Енисей - река сибирская

ГЛАВА VI. ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА

Памятные даты. — Город на Красном Яру. — Воры-воеводы. — Бунт. — Здесь родился Суриков. — "Краснояры сердцем яры". — Снежный городок. — "Красноярская республика". — Столб на каторжном тракте. — Великое переселение заводов. — Взгляд в будущее. — Тайна пещеры Карман.

Для красноярцев, как и для тех, кто останавливается в городе проездом, священны места, напоминающие о пребывании здесь Ленина и Сталина.

Надпись на мраморной мемориальной доске красноярского вокзала говорит, что сюда 4 марта 1897 года прибыл высланный царским правительством в Сибирь Владимир Ильич Ленин, а 11 июля 1913 года — высланный царским правительством в Туруханский край Иосиф Виссарионович Сталин.

Мемориальная доска укреплена и там, где была когда-то знаменитая библиотека красноярского собирателя книг Юдина. В этой библиотеке ежедневно работал Владимир Ильич, задержавшийся в Красноярске на пути к месту ссылки. Слова, высеченные на мраморе в красноярском порту, напоминают, что отсюда на пароходе "Святой Николай" Ленин отправился в Шушенское.

В Красноярске, на улице Лебедевой, есть маленький флигель с завалинкой, деревянной крышей и тремя окнами по фасаду. Он принадлежал раньше большевику Ивану Ивановичу Самойлову. Здесь тайно собирались подпольщики. Квартира была очень удобной для конспирации: из нее можно было незаметно выскользнуть в случае облавы или обыска.

Квартира Самойлова служила для большевиков, находившихся в туруханской ссылке, пунктом нелегальной связи с большевистскими организациями России, с Лениным.

В квартире Самойлова, после возвращения из ссылки в Курейке, около трех недель жил и работал товарищ Сталин. Теперь в домике музей. Из крохотной передней через раскрытую дверь виден круглый стол, накрытый белой скатертью, на нем — газеты. Диван с жесткой спинкой, стулья. Здесь, в этой комнате, товарищ Сталин писал письма Ленину.

Пребывание великих вождей в Красноярске — ярчайшие страницы революционной истории города.

А какова вообще история Красноярска? Когда и как он возник, как рос, как в нем жили люди?

Надо было заглянуть в городские архивы, библиотеки, порыться в старинных документах и книгах.

Ломкие от старости страницы из тонкой и плотной бумаги, какую теперь давно уже не делают, рассказали мне сначала о далеком прошлом Красноярска.

…Начало XVII века. По рекам, по лесам сибирским шли отважные дружины землепроходцев. Воюя, голодая, терпя тяжкие потери, они шаг за шагом продвигались на восток, расширяя границы русской земли. Одна из таких дружин, во главе с Андреем Дубенским, служившим при енисейском воеводе "человеком для посылок в дальние земли", вышла однажды на красноватый глинистый берег, на крутой яр Енисея, обрывающийся к воде около впадения небольшой речки Качи. Сколько ни ищи, пожалуй лучшего места для постройки крепости и не сыщешь. Так в 1628 году появились над Енисеем стены нового укрепленного острога. Острог назвали Красным Яром.

Нелегкой была жизнь первых его обитателей. Чутко спали они по ночам, ожидая набега немирных соседей. Часто гудел тревожный набат, сзывая горожан за деревянные стены. Пашни, которые красноярцы пытались было засевать, вытаптывались. Неосторожный казак, отъехавший подальше от острога, бесследно исчезал. Положение стало настолько невыносимым, что обессиленные и вконец разоренные защитники острога отправили в Москву челобитную, жалуясь в ней, что "по причине своего малого гарнизона не смеют за город появиться, и если его не умножат, чтоб лучше приказано было оставить им сие место".

Долго ли, коротко ли шла челобитная до столицы, но наконец красноярцы дождались подкрепления. Привезли им также запасы панцырей, шлемов, ружей, дротиков и даже барабанов. После этого враждебные племена, так долго досаждавшие казакам, были оттеснены в дальние степи.

