Двенадцатый рыцарь

4

Отзвук предсмертного крика³⁸

Ви

Проснувшись в субботу, я по привычке первым делом лезу в соцсети, чтобы узнать последние новости о новом сезоне «Войны Терний». Натыкаюсь на интервью с Джереми Ксавьером и на несколько анонсов, обещающих «невероятный поворот», хотя сложно сказать, что бы это могло значить. Смерть персонажа? Возможно. Надеюсь, это не Цезарио. Кстати, на днях я написала целый тред о том, что злодеи-мужчины всегда получают самые сложные сюжетные арки искупления в отличие от женщин. (Но это не значит, что их не убивают в конце.)

Я отметила свой любимый блог о поп-культуре — Monstress Mag, который ведут женщины, но, увы, ни лайков, ни ретвитов от них не получила. Не то чтобы мне так уж нужно внимание, но было бы неплохо, если бы меня воспринимали всерьез. Ведь высказывания о фэнтези по-прежнему в основном исходят от ностальгирующих фанбоев³⁹, поддерживающих своих проблемных фаворитов и не использующих критическое мышление. И если в мире «Двенадцатого рыцаря» мне легко быть Цезарио, то в реальной жизни все куда сложнее. Я имею в виду… Здесь, в диких джунглях социальных сетей, c моим настоящим лицом, мне нужен весь арсенал интерсекционального феминизма.

Пролистывая ленту, я замечаю, что Антония не лайкнула мой твит, но… Ладно, это нормально. Мне не нужны показные лайки. Однако я продолжаю прокручивать ленту и вижу, что она лайкнула что-то другое:

«неужели только мне кажется что в фандоме ВТ⁴⁰ полно слишком зацикленных людей? типа просто посмотри другое шоу лол это не так уж сложно.»⁴¹

Она… она что, подначивает меня твитом⁴²?

Нет, скорее всего, нет. Она бы так не поступила; к тому же, это всего лишь лайк. Уж я-то отлично знаю, что под каждым постом о «Войне Терний» найдется какой-нибудь хейтер Цезарио или чувак, утверждающий, что главная героиня Лилиана — Мэри Сью, а это, по сути, кодовое слово для «я не уважаю женщин». И что с того, что героиня «нереалистична»? А как насчет существования всех мужчин-супергероев из комиксов? Как насчет каждого «избранного»? Честное слово, тайна. Возможно, именно на это Антония и злилась.

Возможно.

В любом случае, как бы мне ни хотелось порубиться в «Двенадцатого рыцаря», мне уже пора вставать. Выходные всегда утомляют, особенно в начале года, когда в нашем регионе заканчивается RenFair. Как у несовершеннолетних, у нас неполные рабочие смены, но Баш всегда встает рано. Он считает, что нужно «опережать солнце».

— ВИ! — орет он, привычно стуча по моей двери. — У ТЕБЯ ДЕСЯТЬ МИНУТ!

Остаток утра я провожу, пытаясь быстро впихнуть в себя хоть что-то из еды и собрать вещи: ботинки, пояс, удобную кожаную сумку, аутентичную металлическую кружку, носки, «панталоны» (читай: леггинсы), рубашку, корсет, нижнюю юбку, верхнюю юбку, капюшон… о, и солнцезащитный крем, потому что не все должно быть исторически достоверным. Все это происходит до того, как Баш, почти в истерике, запихивает меня в машину.

— Может, расслабишься? — ворчу я, но он подталкивает меня и жестом подзывает Антонию, спешащую к машине, веля ей садиться на заднее сиденье.

Отлично, это избавляет меня от необходимости обращать на нее внимание. Баш болтает про репетиции пьесы и весело препирается с Антонией по поводу декораций, а я просто отключаюсь, утопая в волнах альтернативного рока 80-х.

Обычно, как только мы оказываемся на ярмарке RenFair, реальность словно исчезает. Огромный парк в глуши волшебным образом превращается в копию Англии эпохи Елизаветы — не Лондон с его дворцами или мрачный Тауэр, а жизнеутверждающую версию северных деревень с актерами в костюмах, искусно расписанными домиками с соломенными крышами и деревянными лавками, простирающимися до самого горизонта. Это похоже на путешествие во времени в идеализированную эпоху буколической⁴³ простоты, но в версии, где люди, вроде нас, действительно играют роли, а не являются, ну вы понимаете. Колонизированными.

Сразу после входа на ярмарку вас окружает причудливый волшебный лабиринт: торговые палатки с медовухой и индюшачьими ножками, стенды с крыльями фей и эльфийскими ушами, гадания на таро и татуировки хной, действующая кузница, зачарованные сады, сцены в стиле театра «Глобус» и нескончаемые ряды с лавками ремесленников. Где еще можно увидеть, как рыцари устраивают бутафорские дуэли без малейшего намека на свою драгоценную подростковую апатию⁴⁴? RenFaire — яркий, красочный, живой, а главное — бесстрашный и беззастенчивый фестиваль. Это словно тематический парк развлечений для тех, кто любит историю и мечи.

