

Я поднимаю руку в воздух, и крики растворяются в гуле. Моя мама, конечно же, кричит, как всегда. Я смотрю на отца — он кивает (в своем рабочем настрое), а затем я перевожу внимание на человека, чье присутствие радует меня больше всего.

Она ловит мой взгляд, едва заметно улыбается, и я думаю, что она гордится мной. Я тоже горжусь собой. И в этот совершенный миг свободы мне не нужен победный тачдаун, не нужны рекорды, не нужно кольцо или трофей, чтобы доказать себе, кто я есть. Достаточно просто быть здесь, быть частью всего этого. Достаточно, что она видит меня. Все это означает, что я зашел так далеко.

«Я надеюсь, что ты изменишь меня. Мне нравится думать, что ты уже это сделала», — вот что я ей сказал.

Какое облегчение знать, что я был прав.

Игра жестока с самого первого свистка. Я знаю, что никто из нас не хотел такого ужасного старта, но неудачный ответный удар ставит нас в невыгодное положение. Арден, частная школа округа Орандж, известная своими звездными квотербеками, оказывается безжалостным противником. Первая половина игры — это не просто хаос, я бы даже сказал, катастрофа. Голова Курио мелькает повсюду, Эндрюс теряет несколько передач, Волио не может пройти и ярда, прежде чем его сносят защитники Ардена. Мы удерживаем их на скромном счете 10:0, но, заходя в раздевалку на перерыв, настроение у всех мрачное. Несмотря на наш идеальный сезон, становится очевидно, что мы страдаем от синдрома аутсайдера — никто не ждет от нас победы, и игра явно не на нашей стороне.

Я жду привычных отцовских «тренерских» фраз: что-то вроде «видеть и воплощать», «визуализируй то, как игра поворачивается в твою пользу, и измени ее ход», «большие результаты требуют больших ходов». Но вместо этого он встает, говорит всем, что гордится ими, что они прошли долгий путь, что жизнь не начинается и не заканчивается одним футбольным матчем. Конечно, второе место — не то, чего они хотели в этом сезоне, но лучшее, что они могут сделать, — оставить все силы на поле. Без сожалений.

Затем он смотрит на меня, и прежде чем я это осознаю, слова сами вылетают из моего рта:

— Вообще-то, — начинаю я, — как человек, который реально остался без ожидаемого сезона, я хотел бы сказать пару слов. Если тренер не возражает.

Не знаю, что на меня нашло, но отец делает знак, мол, давай, я знал, что тебе будет что сказать. Или, может быть, он просто верил, что я знаю, что говорить.

— Послушайте, мы все видели фильмы, — обращаюсь я к команде. — Мы знаем, что иногда лучшая команда не побеждает, или самые продуманные планы не срабатывают. Я точно знаю, что одно неверное движение может разорвать совершенно здоровое колено. Мы все немного не в порядке в этом плане, — быстро поправляюсь я. — Мы постоянно балансируем между триумфом и катастрофой. И вы можете прокручивать это в уме снова и снова: что, если бы я это сделал, должен ли я был поступить иначе? Но в конечном итоге неважно, что вы могли бы сделать. Важно, что вы делаете, и, что еще важнее — с кем.

Я делаю паузу, чувствуя.

— Эта команда совершила невозможное! — напоминаю я им. — Мы перестроили нападение для идеального сезона. Наша защита — отлаженный механизм, который не дает этому матчу стать провалом. Речь не о том, какая команда лучше! — добавляю я, ударяя кулаком в грудь. — Побеждает та команда, у которой просто удачный день, вот и все. Но удачные дни мы создаем сами. Мы решаем, какими нас запомнят. Ошибка не определяет нас. Травма не определяет нас. Поражение не определяет нас. Важно то, как мы строим свою судьбу. Неважно, какой день у Курио, или Волио, или Эндрюса, или Эгьючика — важно, какой день мы создаем как команда, друг для друга. Важно, как мы выйдем на это поле. Важно, что мы видим, когда смотрим свои наши возможности. То, что мы видим, определяет то, кем мы являемся.

Увидеть это и воплотить. Это не поможет заставить твою девушку снова тебя полюбить, но, черт возьми, это точно работает, когда дело касается тебя самого.

— Единственное, что вы можете контролировать на этом поле, — это вы сами — говорю я им. — Так что не сдавайтесь.

Я спрыгиваю с лавки, чувствуя легкую усталость, и тут поднимается Курио.

— Мессалина на счет «три» — говорит он, и я уже вижу, как его плечи расправляются. «Это твой последний шанс», — мысленно обращаюсь к нему так громко, что, надеюсь, он это чувствует, — «Это твой последний танец».

«Раз-два-три — МЕССАЛИНА!»

Мы выбегаем обратно на поле, но тренер хватает меня за руку.

