Эдера

Глава 25

Услышав за ужином от Эдеры, что она в мастерской Андреа видела Манетти, Матильда намотала это на ус и призвала своего приятеля для конфиденциального разговора. Её интересовало, что замышляет этот мальчишка, совсем свихнувшийся на своей живописи и начисто устранившийся от семьи. Ссылка Манетти на профессиональную этику, не позволяющую раскрывать тайны клиентов, лишь ещё больше раззадорила Матильду.

— Вы бесчувственный чурбан, Манетти! Посмотрите на синьору Эдеру: она совсем извелась. На днях даже упала в обморок. Хорошо, хоть это случилось дома, и я ей вовремя помогла. А в вас нет никакой жалости к бедной девочке. Скажите, что на уме у нашего художника? Он ведь только вам доверился.

— Да ничего такого, что могло бы вас беспокоить, — упирался Манетти.

— Ох, своим скрытничаньем вы только заставляете меня подумать, что Андреа и в самом деле пустился в какие-то плутни.

— Уверяю вас, это не так, — и Манетти рассказал о задании, полученном от Андреа.

— Ну! Я же чувствовала, что тут дело не совсем чистое! — расстроилась Матильда. — Манетти, вы должны защитить синьору Эдеру и не дать Андреа натворить глупостей с этой дамочкой. И откуда она только взялась! Вы расскажете мне всё, что узнаете о ней. И не спорьте со мной! Идёмте, я угощу вас кое-чем вкусненьким.

Когда нетерпение Андреа достигло предела, Мелоди вдруг объявилась сама: просто позвонила по телефону и сказала, что она находится в Риме. Можно представить, как обрадовался её приезду Андреа! Но даже радость предстоящей встречи не помешала ему срочно связаться с Манетти и попросить его установить наблюдение за Мелоди.

— Мне важно узнать, где она остановилась, и с кем будет встречаться в Риме. Сейчас она приедет ко мне в мастерскую, а когда выйдет отсюда, вы последуете за ней. Словом, не мне же учить вас тому, что вы прекрасно умеете делать сами.

Встретившись с Андреа, Мелоди рассказала, как часто она вспоминала о нём, как пыталась представить его мастерскую, его картины. Андреа, в свою очередь, тоже не стал скрывать, с какими чувствами ждал этой встречи. Затем Мелоди весьма бегло осмотрела картины, не забывая при этом рассыпать щедрые похвалы. Собственный портрет привёл её в восторженное изумление, но она попросила не выставлять его, чем очень огорчила Андреа.

— Видите ли, мне бы не хотелось, чтобы его тут же кто-нибудь купил, — пояснила Мелоди.

— Я об этом не подумал... — признался Андреа.

— На днях к вам зайдёт синьор Вискалки, чтобы отобрать полотна для выставки. Я договорилась с ним: выставку мы устроим в его галерее.

— Это невероятно! У самого Вискалки! Мелоди, я не знаю, как смогу отблагодарить вас...

— Перестаньте, — улыбнулась Мелоди, довольная произведённым эффектом. — Мне нравится, что вы непосредственны, как ребёнок... которого хочется побаловать, поласкать...

— Мне всё ещё непонятно, разыгрываете вы меня или говорите всерьёз, — смущённо произнёс Андреа.

— Я всего лишь хочу сказать, что нахожу вас пленительным мужчиной, — развивала свой успех Мелоди.

Андреа, совершенно обескураженный последним заявлением гостьи, буквально потерял дар речи, и в таком состоянии его увидела Эдера, вошедшая в мастерскую. Мелоди, заметив замешательство супругов — а в том, что это была жена Андреа, у Мелоди не возникло даже сомнений, — пришла им на помощь:

— О! Вы — Эдера! Я вас сразу узнала! Ваш муж столько рассказывал о вас...

— Позволь представить тебе графиню де ля Фуэнте, — с трудом, вымолвил Андреа, обращаясь к Эдере.

После обычного в таких случаях обмена любезностями Мелоди сообщила, что ей пора уходить, но завтра она надеется их обоих видеть у себя в гостях.