Баш — самый молодой участник труппы импровизаторов под названием «Фейкспир», и ему почти всегда достаются роли абсурдно смешных злодеев. Я не актриса, но разношу безалкогольные напитки, общаюсь с гостями, слежу за представлениями (включая постановки Баша) и хлопаю в нужные моменты. У меня репутация ответственного человека, поэтому ко мне обращаются, когда нужно помочь с билетами или сбором средств. Тем не менее, чем бы я ни занималась в день ярмарки, меня это полностью устраивает. В эти жаркие, пропитанные потом последние выходные лета я играю в фэнтези-игры, время от времени фотографирую невероятные косплей-костюмы, идеи которых пригодятся мне позже, на осеннем MagiCon.

Однако сегодня я напряжена, и впервые мне кажется, что магия RenFaire на меня не действует. Я никак не могу избавиться от мысли, что что-то не так, и это ощущение лишь усиливается, когда я сталкиваюсь с теми, кто мне неприятен.

— Эй, Виола! — радостно окликает меня один из членов гильдии. Ему около двадцати, и во время ярмарки он называет себя Перкин, хотя на самом деле его зовут Джордж, что куда более исторически уместно. (Еще один человек, не стоящий внимания, как и многие другие в моем обширном списке социальных контактов.) — Прекрасное утро, не правда ли?

— Уже три часа дня, — бормочу я, отворачиваясь, чтобы не встречаться с ним взглядом. Он всегда стоит чуть ближе, чем нужно.

— Вижу, настроение как всегда на высоте. Прибереги для меня улыбку, — подмигивает он, и, к счастью, исчезает. Он всегда такой — постоит пару минут, подразнит меня, а затем понимает: я хочу, чтобы он ушел.

Позже, когда я приношу воду для участников соревнований по стрельбе из арбалета, метанию топоров и копий, которые находятся на солнце без укрытия (уж поверьте, крыши над ними ставить бесполезно, а учитывая их копья — еще это рискованно), он снова ко мне привязывается:

— Где же твоя улыбка, Виола?

Я показываю зубы в неискренней ухмылке, и он смеется:

— На днях кому-то придется тебя укротить, — заявляет он.

Хотя он произносит это с игривой интонацией, я напрягаюсь. В его словах сквозит зловещий подтекст, особенно если задуматься, что они могут означать на самом деле.

— Укротить меня?

Двое членов гильдии неподалеку от него хихикают, напоминая, что я здесь одна и в явном меньшинстве. В этот момент я осознаю, что рядом нет никого, кому бы я могла доверять, и быстро отворачиваюсь, собираясь уйти.

— Эй, куда это ты? — Джордж протягивает руку и легко касается моего плеча. Я вздрагиваю. — Боишься своих чувств, Виола? — поддразнивает он.

— Отпусти меня, — я резко выдергиваю руку и отталкиваю его. Возможно, даже слишком сильно. Он пожимает плечами и снова смеется, обмениваясь взглядами с остальными, как будто это я веду себя неадекватно.

— Ты же знаешь, что мы просто играем, девчонка, — теперь Джордж говорит с шотландским акцентом, который у него хорошо получается, и, надо сказать, большинство актеров это просто обожают. Слово «игривый» действительно ему подходит, и, похоже, другим его шутки кажутся безобидными.

К примеру, Антонии, показавшейся из-за угла. Хотя я должна была почувствовать облегчение, на самом деле мне становится только хуже, когда вижу, как она улыбается Джорджу.

— О, привет, Джордж, — говорит Антония, и он кланяется ей.

— Миледи, — с ухмылкой произносит он.

— Милорд, — Антония улыбается той самой улыбкой, которой обычно выманивает лишнюю порцию соуса у курьера из тайского кафе. Затем она переводит взгляд на меня: — Все нормально?

Я открываю рот, чтобы ответить, но Джордж перебивает:

— Леди ранила меня, как всегда, — подмигивает он. — Но мы же друзья, верно?

Они с Антонией смеются, а я наблюдаю за этим, будто в замедленной съемке. Не могу точно объяснить, что творится внутри, но ощущение такое, словно что-то внутри меня что-то холодеет, разрастается, а после рвется на части.

Во мне снова поднимается гнев, острый и едкий.

— Мы не друзья, — говорю я ему. — И если не хочешь, чтобы я подала на тебя жалобу, оставь меня в покое.

— Ого, Ви, — говорит Антония, нахмурившись, словно я специально испортила ей веселье. — Что-то случилось или…?