— Джек, — говорит он.

Когда я на поле, я просто еще один член команды. Но в этот раз он смотрит на меня так, будто я совершил что-то хорошее, и мне не нужно, чтобы он произносил это вслух. Я понимаю.

— Спасибо, пап, — говорю я ему. — Правда. За все.

— Да?

— Да. — Я пожимаю плечами, а потом, чтобы разрядить обстановку, добавляю своим самым самодовольным тоном: — Думаешь, у меня есть будущее как у мотивационного оратора?

Он бросает на меня типичный взгляд, выражающий: «успокойся, малыш».

Выходи на поле со своей командой, Герцог, — говорит он.

— Есть, тренер, — с широкой улыбкой отвечаю я, и возвращаюсь на скамейку запасных.

Кьюрио делает глубокий пас, а Эндрюс пробегает почти шестьдесят ярдов.

Тачдаун, счет 10:7.

Арден ограничивается только полем. 13:7.

Так и остается, вплоть до последних тридцати секунд.

— Ты точно не хочешь выйти? — спрашивает меня отец. — Один забег?

Я знаю, что он просто нервничает.

— Они справятся, тренер.

И действительно, Волио добирается до зачетной зоны после хитрого маневра Курио — розыгрыш почти такой же, как тот, который порвал мою крестообразную связку. К счастью, в этот раз все обошлось без травм.

13:13. Спецгруппа не теряет времени, забивая решающее дополнительное очко, и за одну секунду до конца табло мигает:

14:13. Мессалина побеждает Арден.

С этого момента стадион превращается в огромный источник хаоса. Оркестр выбегает на поле. Вся школа следует за ним. Курио вручают кубок чемпиона штата, и он жестом подзывает меня, и мы вместе поднимаем его над толпой.

В толпе снова скандируют мое прозвище, только на этот раз его запускает именно моя команда.

Герцог! Герцог! Герцог! Герцог!

Я поднимаю глаза и ловлю взгляд Ви. И в этот момент принимаю решение. Я поцелую ее. Прямо сейчас.

Поэтому я проталкиваюсь сквозь толпу и делаю это.

Ви

— Я знала, что у тебя есть парень, — самодовольно заявляет Лола, когда мы приходим к ней на ужин.

— О, боже, Лола…

— Твоя мама сказала, что это было как в кино — очень романтично.

Так и было. Всю дорогу домой я находилась в легком шоке от того, что Джек бросился через трибуны только чтобы меня поцеловать. Но дело вовсе не в этом. Не в том, как люди начали шептаться после, и не в самом поцелуе — хотя он был эпическим, если честно.

О чем это я? Ах, да… Главное в том, что мама этого не говорила.

Я прочитала одну из ее последних колонок, просто чтобы узнать, изменилась ли ее феминистская риторика после того, как она начала встречаться с пастором Айком (которого, кстати, не обижает это прозвище, что, честно говоря, делает его использование куда менее забавным). Оказалось, что мама все еще считает, что богатые должны «сдаться», а цветные женщины однажды спасут мир. Да, возможно, она влюблена, но в остальном ее взгляды не изменились. Она не превратилась в типичную Белоснежку или кого-то вроде нее.

— Я умею читать между строк, — фыркает Лола, что только подтверждает, что она все придумала.

— Джек не мой парень, он просто…

— Парень, которому она прямо сейчас врет, — бурчит из-за обеденного стола раздраженный Баш.

Тут раздается громкий звук, и экран его ноутбука резко вспыхивает. Баш морщится.

— Серьезно? — Я подхожу и заглядываю в экран, который он тут же пытается закрыть. — Ты видишь, как тебя опять убили? С Цезарио такого не случается. Никогда. — Я отбираю у него ноутбук. — Ты все еще на тренировочных боях? Баш!

— Во-первых, да, конечно, — бормочет он, — а во-вторых, это бессмысленно.

— Мне не нравятся ваши компьютерные игры, — комментирует Лола, помешивая одновременно arroz caldo¹⁰⁰ и куриный суп, который варит для Баша — ей показалось, что он шмыгнул носом. — Слишком много насилия.

— Лола, в Библии людей забивали камнями, — напоминаю я, а затем, обращаюсь к Башу: — Джек никогда не поверит, что это ты.

— Эм, спойлер: Я ЗНАЮ, — огрызается Баш, сверля меня взглядом.

Меня охватывает разочарование — сегодня Баш явно настроен против меня. Я думала, что он согласился мне помочь, но, видимо, даже у филантропии Баша есть предел.

— Ты же обещал помочь!

— Я и помогаю! Но это не значит, что я волшебным образом превращусь в гения гейминга, — ворчит он. — Последняя видеоигра, в которую я играл, это, кажется, Pac-Man.