— Жду вас к ужину вместе с синьором Сатти. Мы заключили такую важную сделку, и я рада была бы с ним познакомиться.

— К сожалению, мой отец передвигается в кресле на роликах, — пояснила Эдера.

— Ох, простите, я не знала...

— Но, может быть, вы придёте в гости к нам? — предложила Эдера.

— Как можно ответить «нет» на такое любезное приглашение?! — улыбнулась Мелоди. — Обязательно приду, спасибо.

За ужином Андреа всё время раздражался, поскольку разговор шёл на общие темы, далёкие от живописи и от предстоящей выставки. Валерио расспрашивал Мелоди о фирме, которую она представляет. И Мелоди отвечала, что их интерес составляют различные операции по импорту и экспорту, а потому их фирма должна постоянно иметь приток новых инвестиций. По этой причине они и не вкладывают свой капитал надолго.

— Так было и с теми землями, которые вы приобрели у нас. Заниматься их обустройством — не наш профиль...

— Валерио, знаешь, Мелоди разговаривала с Вискалки о выставке! — вклинился, не выдержав, Андреа.

Но и тут ему не повезло: Валерио стал вспоминать о том времени, когда Вискалки был никому неизвестным, торговцем картин, и Валерио весьма дешёво купил у него несколько пейзажей.

Едва эта тема иссякла, как Мелоди заговорила с Эдерой о моде и попросила показать ей эскизы новой коллекции.

Когда же Мелоди ушла, Андреа набросился на жену с упрёками: узурпировала внимание Мелоди, говорила только о своих моделях, и Валерио тоже словно забыл, для чего они пригласили к себе эту влиятельную женщину.

— Но мне, наоборот, показалось бестактным сосредотачивать всю беседу на выставке, — возразила Эдера.

— Ах, правда заключается в том, что вам двоим наплевать на мои творческие устремления. А если нашёлся человек, который в меня верит, то тебе это не по душе.

— Что за глупости ты говоришь! — рассердилась Эдера. — А скажи, почему ты солгал мне, что на том портрете была изображена не Мелоди?

— Твоя ревность мелочна! — вспыхнул Андреа. — Мелоди интересует меня только потому, что может помочь мне! Сегодня я хотел с нею об этом поговорить, но ты не дала мне такой возможности.

— Ты прекрасно знаешь, что твои обвинения несправедливы, — с обидой произнесла Эдера. — Постой... Куда ты идёшь?

— Я буду ночевать в комнате Лало!

Следующий день сложился для Андреа и вовсе неудачно. Сначала Манетти сообщил, что Мелоди улетела первым рейсом в Испанию. «Как же так? Даже не сказала вчера о своём отъезде, не попрощалась!» — обиделся Андреа. Он стал немедленно звонить по испанским телефонам, которые разыскал для него Манетти, но повсюду наталкивался лишь на автоответчики. Оскорблённый в самых лучших чувствах, Андреа не мог приняться за работу, и не мог уйти куда-либо из мастерской: ему казалось, что Мелоди вот-вот позвонит ему, и извинится за внезапный отъезд.

В таком мрачном, подавленном состоянии он и открыл дверь нежданному посетителю, которым оказался не кто, иной, как синьор Вискалки!

Но и этот гость весьма разочаровал Андреа. На вопрос, понравились ли ему его картины, ответил, что он только коммерсант, а вовсе не критик. А когда Андреа спросил его о критериях, по которым тот отбирает работы для своих выставок, произнёс и вовсе нечто непонятное:

— Я выставляю только то, в чём не сомневаюсь, что смогу это продать. Разумеется, за исключением тех редких случаев, когда люди, от которых я завишу, требуют организовать выставку для кого-нибудь из своих знакомых.

Как это ни печально, Андреа такое заявление даже не насторожило, а Вискалки, поняв, что напрасно он тут откровенничал, не стал скрывать своей досады и холодно раскланялся.