— Ничего, — его улыбка застывает на месте. — Понял, Ви. Моя вина. Никогда не знаешь, кто способен оценить шутку.

Тревога в моей груди пускает корни, расцветает и тут же начинает гнить. Я резко отворачиваюсь, сославшись на необходимость принести что-то для Баша.

— Извини ее, — тихо говорит Антония, когда я отхожу. — Она просто такая.

Я уже почти скрываюсь из виду, но вдруг останавливаюсь, как будто меня ударили под дых.

— Не беда, — отвечает Джордж. — Виола славится своей… несдержанностью.

— Да уж, можно и так сказать, — Антония смеется, и у меня скручивает живот.

— Ей повезло, что у нее есть такая подруга, как ты, — добавляет Джордж.

— Ой, перестань, — Мне не нужно смотреть, чтобы понять, что Антония снова улыбается своей фирменной улыбкой. — Как вам ярмарка?

Они продолжают болтать, а я спешу прочь, ощущая, как боль постепенно превращается в тошноту.

Она извинилась за меня?

Я просто «такая»?

Конец лета на RenFair должен был стать чем-то веселым. Парад! Мы поднимаем тосты с индейкой за наш успех! Мы притворяемся, что сражаемся друг с другом на мечах! Мы фотографируемся вместе и обещаем быть на связи, хотя через неделю все сведется к мемам в группе на Facebook, которые выкладывает взрослый мужик по имени Кевин.

Но вместо радости к концу дня я ощущаю лишь пустоту и тошноту, словно кто-то воткнул мне нож в спину. Однако если я попробую объяснить это вслух, это прозвучит совсем не так. Как и в случае с Мэттом Дасом и остальными членами нашей группы ConQuest: я всегда кажусь той, кто портит всем настроение, а Антония — той, кто умеет быть милой. Умеет нравиться людям.

Вот только… почему? Почему она так поступает? Ей ведь тоже приходится слышать от парней те же неуместные шутки, что и мне, и читать те же мерзкие комментарии в интернете. Мы с ней находимся в одних и тех же условиях, так почему она не понимает, что ненормально, когда люди ведут себя так, будто я нечто, что они имеют право контролировать? Улыбнись, Ви, тебя нужно укротить…

— Ты в порядке? — спрашивает Баш, когда мы садимся обратно в мою машину.

— Да. — Я сглатываю и сажусь за руль. Антония ведет себя так, словно все в порядке. Она вынимает мой телефон из зарядки и подключает свой, что в обычный день меня бы не задело, но сейчас это как соль на рану.

— Круто, конечно, продолжай, — саркастично бормочу я.

— Что?

— Ничего.

Когда мы наконец доезжаем до дома, Баш сразу выпрыгивает, потому что его социальный календарь, как и всегда, требует, чтобы он был где-то через десять минут или и того меньше.

— Ты сможешь меня отвезти, правда? — выкрикивает он на ходу.

— Не задерживайся, — кричу я ему вслед. Мне нужно срочно избавиться от этих шароваров.

— А после ты отвезешь меня домой? — спрашивает Антония с заднего сиденья. — Не хочу идти пешком.

О, прекрасно.

— Рада быть твоим водителем, — бормочу я.

Она ловит мой взгляд в зеркале заднего вида.

— Ладно, а это сейчас что было?

— Что?

— Мой дом, вообще-то, в двух кварталов отсюда, Ви. Если это так трудно, я пройдусь.

— То есть, если я предложу тебе пройтись, я буду стервой, да? — спрашиваю я, чувствуя, как по коже расползается раздражение. — Даже после долгого дня, когда я просто хочу вернуться домой и переодеться?

— Эм, ты не единственная, у кого был длинный день, — она хмурится.

— О, конечно, как я могла забыть. — Я чувствую, как злость выходит из-под контроля. — Ты ведь целый день была занята важным делом — успокаивала тех, кого я якобы терроризировала.

— Ух ты, — она выпрямляется и открывает дверь машины, покачивая головой. — Похоже, у тебя и правда сегодня дурное настроение.

— Интересно, с чего бы это, — бормочу я себе под нос.

Она делает шаг, как будто собирается уйти, но затем передумывает и останавливается возле моего окна.

— Я тебе не враг, Ви.

«Но ты мне и не союзник», — с горечью думаю я. Злость снова вспыхивает внутри, а затем оседает, превращаясь во что-то еще более тяжелое.

— Я просто устала, — говорю я ей. — Раздражена. На нервах.

— Может, стоит попробовать быть немного добрее? — предлагает она игривым тоном, но все, что я слышу, — это пассивно-агрессивное напоминание о том, что она сожалеет. Она будто бы извиняется, но, конечно же, не передо мной. Она извиняется за меня. Извиняется за то, что я такой ужасный человек. За то, что не может меня изменить. За то, что она вообще со мной дружит. — Может, часть твоего стресса исчезла бы, — добавляет она, — если бы ты просто позволила людям быть собой, не угрожая на них пожаловаться.