— О господи, — я закрываю лицо рукой. — «Двенадцатый рыцарь» — это ролевая игра. Pac-Man — чертова аркада…

— ЛОЛА, — взрывается Баш, вскакивая на ноги. — Скажи Ви, пусть помолится на четках или что-то в этом роде. Она похожа на дьявола!

— Ты слишком заводишься, anak, — отзывается Лола, что совсем не помогает. — Это плохо для сердца.

— Лола, мне семнадцать, у меня нет проблем с сердцем, а что касается тебя, Себастьян… — Я толкаю его обратно в кресло и запускаю новый раунд боя. — Ладно, это казалось очевидным, но постарайся не позволять другому рыцарю всадить в тебя нож.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты талантливый учитель? — бурчит Баш.

— Просто сосредоточься, пожалуйста.

— Я хочу познакомиться с этим парнем, — заявляет Лола.

— Нет, — хором отвечаем мы с Башем, чем удивляем друг друга, пока он не добавляет: — Это все равно недолго продлится. Ви ему врет.

— Ложь иногда полезна, — говорит Лола. — Она сохраняет мир.

— Она разводит его в интернете, — поясняет Баш, бросая на меня выразительный взгляд.

— Баш, сосредоточься…

— Ви красивая девушка, Себас, — говорит Лола. — Не называй свою сестру сомом¹⁰¹.

— Спасибо, Лола, — отвечаю я, наблюдая, как здоровье Баша опускается в желтую зону. — Что я сказала про «не дать ударить себя ножом»? И я не развожу его, я просто…

— Ты притворяешься тем, кем ты не являешься!

— Баш, следи за…!

Бум, и он снова мертв. Бум, и он снова мертв. На экране вспыхивает сообщение о поражении; я вздыхаю и опускаюсь в кресло рядом с ним.

— Ты специально так плохо играешь? — ворчу я. — Типа, хочешь преподать мне урок?

Баш бросает на меня самый злой взгляд, на который только способен.

— Думаешь, мне нравится быть лузером в этом, Виола? Поверь, нет. И позволь напомнить, что я согласился помочь в качестве одолжения…

— Ладно, извини, извини, — быстро говорю я, пока он не начал какой-нибудь монолог в стиле Гамлета. — Прости, я просто… Я нервничаю, вот и все.

— Ты нервничаешь? — восклицает он, переходя на фальцет. — Это не ты будешь выглядеть глупо перед всей школой…

— Это не вся школа, только… — запинаюсь я, понимая, что с тем, как Джек активно продвигает турнир, билетов на него, скорее всего, продадут больше, чем на школьный бал. — Ну ладно, там уже довольно много зрителей, но это только потому, что Джек чертовски активно все продвигает…

— Райски, — поправляет нас Лола с кухни.

— Это не совсем то, что я имела в виду, Лола, — кричу я в ответ.

— Ви, — нервно произносит Баш, — ты совсем не помогаешь…

— Ладно. — Я выдыхаю, а после делаю глубокий, чтобы вернуть себе самообладание. — Хорошо, извини. Все в порядке, ладно? Нам просто нужно поработать над несколькими вещами. И немного над тактикой. У нас просто н…

— Ви, — перебивает меня Баш с утомленным видом. — Можно я возьму перерыв?

— Ну, мне кажется, что было бы продуктивнее, если бы мы… — Выражение его лица останавливает меня на полуслове. — Да. Да, конечно, — говорю я слишком бодрым голосом, который использую только тогда, когда Баш, кажется, готов меня прикончить. — Попробуем снова после ужина?

— Да, хорошо. — Он отодвигает ноутбук. — И я действительно не пытаюсь все испортить для тебя, Ви. Честно. — Он бросает на меня долгий взгляд, который я не могу толком понять. — Ты же понимаешь, да? Я действительно стараюсь помочь тебе.

— О, Баш… — начинаю, но замолкаю, осознавая, что он прав. Баш никогда бы так не поступил. Он лучше чем я в тысячу раз, и я понимаю, почему он вообще не хочет этого делать. Он привык к похвале, привык быть талантливым в ином, да и вообще ложь — против его правил.

— Баш, — начинаю я примирительным тоном, — я действительно очень тебе благодарна.

— Так и должно быть, — бормочет он.

— Обещаю…

— Потому что все было бы намного проще, если бы ты просто…

— Знаю-знаю. — Но я практически вспотела только от одной мысли об этом.

Правда в том, что да, вопреки тому, как может показаться, мне не все равно, что я лгу Джеку. Это волнует меня намного больше, чем я ожидала. Я знаю, он будет зол, потому что я бы тоже была. Он думает, что я — человек, который не станет хранить от него секреты и который будет делать все правильно…

И я бы не хотела доказывать ему, что он неправ.

