Двойная ложь

Глава 2

Его разбудил скрип двери. Потом Альварес услышал, как кто-то завел машину, и воздух наполнился резким запахом выхлопных газов. Осторожно отодвинув садовую лопату, Альварес стал смотреть вниз сквозь щели чердака. Он забрался на этот чердак вчера ночью, чудовищно уставший и забрызганный кровью. За ночь кровь запеклась, побурела и растрескалась. Если его заметили, то рано или поздно сюда нагрянет полиция, — и тогда конец всем его трудам.

Его сотрясал озноб. Альварес дрожал не столько от холода, сколько от мыслей о том, что вчера ночью он убил человека, и неважно — убил он громилу сознательно или нет. Пытаясь сбросить его бесчувственное тело с поезда, Альварес увидел, что тот потерял очень много крови и бледен как полотно. В ярком свете электрического фонарика он отчетливо видел побелевшие губы мертвеца. Альварес невольно задумался о мотивах, подтолкнувших его на этот роковой шаг, и вспомнил, как когда-то его обвинили в убийстве своего адвоката, Дональда Андерсена. Обвинение было липовое от начала до конца, и ему ничего не оставалось, как пуститься в бега. Если докажут, что именно он убил этого громилу, ему уже ни за что не отвертеться. На него повесят всех собак, и дело с концом. При этих мыслях Альвареса обуял гнев. Он обязан отомстить: компания «Нозерн Юнион» ответит за все. За ложь, за жену и детей, за его искалеченную жизнь!

Уткнувшись носом в дощатый пол чердака, Альварес старался лежать как можно тише. Отсюда ему хорошо было видно, как крупные руки водителя сжимают руль пикапа. Машина задом попятилась из гаража, и Альварес затаил дыхание: а вдруг водитель случайно посмотрит вверх и заметит его. Пикап уже выехал во двор, но Альварес по-прежнему лежал не шевелясь. Береженого Бог бережет. Когда мужчина вышел из машины, чтобы опустить дверь гаража, Альварес понял, что перестраховался не напрасно. После того как пикап уехал, Альварес еще минуту пролежал ничком, а потом вылез из-под вонючего одеяла и куска брезента. Хорошо, что хозяева не выключили на ночь электроплитку, пожалев ночевавшую в гараже кошку. Если бы не эта плитка, он бы промерз до костей, а так какое-никакое, но все-таки тепло. Прошлой ночью он еще издали заметил раскаленную спираль плиты и, как зачарованный, пошел на огонь.

Где-то вдали раздался призывный гудок электровоза, вновь напомнив Альваресу о вчерашнем кошмаре. Труп громилы могут искать несколько недель, а могут найти прямо завтра — все это неважно. Главное — поскорее убраться из южного Иллинойса, и убраться как можно дальше. Тот тип знал о его родословной: сначала он проехался по его мексиканской крови, затем намекнул на то, что отец Альвареса был испанцем, а мать — итальянкой. Значит, служба безопасности компании «Нозерн Юнион» села ему на хвост и следует за ним по пятам. А это, в свою очередь, означает, что он где-то прокололся. Может быть, засветился или, не дай Бог, его просчитали. Они явно знали, в каком составе он едет. Или им просто повезло, попали в «яблочко» наугад? Знают ли они о его следующей мишени? Понимают ли, что химия с подшипниками несчастных поездов — его рук дело? А главное, — видят ли связь между отдельными крушениями?

Кряхтя от боли в суставах, Альварес спустился с чердака. На стене гаража висел детский велосипед, и, проходя мимо, он краем глаза заметил свое отражение в зеркальце заднего вида. Жена Альвареса утверждала, что он больше похож на итальянца, чем на латиноамериканца: мол, желтоватая кожа, худое лицо с заостренными чертами. Но сейчас он увидел в зеркальце лицо не матери, а отца. Альварес осторожно пощупал опухший нос: нет, все-таки переносица цела. Все лицо было в грязи, брызгах запекшейся крови. Над припухшим глазом багровел след от удара: рана уже затянулась, со временем она полностью исчезнет под густыми черными бровями. Шрам сойдет не сразу, но ничего — до свадьбы заживет. Главное сейчас — это вернуться к осуществлению плана и, первым делом, успеть на самолет. Но выйти на улицу в таком виде он не может, не говоря уже о том, чтобы поймать попутку. Сейчас бы в душ или хотя бы найти полотенце. Альварес окинул взглядом тускло освещенный гараж. Утреннее солнце, показавшись из-за горизонта, серебрило выпавший ночью снег. При виде снега Альвареса охватила паника: на свежем насте обязательно останутся следы. Он кожей ощутил горячее дыхание погони.