Я открываю рот, чтобы возразить, что это была не угроза, но понимаю: даже если я и подам жалобу на Джорджа, ничего не изменится. Он ничего «такого» не сделал — вот и вся суть. Как он это называл? Шутка, да? А настоящая шутка в том, что стоять слишком близко или игнорировать слово «нет» — это даже не преступление. Это просто… «парни — есть парни». Не уверена, что смогла бы объяснить это лучше, чем просто сказав: «он доставляет мне дискомфорт».

Но мне казалось, что хотя бы моей лучшей подруге не нужно ничего объяснять.

— Увидимся завтра? — говорит она с улыбкой.

Прежде чем я успеваю ответить, из дома вылетает Баш, крича так, будто я его личный водитель.

— Поехали! — командует он, слегка подтолкнув меня.

— Извини, Антония, мне надо…

— Ничего страшного. До встречи! — кричит она нам обоим.

Я выезжаю с подъездной дорожки, и она машет нам вслед. Видимо, все в порядке.

(Ведь все в порядке, да?)

Джек

— Итак, колено, — говорит доктор Барнс. — Повреждение очень серьезное: разрыв передней и задней крестообразной связок, мениска — полный набор. Я сделал все, что мог, но потребуется время, прежде чем мы сможем начать реабилитацию.

Я отключаюсь, пока он говорит о шести неделях на костылях, о том, что полное восстановление займет восемь, а то и двенадцать месяцев, и о трудностях с возвращением подвижности, учитывая состояние колена. Хорошая новость заключается в том, что я молод и здоров, а также у нас есть отличная физиотерапия и нет причин, по которым трансплантат не сможет прижиться. Он говорит, что важно сохранять оптимизм и не торопиться, если я хочу снова нормально использовать колено не только для футбола, но и для повседневной жизни: ходьбы, бега, любых активных упражнений.

— Я не могу предсказать будущее, но если ты будешь работать, то пожнешь плоды. Джек, я знаю, что это очень сложно. Твои мама и папа полностью тебя поддерживают, мы уже обсудили с Эриком график твоих занятий, и, честно говоря, не переживай из-за этого, сынок. Это просто жизнь.

Я моргаю и перевожу взгляд с доктора Барнса на отца.

— Могу ли я по-прежнему ходить на тренировки с командой? — спрашиваю я.

Доктор Барнс понимает, что я не прошу о чуде. Я просто хочу быть рядом с командой как их капитан. Как выпускник. Я прошу: пожалуйста, не отнимайте у меня все, не сейчас. Не вот так, одним махом.

— Джек, — начинает моя мама со страдальческим выражением лица, но отец качает головой, отчего она замолкает.

— Конечно, — говорит он, а доктор Барнс опускает взгляд на свои руки. — Конечно.

— Чувак, — говорит Ник, приехавший навестить меня через несколько дней после операции. — Ты выглядишь…

Он бросает взгляд на крошки на моей рубашке, которых там предостаточно. Я ем чипсы на диване, где теперь сплю и практически живу, поскольку подниматься по лестнице в спальню на костылях мне слишком тяжело.

— Ты неважно выглядишь, брат, — констатирует он с сочувствием.

— Я в порядке. — На самом деле это означает, что я чертовски зол и полон обиды. Я не знаю, каким, черт возьми, будет мое будущее. Моя девушка отвечает лишь на каждое третье сообщение, и, похоже, она делает это нарочно. Сегодня утром Ви Рейес написала мне черт знает что о встрече выпускников. Единственное, что радует — она, похоже, так же несчастна, как и я. Но неважно, насколько отстойна загадочная жизнь Ви, у меня есть мама, которая говорит о возможных специализациях так, будто моя футбольная карьера закончена. И в то же время отец присылает мне множество cтатей с исследованиями о разрывах крестообразных связок, словно это всего лишь временное явление.

«Иллирия все равно даст тебе шанс», — говорит он, — «если ты просто покажешь им, что c тобой все в порядке. Если ты захочешь вернуться, то просто вернешься». Видеть и воплощать, восклицательный знак! Просто представь, что ты не прикован к дивану — это же так просто! Заставь себя подняться, Джек, даже если каждое движение дается с трудом! Даже если все, чем ты был раньше, исчезло!

Но вслух я говорю:

— Не знаю. Мне скучно.

— А-а, — облегченно кивает Ник, поскольку я не сказал чего-нибудь более мрачного. По всей видимости, я ответил правильно. И вообще, это правда. Прошла всего неделя, а меня уже тошнит от сериалов на Netflix, да и домашку долго не поделаешь, иначе просто сойдешь с ума. Прямо сейчас я должен быть на поле, но поскольку о футболе не может быть и речи, а с Оливией все непонятно, большая часть моих обычных занятий отпала.