Джек: ты готова завтра организовывать все в спортзале??

Джек: я знаю, что тебе, должно быть, уже надоело восхищаться мной

Ви: пожалуйста

Ви: не надорвись от своей скромности

Джек: вот она, классическая очаровательная Виола

Джек: как здорово, что финальные экзамены не истощили твое остроумие

Джек: (если серьезно, не могу дождаться, когда увижу тебя)

Он меня возненавидит. Когда узнает, кто я на самом деле, он меня возненавидит. Я просто должна пройти через этот турнир, который так много для него значит, а потом…

Я не знаю.

— Все в порядке? — спрашивает Баш, поднимая бровь, и я спешно убираю телефон. Последнее, что мне нужно, — это чтобы Баш знал, что он прав. Он станет совершенно невыносимым.

— Будет, как только я смогу заставить тебя перестать позориться, — уверяю его, и мы продолжаем препираться, пока Лола не говорит нам сесть ужинать, чтобы суп не остыл.

Неделя финальных экзаменов — это катастрофа.

Не из-за самих экзаменов — с этим, как раз, все в порядке. Я готовила конспекты весь семестр, да и Оливия оказалась отличным напарником на АР-курсах. Но, к сожалению, одна из слабостей Баша в том, что он… не очень хорошо справляется со стрессом. А его некомпетентность в «Двенадцатом рыцаре» — это ОЧЕНЬ стрессово.

— Ты вообще меня слушаешь? Я же сказала, используй меч и не… О, боже, Баш, только не это…

— ХВАТИТ ГОВОРИТЬ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ! — орет он.

— Хорошо, но если я перестану, то ты не будешь знать, что делать…

— ТЫ МОЖЕШЬ ПРЕКРАТИТЬ МНЕ НАПОМИНАТЬ, — говорит он, — Я И ТАК ЗНАЮ!

— Эй, дети? — говорит мама, просовывая голову в комнату. — Вы же не пытаетесь друг друга убить, верно?

— Пока нет, — кричим мы в унисон.

— Прелестно. Закуски на кухне, когда будете готовы!

И так продолжается до самого дня турнира, который выпадает на четверг. Я нахожусь в спортзале, подготавливаю сцену (мы подумали, что было бы полезно разместить имена пользователей на спинках стульев, чтобы зрители понимали, кто есть кто на экране), когда ко мне заходит Баш.

— Ви, — говорит он взволнованно. — Ви, я… не знаю, смогу ли это сделать.

Я поправляю табличку с именем Цезарио, пытаясь понять, как вести себя в этой ситуации.

— Себастьян, все нормально. Все в порядке. Тебе просто нужно сыграть один раунд, а потом, если все пойдет плохо… — (О, все точно пойдет плохо.) — Мы просто скажем, что у тебя пищевое отравление или что-то в этом роде.

Справедливости ради, он действительно выглядит так, будто ему плохо.

— О, боже, я весь потный, — бормочет Баш, доставая телефон. — Реально потный. Это чрезмерная потливость, Ви. Это потливость из-за стресса…

— Что ты делаешь?

— Пишу Оливии. Мне нужно, чтобы она отрепетировала со мной сцену, иначе я сейчас просто взорвусь…

— Что?

— Шекспир меня успокаивает, Виола! — кричит Баш, и, естественно, я не могу ему возразить. Как обычно, он выглядит так, будто хочет сказать что-то еще, но, к моему разочарованию, не делает этого. Он отворачивается, и я хватаю его за руку.

— Баш, послушай. — Вздыхаю. — Я знаю, тебе это не нравится — и я понимаю. Ты злишься на меня из-за всего этого…

— Правда? — Он прищуривается.

— Ну, ты не особо это скрывал, — бормочу я. Кажется, он вот-вот сорвется на меня, и так происходит уже несколько недель, если не больше. — И послушай, я знаю, что облажалась, — говорю уже более уверенно. — Я солгала тебе насчет Джека…

— М-м-м, — многозначительно протягивает Баш, и это похоже на хоровое пение.

— …и я была груба с мамой и вела себя странно с пастором Айком…

— Точно, — кивает он, как будто ставя галочку в своем мысленном списке.

— …и теперь вынуждаю тебя участвовать во всем этом неловком фарсе, — закатываю глаза, — но я действительно просто…

— Погоди, — Баш неожиданно вырывается из моей хватки, заставляя меня замолчать. — Ты правда думаешь, что дело в этом? Думаешь, я переживаю из-за того, что мне будет неловко?

— Я… — я замолкаю, силясь понять, где я могла ошибиться. — То есть, — пытаюсь отшутиться, — мои «мнимые преступления» против твоего хумуса явно преувеличены…

— Нет. Нет, подожди минутку. — Он разворачивается ко мне, складывая руки на груди, словно мы на ринге. — Ты правда не понимаешь, почему я расстроен?