Альваресу стало не по себе: полгода в бегах, привычных уже бегах, — и так глупо попасться. Остается надеяться только на Господа Бога, он праведников в обиду не дает.

Всю ответственность за гибель своей семьи Альварес возлагал на Уильяма Гоина, президента компании «Нозерн Юнион». Он винил его во всех мыслимых и немыслимых грехах, четко понимая при этом, что смерть Гоина уже не вернет ему семьи. Гоин — не единственный источник всех бед. Его месть падет на всю корпорацию. Сознательно или бессознательно, именно они стали причиной гибели его близких. И никакой пощады быть не может.

Альварес осторожно протиснулся к заиндевевшему окну, под которым спала кошка, и выглянул наружу: метрах в двадцати от гаража стоял двухэтажный дом, над кирпичной трубой вились кольца серого дыма, с карнизов крыши свисали сосульки, а из окон первого этажа струился желтоватый свет. Глядя на заснеженный двор, Альварес подумал, что нужно срочно переодеться. Время не ждет и, как всегда, работает против него.

Детский велосипед на стене гаража говорил о том, что в доме живет семья. Мужчина, укативший недавно на работу, явно не холостяк. Следовательно, в доме сейчас кто-то есть: например, жена и как минимум один ребенок. Достаточно взрослый ребенок, если катается на велосипеде. Может быть, в доме есть еще кто-то: теща, например, или гости. Нужно подобраться, но как он подойдет к дому в таком виде? Остается лишь надеяться, что мама вышла провожать ребенка в школу. А, может, она еще не вставала и крепко-крепко спит? Он десять минут наблюдал за домом, но так и не заметил каких-либо признаков жизни. После долгих колебаний Альварес все-таки осмелился пересечь двор и пробраться к дому.

Альварес решил, что не будет таиться, а побежит в открытую. Если кто-то выйдет навстречу, то он сделает вид, будто находится в состоянии шока, расскажет, что попал в жуткую аварию, что не помнит, как здесь очутился, и попросит срочно позвонить. Сыграет на традиционной добропорядочности обывателей Среднего Запада. А там — будь что будет.

Он вышел через боковую дверь гаража и побежал через двор. В голове хаотично роились мысли. Что с ним случилось? Как он дошел до подобной жизни? Еще полгода назад Альварес рассмеялся бы, расскажи ему кто-нибудь, что он будет бежать в окровавленной одежде по снегу, чтобы украсть чистые вещи у незнакомых людей. Когда-то он был учителем, преподавал восьмиклассникам естественные науки и информатику. Когда-то он любил свою работу, свою жену, своих детей-близняшек. Если бы тогда ему сказали, что над его жизнью повиснет Дамоклов меч, то он ни за что бы не поверил. Но к чему теперь об этом говорить?

Альварес подбежал к заднему крыльцу дома. Похоже, что никто его не заметил и сочинять всякую ерунду вряд ли придется. Он крадучись поднялся по ступенькам. На крыльце лежала почерневшая тыква, забытая еще с праздников. Запорошенная снегом, с промерзшей пастью, она исподлобья глядела на Альвареса.

В окне он увидел женщину. Вполне симпатичная, на вид чуть больше тридцати, в зеленой фланелевой пижаме с расстегнутым воротом. Волосы крашенные, матового цвета, видно, что еще не причесывалась. Роста невысокого, при этом явно не худая. Типичная фигура для женщины со Среднего Запада. Она вышла из кухни, но через минуту вернулась с грудой постельного белья. Альварес юркнул вниз и прокрался к заднему крыльцу, где начинались окна кладовой, — здесь стояла стиральная машина и раскорячилась гладильная доска.