Но тут новая беда обрушилась на горожан: воры-воеводы. Воеводы в Красноярск назначались на два года. Не теряя времени, они поглубже запускали лапу в городскую казну, старались выжать из горожан побольше и набить себе карман потуже. Терпели, терпели красноярцы и не выдержали: в городе возникла "шатость", вспыхнул красноярский бунт 1695–1698 годов.

А дело началось вот с чего. Красноярцы узнали, что их воевода Алексей Башковский стал продавать враждебным племенам… свинец и порох. Изменника выгнали вон, а для управления городскими делами избрали "думу".

Но прошло немного времени, и в Красноярск явился новый воевода. Каково же было негодование красноярцев, когда они узнали, что теперь суд и расправу над ними будет творить Мирон Башковский, брат изгнанного изменника!

Новый воевода для начала пригрозил "город выжечь и вырубить". Горожане молча выслушали угрозу, а глубокой ночью загудел тревожный набат. Народ бежал к воеводскому двору. Перепуганный воевода заперся там вместе со своими приспешниками и долго сидел в осаде, "убоясь от красноярцев себе смертного убойства". Наконец ему удалось удрать из города. Красноярцы вздохнули было свободно. Увы! Явился еще один воевода, Семен Дурново, который начал так свирепствовать, что некоторые жители убежали из города, а окрестные племена откочевали в горы, подальше от греха…

Но нелегко было сломить свободолюбивых красноярцев. Однажды снова зашумела городская площадь. Одни предлагали прогнать Дурново, другие, зная, что он вряд ли захочет убраться подобру-поздорову, предлагали "посадить его в воду", то-есть утопить.

И вот уже толпа врывается в воеводские покои. Дурново за волосы волокут к Енисею, осыпая бранью и побоями. Быть бы воеводе на дне с камнем на шее, если бы некоторые горожане не заступились за него, опасаясь расплаты. Кончилось тем, что избитого палками Дурново бросили в лодку и оттолкнули ее от берега. Красноярцы любили свободу и умели за нее постоять!

Сибирские власти всполошились, отправили в Красноярск "сыщиков", которые должны были сыскать и примерно наказать бунтарей. Но не тут-то было! Красноярцы встретили сыщиков верстах в сорока от города. О том, что при этом произошло, рассказывает челобитная самих сыщиков царю. Сыщики пишут, что их встретили "с невежеством, с криком, с шумом, что они нас, холопей твоих, в Красноярск не пропустят и послушны ни в чем не будут и в розыск себя никого не дадут".

За красноярским бунтом следили жители других сибирских городов, которым тоже становилось невмоготу от воеводских притеснений. Бунтовали люди в Селенгинском и Удинском острогах, гонцы пробирались оттуда в Красноярск. Больших трудов стоило властям подавить сибирскую "шатость".

…Однажды вдоль ограды старого собора, на том самом месте, откуда, по преданию, красноярцы оттолкнули лодку с воеводой Дурново, прогуливались двое. Много лет прошло со времен бунта, но собеседники разговаривали о событиях минувших дней так горячо и взволнованно, как будто сами были их участниками.

— Это прелесть! — говорил один из них. — Вот это картина! Я представляю себе чудный летний день. Енисей в полном, величественном разливе. Огромная толпа взбунтовавшихся на берегу — тут и стар, в млад, и женщины: посадили свое начальство в дощаник и отпихнули его от берега. И с берега летят камни в отъезжающих, а воздух насыщен насмешками и улюлюканьем. Доктор, ведь это прелесть, красота!

Тот из собеседников, к которому относились эти слова — известный красноярский врач Крутовский, — с увлечением воскликнул:

— Василий Иванович, вы должны написать картину о красноярском бунте!

Василий Иванович Суриков и сам не раз думал об этом. Он даже сделал два первых наброска и собирался продолжать работу "ад картиной, которая была ему особенно близка по духу: ведь среди главарей красноярского бунта были его предки, казаки Петр и Илья Суриковы, род которых начинался еще от дружинников Ермака.

Великий русский художник родился в Красноярске в 1848 году. Невзрачный двухэтажный дом с небольшими окнами, где жили его родители, сохранился до сих пор, и теперь в нем музей.

О Сурикове один писатель сказал, что это был художник XX века, детство и юность которого прошли в XVI и XVII веках русской истории. И это не пустые слова.