— Я так и думал, — говорит Ник. — Где твой ноутбук?

Я напоказ роюсь в карманах и нахожу его под диваном.

— Вот. Только не говори, что это порнуха.

— Не обещаю, — усмехается он, открывая новое окно браузера и набирая что-то на незнакомой странице входа в систему.

— Как школа? — спрашиваю я, пока жду, пытаясь не хандрить и сделать так, чтобы этот визит стоил его времени.

— Нормально. Уроки скучные, — говорит он.

— Тяжело?

— Вроде того. Это все GE⁴⁵, так что… — Он пожимает плечами. — Да-а…

— Уже познакомился с кем-нибудь интересным?

— Сосед по комнате нормальный. Пара ребят в общаге вроде прикольные. Ладно, вот оно. — Он делает паузу, колеблясь. — Только знаешь, это… — Снова прерывается. — Не говори никому, ладно?

— Это все-таки порнуха, да? — я театрально вздыхаю, и Ник бросает на меня взгляд.

— Просто пообещай, ладно?

— Слишком поздно, я уже веду прямую трансляцию нашего разговора, — говорю я, непринужденно постукивая по экрану телефона.

Ник закатывает глаза.

— Точно, забыл, какое у тебя нынче чудесное настроение. Ладно, помнишь тот плей-офф, который я пропустил из-за тендинита?

Еще как помню.

— Да.

— Ты был занят, а я, как ты понимаешь, не мог двигаться, так что нашел вот это. — Он поворачивает ко мне экран.

— «Двенадцатый рыцарь» — читаю я с главной страницы, хмуро глядя на него. — Что это?

— Игра. Типа World of Warcraft или Final Fantasy, только намного круче.

— А-а, — говорю я, с трудом подавляя смех. — Неудивительно, что ты никому не хочешь рассказывать. С каких пор ты стал гиком?

— Был. Был гиком, — поправляет он, — И только потому, что у меня было много свободного времени, которое было нечем заполнить, как и у кое-кого, кого мы оба знаем. — Он с укором кладет ноутбук мне на колени. — Просто доверься мне, ладно? Это веселее, чем кажется. — Он усаживается на журнальный столик, чтобы мы оба могли смотреть на экран. — Для начала нужно создать персонажа.

Я молча смотрю на него c немым вопросом: ты серьезно?

Он поднимает бровь в ответ, что явно означает: а у тебя есть дела поважнее?

К сожалению, он выигрывает этот раунд. Я тяжело вздыхаю и сдаюсь:

— Моего… персонажа?

— Да, твоего персонажа. Вот, кликни сюда. — Он указывает на экран, и я прокручиваю галерею анимированных фигурок. — Можешь быть колдуном, магом, мифическим существом…

Я бросаю на него взгляд, пытаясь понять, шутит он или нет, но нет. Хотя мне хочется еще немного поддразнить его — ну серьезно, какое еще существо? — он явно просто пытается поднять мне настроение. Меньшее, что я могу сделать, — это отнестись к его попыткам серьезно.

— Кто лучше всего?

— Определенно рыцарь, — быстро отвечает он. Похоже, он рад, и я уже начинаю чувствовать себя чуть лучше. — Так у тебя больше навыков в боевом режиме или на разных аренах.

Если бы я только знал, о чем он говорит.

— Арены?

— Ты можешь участвовать в крестовых походах, искать реликвии и проходить серии испытаний или же сражаться с другими игроками. Типа как в «Войне Трений».

— Ты про тот странный телесериал? — Ви все время носит футболки c этим сериалом, так что можно не сомневаться в том, что это не для меня.

— Чувак. — Ник смотрит на меня c удивлением. — Ты что, не смотрел «Войну Терний»? Добавь это в список. Мы смотрим его следующим.

— Серьезно? — я издаю стон. Учитывая количество неловких откровений за сегодня, это уже мощная братская связь.

— Серьезно, — повторяет Ник бросает на меня еще один взгляд. — Доверься мне.

Уф.

— Ладно, — вздыхаю я. Ну, даже если этот сериал окажется отстойным, по крайней мере мне, во время его просмотра мне не придется сидеть наедине со своими мыслями. — Но он вообще нормальный?

— Братан, да, — энергично кивает Ник. — Я тоже сначала думал, что это глупость, но потом подсел, когда его смотрела моя сестра. Сначала кажется странным, но на самом деле он очень классный. Давай, заканчивай настройки, — добавляет он, указывая на экран. — Тебе нужен ник.

Я ввожу свой обычный ID — ГЕРЦОГОРСИНО12 — и выбираю цвета Мессалины для своих доспехов. Чувствую себя дураком, хотя я же играл в видеоигры раньше. Например, я зависаю в Madden, когда выходит новая версия. — Что-нибудь еще?