«Ладно,» — вздыхаю я про себя, — «вот и все». Я думала, Баш уже смирился с тем, что я сделала — ведь это же Баш, и он явно находил всю ситуацию смешной, но, похоже, он все-таки решил устроить разбор полетов. — Баш, я знаю, что было неправильно говорить, что я — это ты, — виновато говорю я, разглядывая свои ноги. — Но клянусь, я просто…

— Забудь об этом, Ви, — прерывает он, и я, удивленная, поднимаю на него глаза. — Думаешь, меня это волнует? Что ты использовала мое имя? Притворялась мной? Серьезно? — Он фыркает с отвращением, будто ему даже в голову не пришло, что я могла такое подумать. — Это полная ерунда.

Я совершенно не понимаю, куда ведет этот разговор.

— Если это ерунда, тогда что…

— Ты серьезно? — Баш скрещивает руки на груди и хмурится так сильно, что я начинаю опасаться, что у него может начаться мигрень. — Неужели это настолько сложно для тебя?

Судя по всему, да, это сложно, хотя это никак не помогает моему настроению.

— Баш, — говорю я сквозь стиснутые зубы, — не мог бы ты перестать говорить загадками и просто объяснить…

— Все, чего я хотел, — внезапно взрывается Баш, — это чтобы ты пришла ко мне! Вот и все.

— Что? — Сначала я думаю, что ослышалась, но затем впадаю в замешательство. — Подожди, зачем я должна была к тебе прийти?

— За чем угодно, — бросает он на меня почти умоляющий взгляд. — Виола, ну серьезно. Ты разве не понимаешь?

Он мой брат, и по очевидным (генетическим) причинам я знаю его лицо, как свое собственное, но иногда он умудряется выглядеть настолько открытым и невозможно честным, что я не могу поверить, что мы вообще родственники.

— Тебе было больно, — говорит он, опуская руки в знак беспомощной капитуляции. — Тебе было больно, и ты могла бы мне сказать. Я бы был рядом с тобой. Я пытался быть рядом с тобой, Виола, так много раз!

— Я…

Мне нечего ответить. В голове всплывают непрошеные воспоминания, словно внезапная смена тональности, за которой следует монтаж событий последних трех месяцев.

(Баш подбадривает меня из-за группы ConQuest.)

(Баш спрашивает, все ли у меня в порядке после RenFaire. После Антонии.)

(Баш пытается заставить меня поговорить о моих чувствах.)

(Баш прощает мне мои ошибки, не колеблясь ни секунды.)

(Баш рядом со мной, даже когда я его отталкиваю.)

(Баш принимает меня. Баш верит в меня. Баш придумывает квест вместе со мной. Баш заставляет меня смеяться, когда я не хочу даже улыбаться.)

(Баш сидит со мной в машине, говоря, что я достойна любви, что я достойна того, чтобы меня любили. Что я нечто большее, чем просто крутая.)

— А знаешь, что самое ужасное? — спрашивает Баш, его разочарованный и усталый взгляд делает мое осознание еще более болезненным. — Я понимаю, ты считаешь людей отстойными, Ви, но это не должно было затронуть меня. Понимаешь? — Он качает головой, и мне становится невыносимо тяжело. — Ты ведешь себя так, будто ты всегда одна, но это не так. Ты никогда не была одинока. Просто ты не хотела принять то, что я всегда тебе предлагал.

Я сглатываю, чувствуя, как что-то горячее начинает колоть глаза, угрожая прорваться наружу.

— Но это… — Баш размахивает рукой в сторону сцены из «Двенадцатого рыцаря», словно вдруг вспомнил о насущной проблеме — моих деспотических планах. — Это использование меня, Ви. Ты просто используешь меня, и я…

Он снова качает головой, словно уже все потеряно. А затем, без дальнейших объяснений, просто уходит.

— Баш, подожди. — Мой голос почти ломается, когда он направляется к выходу спортзала. — Баш! — беспомощно кричу я ему в спину.

Мои слабые попытки остановить его проваливаются, как и следовало ожидать. Да и что бы я ему сказала, если бы он все-таки задержался, чтобы меня послушать? Ведь он наверняка понимает, что у меня нет правильного ответа.

— Черт, — шепчу я, морщась от чувства вины.

Потому что, конечно же, он прав. Я действительно никогда не была одна. Баш неоднократно напоминал мне, что мы буквально «соседи по утробе», доводя этим до белого каления. Почему же я решила, что должна справляться со всем сама? Даже если он не смог бы решить мои проблемы, он всегда был рядом. И я принимала это как должное.