Жизнь сибиряка в середине прошлого столетия была простой, трудной, суровой. Чтобы посеять хлеб, надо было корчевать тайгу. Чтобы не замерзнуть, нужно было самому ставить прочную избу, рубить на зиму уйму дров. Чтобы промышлять зверя, надо было не бояться встречи один на один с самим "хозяином" — медведем. Чтобы добыть рыбы, нужно было не робеть в бурю, когда огромные волны гуляют по Енисею. Разве такая жизнь не заставляла вспомнить о ранних временах русской истории?

Рассказывая о своем детстве, Суриков часто вспоминал о кулачных боях, которые зимой устраивались на льду Енисея, совсем как во времена купца Калашникова.

"Мощные люди были, — вспоминал о земляках Василий Иванович, — сильные духом. Размах во всем был широкий. А нравы жестокие были. Казнь и телесные наказания на площадях публично происходили. Эшафот недалеко от училища был. Там на кобыле наказывали плетьми. Бывало идем мы, дети, из училища. Кричат: "Везут, везут!" Мы все на площадь бежали за колесницей… И сила какая бывала у людей: сто плетей выдерживали не крикнув. Помню, одного драли: он точно мученик стоял, не крикнул ни разу. А мы все — мальчишки — на заборе сидели…"

В детстве Суриков часто гостил за рекой, в селе Торгашине, где жили его родственники-казаки, занимавшиеся перевозками чая с китайской границы. "Там самый воздух казался старинным", говорил впоследствии художник. В казацком селе видел он людей простых и суровых, крепких, как сибирские кедры.

Школьный учитель рисования Гребнев первым обратил внимание на мальчика. Этому скромному, честному труженику, любившему детей, зорко подмечавшему в своих учениках искорки таланта, наш народ во многом обязан появлением еще одного великого художника. Учитель разглядел его в черноволосом крепыше-мальчугане, делающем первые мазки на листе бумаги. Но у родителей Сурикова не было средств, чтобы учить сына живописи.

Юноша начал трудовую жизнь писцом в губернском управлении. В свободное время рисовал портреты сослуживцев. Нарисовал губернатора. Губернатор, увидев портрет, потребовал к себе в канцелярию молодого писца. Чиновники всполошились, решили, что Сурикова выгоняют со службы.

— Это вы нарисовали портрет?

— Я, — отвечал губернатору Суриков.

— Но зачем же вы сделали меня таким красным?

— Вы такой и есть на самом деле, — ответил будущий художник.

К счастью, губернатор считал себя покровителем искусств. Он хотел даже устроить подписку среди местных богачей, чтобы отправить талантливого юношу учиться в Петербург. Неизвестно, что дала бы такая подписка, но Сурикову снова повезло: золотопромышленник Кузнецов взял расходы по этой поездке на себя.

А если бы не было этих "к счастью" и "повезло"? Если бы губернатору не понравилось, что его рисует какой-то писец, да еще не хочет скрывать красноту лица "его превосходительства"? Если бы Кузнецов был скуп и невежественен, как многие сибирские толстосумы? Подумайте только, от каких случайностей зависела раньше судьба талантливого человека из народа!

Сурикову шел двадцать первый год, когда он впервые покинул родной город. С обозами он путешествует почти три месяца. И вот Петербург, Академия художеств. Немец Шренцер, инспектор академии, посмотрев рисунки сибиряка, кричит:

— За такие рисунки вам мимо академии надо запретить ходить!

Но талант и упорство в достижении цели побеждают. Через год двери академии все же открываются перед Суриковым. Он кончает ее с дипломом художника первой степени. Проходит еще немного времени — и его имя узнает весь мир.

Василий Иванович любил Сибирь и сибиряков. Он утверждал, что Сибирь дала ему "дух, и силу, и здоровье".

Он говорил: "В Сибири народ… вольный, смелый. И край-то какой у нас! Сибирь Западная плоская, а за Енисеем у нас уже горы начинаются: к югу тайга, а к северу холмы, глинистые, розово-красные. И Красноярск — отсюда имя. Про нас говорят: "Краснояры сердцем, яры".