— Хочешь сначала сыграть тренировочный раунд?

— Неа. — Неужели это так сложно?

— Мужик, — он хлопает меня по спине. — Ладно, вставай в очередь на эту арену. Здесь нет длинного списка ожидания.

Я думал, что графика будет банальной, учитывая старинный шрифт на титульной странице, но на деле все выглядит довольно неплохо. В конце концов, замок есть замок.

— Где мы находимся в игре?

— Пока что в Камелоте, — говорит он. — Все начинается здесь. По-настоящему крутые битвы и задания — в других местах, типа Гауннеса или Камланна. Ты увидишь.

В углу экрана появляется окошко.

— Что это?

— О, кто-то пытается с тобой поболтать.

— Э-э… — Не очень-то мне это нравится.

— На большинстве арен лучше иметь союзников, — быстро объясняет он. — Сначала играешь в команде, а потом уже каждый сам за себя.

— А, понял. — Я набираю в чате что-то вроде «ладно, неважно». — И что нужно делать на арене?

— Сражаться, — он пожимает плечами. — Нужно разрабатывать стратегию, исходя из того, кто c тобой играет. Видишь? Вот здесь можно посмотреть, сколько у них осталось жизней и какие у них дополнительные навыки или реликвии? Вот у этого, — говорит он, указывая, — много очков фехтования, а у того, — он постукивает ногтем по изображению другого пепрсонажа, — есть дополнительные умения в рукопашном бою. Ты получаешь таланты по мере игры.

— Тут написано, что у кого-то есть… кулинарные навыки? — я прищуриваюсь, разглядывая значок с растением.

— Это травничество. Оно нужно для крестовых походов. Ну, для квестов, — объясняет он, когда я смотрю на него с недоумением.

— Зачем?

— Ну, чтобы выжить во время путешествия и не отравиться.

— Подожди. — Дикость. — Мне нужно есть в игре?

— Ты — это твой персонаж, — просто отвечает Ник, и я бросаю на него еще один взгляд. — Это странно, я знаю, — уверяет он меня со смехом, — но, эй, это помогает убить время. К тому же, если ты играешь против кого-то, кто забыл подкрепиться… — Он пожимает плечами. — Это просто больше похоже на настоящую игру, вот и все.

— Пожалуй, — я начинаю понимать, как это похоже на футбол. Найди свое место в игре, выживай благодаря навыкам. Побеждай за счет того, что у тебя больше предусмотрительности, чем у других. Не погибни. Не делай глупостей. Не получи травму. Не порви связку и не потеряй девушку в одну и ту же неделю. На секунду мой рыцарский аватар стал напоминать человека, которым я был раньше.

К тому же, признаюсь, я склонен к соперничеству вне зависимости от обстоятельств. Технически ставки не имеют значения. Наши семейные вечера за игрой в скрэббл становились такими напряженными, что мама в итоге отдала все настольные игры няне.

— Ладно, как мне драться? — спрашиваю я у Ника, когда экран сменяется, и меня впускают на арену, на которую мы занимали очередь.

— Поначалу, вероятно, у тебя будет получаться дерьмово, — говорит он, — но потом разберешься. Меч взял?

— Эээ… — Вот он. — Да.

— Ладно, — Ник наклоняется вперед. — Погнали.

— Выглядишь уставшим, — говорит физиотерапевт Эрик, пока меня осматривает. Учитывая, что я вчера засиделся допоздна, играя в «Двенадцатого рыцаря», это неудивительно.

— Ты уверен, что c тобой все в порядке?

— Разве я стал бы тебе врать? — отзываюсь я c раздражением в голосе.

— Ну, да, наверное, — усмехается Эрик, но, к счастью, не настаивает. Он довольно молодой парень, один из бывших пациентов доктора Барнса, который играл за «Каролину», а потом получил степень по кинезиологии. Сейчас он работает ассистентом физиотерапевта у одного из протеже доктора Барнса, пока заканчивает докторскую диссертацию. — Просто не делай глупостей, ладно? Как только спадет отек, сможем больше работать. А пока просто сосредоточься на растяжках, которые я тебе показал, и…

— Лед и ибупрофен, знаю.

— Отлично. — Он хмурится. — Ты точно в порядке?

— Точно, Рик. Я в порядке. — Конечно же, нет. Я едва могу стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить, и хуже этой боли — чувство вины. Фрэнк перестраивает команду на игру в пас, пока я в отключке. Он поставил вместо меня ресиверов, но Курио все еще не уверен в себе, а я чувствую, что я… не знаю, болен. Как будто все это — моя вина. Если бы я не начал провоцировать того корнербека, если бы не вывел его из себя, что тогда? Я видел, как он приближался. Почему я ничего не сделал? В своих снах я снова и снова вижу это столкновение, только более масштабное, как будто меня сбивает грузовик.