— Какой противный этот Вискалки! — негодовал Андреа за ужином. — Он смотрел на меня будто на букашку, недостойную его внимания. Сказал, что галерея будет занята чуть ли не год, и он не знает, когда сможет выставить мои картины.

— Понимаю тебя, сынок, — поддержал его Валерио. — Этот человек никогда не был мне симпатичным.

— И Мелоди тоже как в воду канула! — простодушно сообщил Андреа. — Я не могу её разыскать.

— Но что она может изменить? — выразил сомнение Валерио. — Вискалки, скорее всего, не врёт: его галерея весьма популярна, и не удивительно, что контракты заключаются на год вперёд.

— Если бы он назвал мне, хоть какую-то дату! Пусть даже через год. Тогда бы я мог работать с уверенностью, видя перед собой конкретную цель. Но он не сказал ничего определённого! А я попросту разбит... Мои нервы не выдерживают! Ох, если бы мне попалась эта Мелоди!

— Андреа, ты не должен так размагничиваться, — строго сказал Валерио. — Если Вискалки всё усложняет, то мы найдём другую галерею. Думаю, наши средства позволят нам устроить твою выставку.

— Да как ты не понимаешь, насколько важно выставиться именно у Вискалки! — возмутился Андреа. Неужели ты полагаешь, что влиятельные критики придут в какую-нибудь захудалую галерею, о которой никто не знает? Нет, только Мелоди с её влиянием в силах мне помочь!

— Я думаю... — начала было Эдера, но Андреа резко её оборвал:

— Оставь при себе то, что ты думаешь! Я знаю твои мысли! Дескать, дадим Андреа эту игрушку — выставку, и тогда он выкинет из головы Мелоди.

— Я хотела помочь тебе, но, видно, ты не в состоянии этого понять. Спокойной ночи!

Эдера ушла наверх, а Валерио, не скрывая своего огорчения, сказал:

— Ты просто глуп, Андреа! Говорю это, потому что люблю тебя. Как ты ведёшь себя с Эдерой? Отсрочка выставки не может служить оправданием такого безобразного поведения. Ты бросаешься на Эдеру, обвиняешь её в ревности... Или, может быть, у тебя есть для этого повод?

Эдера плакала в подушку, мысленно обращаясь к матушке Марте. «У меня ничего не получается, матушка. Я оказалась никудышной женой. Не могу найти подход к Андреа, не могу удержать его любовь. Мне трудно в миру, матушка! Может, зря я покинула монастырь? Если бы вы были рядом со мной! Мне так вас не хватает!»

А Марта уже второй месяц была в Африке, ездила по госпиталям и клиникам, где исполняли свою благородную миссию монахини. Отправилась она туда не одна, а с молоденькой сестрой Терезой, которая мечтала о более деятельном служении добру.

В одной из самых глухих провинций Танзании Марта решила задержаться подольше, поскольку с доктором, организовавшим здесь некое подобие госпиталя, у неё сразу же вышел принципиальный спор. Джон — так звали доктора — был фанатично предан своему делу, но считал, что больным необходимы только лекарства и хороший уход, а все эти религиозные штучки, которые пытались тут внедрить монахини, казались ему напрасной тратой времени и сил.

— Тут вам некогда будет молиться, — говорил он Марте. — У нас не хватает рук, чтобы перевязывать больных и делать им уколы. Весь район охвачен жесточайшей эпидемией. Культура местных жителей на уровне первобытнообщинного строя. Кругом жуткая антисанитария. А вы намерены этим людям читать Евангелие? «Забота о душе» — звучит благородно и красиво, но люди попросту мрут. Иногда целыми селениями. Мы не успеваем вовремя оказывать помощь всем нуждающимся...

— Ну, вот мы с сестрой Терезой и включимся в эту работу, — не стала дальше развивать свои аргументы Марта.

Каково же было её изумление, когда в одной из женщин, ухаживающих за больными, она узнала... Леону Сатти! «Нет, — подумала Марта, — этого не может быть. Видимо, просто случайное сходство».

— Не знаете, откуда здесь появилась эта Джейн? — спросила Марта доктора.