С известных всем полотен Сурикова смотрят дорогие ему "ярые сердцем", мужественные, сильные люди: Степан Разин, Петр Первый, Суворов, Меншиков, казаки, глаза которых горят отвагой, суворовские солдаты — "чудо-богатыри", стрельцы… Кисть Сурикова правдиво и глубоко живописала крупные события русской истории. Народ, творящий эту историю, — вот главный герой картин великого художника.

В набросках картины о красноярском бунте и в оконченном полотне "Взятие снежного городка" художник запечатлел страницы истории своего родного города.

Взятие снежных городков было излюбленным народным увеселением красноярцев во время масленицы. Это старинная казачья игра, которая, как говорят, затевалась в память присоединения Сибири; уже двести лет назад путешественники видели и описывали ее.

В Красноярске играли так. В поле около села Торгашина из снега и льда строили стену, а в ней делали ворота. У ворот ставились снежные пушки и снежные фигуры, одетые в тщательно сохраняемые для этого случая казацкие костюмы времен Екатерины Второй. За воротами мастерили ледяные столы с ледяными закусками.

Защитники снежного городка вооружались метлами и хворостинами, и тут начиналась потеха. Выборный "городничий" начинал громким голосом выкрикивать забавные шутки-прибаутки. После этого на городок нападали молодцы, которые должны были верхом на коне проскочить в ворота и разрушить их верхнюю перекладину.

Нелегко было это сделать! Ведь защитники городка пускали в ход оглушительные трещотки, сшибали всадников с лошадей, пребольно хлестали хворостинами. Лошади поднимались на дыбы, свалка у ворот городка получалась страшная, и нередко обе стороны несли серьезные потери: кому руку сломают, кого сомнут…

Лихой казацкий обычай, с детства знакомый Сурикову и изображенный им так мастерски на картине, сохранился в Красноярске до 1922 года, когда был "взят" последний снежный городок.

Когда Суриков принялся писать картину "Покорение Сибири", он четыре лета провел на Енисее, Оби, Иртыше, в минусинских степях и на становищах кочевников Севера. В его альбомах появляются зарисовки потомков татар, составлявших рать Кучума. Он едет на Дон, находит там своих далеких родственников-казаков и рисует их: так появляются типы дружинников Ермака.

Суриков сам говорил, что знаменитую картину "Утро стрелецкой казни" он задумал еще юношей, под скрип полозьев обоза, пробиравшегося через сибирские сугробы к Петербургу.

О боярыне Морозовой он много слышал еще в семье.

В детстве будущий художник любил кататься с ледяных гор. "Кто же это в русской истории так-де вот, как красноярские казачата, катился вниз… с ледяной горы? — задумался однажды художник. — А кто-то катился, точь-в-точь как мы в ребячестве". И память подсказала: "Да вот кто, да Суворов с солдатами…"

Так родная Сибирь, впечатления родных мест властно вошли в творческую жизнь художника. "Ярые сердцем" сибиряки смотрят даже с тех картин Сурикова, где действие развертывается далеко от Сибири. В картине "Утро стрелецкой казни" среди стрельцов — дядя художника Степан Торгашин, сибирские казачки, ссыльный старик. В картине "Переход Суворова через Альпы" художник рисовал солдат с красноярцев, а самого Суворова — с одного казачьего офицера, тоже красноярца. Этюды для картины "Степан Разин" писались не только на Волге, но и на Енисее…

Простой народ любил своего художника. Иначе относились к нему царские чиновники. Когда в 1916 году Суриков умер, телеграмма об этом пришла в Красноярск и была оглашена на заседании городской думы. Весть, которая повергла в печаль всех передовых людей, всех, кому дорого было русское искусство, "отцы города" выслушали с полнейшим равнодушием. Выражая их настроения, со своего удобного кресла поднялся городской голова Потылицын и предложил телеграмму… "принять " сведению".

…Мелькают страницы красноярской летописи. Они повествуют о том, что город горел часто, а строился медленно. Особенно опустошительный пожар был здесь весной 1881 года. Дул сильный ветер, в воздухе носились искры, пылающие головешки. Берега Енисея после ледохода были завалены льдом, и пожарные не могли доставать воду. В полночь пламя бушевало уже над всей нижней частью города, и картина была настолько страшной, что очевидцы даже сравнивали ее с картиной последнего дня Помпеи, погибшей при извержении Везувия.