Когда я наконец возвращаюсь в школу, то едва могу смотреть кому-то в глаза.

— Эй, Герцог, — окликает Курио, когда я прохожу через школьные ворота. Над входом висит баннер c рекламой танцев в стиле «Алоха», и я внезапно вспоминаю, что собирался туда пойти.

Вроде бы.

— Привет. — Я позволяю Курио догнать меня, а затем мы сворачивааем к большому спортивному залу. Мессалина — один из тех огромных открытых кампусов. Пока Курио что-то бормочет, мы проходим мимо библиотеки, зданий английского и истории для младших классов и корпусов для старшеклассников. Прогулка по этой идеально ухоженной территории кажется бесконечной, особенно на костылях.

К счастью, Курио не спешит. Хотя я до конца не понимаю, что о нем думать. Он всегда был довольно тихим и с удовольствием оставался в тени Ника. Может, он хочет, чтобы я его как-то подбодрил? Ведь это и его последняя возможность выиграть чемпионат штата. И это не Курио уже упустил свой шанс.

— Правда, что твой брат собирается уйти в профессионалы после этого сезона? — спрашивает Курио, явно пытаясь отвлечь меня от мрачных мыслей.

— Не знаю. — Почти точно да. Это всегда было целью Кэма, но это только его дело. Ну, и его пиар-агента.

— А, круто. Жаль, конечно. Я бы хотел увидеть вашу схватку между Иллирией и Оберном.

Не знаю почему, но меня снова охватывает паника, и с каждым разом все сильнее. Если отец так и не выпустит меня на поле весь сезон, вдруг Иллирия решит, что я невыгодная инвестиция? Вдруг они передумают? Могут ли они передумать? Условия моего контракта касались поведения, но как быть с травмами? Могут ли они аннулировать мое место в команде, а если так и будет, то что тогда? Возьмет ли меня другой университет? Что, если мне придется играть во втором дивизионе? Или даже в третьем? Я даже не могу представить, что вообще не буду играть в футбол.

— Эй, — говорит Курио, заметив выражение моего лица. — Слушай, мужик, не волнуйся об этом, я не хотел…

И в этот момент я замечаю Оливию. Она прощается с одной из подруг-чирлидерш и поднимается в сторону научного корпуса одна. Не успев осознать, что делаю, я поворачиваюсь, окликаю ее и случайно наступаю костылем на чью-то ногу.

— Господи, Орсино! — раздается недовольный возглас слева. — У тебя что, глаз нет? Или все остальные в этой школе для тебя что-то вроде неодушевленных предметов?

Отлично, Ви Рейес.

— Не сейчас, Ви, — коротко отвечаю я. Она злобно смотрит на меня сквозь занавес длинных черных волос. Вблизи ее лицо кажется невинным — мягкие карие глаза, розовые щеки, словно у героини сериала. Хотя сейчас она, скорее всего, мысленно меня проклинает. Мы раньше не особо общались. И если бы «коалиция ботаников» не выбрала ее вице-президентом школьного совета, не уверен, что мы бы вообще не пересекались. К счастью, теперь она есть в моей жизни, чтобы напомнить о непрочитанных письмах (почтовый ящик школьного совета просто забит спамом — думаю, прошлогодний президент использовал его для личных покупок), а также чтобы намекнуть, что я не выполняю свой «фидуциарный долг» как избранный член совета. Долг, который никак не относится к концепции студенческого самоуправления, но попробуйте объяснить это Ви.

— Конечно, извинения наверняка сломают тебе второе колено, — говорит она, бросив короткий взгляд на Курио, а затем вновь сосредоточив внимание на мне. — Как думаешь, найдешь в себе силы утвердить бюджет сегодня?

— Виола… — протягиваю я, тяжело вздыхая. Это единственный возможный способ произнести ее имя: как будто из тебя медленно выкачивают кислород. — Сейчас восемь утра. Это правда не может подождать?

Я оглядываю холм, ища глазами Оливию, но она уже исчезла из виду.

— Твоя преданность школе просто потрясает, — язвит Ви а затем, развернувшись, уходит в том же направлении, что и Оливия.

— Она… милая, — замечает Курио, нахмурившись.

— Да уж, — бормочу я. — Просто лучик света.

— В любом случае, послушай, — неуверенно начинает он снова, — если тебе что-то понадобится…

— Чувак. — Я смотрю на него, подбирая слова. — Я, типа, не мертв. Понимаешь, о чем я?

Он смеется, значит, миссия выполнена.

— Ладно, извини. Увидимся на тренировке? — спрашивает Курио, сворачивая к кабинету, который, как я теперь понимаю, является его классом, но никак не моим.