— Она пришла сюда около месяца назад, — ответил Джон, — голодная, одетая в лохмотья. Но хотела, во чтобы то ни стало, быть полезной. Работу всегда выбирает для себя самую чёрную. Кормится при госпитале.

«Нет, уж очень это не похоже на Леону», — решила Марта, но всё же, навела ещё кое-какие справки. Одна из сестёр сказала, что Джейн — итальянка, приехавшая сюда после смерти единственного её сына.

— Леона, каким образом ты здесь оказалась? — прямо спросила Марта у женщины, именующей себя Джейн.

— Что тебе от меня надо? — вскинулась на неё Леона. — Тебя подослала Эдера? Она хочет засадить меня в тюрьму! Но я убегу! Вы не найдёте меня!

— Успокойся, — сказала Марта. — Ни Эдера, ни Андреа не знают, что ты здесь. Я сама не поверила своим глазам...

— Андреа? Ты сказала: «Андреа»? Но ведь я убила его!

— Он жив, Леона. И тебе не стоит бояться тюрьмы. Возвращайся обратно в Рим, — Марта подала ей платок. — Утри слёзы. С Андреа всё в порядке. Он был только ранен.

— Ты привезла мне такую радостную весть, — всхлипывая, произнесла Леона, — и за это я тебе очень благодарна. Но отсюда я никуда не уеду. Здесь я смогу хоть отчасти искупить свой тяжкий грех. Ведь я убила моего сына! Убила!..

— Ладно, Леона, не будем сейчас это обсуждать, — сказала Марта. — Я подумаю, как нам лучше поступить.

Сложность ситуации заключалась в том, что Леона всё ещё находилась в розыске по факту покушения на Андреа. При этом она явно нуждалась в серьёзном лечении у психиатра, и арест мог бы только ухудшить её психическое состояние. Марта не стала пользоваться радиосвязью, чтобы информация о Леоне случайно не стала достоянием полиции, а дождалась оказии. С одной из сестёр, едущих в Рим, она передала письмо Валерио, в котором просила его похлопотать о прекращении уголовного дела.

Мелоди вошла в кабинет к Ральфу явно не вовремя. Нет, её появление не смутило хозяина, просто Мелоди стала свидетельницей неприятного разговора, о котором ей лучше было бы, не знать вовсе. Подчинённый Ральфа Соммер докладывал боссу, что полиция арестовала в порту их незаконно вывозимый груз.

— Проклятье! — пришёл в бешенство Ральф. — Если бы корабль вышел на день раньше, этого бы не случилось. Я не прощу О'Кифе такого прокола!

— Но он не мог выйти в море из-за урагана, — робко попытался восстановить справедливость Соммер.

— Мои приказы не обсуждаются! — прикрикнул на него Ральф. — Пусть бы лучше этот груз вместе с кораблём утонул в морской пучине, чем он оказался в полиции. Теперь она села нам на хвост! Но, О'Кифа впредь не будет ошибаться! — Ральф красноречиво посмотрел на Соммера.

— Верно ли я вас понял?.. — спросил тот.

— Да, — жёстко ответил Ральф. — Ты получил приказ к исполнению. Возьми с собой Ганса. У мертвецов нет будущего, и О’Кифа не сможет повторить своей ошибки!

Соммер ушёл, а Ральф несколько недовольным тоном обратился к Мелоди:

— Что у тебя?

— Собственно, ничего такого уж существенного, — произнесла она с преувеличенной скромностью, которая должна была внушить Ральфу прямо противоположное мнение о проделанной Мелоди работе.

— Ну не тяни, — заглотил наживку Ральф. — Выкладывай своё важное дело.

— Моё обаяние, кажется, начинает приносить плоды в игре с Андреа Давилой, — пояснила Мелоди. — Надо немедленно устроить ему выставку и купить несколько картин, но так, чтобы он не знал, кто их купил. Уверена, тогда он точно будет в моих руках.

— Ладно, поступай так, как считаешь нужным, — разрешил Ральф. — Детали меня не интересуют.