Едва горожане отстроились после пожара, как новое бедствие постигло их: взбунтовался Енисей и весной 1888 года хлынул из берегов, разрушая все на своем пути.

Больше всего в городской летописи событий безрадостных, тяжких. Лишь изредка среди хроники стихийных бедствий, загадочных убийств, тюремных историй, бесшабашных кутежей мелькают записи, свидетельствующие о том, что жизнь все-таки шла вперед: в 1878 году красноярцы услыхали первый пароходный гудок, в 1889 году открылись двери музея, в 1895 году на только что построенную станцию Красноярск пришел первый поезд.

И вот в серую хронику небольшого сибирского городка бурей ворвался 1905 год.

Как все сразу переменилось, закипело, заволновалось! В цехах железнодорожных мастерских, где был сильный подпольный комитет, громче и громче говорили сначала о забастовке, а потом о вооруженном восстании. Рабочие стали создавать боевые дружины. На заборах по утрам белели прокламации и листовки, где каждое слово звало на бой с самодержавием. В лесу за городом состоялась маевка, многолюдная, дерзкая, мощная. В городском саду, где по вечерам гуляли купцы и чиновники, вдруг раздавалась революционная песня. Городовые и жандармы бросались в кусты, чтобы поймать "крамольников", а песня уже звенела в другом месте.

События все нарастали. Однажды власти пронюхали, что за городом идет большой митинг, после которого состоится демонстрация. Когда колонны демонстрантов приблизились к окраинам, с гиканьем налетели казаки. Был убит рабочий Чальников. На другой день в железнодорожных мастерских вспыхнула забастовка. За гробом Чальникова шло десять тысяч человек!

Как раз в эти дни в Красноярск приехал возвращавшийся из ссылки старый революционер-большевик Урицкий. Он стал во главе красноярских рабочих.

В декабре 1905 года бастовавшие рабочие и присланные для их усмирения солдаты созвали под сводами сборного цеха железнодорожных мастерских общий митинг и выбрали объединенный Совет рабочих и солдатских депутатов.

Так в городе сибирских бунтарей возник один из первых советов в стране. Он взял власть в свои руки. Образовалась "Красноярская республика". Начала выходить газета "Красноярский рабочий".

А в это время к городу уже двигались со всех сторон отряды карателей, чтобы смять, задушить восставших. Вздымая снежную пыль, мчалась конница, лошади тащили орудия. Каратели думали, что "Красноярская республика" сдастся без боя. Но восставшие солдаты и плохо вооруженные рабочие забаррикадировались в железнодорожных мастерских. Началась осада.

Осажденные держались стойко, но силы были слишком неравны. В цехах исчезла вода, кончились скудные ’запасы пищи. Жестокие морозы терзали плохо одетых рабочих: термометр показывал сорок шесть градусов ниже нуля. Каратели решили было взять восставших измором. Но царское правительство хотело крови, требовало немедленной расправы. В город пришло распоряжение: "Следует, не вступая с изменниками ни в какие переговоры, истребить их силой оружия".

Штурм (начался на рассвете зимнего дня. В тумане блеснули огни. Затрещали пулеметы. Зазвенели стекла, в цехи ворвались клубы морозного воздуха, на осажденных посыпались куски штукатурки и кирпича. Вскрикнул, падая, молодой рабочий. Кровь обагрила холодный пол. Начался бой, долгий и упорный. Карателям удалось выбить восставших из двух цехов, но те продолжали упорно держаться в третьем. Все больше и больше раненых стонало на полу. Их наспех перевязывали, готовясь к последнему бою…

Каратели подавили "Красноярскую республику", но работа в красноярском большевистском подполье не прекращалась ни на один день. Под руководством большевиков красноярские рабочие разбили в жестоких боях белогвардейцев Колчака и интервентов, установив в городе свою родную советскую власть.