Меня пронзает осознание собственной эгоистичности. Потому что я использовала его личность и его самого, но так и не признала правду: он отдал бы мне все — что угодно — если бы я просто попросила.

Прямо перед тем, как Баш исчезает за дверью, я замечаю пятно пота у него на спине и понимаю, что официально стала худшим человеком на свете. Это явно из-за стресса, но что мне теперь делать?

Я вздыхаю. Хорошо хоть, что я отправила Джека разбираться с пиццей. Что бы ни случилось, я смогу это исправить. Я всегда справляюсь.

— Все в порядке? — слышу я голос и тут же вздрагиваю.

Слишком поторопилась с выводами.

Хорошо, что это не Джек, то есть — не худший вариант. «Но и не лучший,» — подсказывает маленький укол боли в груди, поскольку за моей спиной стоит Антония.

Похоже, ее пригласили помочь с проекторами, что вполне логично — раньше мы вместе занимались подобными вещами.

— Я в порядке. Все отлично, — я отворачиваюсь и собираюсь протиснуться мимо нее, притворяясь, что у меня есть какие-то срочные дела, но она меня останавливает.

— Ви, я просто… — запинается Антония, покусывая губу. — Мы можем поговорить?

Она выглядит обеспокоенной. Нет, скорее грустной. Как будто я ей действительно нужна, и это сигнал-SOS. Прошлая я не смогла бы его проигнорировать.

Часть меня отчаянно хочет сказать «нет». Не часть, а вся я, если честно.

Но при этом я знаю, что макаю картошку фри в шоколадный молочный коктейль и ем кукурузные конфеты с крендельками потому, что Антония обожает сочетание сладкого и соленого. Может, она начала слушать поп-музыку 70-х из-за меня, но я полюбила фильмы студии Ghibli благодаря ей. Я поехала на MagiCon лишь потому, что она уговорила меня, и согласилась на прослушивание в Renaissance Faire, потому что она пообещала, что тоже пойдет, если я пойду. Мне никогда не было страшно носить экстравагантные костюмы или даже баллотироваться в школьный совет, потому что Антония говорила, что я справлюсь. Все, что я люблю — или любила, — несет ее отпечаток. И даже если мне пришлось провести большую часть этого семестра без Антонии, она все еще со мной. Она оставила след в том, кто я, что делаю и куда иду. И как бы мне ни хотелось сжечь этот мост и перестать чувствовать себя ничтожной из-за того, как она меня бросила, на самом деле я не хочу быть той, кто причинит ей боль.

— Да, конечно, — я взмахиваю рукой. Она кивает, и мы идем по периметру спортзала.

— Итак, эм, — она складывает руки, — случилась странная вещь с Мэттом.

— Мэтт Дас?

— Да. Он, э-э. Он как бы… подталкивал меня. Ну… — Она смотрит виновато. — Давил на меня.

— Ты имеешь в виду, как…? — Кажется, я уже знаю, чем закончится эта история; это версия похожей ситуации, о которой я пыталась рассказать ей несколько месяцев назад. Но, как бы ни было приятно оказаться правой, я искренне надеюсь, что для нее все закончилось иначе.

— Да, — неловко подтверждает она. — И это было не то, что я… То есть, скорее дело было в том, как он отреагировал, когда я…

Она запинается, ее щеки краснеют.

— Сказала «нет»? — предполагаю я, потому что, к сожалению, уже знаю, как все могло быть.

— Да, — поспешно выдыхает она. — Он вдруг стал таким злым, словно я не дала ему что-то, что он… — Еще одна пауза.

— Заслужил? — подсказываю я.

— Да. — Теперь ее голос звучит более уверенно. — Как будто, раз он был ко мне добр, то…

— Ты ему должна?

— Да! И потом он сказал… — Ее щеки снова розовеют. — Он сказал, что, может, я такая же стерва, как ты, а я ответила…

На этот раз я не заполняю пробелы за нее.

— Я сказала, что хотела бы, чтобы это оказалось правдой, потому что ты намного раньше меня поняла, какого рода человек он на самом деле, — заканчивает она резко, затем останавливается, как будто ожидая моей реакции.

Тем временем люди начинают постепенно заполнять спортзал, приходя на мероприятие. Я киваю в сторону двери, предлагая выйти на улицу, и мы молча выходим, ощущая на себе холодные порывы ветра.

— Думаю, я хотела сказать, что мне жаль, — признается она.

Я жду, пока что-то произойдет. Пока земля под ногами сдвинется, наверное. Жду триумфа или подтверждения от Вселенной, что я всегда была права, но даже на фоне признания Баша, единственное, что я чувствую в этот момент, — это… облегчение.

Не просто облегчение. Катарсис. Как будто вдруг — наконец-то — я могу отпустить боль и начать дышать по-настоящему.

— Мне тоже жаль, — говорю я искренне.