На следующий же день Мелоди во всём своём блеске предстала перед Андреа.

— Мелоди! Любовь моя!.. — не контролируя своих чувств, бросился к ней Андреа. — Я искал тебя везде. Но ты даже, ни разу не позвонила. Где ты была? Ты неожиданно появляешься и так же неожиданно исчезаешь...

— Такая у меня работа, — развела руками Мелоди. — Приходится колесить по свету. Совещания, встречи, ни минуты передышки. Только с тобой я чувствую себя в отпуске.

— Но ты могла хотя бы позвонить, — обиженно произнёс Андреа.

— Нет, это для меня слишком тяжело: слышать твой голос и не иметь возможности быть с тобой рядом! — Мелоди сделала паузу, давая Андреа понять, как тяжело для неё уже само воспоминание о разлуке. — Но я всё время думала о тебе и даже кое-что успела сделать: твоя выставка состоится через двадцать дней! В галерее Вискалки!

— Мелоди! — Андреа страстно сжал её в объятиях и поцеловал в губы. — Прости, — сказал он затем, смутившись. — Но я не знаю, как тебя благодарить... Твоё присутствие здесь, рядом, так близко, сводит меня с ума! — и он опять стал целовать Мелоди.

— Подожди, подожди, — не слишком сильно сопротивлялась она, лишь ещё больше распаляя Андреа. — Я хочу сказать, что абсолютно уверена в успехе этой выставки... Ты станешь известным, знаменитым художником!

— Мелоди, спасибо, но сейчас я не могу думать, ни о чём другом, кроме как о тебе!

— Нет, ты не прав, — возразила Мелоди. — Для тебя всегда на первом месте должна оставаться живопись. Я бы даже посоветовала тебе отойти от дел в фирме Сатти, чтобы злые языки не смогли поместить в газетах статьи, будто ты — бизнесмен, имеющий хобби художника. Ты не знаешь ещё этих критиков! Они могут поднять тебя на смех, дескать, живопись — всего лишь твой каприз, и ты попросту играешь в художника.

— Но я и так не занимаюсь делами фирмы...

— Этого никому не докажешь, пока официально всё обстоит иначе. И к тому же тебе, на мой взгляд, стоило бы освободиться от всяческих обязанностей, отвлекающих от творчества. Поскольку твоё предприятие в порядке, ты мог бы его продать и выручить хорошую сумму. Тогда всё своё время ты отдавал бы живописи. И какую-то ничтожную часть — мне!..

— Да, ты права, надо только найти покупателя, — сказал Андреа и снова стал целовать Мелоди.

— Я помогу тебе в этом, — прошептала она Андреа в самое ухо, и он совсем обессилел от страсти.

— Я больше не могу, я желаю тебя, моя богиня...

— Я тоже... — ответила Мелоди.

Прежде чем начать ходатайство о помещении Леоны в психиатрическую клинику, Валерио пригласил к себе Антонио Джиральди, чтобы посоветоваться с ним, как лучше это сделать. Профессор одобрил идею сестры Марты и пообещал свою помощь Валерио. Затем речь зашла о том, как и когда, сказать Андреа, что его мать жива.

— Я бы не стал торопиться с этим сообщением, — проявил осторожность Джиральди. — На мой взгляд, психика Андреа ещё не обрела достаточной устойчивости, и тут можно ожидать каких угодно сюрпризов. Например, занятие живописью должно было стать целительным для Андреа, но, вопреки ожиданиям, стало лишь ещё одним мощным источником его беспокойства и раздражения. Вот я и боюсь, как бы известие о том, что Леона жива, не вызвало у него вместо радости какой-нибудь иной, болезненной реакции.

— Пожалуй, вы правы, профессор, — сказала Эдера. — Я постараюсь подготовить его для этой новости постепенно.

В этот же момент в гостиную вошёл сияющий Андреа и с порога сообщил:

— Через двадцать дней жду вас всех на моей выставке!

Он надеялся, что сейчас поднимется шквал восторга, но вместо этого увидел на лицах Эдеры и Валерио лишь недоумение и даже тревогу: уж не сошёл ли он с ума, сообщая им такое.