На полках библиотеки краевого музея нашлась книжка, из которой можно было узнать, как выглядел город накануне Октябрьской революции. Книжка называлась "Спутник по городу Красноярску". Вот что я прочел в ней:

"Улицы в случае ненастной погоды превращаются в непроходимые грязные лужи; в сухую — высохшая и высыхающая грязь, смешанная в изобилии с песком, поднятым ветрами, часто очень сильными, порывистыми, с песчаных островов и таких же берегов Енисея, несет такую поражающую массу густой, скученной пыли, что положительно невозможно дышать, нельзя раскрыть глаз".

"Город без электрического освещения, без водопровода и без мостовых. Имеются три слободы: Теребиловка, Нахаловка и Таракановка… На главной улице — больница, дом бывшего золотопромышленника Мясникова, который в ненастную погоду ходил в церковь по сукну, положенному на доски посреди улицы, чтобы ног не замочить".

Из книжки можно было понять, почему в Енисейской губернии расходы на содержание тюремщиков значительно превышали расходы на образование: здесь было пять уездных и сто четыре волостные тюрьмы да, кроме того, двадцать четыре пересыльных этапа на Сибирском каторжном тракте!

…Вот на этой-то пыльной дороге, где при царе от этапа к этапу брели арестанты, и был поставлен первый столб с надписью: "23 июня 1933 года здесь пересечен тракт Великий Сибирский каторжный путь".

Установив столб, люди принялись рыть котлован для постройки завода.

Конечно, новая история Красноярска началась не с этого дня, а гораздо раньше. Но день, когда на старой каторжной дороге появился памятный столб, все же был очень важным в жизни города, почти не имевшего в царское время своей промышленности. Столб означал, что и на Енисее скоро зажгутся огни могучей индустрии.

Действительно, два года спустя огромные цехи машиностроительного завода окончательно перегородили тракт. Большая стройка началась на всем правобережье, и одновременно строился второй мост через Енисей; маляры качались в своих "люльках" у стен новых домов; летчики осваивали воздушные дороги из Красноярска на север и в глубь тайги; каменщики укладывали первые кирпичи Дома советов на главной площади; садоводы сажали молодые тополя в новых скверах. Город буйно рос. Радостно было ходить вдоль его похорошевших улиц и вдыхать запах варившегося в котлах асфальта и свежих красок. Всякий знает, что это очень приятные запахи.

И вот — война. Ушли на запад сибирские дивизии. Навстречу им двигались составы, где под брезентовыми покрышками стояли на платформах огромные станки, а в тесно набитых теплушках ехали вместе с семьями рабочие. Это перемещались в тыл, в Сибирь, заводы.

На правый берег Енисея огромный машиностроительный завод приехал уже поздней осенью. Станки выгружали прямо в степь, и по утрам они покрывались белым инеем. До холодов приезжие едва успели выкопать землянки, а строить цехи пришлось уже в лютые морозы. Над кирпичными стенами еще не было крыш, кровельщики только готовили стропила, но станки уже стояли, и люди, поеживаясь от ледяных сквозняков и снега, падающего вокруг, старались согреться работой. А рядом обстраивались, обживались на новом месте другие заводы. Строители комбайнов, поставив первую вагранку, откапывали для нее железо там, где когда-то сваливали металлический хлам железнодорожные мастерские. Люди жили в палатках на морозе, плохо питались, работали, почти не зная отдыха. Но с каждым днем все больше поездов с пушками, танками, снарядами уходило со станции Красноярск на запад, к фронту.

Это было трудное, славное и героическое время. Зато, когда солдаты-сибиряки возвратились с победой, как радостно забились их сердца при виде того, что было сделано и построено в родных местах!

— Дружище, — мог сказать красноярец вернувшемуся земляку, — я тебе скажу о том, как мы работали, в нескольких словах. Наш город вырос вдвое. Ты не узнаешь мест за рекой. Там теперь живет в несколько раз больше людей, чем жило тогда, когда мы тебя провожали на фронт. Мы научились делать самоходные комбайны, каждый из которых заменяет в поле три тысячи человек. Паровоз, который вел твой поезд, сделан в Красноярске. Кирпичи твоего нового дома скреплены цементом, который изготовлен у нас, поблизости, а не привезен издалека. Мы давно превысили довоенный уровень выпуска промышленной продукции. Теперь мы строим по сталинскому плану Большой Красноярск.