Женщина наклонилась над сушилкой, чтобы достать очередную партию белья. На какой-то миг обнажилась ее грудь, и Альварес подумал о том, что когда-то подобные сцены действовали на него безотказно. Сейчас же его ничем не проймешь. Он вспомнил о жене, о смятой в лепешку машине и укрепился в своей решимости. Его внимание привлекли мужские джинсы, развешанные на бельевой веревке в дальнем углу комнаты. Он заметил также фланелевую рубашку, валявшуюся возле сушилки, и несколько пар теплых носков. Женщина принялась выгружать белье, и Альварес резко отпрянул от окна: он понял, что женщина вот-вот выглянет, что она ощущает его присутствие.

Она вытащила одежду из машинки, переложила ее в сушилку, а сверху добавила постельное белье. Альварес оглянулся по сторонам, желая убедиться, что никто за ним не наблюдает. На мгновение ему в голову пришла мысль: а что, если войти через кухню (задняя дверь наверняка открыта), испугать хозяйку, при необходимости связать её, и забрать одежду с едой. Но поступить так — значило подвергнуть себя еще большему риску. Обязательно вызовут полицию, а уж выйти на его след не составит особого труда. Альварес начал нервничать, горячий поток адреналина пробежал по телу, вытесняя холод.

Заметив, что женщина снова отправилась на кухню, Альварес метнулся к другому окну и встал поближе к ступенькам. Он заглянул внутрь и увидел, что женщина включила печку, поставила на конфорку кастрюлю с водой и достала с полки пачку овсяных хлопьев — этот утренний семейный ритуал Альварес часто с тоской вспоминал.

Потом она торопливо вышла из комнаты, и Альварес решил, что вода закипит не раньше, чем через три минуты. Интересно, она засекает время или просто чувствует, когда закипает вода? Его жена, к примеру, в таких вещах не ошибалась. Трех минут хватит с головой, чтобы проникнуть в дом, схватить одежду и выскочить назад. Альварес натянул рукав свитера на ладонь, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и повернул ручку двери. Дверь послушно отворилась, и он шагнул в дом.

От всего в кухне веяло уютом. Боже мой, он так истосковался по семейному очагу! К тому же здесь так тепло, так непривычно тепло. Вот бы остаться здесь немного пожить… На какой-то миг он ушел в этот уют, поддался его чарам, но вдруг услышал, как в ванной включили воду. Интересно, подумал Альварес, она ждет, пока нагреется вода, или уже залезла под душ? От ответа на этот вопрос зависят его дальнейшие действия. Он прошел через кухню и направился в прачечную. Там схватил джинсы в охапку и потянулся к вороху сухого белья, пытаясь достать фланелевую рубашку.

Пуговицы звякнули о металлическую поверхность сушилки, и Альварес застыл как вкопанный. Но тут же успокоил себя тем, что шум стиральной машины намного сильнее, чем звяканье каких-то там пуговиц. Резко повернувшись, он задел гладильную доску, на дальнем конце которой стоял утюг. Утюг стал угрожающе раскачиваться из стороны в сторону — влево, потом вправо. В этот момент из ванной вышла женщина в накинутой на голое тело пижаме и направилась на кухню. Обернись она вправо, то непременно увидела бы испуганного незнакомца, который отчаянно пытался дотянуться до утюга.

Он успел выбросить вперед руку — еще немного, и утюг грохнулся бы вниз. Альварес стоял, боясь пошевелиться. Утюг при случае можно использовать как оружие, думал он, но лучше бы такого случая не представилось…

Из кухни доносился шум. Альварес мысленно представил себе, как женщина отмеряет необходимое количество хлопьев, затем отправляет их в кипящую воду, тщательно перемешивая. Только сейчас он понял, что на конфорку она поставила не холодную воду, а уже горячую, поэтому вода так быстро закипела. Он отошел немного в сторону и затаился, стараясь следить за происходящим на кухне.

Женщина вышла из кухни, покачивая голыми бедрами.

Альварес поставил утюг на место и бросился на кухню, прихватив с собой еще футболку и несколько разных носков. Из ванной до сих пор доносился шум воды — похоже, у хозяйки этого дома утро расписано по минутам.

Он было шагнул к выходу, но резко остановился и решил вернуться в кладовую. Пока есть возможность, нужно раздобыть еды. Времени у него оставалось в обрез, в голове бешено отстукивал секунды невидимый будильник.

— Мама? — раздался сзади чей-то тоненький голосок. Альварес моментально прижался к стене, будто пытаясь с ней слиться.

— Мама? — снова послышался тот же голос.