Она благодарно улыбается.

— Но теперь, наверное, все по-другому, да?

— Думаю, да, — отвечаю, засовывая руки в карманы куртки.

— Понятно. — Она пристально смотрит на один из множества цветочных вазонов, а я разглядываю свои ботинки.

— Но ведь «по-другому» не обязательно означает «плохо», правда? — тихо спрашиваю я.

Краем глаза вижу, как она мельком смотрит на меня.

— Лариса Хайброу произносит заклинание исцеления дружбы, — говорит она.

— Астрея Старскрим получает критический удар, — слегка улыбаюсь я.

Мы поворачиваемся друг к другу лицом.

— Итак, что не так с Башем?

— О, боже. Эм… Это долгая история. — Я легко могла бы соврать и сказать, что «это же Баш», но эта тайна уже достаточно мучила мою совесть. — Ну, возможно… что-то происходит. Между мной и Джеком Орсино

— Да это, кажется, уже вся школа знает, — говорит она, и я закатываю глаза.

— Да, но… ты же знаешь, что я играю в «Двенадцатого рыцаря»?

— Конечно.

— Думаю, я никогда не упоминала, что играю за мужского персонажа. То есть, за рыцаря-мужчину по имени Цезарио.

— Ага. — Она наклоняет голову. — Ну, это логично.

— Верно. Ну… — Глубокий вдох. — Джек тоже играет. С Цезарио. — Я прочищаю горло. — Который — это я. Но и не я.

— О, боже. — Ее глаза расширяются. — Он не догадывается, что это ты? Совсем?

— Он понятия не имеет. И вот он записал Цезарио на этот турнир, так что…

Она смотрит на меня пустым взглядом, ожидая продолжения. Я вздыхаю:

— Ну, мне нужно было что-то сделать, правда? Я должна была найти парня, который мог бы побыть Цезарио в реальной жизни…

— О, боже, — снова говорит она, поднося ладонь ко рту. — Так ты пытаешься выдать Баша за себя?

— Да. — Я морщусь, и она хмурится.

— Но Баш ведь, типа, катастрофа в играх. Он безнадежен.

— Да.

— Почему ты вообще…?

— Временное помешательство.

— Ух ты, — говорит она, присвистывая. — Тебе, должно быть, очень нравится Джек, да?

— Я не… — Но я останавливаюсь, потому что в ее взгляде читается: «можешь не пытаться врать, я и так все вижу». Это бесит, но я вновь ощущаю облегчение.

И я действительно очень скучала по подруге.

— Не знаю, что на меня нашло. Наверное, головой ударилась.

Она закатывает глаза и пожимает плечами:

— Я все время говорила, что он очень горячий.

— Это не… не имеет никакого отношения к делу, — возражаю я.

— Правда?

— Я имею в виду…

— АГА!

— Слушай, — перебиваю я, пока она не сделала еще хуже. — Мне просто нужно помочь Башу пройти через это, а потом… не знаю. — Пинаю тротуар. — С Джеком бы все в любом случае развалилось рано или поздно. Я — это слишком я, а он слишком — он.

— Кажется, ему нравится, что ты именно такая «ты», — иронично замечает Антония. — И вопреки тому, что некоторые говорили в порыве гнева, ты… не такая уж плохая. Вообще-то, ты мне всегда нравилась.

— Пока один парень не изменил твое мнение?

Она издает стон:

— Ладно-ладно, не лучший мой ход, я понимаю. И это было не…

— Я знаю, что не из-за этого. — Не из-за парня. По крайней мере, не в классическом смысле.

— Тебе не нужно постоянно отталкивать людей, Ви, — она смотрит на меня в упор. — Не нужно предполагать, что люди уйдут.

— Ты ушла.

— Ты меня вытурила. И в любом случае, я же вернулась, верно? Люди возвращаются.

— Он будет в бешенстве, — вздыхаю я.

— Да, наверное.

— Я заслужила это.

— Заслужила. Но разве он когда-нибудь просил тебя быть тем, кем ты не являешься? Потому что если просил, то он того не стоит. А если не просил, то я не понимаю, почему ты не можешь быть собой.

Я собираюсь ответить, но меня кто-то окликает.

— Ви? — Я оборачиваюсь и вижу, как Оливия высовывает голову из спортзала. — О, прости, — она замечает, что мы с Антонией разговариваем. — Хочешь, я дам вам минутку, или…?