Большой Красноярск… Я видел его на выставке: художник старательно и любовно нарисовал центр старого города таким, каким он будет через несколько лет. Тут был Дом советов, с красивыми колоннами, многоэтажные жилые дома, гостиница полярников, новый цирк, окаймленный зеленью бульваров. Я любовался пятью железобетонными арками нового моста через Енисей, по которому пройдет трамвай, будут двигаться потоки машин и пешеходов. Наконец, я увидел, как будет выглядеть через пять лет правый берег. Живо вспомнилась моя недавняя прогулка на сопку. С ее вершины на правом берегу еще виднелись пятна степи. Здесь, на листах чертежей, планов, рисунков, они уже были заняты заводами или красивыми жилыми кварталами, где рядом со стоквартирным" громадами стояли в зелени игрушечные коттеджи.

Пока что многие здания Большого Красноярска набросаны лишь рукой художника или архитектора. Но уже роются котлованы для их фундаментов. И разве то, что сейчас построено на правом берегу, разве весь этот заречный второй Красноярск в 1933 году не существовал лишь на листе бумаги, прикрепленном на стене зала заседаний Красноярского городского совета?

Большой Красноярск будет. Скоро будет!

До отъезда на север мне удалось узнать подробности заинтересовавших меня новых раскопок в Бирюсинских пещерах.

В прохладной библиотеке Красноярского музея я встретил археолога Рыгдылона, молодого бурята, поглощенного исследованиями древностей, которыми так богат Красноярский край. Он рассказал мне о Бирюсе и о находках в пещере Карман. Его рассказ я записал:

"Это было еще во время войны. Как-то я занимался в холодном, нетопленом зале, закрытом для посетителей. Дверь отворилась, и на пороге показалась группа ребят.

— Этот отдел закрыт, — сказал я. — Идите, ребята, в соседний зал, там очень много интересного.

Но ребята ответили, что в том зале они были много раз и им хочется теперь посмотреть вещи из курганов, которые находятся как раз в этом зале. Нечего делать, пришлось оторваться от рукописи. Я рассказал ребятам, что тысячи лет назад существовал обычай класть в могилу вместе с покойником его оружие и украшения, пищу в глиняных горшках и многое другое, потому что родственники умершего верили, что все это пригодится ему на том свете. Побеседовав, мы осмотрели коллекции.

Через день ребята пришли снова. На третий день опять гости!

Когда вся компания явилась ко мне в четвертый раз, у меня, каюсь, мелькнула мысль: а не хотят ли мои посетители потихоньку захватить из зала старинные мечи и сабли, чтобы в полном вооружении отправиться на фронт?

Но я ошибся. Ребята сказали, что они действительно раньше хотели ехать на войну, но были еще очень маленькими. А сейчас ехать поздно: "пока доедешь, наши уже Берлин возьмут".

В первый же теплый весенний день я повел ребят на экскурсию. Вы, конечно, знаете гору напротив вокзала? Ну да, это почти в самом городе. Так вот, Афонтова гора, о которой идет речь и которую знают археологи всего мира, была излюбленным местом стоянки древних жителей берегов Енисея. Это открытие сделал в конце прошлого века Иван Тимофеевич Савенков, директор Красноярской семинарии. До него в Сибири никто не находил стоянок первобытного человека. Доклад Савенкова произвел большое впечатление в ученом мире. В Красноярск послали видного палеонтолога и археолога, который подтвердил: да, Савенков прав, следы пребывания первобытного человека в Сибири найдены! "Я кончаю сообщение, — писал археолог, — сознанием того, что я осведомил вас об имени и трудах ученого, который на берегах великой сибирской реки страстно работает над развитием науки".

Итак, я повел ребят на Афонтову гору. После долгих поисков мы нашли осколок кости древнего оленя. Надо было видеть восторг моих спутников! Шум они подняли страшный, и на меня посыпался град вопросов: а как жили тогда люди? чем питались? как они охотились на мамонта? Пришлось объяснить, что неуклюжих чудовищ, обросших длинной рыжеватой шерстью и обладавших изогнутыми бивнями, первобытный человек добывал не стрелой и копьем, а хитростью. Я объяснил, что, выследив мамонтов, пещерные люди ночью зажигали костры, факелы и с оглушительными криками гнали стадо к прикрытой ветками глубокой яме или оврагу, на дне которого торчали колья.