Альварес осторожно повернулся и вздохнул с облегчением: его прикрывала открытая дверь в кладовую. Сквозь дверную щель он увидел шестилетнего рыжеволосого мальчика с игрушечной собачкой под мышкой. Мальчик открыл холодильник и достал пакет апельсинового сока, затем прошел к кухонному столу, по-хозяйски достал стакан и налил в него сок.

Рядом с Альваресом заурчали и стихли водопроводные трубы — значит, женщина скоро выйдет из ванной. Он стоял за дверью в полной растерянности. Сейчас она, наверное, вытирается полотенцем или сушит волосы феном. Вещи, которые она сегодня наденет, как минимум, ею уже продуманы, как максимум — уже разложены.

Мальчик большими глотками пил апельсиновый сок. Альварес, позабыв обо всем, с умилением глядел на веснушчатого малыша. Чистое дитя, живое, дышащее существо, радостно тянущее апельсиновый сок в ожидании любимой мамочки. Взгляд Альвареса затуманился. Он вспомнил своих двойняшек, которых уже не вернуть. Невосполнимость потери взбудоражила его, он постарался загнать это чувство внутрь, но безуспешно. Озлобленность взяла верх, скрутила его в бараний рог. Когда ты ослеплен злобой, когда гнев застилает тебе глаза, ты бессилен и не способен даже пошевелиться. Жизнь научила Альвареса, как на время пересиливать гнев, но как избавиться от него навсегда — рецептов не дала.

Альварес стоял в нерешительности. Почему малыш не идет к маме? Через минуту-другую начнут подгорать хлопья. Мама, наверное, уже давно одета. В голове Альвареса все поплыло. Нужно убираться отсюда как можно быстрее.

Малыш, как назло, торчал на кухне. Альварес понял, что нужно действовать либо сейчас, либо никогда. ОКНО!!! Но оно наверняка законопачено. Тем более, как он полезет в окно, когда в руках ворох одежды и рыбные консервы. Может, все-таки попробовать через заднюю дверь? Альварес буквально кожей ощутил манящий воздух свободы.

Малыш, прижимая к себе собаку и глядя куда-то вдаль, по-прежнему пребывал в прострации. Если бы он глядел в другую сторону, то Альварес мог бы попытаться уйти через окно.

— Нат, золотце мое, — послышался голос женщины. Голос был почти рядом с кухней!

— Да, мама, — раздалось в ответ.

— Помешай, пожалуйста, хлопья. Но только сначала выключи кастрюлю. И возьми полотенце, не хватай руками. Смотри, не ошпарься. А я пока разбужу твою сестричку.

У них есть второй ребенок!

Малыш послушно направился к печке. Альварес вернулся обратно к гладильной доске, положил свои трофеи на сушилку и осторожно убрал доску с прохода. Вряд ли хозяйка вспомнит, как в точности стояла доска. Если он уйдет, не вызвав у женщины никаких подозрений, то выиграет время, а значит, получит бесценную свободу.

Под шум работающей стиральной машины он повернул ручку окна. Одного четкого удара ладони оказалось достаточно, чтобы подалась оконная створка и отошла замазка. Затем вынул уплотнители швов. От напряжения Альварес весь взмок: пот градом катился по лицу и шее, струился из-под мышек. Он швырнул добычу на снег и потянулся к гладильной доске, чтобы поставить ее на место.

Альварес совершил ошибку: он снова поставил утюг вертикально, в его первоначальное положение, но, когда выбирался из окна, опять задел гладильную доску. На этот раз он не заметил промашки. Протискиваясь из окна, он услышал грохот рухнувшего утюга.

Альварес закрыл окно и схватил свои пожитки.

Женщина услышала какой-то шум или, скорее, даже грохот. Как будто что-то упало. С дочкой на руках она направилась в кладовую. Там было как всегда прохладно — кладовая плохо прогревалась по утрам и выходила окнами на северо-запад. Женщина увидела лежащий на полу утюг, недоумевая, как он там очутился. В это время задребезжала стиральная машина и от собственной вибрации стала съезжать вбок… Когда ее загрузишь постельным бельем, она всегда сильно дребезжит. Дребезжит так, что даже стены ходуном ходят. Просто удивительно, как это еще полки не обвалились. Машинку нужно обязательно починить. Впрочем, в этом доме многое нужно починить…