— Вы мне не верите? — с обидой произнёс Андреа. — Мелоди удалось отодвинуть чью-то выставку ради моей! И всё это стало возможным потому, что Мелоди, в отличие от вас, верит в меня как художника!

— Андреа, но мы тоже хотим, чтобы твоя выставка имела успех, — сказала Эдера.

— Вы только хотите, а Мелоди в этом уверена! Вот в чём разница! — разгневанно бросил Андреа.

— Перестань превращать даже самые прекрасные моменты в поводы для ссор! — строго сказал Валерио, но Андреа не удостоил его ответом и выбежал вон из дома.

— Он даже не захотел повидать Лало, — с горечью произнесла Эдера.

— Теперь вы понимаете, почему я советовал вам быть осторожными? — Джиральди ласково, почти отечески, взял руку Эдеры в свою. — Тебе сейчас труднее всех, но ты не теряй надежды. Поверь мне как доктору: со временем у Андреа это пройдёт.

Отношения с доктором Джоном у Марты с самого начала складывались непросто, а тут ещё она заметила, что между ним и сестрой Терезой возникло явное чувство влюблённости. Это обеспокоило Марту, и она поочередно провела воспитательные беседы с обоими.

Молодая монахиня поклялась, что ничего, кроме уважения, к доктору не испытывает, однако Марта проявила непреклонность:

— Будет лучше, если ты вернёшься обратно в Италию.

— Нет, матушка, — взмолилась Тереза, — позвольте мне остаться здесь. Я нужна больным.

— Ладно, иди пока к ним, — сказала Марта неопределённо.

— Вы несправедливы к сестре Терезе, — ворвался к Марте Джон. — Она работает без устали, больные обожают её, а вы...

— Не горячитесь, доктор, — прервала его Марта. — Я как раз хотела поговорить с вами о сестре Терезе. Долг матери игуменьи обязывает меня следить также за моральным обликом вверенных мне сестёр!

— Ради Бога, причём здесь сестра Тереза? — изумился Джон.

— Позвольте мне продолжить, — Марта строго посмотрела на доктора. — Вчера я вошла в госпиталь и увидела сестру Терезу в ваших объятиях... Она вас целовала!..

— Что за чушь вы несёте? — не удержался от грубости Джон. — На наших руках умирал больной. Он уже не дышал, но я стал делать ему прямой массаж сердца. А сестра Тереза в это время молилась, чтоб жизнь вернулась к несчастному. И вот когда у него снова стал прощупываться пульс, Тереза в порыве радости и обняла меня... Согласно вашей морали, это грех? Вам всегда необходимо вершить суд, не так ли?

— Простите, — вынуждена была признать свою ошибку Марта, — я была неправа. Я боялась, что сестра Тереза могла испытать волнение плоти...

— Если уж вы заговорили об этом, то могу добавить, что волнение испытал я, — с вызовом ответил Джон. — Но из уважения к монашескому облачению Терезы я ничем не выдал себя. Потому что мне не доводилось встречать души более чистой и светлой, чем у сестры Терезы!

— Ещё раз прошу меня простить, — сказала Марта.

— Я рад это слышать от вас, — улыбнулся Джон. — До сих пор вы мне казались сделанной из кремня, но теперь я вижу, что вы — живой человек, способный и других понять, и признать собственную ошибку.

— Спасибо. — Примирительно сказала Марта. — Я тоже рада, что мы сумели, наконец, найти общий язык, и хотела бы попросить вас подготовить к отъезду Леону. Она доверяет вам. Постарайтесь внушить ей, что в Италии её ждёт лечение в клинике, а вовсе не тюрьма. Я получила письмо от синьора Сатти: он гарантирует это.

— Хорошо, я попытаюсь, — пообещал Джон.

С его доводами Леона согласилась довольно легко:

— Да, я поеду в ту клинику, которую вы для меня нашли, доктор, — сказала она. — А потом, когда меня подлечат, смогу ходить на могилу к моему сыну.