Лето мы провели в экскурсиях. На следующий год наша маленькая компания превратилась в кружок юных археологов Дома пионеров. Теперь ребята стали требовать, чтобы я взял их с собой на настоящие раскопки.

И вот отправились мы в пещеры, которые находятся в нескольких километрах от города, за живописным дачным поселком. Стали копать в одной. Трудились на совесть — и не нашли ничего интересного, кроме костей мелких грызунов.

Но там была одна пещера под названием "Карман". Мне как-то говорили, что зимой ее нижняя часть покрывается инеем. Почему? Не потому ли, что где-то тут скрыт вход в другую пещеру, откуда зимой, при резких падениях температуры, идет более теплый воздух, образующий иней? Надо проверить!

Копали не только мои постоянные спутники, но и множество "добровольцев", услышавших, что на горе "ищут клад". Вскоре мы наткнулись на узкий подземный ход, который вел куда-то в сторону. Он был наполовину засыпан землей и щебнем. Расчищать его приходилось лежа и очень осторожно, чтобы не обвалить "потолок". Раскопки происходили в разгар лета, жара была страшная, и мы обливались потом.

Вдруг откуда-то из глубины пахнуло холодом. Еще несколько минут — и мы оказались в довольно большой и высокой пещере. Воздух здесь был затхлый и холодный. Мы хотели было сразу исследовать пол, но не вытерпели стужи и выползли обратно, стуча зубами. Лишь когда внутрь проникло немного теплого воздуха, я, а за мной мои ребята снова полезли в узкий проход. В пещере было трудно дышать. Колеблющийся свет факелов вырывал из темноты пол, покрытый множеством костей животных и битыми черепками. Измазанные глиной, уставшие, задыхаясь от тяжелого, спертого воздуха, но счастливые, возбужденные, появились мы с первыми находками у выхода из пещеры, где с нетерпением ждали "клада" другие ребята.

Открытую мною и моими молодыми помощниками пещеру назвали "Новой". Кости косули, волка, росомахи, бронзовые предметы прекрасного литья, изделия из костей, керамические изделия — все это с несомненностью указывало на то, что в пещере жил человек бронзового века.

Ну, и наконец, вместе с членами кружка Витей Питиримовым, Володей Назаровым и самым маленьким археологом Колей Бояршиновым я отправился к Бирюсинским пещерам. Мы провели там две недели, собрали коллекции и обнаружили в одной пещере промежуточный между палеолитом и неолитом, то-есть между древним и новейшим периодами каменного века, тип человеческой стоянки. Это было весьма интересное открытие.

Мои помощники твердо решили стать археологами. Они знают, что дело это нелегкое, но зато интересное.

Ведь настоящий археолог должен все уметь, никогда и ни при каких обстоятельствах не теряться и обладать огромным терпением. Ради одной находки он должен перерывать горы земли. Зато земля открывает ему свои тайны.

Ребята научились разжигать костер после дождя, когда в лесу, кажется, не найдешь сухой ветки, ходить без дорог — по компасу, варить себе обед.

В зимний день прибежал как-то ко мне Витя Питиримов, подпрыгивая на одной ноге. Оказывается, у него в валенке дырка, и мороз пребольно щипал мальчугана за палец.

Я достал шило, кусочек войлока, кусочек кожи:

— Чини.

— Да я не умею, — говорит Витя.

— Учись. Археолог должен все уметь.

Витя сбросил с ноги валенок и принялся за дело. Через час подходит, показывает: хоть и не очень здорово, но все же дырка залатана.

— Археолог должен все уметь, — сказал Витя и надел валенок".

Закончив этот рассказ, Рыгдылон подарил мне фотографию членов кружка, снявшихся у входа в одну из Бирюсинских пещер, может быть в ту самую, на стенах которой мы видели недавно заинтересовавшую нас надпись: "Э. Рыгдылон, В. Питиримов, В. Назаров".