— Да, — отвечаю я, хотя это маловероятно, ведь я понимаю, что его урок начнется раньше, чем мой.

Звенит звонок, и опустевшая школа начинает напоминать декорации к плохому научно-фантастическому фильму.

Как и следовало ожидать, мой день не становится лучше.

— Ой, да ладно. Снова ты? — возмущенно восклицает Ви два урока спустя, когда мы одновременно поворачиваем за угол возле здания, где проходят уроки английского. И все бы ничего, но я уже видел ее у класса Оливии по математике. — Это уже третий раз за утро. Ты меня преследуешь?

— Да, Виола, я слежу за тобой, — бормочу я, сканируя коридор за ней в поисках взгляда Оливии. — Ведь ты такая милая и дружелюбная.

— Ты можешь просто утвердить бюджет? — огрызается она, снимая рюкзак и порывисто вытаскивая из него папку. — Это займет всего пять секунд, а ты все равно просто стоишь здесь…

В этот момент я замечаю Оливию в противоположном конце коридора.

— Я не могу, Ви, я же говорил, что занят…

— Чем? — требовательно спрашивает она, и, к моему полному разочарованию, начинает идти за мной, пока я следую за Оливией. — Ты ведь можешь поговорить со своей девушкой когда угодно, Джек. Буквально в любое время.

— Просто… — выругиваюсь себе под нос, когда Оливия проскальзывает в класс, то ли не замечая меня, то ли делая вид, что не замечает. — Отлично, — рычу я, выхватывая папку из рук Ви, и показываю ей жестом повернуться, чтобы я мог расписаться на ее плече. — Ручка?

Она так выразительно закатывает глаза, что я всерьез опасаюсь, как бы это не навредило ее здоровью.

— У тебя что, нет ручки?

Если я выйду из себя, то не смогу решить эту проблему.

— Ты права, давай подпишем это позже, когда я буду более подготовлен…

— Вау. — Она протягивает ручку через плечо и пристально на меня смотрит.

— Отлично! — Я жонглирую костылями и быстро ставлю подпись, а затем пихаю ей папку, как только она поворачивается. К сожалению, наши руки случайно соприкасаются, создавая неловкий момент, но Ви тут же разряжает его очередным раздраженным взглядом.

— Ты хоть прочитал? — спрашивает она с нажимом.

— Виола, — вздыхаю я, — у тебя есть подпись, а у меня — полное отсутствие жизненной энергии. Чего тебе еще надо?

Она прищуривается:

— Эм, может быть, толику ответственности? Возможно, хоть йоту надежности?

— Отлично, измеримые цели, я поработаю над этим в следующий раз, — отмахиваюсь я и пытаюсь уйти, но она идет к той же двери, за которой только что скрылась Оливия.

Хм. Интересно.

— Постой, — окликаю я Ви. Она резко оборачивается, бросив такой злой взгляд, что он ощущается так, будто в меня плеснули холодной водой — Ты что, в одном классе с Оливией по английскому?

— Только не говори, что хочешь, чтобы я передала ей записку. — Ви складывает руки на груди, намекая, что если я даже потружусь спросить, она воспримет это так же, как и все остальное сегодня: крайне плохо.

— Нет, я просто… — начинаю я, не зная, как найти объяснение, которое не включало бы в себя то, что моя девушка, возможно, хочет меня бросить. — Я думал, ты ходишь только на продвинутые курсы.

— Эм, так и есть. — Она снова сверкает глазами. — И Оливия тоже.

— А. — Точно.

— Мы вместе ходим на физику, литературу и высшую математику, — продолжает она, нахмурившись. — Ты что, даже не знал, что твоя девушка умная?

Ну, конечно, я знал. Оливия всегда была умной, но Ви — это, по сути, мутант. Все, что я знал о ней до школьных выборов, — это то, что она очень сильно, до одержимости, увлечена учебой, в то время как у Оливии есть социальная жизнь. Так что совпадение их расписаний казалось мне маловероятным.

— Нет, я знаю, конечно, — с трудом выдавливаю я. — Просто…

— Слушай, у меня действительно нет на это времени. Приведи в порядок свою личную жизнь и не впутывай в это меня, Орсино, — раздраженно бросает Ви, резко распахивая дверь и заходя в класс.

На краткий миг я замечаю Оливию, сидящую за столом у самой двери. Она поднимает глаза, встречается со мной взглядом и сразу же отворачивается.

Ну точно, она меня избегает. Но почему? Она злится из-за чего-то, что я сделал? Или, наоборот, не сделал? Я определенно чего-то не знаю, и хотя не могу контролировать свое колено или будущее в Иллирии, это я точно могу исправить.

«Увидеть и воплотить. Я смогу решить эту проблему,» — твердо обещаю я себе.

Но тихий внутренний голос добавляет: «потому что больше ты ничего исправить не сможешь».