Антония пожимает плечами:

— У нас полно времени. Может, встретимся на каникулах? Группа по ConQuest распалась: Леон и Дэнни Ким всем действовали на нервы. Так что, если захочешь снова поиграть …

— Да, может быть. — Я киваю, и она отходит в сторону, бросив Оливии задумчивую полуулыбку, прежде чем вернуться в спортзал. За то время, что я была здесь с Антонией, зал постепенно заполнился людьми. Я уже слышу слабый гул проектора и музыку из «Двенадцатого рыцаря». Через микрофон звучит голос Джека, и вместо того чтобы успокаивать, он вызывает у меня чувство, словно время стремительно бежит к какой-то точке невозврата. В груди тикает, словно перед взрывом.

— Это выглядело многообещающе, — комментирует Оливия, взглянув на Антонию через плечо. — У вас все в порядке?

— В процессе. Что происходит?

— О, это все Баш, — она морщится. — Он просто… сходит с ума.

— Да, я знаю, — отзываюсь я с такой же гримасой. — Поверь, знаю.

— Он как бы рассказал мне всю историю, — добавляет она и быстро продолжает: — Но я не осуждаю. Знаешь, я тоже врала, так что понимаю. Но мне кажется, что тебе стоит услышать кое-что, что однажды сказали мне, когда я чувствовала себя не в своей тарелке.

Она бросает на меня понимающий взгляд, и я смиренно пожимаю плечами:

— Ладно, говори.

— Ты когда-то сказала мне, что если я решу быть собой, то не буду одинока, — произносит она просто. — И тебе тоже не придется.

«Но», — думаю я с тоской. (Плюс тысяча неубедительных оправданий, которые сдерживали меня неделями.)

— Это немного другое, когда речь идет о чувствах другого человека, — возражаю я.

— Да, но лучше запоздалая правда, чем очередная своевременная ложь, верно? — напоминает она. И я снова думаю: как же мама была права насчет отношений с людьми. О том, как важно прощать и впускать их в свою жизнь. С каждым днем я понимаю это немного больше, как будто что-то медленно пускает во мне корни.

Потому что какую бы боль ни принесла мне любовь, я бы не отказалась от нее ни на секунду. Ни на один иррациональный удар моего алчного сердца. Даже если я совершила ошибки с Башем, Антонией и особенно с Джеком, еще не поздно сделать все по-другому.

Потому что Джек Орсино думает, что это я помогла ему, но на самом деле, я могу сделать нечто большее.

Я позволю ему помочь мне.

— Ладно, — вздыхаю я. — Хорошо.

Оливия улыбается своей ослепительной чирлидерской улыбкой и ведет меня в спортзал.

— Вот это Ви Рейес, которую я знаю, — говорит она и сжимает мне плечи.

Джек предложил провести тестовый раунд перед турниром, чтобы остальные могли лучше разобраться в игре. Я вхожу в зал как раз вовремя, чтобы увидеть, как он с недоумением смотрит на Баша, которого разгромили, а тот, не отрываясь, уставился на клавиатуру.

Смотреть на брата-близнеца, который выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, — достаточно веская причина, чтобы вмешаться. Вот прямо сейчас.

— Эй, — игнорируя любопытные взгляды окружающих, я подхожу ближе и касаюсь его плеча. — Давай. Я сделаю это.

Джек хмурится, и я стараюсь не встречаться с ним глазами.

— Что? — хрипит Баш.

— Давай, ты уже бледный как привидение.

— И помни обо мне,¹⁰² — тяжело вздыхает Баш, не упуская шанса добавить немного драмы.

— Серьезно, Гамлет? Я знала, что ты выберешь трагедию. — Я снова подталкиваю его локтем. — Я поняла, Баш. Спасибо.

Взгляды, которыми мы обмениваемся, я знаю всю свою жизнь — это драгоценные «прости меня» и «я тебя прощаю», а еще «я люблю тебя» и «я знаю».

Ему не приходится повторять дважды. Он неуклюже поднимается с кресла, спотыкается на лестнице и устремляется прямо к Оливии. Остальные участники турнира — в основном парни — хмурятся, начинают шептаться, но мне все равно. Я спокойно сажусь в кресло Баша, чтобы занять место Цезарио напротив Джека, который смотрит на меня c подозрением.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

Я переставляю клавиатуру под себя, регулирую стул. На экране мигает мой аватар Цезарио, ожидая начала игры. Это момент истины.

Настоящая я. Наконец-то больше никаких секретов.

— Прости, — говорю я Джеку. — Надеюсь, ты дашь мне возможность объясниться.

Он моргает. В его глазах мелькает осознание, а затем они сужаются. Если он еще не все понял, то скоро поймет. Я знаю, что замешательство плавно перерастает в чувство, что его предали, так же как знаю, что этот день будет долгим и тяжелым.

Но в кои-то веки я ничего не скрываю, и это приятно. Насколько это вообще может быть возможно в ситуации, когда я уверена, что я вот-вот его потеряю.

— Готов? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня так, будто видит впервые.

— Давай сыграем, — говорит он ровным голосом и кликает на «Старт».